Текст книги "Как я был «южнокорейским шпионом»"

Автор книги: Валентин Моисеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

Снова дома

Трудно, практически невозможно описать чувства, которые испытывает человек, покидая тюрьму и возвращаясь домой. Это гамма переполняющих эмоций радости от обретения свободы и горечи от безвозвратно ушедшего в незаслуженном заключении времени. Это надежда на возвращение к прошлой жизни и понимание, что этого никогда не удастся. Это неуверенное ожидание того, как тебя встретят окружающие, и необходимость приспосабливаться к своему новому качеству в обществе. Это, наконец, тревога о том, что тебя ждет завтра. И над всем этим стоит всепоглощающее стремление быстрее оказаться дома.

Вот как я написал о возвращении домой в интервью американской правозащитной организации Digital Freedom Network (в переводе на русский):

«Ничто в мире никогда не может сравниться с неповторимым чувством человека, оказавшегося дома. Это умиротворенность в сердце, радость в глазах и уверенность в мыслях. По-английски вы говорите: „Мой дом – моя крепость“. По-русски мы говорим почти то же самое по смыслу: „Дома и стены помогают“. Это втройне правильно, когда ты возвращаешься из враждебной атмосферы тюрьмы, в окружение родных стен, к людям, которых ты любишь и которые любят тебя.

Моя первая встреча с домом была на ступеньках тюрьмы, из которой меня освободили. Моя жена Наталия и дочь Надежда приехали в Торжок, чтобы отвезти меня домой. В тот момент, когда я их обнял, я понял, что дома. Для меня дом – это не место, где я просто сплю и храню свои вещи, а место, где я могу наслаждаться любовью и радоваться жизни. Большой или маленький, богатый или бедный – это родная обитель.

В Москве я пересек порог своей квартиры на девятом этаже 16-этажного дома и без остановки прошелся по комнатам с тем, чтобы все мои пять чувств смогли ощутить атмосферу, присущую только моему дому. Я ничего не забыл, но я хотел быть уверенным, что моя память не подводит меня.

Через несколько часов после нашего приезда домой мы трое – Наталия, Надежда и я – сидели за праздничным новогодним столом. К сожалению, у нас не было той радости, которая царила за столом в прежние годы, поскольку мы не могли избежать разговоров о том, что нас разделило четыре с половиной года назад».

Новый год стал хорошим фоном освобождению, но праздничная атмосфера не создавала настоящего веселья. Для меня он не был долгожданным праздником после бесконечных будней, когда можно расслабиться. В голове все время крутилась мысль: что я буду делать, когда праздники кончатся, и Наталия с Надей уйдут на работу. Раньше все было иначе: я работал, жена вела домашнее хозяйство, дочка училась. И это был вопрос не одного дня, а всей перспективы.

Не чувствовалось веселья и у моих близких. Они тоже жили в другом измерении, чем четыре с половиной года назад. Родные, несомненно, были искренне рады моему возвращению домой, но многолетняя издерганность заботой обо мне, усталость и ежедневная борьба за существование, вызванная хроническим безденежьем, привели к постоянному внутреннему напряжению. К сожалению, могучая поддержка меня и моей семьи со стороны правозащитных организаций, самих зависящих от спонсоров, только однажды имела материальное выражение. Большое спасибо за это Московской Хельсинкской группе и лично Людмиле Михайловне Алексеевой.

На улицу я самостоятельно выходить боялся, поскольку в новом российском паспорте, который я получил в Торжке, отсутствовала регистрация, и я легко мог оказаться в «обезьяннике» ближайшего отделения милиции в случае проверки документов. Да и чувствовал себя один весьма неуверенно, нужно было вновь привыкать к шуму и суете городской толпы, толкотне в общественном транспорте, хаосу автомобильного движения, учиться понимать, что такое «дешево» и «дорого». В конце концов, нужно было привыкнуть, выходя, запирать за собой двери квартиры. В течение четырех с половиной лет замки запирали за мной другие.

Не придавало внутреннего спокойствия и уверенности понимание того, что освобождение из заключения отнюдь не избавило меня и мою семью от опеки ФСБ и других правоохранительных органов. Эта «опека», учитывая наше твердое намерение выступить в моем деле при поддержке правозащитников уже в качестве истцов, могла принять самые неожиданные формы, дабы укротить мою строптивость. Уж если меня не оставляли без дополнительного пристального внимания в заключении, то на свободе к этому вообще нет никаких ограничений.

Поэтому в первый же рабочий день, 4 января 2003 года, я счел необходимым опубликовать в Интернет-портале «Права человека» следующее заявление:

Учитывая очевидное стремление определенных кругов воспрепятствовать моей реабилитации, а также крайнюю неразборчивость этих кругов в использовании средств и методов работы, хотелось бы заявить, что у меня нет заболеваний, могущих привести к скоропостижному летальному исходу.

У меня и у членов моей семьи также нет личных врагов, могущих желать или предпринимать какие-то действия с целью моего или их устранения.

Никто из нас никогда в жизни не держал в руках наркотические средства и не хранил их, равно как и оружие и боеприпасы, и их «обнаружение» у нас не может не быть преднамеренной провокацией.

Мы всегда были и остаемся правопослушными гражданами.

Это было, конечно, слабой, но хоть какой-то гарантией от возможного произвола и предупреждением от правозащитников особо ретивым служителям власти, что я и моя семья находимся под их покровительством.

Регистрация

Нужно было в первую очередь «легализовать» свое пребывание в Москве. Для этого, как мне казалось, достаточно было только восстановить штамп о регистрации в новом паспорте. Но, обратившись с этой просьбой в жилконтору, я с удивлением узнал, что уже год как меня выписали из моей собственной квартиры. Об этом не знали и мои родные.

По существу мне нужно было регистрироваться вновь, как если бы я и не жил никогда в квартире, принадлежащей мне на правах собственности. И тут я узнал, что такое «уведомительный» порядок регистрации в Москве.

Мне необходимо было собрать кучу документов. От жены потребовалось написать заявление с просьбой меня зарегистрировать, на котором дочка приписала, что не возражает против моего проживания в квартире. Но главное, я должен был встать под административный надзор в районном отделении милиции. Как мне разъяснили в отделе надзора, он предусматривает, в частности, что в течение трех лет я обязан раз в три месяца являться в РОВД для бесед по профилактике уголовных правонарушений, информировать обо всех выездах из Москвы, сообщать о месте работы. От меня потребовали копию приговора, фотографии и справку об освобождении, сняли сведения о внешних данных, объяснив, что все это делается на основании приказа № 065 МВД СССР от 1987 года, но сам приказ почитать не дали, так как он имеет гриф «Для служебного пользования». Получается, что российская милиция действует по закрытым приказам Советского Союза! В российских правоохранительных органах сохранился не только советский менталитет, но и советские приказы!

Кроме того, мне велели встать на учет в отделе уголовного розыска ОВД «Строгино». Сотрудник этого отдела И. С. Нестеров потребовал от меня фотографии, копии приговора и справки об освобождении, а на мой вопрос, на каком основании меня ставят на учет, ответил, что если я буду «возникать», то у меня еще снимут отпечатки пальцев. Мои жалобы, предупредил он, лишь осложнят мне жизнь.

Только после того, как я прошел эти два кабинета, получив визу их сотрудников, начальник паспортного стола поставил на моем заявлении свою заключительную визу, и я, приложив еще по одной копии приговора и справки об освобождении, смог отнести документы в РЭУ на регистрацию.

Таким образом, декларируемый «уведомительный» порядок восстановления регистрации в собственной квартире потребовал у меня представления в милицию заявления моих родственников об их согласии на это, выписки из домовой книги, финансового лицевого счета, копии свидетельства о браке, трех копий справки об освобождении, трех копий приговора и трех фотографий, постановки под административный надзор и учет в отделе уголовного розыска.

Из этого ясно, наверное, откуда в нашей стране появляются бомжи, и почему человек, однажды совершивший правонарушение, зачастую не выходит из тюрьмы всю жизнь. Далеко не у всех в семье безоблачные отношения, чтобы родственники ходатайствовали о восстановлении регистрации бывшего зэка, далеко не у всех в порядке финансовый лицевой счет и есть откуда взять деньги на снятие многочисленных копий и фотографирование.

Такие действия милиции нельзя расценить иначе как произвол, как нарушение моих гражданских прав и продолжение творимого в отношении меня беззакония.[91]91
  91 См.: Светова З. Свобода под надзором: Московская милиция живет по законам советского времени // Нов. Известия. 2003. 21 янв.; Гохман М. Встречный иск // Моск. новости. 2003. № 20.


[Закрыть] Еще в 1995 году Конституционный суд отменил положение статьи Жилищного кодекса, которая позволяла выписывать из квартиры осужденных к лишению свободы. А действия милиции по секретным инструкциям советского времени вообще выходили за все рамки допустимого.

Мне не оставалось ничего другого, как подать жалобу в Хорошевский межмуниципальный суд на действия должностных лиц, т. е. начальника ОВД «Строгино» и начальника паспортного стола. В связи с регистрацией и постановкой под административный надзор и на учет в уголовном розыске я жаловался на нарушение права на свободу передвижения и выбора места жительства, на уважение частной и семейной жизни, на то, что на меня возложили обязанности соблюдать требования, предписанные административным надзором, являющиеся дополнительным наказанием, не предусмотренным ни приговором, ни законодательством. Соответственно, я просил признать действия начальника ОВД и начальника паспортного стола незаконными и устранить допущенные в отношения меня нарушения прав и свобод.

Весь путь по кабинетам ОВД «Строгино» я прошел вместе с женой, она присутствовала при беседах с сотрудниками и принимала в них участие. Я подчеркиваю этот факт потому, что, получив регистрацию, 14 января направил запрос начальнику ОВД с просьбой разъяснить, почему моя регистрация по месту жительства была обусловлена не предусмотренными законом требованиями, и на каком основании я был поставлен под административный надзор и на учет в отделе уголовного розыска.

Несколько месяцев начальник ОВД раздумывал над ответом и, видимо, думал бы над ним и по сей день. Но между тем в суд поступила моя жалоба, в которой, в частности, отмечалось, что ОВД не отвечает на мою просьбу разъяснить юридическую основу своих действий. 18 мартом датирована моя жалоба, а 5 мая я, наконец, получил ответ из ОВД. Оказывается, как лаконично писал начальник паспортного стола, я поставлен не под административный надзор, а всего лишь на профилактический учет как лицо ранее судимое. Таким образом милиция взялась бороться с возможным рецидивом: а вдруг мне еще раз захочется «пошпионить»? Все остальное он проигнорировал. Иначе говоря, мы с женой якобы придумали всю эту историю с регистрацией, и все мои вопросы безосновательны и надуманны.

Показательно, что на первом же судебном заседании по моей жалобе, на которое представитель ОВД «Строгино», конечно же, не явился, судья потребовала у меня письменной справки, подтверждающей, что я стою под административным надзором, которой, разумеется, у меня не было и не могло быть. Тогда она постановила запросить к следующему заседанию такую справку в ОВД. Понятно, какой ожидался ответ, как понятно, что и в этом случае суд действовал абсолютно «независимо», на этот раз от ОВД.

Показательными являются, на мой взгляд, и мои телефонные беседы с сотрудницей ОВД О. А. Афониной, непосредственно занимавшейся постановкой меня под административный надзор и давшей мне свой телефонный номер с требованием периодически звонить и информировать о себе. Как законопослушный гражданин, я позвонил ровно через три месяца после нашей первой встречи с просьбой назначить время для профилактической беседы со мной. Она ответила, что пока в ней нет необходимости и что, когда будет нужно, меня вызовут.

Второй раз я ей позвонил в начале июня, после получения ответа из ОВД на свой запрос и первого судебного заседания по моей жалобе. Я звонил из редакции одной из московских газет, чтобы не один я знал о содержании разговора. На сей раз из ее путаных объяснений следовало, что я лишь «формально подпадал под административный надзор», а на самом деле он якобы не устанавливался, «больше месяца назад приказ по МВД от 1987 года отменен» и мне нет необходимости являться каждые три месяца в ОВД, так как «меры значительно смягчились», а объяснения о надзоре, выданные под расписку, ничего не значат, они отбираются и сейчас.

Все было, таким образом, скорректировано под единую линию, хотя абсолютно не ясно, что значит «формально подпадал под надзор», но фактически он установлен не был. Это что, милосердное нарушение ради меня закона и собственной инструкции? А почему если не было надзора, то нужно было являться в ОВД каждые три месяца и зачем строгие предписания на этот счет и по другим вопросам в объяснении? Такие нестыковки вряд ли могут вызвать у кого-либо сомнения в причинах их появления. Тем более что Управление делами МВД еще в феврале 2003 года сообщило на запрос депутата Госдумы, что приказ МВД СССР от 5 марта 1987 года № 065 «признан утратившим силу». Он вообще не мог иметь силу в России, так как не был опубликован для всеобщего сведения. Не подготовили Ольгу Александровну должным образом к разговору о приказе, потому она и сказала, что он отменен всего лишь «больше месяца назад».

Суд, разумеется, оставил мою жалобу без удовлетворения. Впервые я написал эту фразу еще летом 2002 года, задолго до его окончания, поскольку был уверен в таком исходе: власть у нас никогда не бывают неправой, и все ее ветви действуют заодно. Но считаю, что я выиграл суд в главном: трехлетний административный надзор – для кого-то формальный, а для меня реальный – с меня так или иначе сняли.

Суд длился более девяти месяцев, поскольку представители Строгинского ОВД под разными предлогами уклонялись от явки на слушания. И судья Жедачевская благосклонно регулярно переносила заседания, забывая о своих же определениях: «Обязать…», «Обеспечить принудительный привод…». В отношении сотрудников отдела внутренних дел эти слова звучат так же, как уговоры расшалившегося ребенка обожающей его матерью. Свидетели – сотрудники ОВД – так и не явились в суд, а запрошенные судом в ОВД документы не были представлены.

Судью вполне удовлетворила ахинея, которую на заседании несли представитель ОВД и начальник паспортного стола. После этого она и вынесла решение.

– Скажите, – спрашивал у меня представитель ОВД, – вас били в ОВД или надевали на вас наручники?

– Нет, – честно отвечал я.

– Ну вот. А вы говорите, что кто-то вас заставлял ходить по каким-то кабинетам, приносить копии приговора и свои фотографии, подписывать какие-то объяснения и собирать визы. Кто же вас заставлял? И как, если вас не били и вообще не применяли насилие? Вы, значит, сами это делали, по своей инициативе.

– Да зачем мне все это нужно?! У меня иначе не брали документы на прописку! И у вас в ОВД, и в паспортном столе висят объявления о том, что перед сдачей документов необходимо побывать в кабинетах 76 и 25, где получить визу, которую ставили после постановки под административный надзор!

– Не может быть, чтобы не брали документы. Ну, а что касается всяких там объявлений, то мало ли, что на заборах написано… Зачем на это обращать внимание? Милиция не занимается регистрацией по месту жительства, это работа ДЭЗов. В милиции лишь ставят штамп в паспорт.

– Конечно, – вторил представителю ОВД начальник паспортного стола, – я бы у вас принял и так документы на прописку, но раз уж вы принесли копии приговора, фотографии, то я их взял. А визы наших сотрудников на вашем заявлении мне абсолютно были не нужны, но они не испортили документ. Потому я взял его.

Судье показалось убедительным, что кто-то по собственному желанию бродит по кабинетам ОВД, раздает какие-то документы, просит что-то подписать, а сотрудники, чтобы не огорчать человека, все берут, подписывают в нужном месте и развлекают его беседой. Блаженный либо этот человек вместе с сотрудниками милиции, либо судья, поверившая этому.

Скрытый надзор меня мало интересует и беспокоит. Как и прежде, мне нечего скрывать. Если спецслужбам не на что больше тратить деньги и у них нет других забот, то пусть занимаются этим. Я, правда, никогда не читал и не слышал, что когда-то в истории был рецидив государственной измены или шпионажа, если даже встать на формальную точку зрения о моем статусе. Только смешно смотреть на «бесцельно скучающих» в машинах около моего дома мальчиков, отворачивающихся от меня и куда-то уезжающих при моем появлении.

Надоели и бесконечные проблемы с компьютерной почтой и домашним телефоном. Почта зачастую уходит в никуда или не поступает, в телефоне все время что-то шуршит и булькает, вызывая неудобства и недоуменные вопросы приятелей. Пусть бы уж делалось все действительно скрытно и без помех, а то до сих пор, поднимая телефонную трубку, приходится по нескольку раз в неделю слушать механический голос о том, что «проводится проверка автоматизированной системы оповещения личного состава. Просьба зафиксировать время». Вряд ли таким оповещением занимается районная пожарная команда, зачислив меня в добровольные помощники.

Хотелось бы большего профессионализма и в области контроля за почтовой связью. Ведь невозможно разумно объяснить Европейскому суду, почему заказное письмо из Москвы доходит до Страсбурга через полтора месяца. Неужели нельзя снять копию и изучать потом письмо хоть годами?

Попытки трудоустройства

Наряду с восстановлением регистрации и вынужденным сутяжничеством занимался я и трудоустройством. Подготовив резюме на русском и английском языках, я разослал их примерно в 50 специализированных агентств, занимающихся подбором кадров для организаций. Разумеется, всех своих друзей и знакомых я также озадачил просьбой о помощи в трудоустройстве. Регулярно изучал соответствующие издания и делал заявки.

Проходили недели, однако никаких предложений не поступало. Собственно, их нет и по сей день. Несколько собеседований, состоявшихся по рекомендации знакомых, окончились неопределенным обещанием «подумать». Какому предпринимателю нужен предпенсионного возраста человек с неясным прошлым?

И я решил обратиться в районный департамент занятости. Здесь меня ждал не меньший сюрприз. Тщательно изучив и занеся в компьютер данные моих дипломов и трудовой книжки, инспектор предложила мне на выбор две вакансии: гардеробщика с окладом 1100 руб. и грузчика на радиозаводе с зарплатой до 6000 руб. Это меня ошарашило, но мне разъяснили, что после почти пятилетнего перерыва в стаже я считаюсь человеком, утратившим специальность, и могу рассчитывать только на неквалифицированную работу. И вообще, время, мол, такое сложное, что на хорошее надеяться не следует. Если я не могу работать грузчиком, то мне следует принести соответствующую медицинскую справку, сам по себе возраст для этого не помеха. Зачем только было засорять базу данных департамента переписыванием моих дипломов? Для отчетности?

Время действительно сложное, особенно для меня, но я решил, что все-таки буду искать устраивающую меня работу. Работать можно по двум причинам: ради денег или ради удовольствия. Жизненный успех, на мой взгляд – это когда работаешь с удовольствием на хорошо оплачиваемой должности. Предложенное мне не сулит ни того, ни другого. Пока же перебьюсь случайными заработками – не так уж безнадежно я утратил свои знания, буду заниматься своими делами и своим «делом». Жена и дочка меня поддержали.

Так и живу.

Что дальше?

В конце всякого изложения положено делать выводы. Какие выводы могу сделать я сейчас? Думаю, что для них время еще не настало, так как не считаю мою историю законченной. К сожалению, судебная машина крутится настолько медленно, что нужно быть черепахой и жить не менее трехсот лет, чтобы дождаться завершения ее работы. Я уж и не говорю, что машина эта чрезвычайно прожорлива и требует массу денег и сил от попавших в ее жернова или желающих ею воспользоваться.

С 1 ноября 2000 года моя жалоба зарегистрирована в Европейском суде по правам человека. С 5 мая 1998 года Российская Федерация находится в юрисдикции этого суда, что означает возможность для каждого гражданина страны подавать индивидуальные жалобы на Россию по поводу нарушений прав, гарантированных Европейской конвенцией о защите прав человека и основных свобод.

В свою очередь российские суды, как и суды любой другой страны-члена Совета Европы, обязаны наряду с нормами внутреннего уголовно-процессуального законодательства руководствоваться положениями Европейской конвенции, так как, согласно статье 15 части. 4 Конституции РФ, «нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы». Более того, если эти нормы вступают в противоречие с внутренним законодательством, «то применяются правила международного договора».

Обращение в Страсбург, равно как и сутяжничество вообще – не мой выбор. Просто у меня нет другого пути для того, чтобы добиться справедливости. Ведь, по мнению Верховного суда России, рассмотревшего кассационные жалобы на приговор Мосгорсуда, «ни органами следствия, ни судом не допущено каких-либо нарушений уголовно-процессуального закона, норм Конституции РФ и международного права, в частности Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод».

Известный правозащитник Сергей Ковалев – мой подельник, как он себя однажды назвал – расценил решение Верховного суда как «серьезный удар по престижу страны». Еще большим позором для России, по его мнению, станет рассмотрение дела в Страсбурге.[92]92
  92 Радио «Свобода». 2002. 9 янв.


[Закрыть] Посмотрим, к какому выводу придут международные судьи. Так ли безупречна наша судебно-правовая система, какой она себя считает? Из выступлений нашей прокуратуры на международной арене следует, что российские представления о законности зачастую противоположны общепризнанным.

На что я жалуюсь? По большому счету записки эти и есть моя развернутая жалоба. Прочтя их и сопоставив с положениями Европейской конвенции, квалифицированный юрист сможет сделать надлежащие выводы. Если все суммировать, то в тезисном изложении получится следующая картина.

Статья 3 «Запрещение пыток.

Никто не должен подвергаться ни пыткам, ни бесчеловечному или унижающему достоинство обращению или наказанию.

Обстоятельства задержания; условия транспортировки в суд и условия содержания в здании суда в бетонном «стакане»; уровень медицинского обслуживания во время предварительного заключения и отказ властей разрешить медицинский осмотр независимыми экспертами; условия ознакомления с протоколом судебного заседания; видеозапись в «Лефортово» и использование высокочастотной аппаратуры в зале суда; шантаж со стороны следствия в отношении детей; заключение в следственном изоляторе, принадлежащем ФСБ, а не министерству юстиции.

Статья 5 параграф 1 пункт (с), а также параграфы 2, 3 и 4 «Право на свободу и личную неприкосновенность.

1. Каждый имеет право на свободу и личную неприкосновенность. Никто не может быть лишен свободы иначе как в следующих случаях и в порядке, установленном законом:…с) законное задержание или заключение под стражу лица, произведенное с тем, чтобы оно предстало перед компетентным органом по обоснованному подозрению в совершении правонарушения или в случае, когда имеются достаточные основания полагать, что необходимо предотвратить совершение им правонарушения или помешать ему скрыться после его совершения…

2. Каждому арестованному незамедлительно сообщаются… причины его ареста и любое предъявленное ему обвинение;

3. Каждый задержанный или заключенный под стражу… незамедлительно доставляется к судье или к иному должностному лицу, наделенному, согласно закону, судебной властью, и имеет право на судебное разбирательство в течение разумного срока или на освобождение до суда…»

У следствия не было оснований предполагать, что я от него скроюсь; допрос меня как подозреваемого проводился до разъяснения причин подозрения; о содержании обвинения мне было сообщено лишь спустя десять дней после ареста, когда оно было предъявлено официально; я не был доставлен к прокурору, санкционировавшему арест; длительность содержания под стражей и неспособность судов незамедлительно рассмотреть ходатайства об освобождении, некоторые из которых были рассмотрены уже после осуждения; отклонение судами ходатайств об изменении меры пресечения на не связанную с содержанием под стражей.

Статья 6 параграф 1 «Право на справедливое судебное разбирательство.

1. Каждый… имеет право на справедливое и публичное разбирательство дела в разумный срок независимым и беспристрастным судом, созданным на основании закона».

Суд принял недопустимые доказательства, в частности документы на корейском языке и показания некоторых свидетелей, сделанные в ходе предварительного следствия; отсутствие возможности задать вопросы свидетелям, которых суд не вызывал, но чьи показания оглашались; чрезмерная длительность судебного разбирательства; суд первой инстанции состоял из специально уполномоченных судей; в деле участвовал военный, а не гражданский прокурор; закрытый характер суда; отказ рассмотреть ходатайство о рассмотрении дела судом присяжных.

Статья 6 параграф 2

«2. Каждый обвиняемый в совершении уголовного преступления считается невиновным до тех пор, пока его виновность не будет установлена законным порядком».

СМИ и официальные лица своими заявлениями нарушали презумпцию невиновности; увольнение из МИДа задолго до принятия судом решения о виновности.

Статья 6 параграф 3 пункт (a)

«3. Каждый обвиняемый в совершении уголовного преступления имеет как минимум следующие права:

a) быть незамедлительно и подробно уведомленным… о характере и основании предъявленного ему обвинения».

Отсутствие уведомления о характере и основании обвинения при задержании.

Статья 6 параграф 3 пункт (b)

«3. Каждый обвиняемый в совершении уголовного преступления имеет как минимум следующие права…

b) иметь достаточное время и возможности для подготовки своей защиты».

Не было достаточной возможности для подготовки защиты из-за отсутствия свободного доступа к обвинительному заключению; ознакомление с протоколом судебного заседания с рукой, пристегнутой наручником к ножке стола; условия содержания в «Лефортово» и транспортировки из изолятора в здание суда.

Статья 6 параграф 3 пункт (с)

«3. Каждый обвиняемый в совершении уголовного преступления имеет как минимум следующие права…

с) защищать себя лично или через посредство выбранного им самим защитника».

Навязывание следствием «своего» адвоката; отсутствие возможности без ограничений общаться с адвокатами; контроль за обменом документами по защите с адвокатами; отсутствие у адвокатов возможности свободно пользоваться их записями, сделанными в ходе судебных заседаний.

Статья 6 параграф 3 пункт (d)

«3. Каждый обвиняемый в совершении уголовного преступления имеет как минимум следующие права…

d) допрашивать показывающих против него свидетелей или иметь право на то, чтобы эти свидетели были допрошены, и иметь право на вызов и допрос свидетелей в его пользу».

Отклонение судом ходатайств о вызове в суд свидетелей, включая Чо Сон У, переводчика с корейского языка и экспертов, проводивших экспертизу степени секретности документов и сведений.

Статья 7 параграф 1 «Наказание исключительно на основании закона.

1. Никто не может быть осужден за совершение какого-либо деяния или за бездействие, которое, согласно действовавшему в момент его совершения национальному или международному праву, не являлось уголовным преступлением. Не может также налагаться наказание более тяжкое, нежели то, которое подлежало применению в момент совершения уголовного преступления».

В период предполагаемого совершения преступления отсутствовал соответствующий закону перечень секретной информации; экспертиза степени секретности документов и сведений является незаконной, поскольку проводилась на основании неопубликованных нормативных актов; статья 275 УК РФ действует с января 1997 года, в то время как преступление вменено с 1992 года.

Статья 8 «Право на уважение частной и семейной жизни.

1. Каждый имеет право на уважение его личной и семейной жизни, его жилища и его корреспонденции».

Ночной обыск квартиры с участием вооруженных людей; контроль и наблюдение за личной жизнью в 1992–1994 годах в Сеуле; контроль со стороны администрации следственного изолятора за обменом документами с адвокатами; отсутствие регулярных свиданий с родственниками во время нахождения под стражей; аннулирование регистрации по месту жительства в Москве; постановка под трехлетний административный надзор.

Статья 34 «Индивидуальные жалобы.

Суд может принимать жалобы от любого физического лица, любой неправительственной организации или любой группы частных лиц, которые утверждают, что являлись жертвами нарушения одной из Высоких Договаривающихся Сторон их прав, признанных настоящей Конвенцией или в Протоколах к ней. Высокие Договаривающиеся Стороны обязуются никоим образом не препятствовать эффективному осуществлению этого права».

Отказ Мосгорсуда с ноября 2000 по апрель 2001 года выдать жене доверенность для направления жалобы в Европейский суд по правам человека.

* * *

1 июля 2003 года Европейский суд непосредственно приступил к рассмотрению моей жалобы, задав правительству России множество вопросов в связи с конкретными нарушениями моих прав. Наступил так называемый этап коммуникации. Это для меня сейчас самое главное.

В своих ответах правительство, разумеется, отмело как несостоятельные все жалобы, сославшись, по существующей порочной традиции, на мнение тех же организаций и ведомств, на которых и направлены жалобы. Неужели предполагалось, что, прочтя вопросы и претензии Европейского суда, сотрудники ФСБ и Генпрокуратуры расплачутся и начнут срывать с себя погоны?

Мы прокомментировали ответы правительства.

На очереди рассмотрение жалобы в Европейский суд моей жены Наталии, суть которой заключается в том, что, конфисковав семейное имущество и наши общие деньги, власти нарушили ее имущественные права.

Так что выводы – впереди.