355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Валентин Пронин » Катулл » Текст книги (страница 7)
Катулл
  • Текст добавлен: 21 октября 2016, 22:55

Текст книги "Катулл"


Автор книги: Валентин Пронин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

IX

С тех пор как Цезарь отказался от триумфа, прошел год. Консульское кресло стоило шествия к Капитолию [134]134
  Победоносному полководцу решением сената воздавался наивысший почет: проезд на колеснице через весь город во главе торжественной «триумфальной» процессии. Но до начала торжества его участники должны были находиться за городской стеной. Цезарь отказался от триумфа, чтобы участвовать в выборной борьбе.


[Закрыть]
. Цезарь торжествовал. Он добился своего и утер носы оптиматам – quod erat demonstrandum, что и требовалось доказать. Но если вначале триумвират напугал сенаторов до беспамятства, то теперь у них появилась надежда на его ослабление и распад. Склонность Помпея ежедневно слышать хвалы своим заслугам вызвала недовольство Красса. А Цезарь, словно нарочно, объявил Помпея принцепсом сената до конца своего консульского правления. Обиженный Красс перестал предоставлять Цезарю средства. Богатства, привезенные Цезарем из Испании, значительно подтаяли, и он уже неохотно тратился для привлечения плебейских симпатий.

Капризная римская толпа начала проявлять первые признаки неприязни. Консул Бибул, сидя дома, писал бичующие Цезаря эдикты [135]135
  Эдикты– официальные заявления магистратов. Ставленник сената консул Бибул был изгнан народом с Форума, так что фактически консульская власть находилась в руках Цезаря.


[Закрыть]
. Римляне с довольным смехом читали эти эдикты, присовокупляя к ним язвительные анекдоты. Так по всей Италии пошел гулять фантастический рассказ о том, что Цезарь будто бы тайно похитил из храма Юпитера Капитолийского три тысячи фунтов золота и заменил их таким же количеством позолоченной меди.

Но Цезарь не обращал внимания на сплетни. Он втихомолку посмеивался над важным Помпеем, регулярно открывавшим заседания сената, и ласково увещевал хмурого, раздраженного Красса. Цезарь продолжал покупать драгоценности, произведения искусства, особенно охотно – красивых рабов и рабынь и при этом просил своего казначея не заносить в счетные книги неслыханные суммы, которые он тратил на развлечения.

Поэты Фурий Бибакул и Марк Отацилий писали на Цезаря злые эпиграммы. Всадник Лаберий сочинил сатирический мим о его жадности и распутстве. Мим был сыгран и имел большой успех.

Публий Клодий Пульхр, переведенный при поддержке Цезаря из патрициев в плебеи, подал заявление об избрании его народным трибуном. Он выдвинул программу законодательств, восторженно встреченную плебеями. Клодий требовал отменить всякую плату за ежемесячно раздаваемый беднякам хлеб, восстановить отмененные сенатом плебейские коллегии [136]136
  Квартальные или ремесленно-цеховые объединения плебеев.


[Закрыть]
и запретить наблюдение небесных знамений в дни комиций – чтобы не иметь повода для их отмены.

Цезарь с интересом следил за деятельностью этого бешено-энергичного римлянина из патрицианской семьи, с недавнего времени формально усыновленного неотесанным простолюдином Фонтеем. Клодий был смертельным врагом оптиматов и прежде всего добропорядочного и лицемерного Цицерона. Он прославился демагогией и скандалами. Наиболее известный из них касался самого Цезаря, когда, два года назад, Клодий проник к нему в дом якобы на свидание с его женой, а попал на священнодействие в честь Доброй Богини, при котором мужчинам присутствовать запрещалось. Небывалое святотатство возмутило Рим, но Цезарь не настаивал на наказании Клодия ни как оскорбленный муж, ни как великий понтифик [137]137
  Великий понтифик– старший жрец коллегии понтификов, глава государственной религии, выбирался на определенный срок.


[Закрыть]
. Клодия оправдали по требованию разъяренной толпы, а Цезарь использовал громкий скандал для развода с надоевшей женой.

В противоположность красавице сестре Клодий не столько увлекался любовными похождениями, сколько опасными политическими авантюрами. Ненависть потомственного аристократа, правнука знаменитого консула Аппия Клавдия Пульхра, к сенату была удивительна. Цезарь объяснял себе этот странный феномен стремлением прийти к власти на плечах взбунтовавшейся толпы или же явной психической деградацией.

Ожидая своего избрания в народные трибуны, Клодий преподнес сенату еще одну издевательскую шутку.

На Капитолийском холме, под неусыпной охраной, жил молодой армянский царь Тигран, привезенный Помпеем в качестве заложника. Таким образом Армения отпадала от союза с Парфией, ослабляя позиции единственного серьезного противника Рима на Востоке.

Разленившиеся, сонные стражи растерялись, когда темной ночью на них напали сообщники Клодия. Легионеров обезоружили и связали. Не зажигая факелов, Клодий и Тигран направились к Пренестенским воротам и вышли из города. За воротами ждали рабы с оседланными иберийскими скакунами.

– Ты свободен, Тигран, – сказал по-гречески Клодий. – Через тридцать миль приготовлены свежие лошади, а в Гистонии [138]138
  Гистоний– город на побережье Адриатического моря.


[Закрыть]
ждет корабль, который довезет тебя до Антиохии или Тарса [139]139
  Антиохия и Тарс– порты Сирии.


[Закрыть]
. Я постараюсь содействовать твоему укреплению на престоле и объявлю «другом римского народа».

– Благодарю тебя, о доблестный Клодий, – ответил царь, – я буду тебе верным союзником, когда ты станешь главой государства.

– Увидим, увидим… Скачи, положась на милость богов.

– Моя благодарность тебе окажется вполне материальной, как только я достигну родины. – Армянский царь говорил на греческом как афинянин, и он знал, конечно, что римские политики возвышенным заверениям в дружбе предпочитают золото. – Передай от меня привет почтенным отцам-сенаторам.

Царь сел на коня и в сопровождении приближенных помчался к берегу Адриатики, а Клодий вернулся в Рим.

Утром поднялась суматоха; дело расследовали, и Помпей с сенаторами чуть не задохнулись от ярости. Они обвиняли Клодия в предательстве, продажности и преступном сумасбродстве. Они произносили обличительные речи, потрясали кулаками, бранились, как солдаты, но так и не решились предпринять что-нибудь против любимца плебеев. Клодия постоянно оберегали верные рабы, клиенты и десятки добровольных телохранителей.

Хохоча в душе, Цезарь передал Помпею свое соболезнование по поводу столь досадного происшествия. А Красс сделал то же, не скрывая злорадства.

Продолжая борьбу, популяры отказались постепенно от поддержки триумвирата. С Клодием они выходили на собственную дорогу, и побег Тиграна был предлогом для проявления их разгоравшейся вражды к оптиматам.

X

Катулл не сочинял эпиграмм ни на Клодия, ни на Цезаря.

Фурий, Кальв, Катон требовали у Катулла объяснений, но он только пожимал плечами и рассеянно улыбался. Пожалуй, ему было не до политических споров. Клодия оказалась «божественной» любовницей и умной подругой; Катулл жил, озаренный счастьем. Друзья, не ожидавшие от Клодии столь долгой привязанности, начинали ему завидовать.

Катулл очень изменился, в его поведении исчезла дерзкая бравада. Он сопровождал Клодию в театр и цирк, в прогулках по городу и окрестностям. Они оставались наедине лишь изредка, когда удавалось спровадить постоянно вьющихся вокруг красавицы льстивых поклонников. Кроме того, Катулл почти не мог находиться у нее в доме. Его угнетала мрачная злоба Метелла Целера.

Надменный сенатор багровел и шептал проклятья, встречая жену в обществе молодого веронца. Условности светских отношений и дух времени пока что заставляли его сдерживаться. Но если раньше он закрывал глаза на похождения Клодии (среди знатных матрон она была не единственной в своем возмутительном поведении), то теперь ее странное постоянство в любви к Катуллу растравляло его ревность и, как он считал, наносило урон его сенаторскому достоинству.

Клодия жаловалась друзьям, что Целер осыпает ее оскорблениями и грозит покарать, руководствуясь законом двенадцати таблиц [140]140
  Законы двенадцати таблиц– древний кодекс Римской республики по государственному, юридическому и семейному праву.


[Закрыть]
. Однако его угрозы вызывали лишь обидный смех дерзкой жены. По сути дела, она была безнаказанна. Кто в Риме будет оглядываться на законодательство пятисотлетней давности?

В списках передавались стихи Катулла, в которых он издевательски смеялся над почтенным сенатором:

 
Лесбия вечно при муже поносит меня и ругает.
Это его, дурака, радует чуть не до слез.
Ах ты, безмозглый осел! Да ведь если б меня позабыла,
Знаю: молчала б она. Если ж бранится весь день —
Значит, не может забыть. Не под силу ей стать равнодушной:
Лесбия гнева полна – Лесбия любит меня.
 

Впрочем, ветреная красавица уже не раз заставляла поэта страдать. Она многообещающе кокетничала с щеголеватым юношей Квинтием, шутила на прогулке с Луцием Кальконом или обольстительно улыбалась самому Помпею Великому.

От ревности у Катулла мутился разум, он приходил в бешенство и, как мальчишка, ссорился с Клодией, осыпая ее упреками.

Метелл Целер, избранный наместником Цизальпинской Галлии и Иллирии, давно должен был отправиться к месту своего назначения. Строптивая жена ехать с ним наотрез отказалась. Целер проклинал все на свете и, лишь проездом посетив свои провинции, торопливо возвратился в. Рим. Это навлекло на него осуждение сената.

Как раз в то же время отец Катулла прислал письмо, в котором с тревогой сообщал, что, не имея над собой высшей власти, по всей Цизальпинской Галли безудержно разбойничают откупщики. Плохо, когда наместник вымогатель и взяточник, но еще хуже, когда его нет совсем. Кое-кто из друзей также получил письма от родственников с просьбой предпринять что-нибудь и повлиять на Целера. Катулл чувствовал свою косвенную вину в этих беспорядках.

Однажды земляки собрались у Катона. Они смотрели на Катулла как на человека, обязанного пожертвовать своим личным счастьем ради устранения общего бедствия. Катулл молчал, а они смотрели на него выжидающе: Катон, Цинна, Фурий, Непот, Корнифиций и еще четверо финансистов из Мантуи и Вероны.

– Но если Клодия откажется ехать с мужем и после моей просьбы? – Катулл и в мыслях не допускал обратного.

– Ты должен уговорить ее, – твердо сказал Валерий Катон. – Ты знаешь, откупщики не только разоряют крестьян и ремесленников, грабят и возмущают не столь давно успокоившиеся галльские племена. Они начали трясти наши усадьбы. При таком вопиющем произволе не спасет и римское гражданство. Конечно, мы будем через Гортензия, Меммия и других влиятельных друзей просить сенат об установлении справедливого взимания откупов по всем цизальпинским землям. Но в основном это обязанность Целера. Пожалуй, я сам поговорю в твоем присутствии с Клодией, если ты не возражаешь.

– Да, конечно… – неуверенно ответил Катулл.

На другой день они сидели в конклаве Клодии. Катон объяснил матроне все обстоятельства дела, просил ее повлиять на мужа и, если не окажется иного выхода, пойти на временную разлуку с Катуллом.

– Нет, нет, только не разлучайте нас с Гаем! – воскликнула Клодия, краснея и беря Катулла за руку. – Подождите немного, я попробую что-нибудь придумать, чтобы сломить упрямство моего злонравного мужа…

Когда Катон ушел, Клодия сказала нахмуренному Катуллу:

– Я возненавидела Целера с нашей первой ночи. Возненавидела его грубые руки и волосатую шею, его чмоканье, чавканье и сопение, его кислую отрыжку… И, хотя я родила от него ребенка, он по-прежнему внушает мне непреодолимое отвращение. Он не дает мне развода, предпочитая ежедневно оскорблять меня и устраивать за мной слежку. Теперь этот негодяй окончательно отравил мне жизнь.

– Ни за что не соглашусь расстаться с тобой, мое счастье, божественная моя Клаудилла… – Катулл целовал ее маленькие влажные ладони, раскрытые на коленях. Клодия сделала над собой усилие и, мягко оттолкнув настойчивого Катулла, встала.

– Гай, мой милый, дело требует немедленного решения. Я должна подумать, как изменить намерения Целера. К тому же он вот-вот застанет нас вдвоем. Оставь меня, завтра я пришлю за тобой рабыню.

Катулл посмотрел на Клодию, сосредоточенную и холодную, наверное, похожую сейчас на своего брата – политика, и со вздохом отправился домой.

Как и предвидела Клодия, через несколько минут занавес у двери распахнулся, и в конклав грузно ввалился Целер. Не приветствуя супругу и не глядя на нее, он в раздражении ходил от одной стены к другой, сжимая и разжимая мясистые кулаки. Клодия молча провожала его презрительным взглядом.

Наконец Целер остановился и хрипло произнес:

– Сколько раз я тебя предупреждал, чтобы этот стихоплет не смел приходить в мой дом. И вот, несмотря на запрет, я опять чуть не столкнулся с ним на пороге. Долго будет продолжаться такое разбойничье отношение к хозяину дома? Или я здесь уже не хозяин?

– Ко мне приходят мои друзья и подруги, именно те, которых я желаю видеть, – ответила Клодия, не меняя позы и глядя все так же презрительно.

– Клянусь Юпитером, ты могла бы встречаться со своим отребьем в другом месте. Мало ли в городе лупанаров, притонов и всяких заведений подобного рода!

– Замолчи, несносный грубиян! – крикнула Клодия, бледнея от гнева. – Как ты разговариваешь с женщиной знатного рода и своей женой!

Целер грубо захохотал, выкатывая маленькие, покрасневшие от злобы глазки.

– Да я предпочел бы родиться среди самого низкого простонародья, среди симнитских пастухов, среди диких варваров, чем иметь такую жену! – завопил он, и на его багровом лице вздулись сизые жилы. – Мне стыдно, что матрона из благородной семьи Клавдиев, называющая себя женой Метелла Целера, ведет себя, как солдатская подстилка, как бесстыдная иберийская рабыня! Имея мужем выдающегося деятеля республики, человека, украсившего тебя драгоценностями, словно египетскую царицу, ты предаешься разврату и кутежам! Ты выставляешь на посмешище черни прославленное в сражениях имя Метелла Целера! В старые времена наши достойные предки не потерпели бы такого поведения замужней женщины: тебя отправили бы в темницу и поднесли бы тебе чашу с отваром цикуты [141]141
  Цикута– растение, из корней которого получали сильный яд.


[Закрыть]

Клодия усмехнулась; она смотрела на этого ожиревшего некрасивого мужчину и удивлялась, что обязана терпеть его упреки. Она вдруг стала спокойной. Чего ради волноваться из-за какого-то глупца, хотя он и считается ее мужем!

– Я давно прошу тебя произнести формулу развода, но ты не желаешь сделать шаг, столь разумный и справедливый, – сказала Клодия.

– Мне не ясно, какой предлог я должен избрать, чтобы развестись с тобой, не роняя чести сенатора… – Целер несколько поостыл и отдышался.

– Разве не безразличен предлог, если супругам ненавистна совместная жизнь?

– Своего сына я не хочу лишать наследственных богатств Клавдиев. Хотя ты, наверное, успеешь промотать их до его совершеннолетия…

– Надеюсь, наш сын не останется нищим, – сказала Клодия, пожимая плечами.

Целер сел в кресло, подперев подбородок широкой ладонью, и произнес дрогнувшим голосом:

– Сколько времени я терплю и прощаю твои бесчинства, стараясь не слышать постыдных сплетен о тебе, о Клодия…

Клодия смотрела на его опущенную круглую голову, и уголки ее губ коварно приподнялись. Ты не разводишься не потому, что не желаешь этого, тупица Целер, а потому, что она, прелестная, неотразимая Клаудилла, не собирается терять твои деньги и виллы, твоих рабов и раболепствующих клиентов, а также высокое положение супруги одного из крупнейших магнатов Рима.

Серебристый голосок Клодии прозвучал нежно и трогательно:

– Нет, ты не любишь меня, о жестокий… Иначе мне не пришлось бы каждый день проливать слезы…

– Что же мне сделать, Клодия?

– Мы несколько испортили наши отношения, Квинт. Самое лучшее решение заключается в том, чтобы побыть в отдалении друг от друга и очиститься от грязи и вражды прошлых лет. Клянусь Венерой Мурсийской… Клянусь Кибелой, матерью богов… Почему бы тебе не покинуть Рим и со всей твоей твердостью и неподкупностью не приступить к управлению Галлией и Иллирией? Почему бы тебе сейчас не уехать?

– Мне уехать? – переспросил Целер, снова багровея. Он встал и подошел вплотную к жене. Она не двинулась с места и даже не поморщилась, ощутив на лице его зловонное дыхание.

– Ты, может быть, считаешь меня непроходимым дураком, – начал он шепотом, – но ты ошибаешься. Я никогда не доставлю тебе такого удовольствия, хоть и подвергнусь справедливому осуждению римлян. Я знаю, ты хочешь на этом самом ложе беспрепятственно обниматься с веронским стихоплетом и с другими твоими любовниками. И, пока я буду отстаивать интересы государства, ты займешься проматыванием моих денег!

Целер уже вопил, перекосив обрюзгшее лицо и брызгая слюной:

– Дрянь, потаскуха и безбожница! Такая же, как твой преступный брат Публий – враг правительственного сената! Одна распутная и наглая порода! Недаром говорят, что ты и с ним возилась по ночам в детстве, с родным-то братом! – ревел Целер, протягивая к жене руки с кровожадно скрюченными пальцами.

Клодия вдруг отпрянула, бросилась в сторону и сорвала со стены тяжелый меч. Она была достаточно сильна, чтобы держать меч в руке.

– Посмей только приблизиться ко мне, убийца, я встречу тебя как подобает римлянке! – пронзительно закричала Клодия, ее прекрасное лицо исказилось от ненависти, на губах выступила пена. Она кружила вокруг Целера, словно пантера, выбирающая момент для нападения. Целер стоял, схватившись за голову, одержимый черными духами отчаянья.

Из-за двери донеслись торопливые шаги и взволнованный голос. Рабы и рабыни прибежали на крик, но войти не решались, боясь еще больше рассердить господина.

Целер овладел собой и перевел дыхание. Ему послышался приглушенный смех. Нет, в его положении нельзя забываться из-за ревности к жене. Если сегодня над его горем посмел засмеяться раб, то завтра разнуздавшиеся плебеи не дадут ему прохода своими наглыми издевательствами. Он узнает, конечно, кого из рабов обрадовала ссора господ, и прикажет содрать с негодяя шкуру.

Взглянув на жену, Целер вздрогнул и попятился. Перед ним шептала побледневшими губами ругательства и сверлила его остекленевшими глазами взлохмаченная колдунья. Она подкрадывалась, примериваясь отточенным лезвием. Не прелестная Клодия, а страшная Медуза [142]142
  Медуза– мифическое чудовище.


[Закрыть]
, богиня ночного убийства, гневная Бримо [143]143
  Бримо– одно из имен богини Гекаты – покровительницы злых духов, преступлений и колдовства.


[Закрыть]

Целеру стало стыдно. Он римлянин и сенатор. До какого отвратительного состояния довел он жену! Недостойно, глупо и опасно. Следует сейчас же прекратить скандал.

Неожиданно ловко Целер схватил Клодию за руку, отнял у нее меч и отшвырнул прочь. Потом усадил ее в кресло и сказал:

– Уезжать я не собираюсь, не жди. Скоро мои доверенные составят точный перечень имущества и наличных денег, а юристы оформят документы, в которых я лишаю тебя права пользоваться моим состоянием. Учтут все до последнего асса. Теперь я поговорю с тобой по-другому, милая женушка Клаудилла…

Скрипнув зубами, сенатор вышел из конклава. Раздались хлесткие удары, стоны и всхлипыванья. Целер вымещал ярость на подвернувшихся под руку рабах. Разбив нескольким парням лица, он удалился в свои покои.

Клодия осталась сидеть в кресле. Она не зарыдала и не упала на пол, как могла бы сделать на ее месте всякая униженная и повергнутая в смятение женщина. Она сидела неподвижно, глядя прямо перед собой.

Прошел час, не меньше. Рабы поднялись на верхний ярус в тесные каморки для сна. Целер мрачно напивался на другом конце обширного особняка. Воцарилась тишина, тягостная и тревожная. Клодия думала перед дрожащим огнем светильника.

За дверным занавесом кто-то поскребся.

– Иди сюда, Хиона, – сказала Клодия.

На цыпочках вбежала ее любимая рабыня, хорошенькая, смуглая гречанка. Она опустилась на колени и сочувственно поцеловала руку госпожи.

– Потихоньку передай Кондилу, чтобы он сходил за лекарем Петеминисом. – Клодия говорила медленно, словно все еще не осмеливаясь прийти к окончательному решению. Поколебавшись, она кивнула головой в подтверждение своих слов: – Да, да, Петеминиса ко мне. Но сначала смешай мне киат вина, мне нужно подкрепиться.

Хиона налила в хрустальный бокал темно-красного вина, разбавила холодной водой и подала Клодии. Потом выскользнула из конклава.

Клодия сидела, изредка поправляя фитиль массивного золотого светильника, и тени, зыбкие и причудливые, разбегались от ее рук по стенам и потолку. Вернулась Хиона, шепнула, что Кондил с Петеминисом пришли.

Возник из темноты лекарь, вступил в круг света и поклонился, сложив руки на животе.

– Я вызвала тебя в ночную пору, потому что мне срочно нужен твой совет, – сказала Клодия.

– Госпожа дурно себя почувствовала?

– Нет, я здорова, но страдаю душой и беспокоюсь за свое будущее. Садись в это кресло напротив. Отбрось все церемонии. Говори по-гречески. Хиона далеко отсюда, она не услышит, а Кондил не поймет.

– Я слушаю внимательнейшим образом, и я весь к услугам госпожи, – произнес Петеминис скрипучим голосом, заранее зная, о чем пойдет речь.

Пятнадцать лет назад низенький, уродливый греко-египтянин был куплен отцом Клодии за весьма крупную сумму, так как имел письменную аттестацию знаменитых александрийских врачей. Не обращая внимания на насмешки избалованных рабынь, он сумел понравиться Клодии и с тех пор находился в числе ее любимцев.

Может быть, вначале юная красавица просто хотела оттенить свою прелесть безобразием образованного слуги. Он мог заинтересовать пытливый ум: цветом кожи Петеминис походил на египтянина, совершенным греческим произношением – на просвещенного эллина. Уже пять лет как он стал либертином, свободным жителем Рима, но по-прежнему был скрытен и молчалив. Окружающим он казался человеком странным, многие его побаивались. Сам лекарь подчеркивал своим поведением, что в доме Целера он имеет отношение только к Клодии, и продолжал служить ей с усердием преданного раба.

Он знал все ее тайны, и Клодия с полным доверием отдавала свое тело его искусным рукам. Она от природы обладала великолепным здоровьем, но с помощью Петеминиса это здоровье вовремя подкреплялось и казалось неиссякаемым.

Иногда, склоняясь над ней, массируя, смазывая и натирая, лекарь замечал ее затуманенный, косой взгляд. В такие мгновения Петеминис чувствовал: Клодия уступила бы мольбам безобразного карлика из любопытства, из снисходительного каприза.

Но Петеминис был слишком умен, чтобы совершить столь опрометчивый и дерзкий поступок. С течением времени Клодия может испытать отвращение при воспоминании о близости с ним. И тогда он потеряет ее доверие и дружбу. Нет, Петеминис никогда не совершит святотатства, не посягнет на богиню именно потому, что страстно ее любит. Ему достаточно прикасаться к ее телу, обонять ее запах и ощущать свою власть – власть врача – над редчайшей красотой этой женщины.

Встречи Клодии с Катуллом поначалу не вызвали у Петеминиса тревоги. Обычное дело: новое увлечение госпожи и новый приступ ревности у ее грубого супруга. Но скоро карлик почуял неладное. Клодия в чем-то изменилась, затеяв любовную игру с этим вылощенным стихоплетом. Волнение неопытной юности охватывало красавицу перед свиданием вместо знакомого Петеминису, жадного нетерпения. И впервые, когда он тонко и вкрадчиво попытался выяснить некоторые подробности, Клодия промолчала. Для Петеминиса это было ударом. И он присоединил свою расчетливую злобу к бычьей ярости Метелла Целера.

Маленький, уродливый, уязвленный в своей извращенной страсти человечек сидел теперь перед Клодией и, щурясь на огонь светильника, внимательно ее слушал.

Петеменис знал, что рано или поздно это от него потребуется. Но… проклятый Катулл! С каким удовольствием Петеминис прежде всего занялся бы им. Карлик ненавидел Катулла не только из-за Клодии. Он ненавидел его за смелость ума, за пренебрежение к условностям, за внимание женщин и поэтическую славу, за все то, что было недоступно его, зажатой в тиски ущербности, мстительной и тщеславной натуре.

– Ты сам уверял, что Целер болен, и довольно опасно… – говорила Клодия, приглушая голос.

– По моим наблюдениям, у него воспаление печени и, кроме того… сердце гонит кровь с излишним напором, – подтвердил лекарь.

– Вот видишь, есть все основания для внезапной смерти.

Петеминис достал маленькую склянку с прозрачной жидкостью.

– Снадобье не имеет ни цвета ни запаха, ни вкуса, – сказал он. – По нескольку капель трижды добавлять в пищу или вино – и достаточно.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю