Текст книги "Спартак"

Автор книги: Валентин Лесков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)

С Метеллом, однако, Красс не ужился и отправился со своими людьми к Сулле в Грецию. Последний принял приведенное подкрепление с охотой. Многократно в качестве офицера Красс выполнял различные поручения полководца и сумел заслужить с его стороны почет и уважение.

30 лет от роду Красс вместе с Суллой вернулся в Италию и принял участие в войне с марианцами. За спиной он имел большой жизненный опыт, знал действительную цену словам, друзьям и деньгам.

По поручению Суллы Красс сначала собирал войска, потом командовал порученными ему частями. Всеми силами он тянулся за 23-летним Г. Помпеем, молодым, чрезвычайно удачливым полководцем. За ним за его блестящие победы Сулла утвердил почетное воинское звание «император».

Соперничество с Помпеем стоило Крассу многих бессонных ночей. В душе он сознавал, что его военная подготовка много хуже, чем у Помпея, что ему не хватало опыта ведения крупных военных операций. Но в конечном счете это было и естественно: отец Помпея, блестящий полководец, с детских лет готовил сына к военной карьере и многие секреты ремесла передал ему, Красса же отец хотел видеть великим оратором и политиком…

М. Красс менялся буквально на глазах. Он вдруг как-то сразу стзл завистлив, алчен и скуп, погряз в лести и угодничестве. Зависть развивало неудачное соперничество с Помпеем, льстивость и угодничество – отношения с высшими: их он хотел использовать для своей карьеры. Наконец, алчность и скупость породили потерю состояния, конфискованного марианцами.

Обстановка беззакония, порожденных войной, прибавила вскоре и другие качества. Во время боевых действий Красс начал вести деловые операции, накладывать штрафы, производить произвольные конфискации, присваивать при удобном случае часть добычи. Этим он вызвал по своему адресу много нареканий.

И все-таки его ценили: за преданность партии, за смелость и решительность, за геройское поведение в последнем сражении у стен Рима, когда армия была уже почти обращена в бегство, а он опрокинул врага у Коллинских ворот и тем спас все…

Вступив в Рим, Сулла беспощадно расправился с сена-торами-соглашателями (90 человек) и своими врагами из сословия всадников (2600 человек). Имущество их он пустил с аукциона. Желая вознаградить себя за потери, Красс одним из первых стал скупать его, не обращая внимания на пересуды и проклятия. Он добился также возвращения родового имущества (на сумму в 300 талантов). Чтобы не упустить ничего из семейного добра, он женился на Тертулле, жене убитого брата (это решение далось ему легко, потому что она давно нравилась ему).

От Тертуллы, впоследствии любовницы Цезаря, Красс имел двух сыновей – Публия и Марка. Первый из них стал позже знаменитым кавалерийским офицером Цезаря (в Риме поговаривали, будто он и был его действительным сыном). Второй занимался, как и отец, финансовой деятельностью и у Цезаря в Галлии был на должности квестора. И его не обошли городские сплетники; утверждали, что он на самом деле сын сенатора и банкира Аксия, на которого он действительно походил лицом.

В домашней жизни Красс показал себя как заботливый муж, внимательный отец, отличный воспитатель. Его сыновья славились в Риме как воздержанные, умные и скромные молодые люди. Этому удивлялись, ибо нелегко было сохранить хорошие душевные качества среди царского богатства, да еще в Риме, где знатная молодежь утопала с юных лет в пирах и вине (сыновья Кв. Аррия, например, были известны как кутилы, изобретатели нового вида жаркого – из соловьев).

Из Рима волна репрессий распространилась на Италию. Разъездные суды, сопровождаемые военными отрядами, всюду выискивали сторонников побежденной партии. Истребляли их беспощадно, «Поводами к обвинению служили гостеприимство, дружба, дача или получение денег в ссуду. К суду привлекали даже за простую оказанную услугу или за компанию во время путешествия. И всего более свирепствовали против лиц богатых» (Аппиан).

В такой обстановке свои вновь приобретенные качества Красс обнаружил во всем блеске. Он запугивал богатых людей и вымогал себе «подарки». Он заставлял включать себя в число первоочередных наследников. Наконец, он дошел до такой наглости, что внес в проскрипционные списки кое-кого из сторонников Суллы, своих врагов.

Последний его проступок переполнил чашу терпения грозного диктатора, и он отстранил Красса от ведения общественных дел.

Красс был обижен. Он считал себя пострадавшим невинно. Особенно огорчало его то, что он так и не успел сравняться с Помпеем на поприще военной славы.

Тридцати одного года от роду Красс целиком погружается в коммерческие и гражданские дела. К сорока годам, не брезгуя никакими средствами, он становится самым богатым человеком в Риме.

И все эти годы Красс усиленно занимался философией. Особенно почитал он Аристотеля, но утверждая что нравится ему также и учение стоиков. На вопрос Цицерона: «Почему?» – он отвечал: «За утверждение, что богатый добродетелен». – «А не за то ли, – смеясь, спросил Цицерон, – что добродетельный владеет богатстве»!?» (Плутарх).

С еще большим рвением, чем философией, занимался Красс совершенствованием в ораторском искусстве, которому в молодые годы обучал его отец, великий оратор. Красс часто вел судебные дела.

В течение ряда лет он считался одним из лучших адвокатов. Цицерон следующим образом оценивает результаты его упорной работы над собой: «Латинский язык его был чист, слова не избитые, построение тщательное, однако никаких блесток или прикрас; большое душевное напряжение и никакого усилия в голосе: почти все произносилось им на один лад и в одной манере». Не было такого дела, которое Красс счел бы слишком мелким и ничтожным для себя. Не находилось и такого дела, перед которым бы он смутился. Цицерон в одном из писем к другу Аттику ярко описывает, какими средствами он боролся за оправдание П. Клодия, привлеченного к суду по обвинению в кощунстве (П. Клодий был пойман в доме Цезаря во время религиозного праздника Доброй богини, пробираясь на свидание к его жене): «В течение двух дней, при помощи одного раба и этого человека из школы гладиаторов, он устроил все дело: позвал, посулил, похлопотал, дал. Более того, всеблагие боги! Какое падение! Даже ночи определенных женщин и доступ к знатным юношам были в полной мере к услугам некоторых судей в виде прибавки к оплате. Итак, при полном отсутствии честных граждан, когда форум был заполнен рабами, двадцать пять судей все же были столь мужественны, что они, несмотря на крайнюю опасность, предпочитали даже погибнуть, нежели все погубить. Но на тридцать одного судью голод оказал большее действие, чем дурная слава. Катулл, увидев одного из них, спросил: «Почему вы требовали от нас охраны? Не из страха ли, что у вас отнимут деньги?»

Вот в самых коротких словах каков был этот суд и какова причина оправдания».

Такой-то вот (очень успешной!) защитой в судах, приветливостью и доступностью, умением узнавать в лицо всякого римского гражданина, называя его непременно по имени, Красс старался понравиться согражданам и сравняться в славе с Помпеем, получившим уже прозвище Великого.

Вдобавок Красс никому не отказывал в денежных ссудах, не без процента, разумеется. Исключение он делал только для друзей, но возвращение ссуды в установленный срок требовал неукоснительно.

Число деловых друзей Красса было очень велико. Время от времени в число их попадал и Цицерон, хотя вообще их разделяли многие несогласия, особенно «дело Каталины». В 63 году Цицерон – а он был очень высокого мнения о своих деяниях периода консульства и отзывался о них в следующих высокопарных словах: «Государство погибало – я пришел ему на помощь. Отчизна тонула – я ее спас» – позволил своим клевретам публично заявить, что и Красс находился среди заговорщиков. Разумеется, Красс выкрутился, но долго Цицерону не мог этого простить. Тем не менее публично, когда их отношения улучшались, Цицерон говорил о Крассе как о «храбрейшем муже», с которым он «был связан теснейшими дружескими отношениями». В другие времена он отзывался о нем похуже, говоря, что есть люди, «готовые претерпеть все, что угодно, уступить любому человеку, только бы достичь того, что они хотят; такими, как мы видели, были Сулла и Марк Красс», и еще: «с ним (то есть Крассом) у меня было много споров, и притом сильнейших».

С особым размахом Красс действовал в провинциях. Тут он занимался спекуляциями и ростовщичеством (часто через подставных лиц). Он приобрел серебряные рудники в Испании. В Риме он непрерывно покупал дома и сдавал их внаем. В Италии повсюду у него были богатые земли, хорошо устроенные имения, большие стада скота. Наконец, он покупал, как и Цезарь, красивых рабов, тщательно обучал их наиболее выгодным профессиям и также отдавал внаем.

Проводя жизнь в непрерывных хлопотах, Красс по примеру отца широко открывал дом для знатной молодежи. Она пользовалась его прекрасной библиотекой, получала ссуды, слышала за столом интересные беседы. Вообще Красс охотно давал обеды, особенно же любил приглашать на них влиятельных людей из народа. Простота его стола, как и непременное радушие, доброжелательность и обходительность производили на всех сильное впечатление…

IV

Наконец полководец прервал угрюмое молчание и сказал, что у них нет другого выхода, кроме одного – срочное сражение со Спартаком и победа над ним: если они вздумают уклоняться от битвы, вся слава достанется Помпею…

Легаты не возражали. Молча встав, они поспешно разошлись по палаткам – готовить на всякий случай завещания.

V

Известие о выборах нового главнокомандующего в Риме и о победе Помпея Спартак получил почти одновременно с Крассом. В случившемся для него не заключалось ничего неожиданного. Тщательно изучая обстановку, верховный вождь повстанцев уже вскоре после убийства Сертория пришел к выводу, что следует ожидать замены Красса на посту главнокомандующего Помпеем.

Теперь, когда это случилось, предстояло перейти к выполнению составленного на этот случай плана: прорыву линии Красса и решительному сражению с ним. Что такое сражение неизбежно – и не для одной только стороны, но для обеих, – Спартак не сомневался.

Красс, со своей стороны, поспешил подтвердить такое мнение: в тот же вечер, когда было получено известно о выборах в Риме, по распоряжению полководца были ослаблены дозорные посты, стоявшие по всей линии вдоль стены.

Узнав об этом, в ставке Спартака собравшиеся командиры дружно посмеялись: предсказание вождя сбылось в точности; стена Красса оказалась совершенно бесполезной и не дала никаких выгод.

Итак, впереди была битва. В конечном успехе ее никто не сомневался. Красс являлся хорошо знакомым, не раз битым противником. По указанной причине повстанцы надеялись на победу и на этот раз. Всю ночь и ставке Спартака обсуждали различные планы действий…

Среди всех предложений как главные были выделены для обсуждения следующие: 1) переправить все войско в Сицилию, 2) переправить его в Африку, 3) в Иллирию и Фракию, 4) в Сирию, 5) в Причерноморье, к скифам, 6) к галлам и германцам, 7) в Малую Азию, 8) продолжать войну в Италии.

Вариант с Сицилией и Африкой, несмотря на его поддержку некоторыми командирами, оказался отвергнутым сразу и подавляющим большинством. Сицилия служила для Рима безопасной периферией. Какие бы там поражения ни терпел Рим, они не могли оказать решающего воздействия на его судьбу. Пример двух сицилийских восстаний рабов неоспоримо это доказывал. Нельзя было также не учитывать следующего обстоятельства: Помпей уже развязал себе в Испании руки, победив Сертория, следовательно, он мог немедленно последовать со своим войском (присоединив в случае необходимости и войско Красса) в погоню за повстанцами в Сицилию. Избежать войны таким образом все равно не удалось бы. Кроме того, сицилийский театр военных действий Помпею хорошо знаком, поскольку он уже воевал там против марианцев и имел немало личных связей.

Отвергли и африканский вариант. Провинция Африка также была хорошо знакома Помпею – и там он воевал против марианцев. Сама провинция представляла собой узкую полосу, зажатую между морем и пустынями, неблагоприятную для действий больших армий. Сухой, очень жаркий климат рассматривался как заведомо неподходящий для выходцев из стран с умеренным и влажным климатом: Галлии, Германии, Фракии. Имелись и другие неблагоприятные обстоятельства: население Африки всегда ненавидело чужаков, отличалось коварством. Местные царьки, как и крупные приморские города, находились на стороне Рима. Следовательно, перспективы ведения здесь войны не могли рассматриваться иначе как крайне сомнительные. В случае неудачи отступать было бы некуда: с одной стороны пустыни, с другой – море. И если бы флот повстанцев в боях с римлянами погиб, вся армия оказывалась в большой западне…

Не нашло поддержки и предложение относительно Иллирии и Фракии. Большинство собравшихся считало, что Фракия разорена войной с М. Лукуллом, сильно ослаблена понесенными тяжелыми поражениями, потеряла боеспособность и боевой дух. Иллирия была отвергнута как бедная страна, имеющая маленькое население, маленькие ресурсы и мало простора для боевых действий. Близость ее к Италии давала бы возможность римлянам быстро перебрасывать сюда войска. Следовательно, удаляться из Италии в Иллирию для ведения тех же боевых действий не имело никакого смысла.

Отвергли также и вариант «бегства в Сирию», хотя некоторым он казался особенно предпочтительным. Действительно, туда римлянам было бы труднее организовать экспедицию ввиду ее значительной удаленности. Можно было надеяться выиграть несколько лет мира. Но через несколько лет война с римлянами все равно должна была бы возобновиться: сенат, конечно, не мог позволить, чтобы с территории Италии – с оружием в руках! – бежали огромные отряды вооруженных рабов. Мнимая передышка могла только породить вредные иллюзии, она передавала инициативу в нападении римлянам. Но опыт предыдущих войн неоспоримо доказал одно: кто только обороняется в войне с римлянами на своей территории, тот неизбежно ими побеждается (такова оказалась участь царей Филиппа Македонского, Персея, греков и пр.). Надеяться на победу может только тот, кто ведет войну непременно на территории Италии, перекрывает ее своими маршрутами вдоль и поперек, поднимает повсюду восстания, опустошает враждебные области, делает частые попытки нападения на Рим с целью взять его штурмом или осадой. Так поступал великий Марий, ведя войну с сулланцами в 87 году. Как известно, он тогда победил, взял Рим и вырезал всех своих врагов. В сирийском варианте имелись и другие серьезные минусы. Сирия являлась «яблоком раздора» между сильными соседями: Арменией, Парфией, Египтом. Если бы войска повстанцев там и появились, эти державы, исходя из собственных интересов, немедленно послали бы туда свои войска (относительно могущественной Парфии, во всяком случае, не боящейся и римлян, в этом нет никаких сомнений). Следовательно, вместо желанного для некоторых мира все равно получилась бы новая война: на первом этапе с Парфией или даже с тройственной коалицией, на втором – с римлянами. Вмешавшись в войну на заключительном этапе, они пожали бы плоды, легко одолев ослабленного тяжелой войной победителя.

Горячо отстаивали свое предложение поклонники испанского варианта. Они ссылались при его защите на вполне неоспоримые преимущества: огромная территория, слабо освоенная римлянами и очень богатая, имеющая серебряные рудники; воинственное население, сильно враждебное римлянам: меньше чем 80 лет назад лузитаны сражались здесь девять лет против римлян под начальством пастуха и полководца – царя Вириата (149–139 гг. до н. э.); непримиримо враждебным к римскому сенату показало себя местное население и при Сертории (80–72 гг. до н. э.): под его знаменами оно сражалось восемь лет. Борьба была прекращена лишь коварным убийством Сертория и его собственными ошибками. Испания находится близко к Галлии и Германии, значит, легко будет поддерживать связь с ними, подстрекать их на новую войну с Римом.

Достоинства испанского варианта Спартак признавал. Перспективным считал он и другой вариант: уход с войском в Причерноморье, к скифам. Спартак не сомневался, что неустрашимые скифы, никому не подвластные, никем не покорявшиеся, к тому же родственные фракийцам по крови, не боясь римских угроз, охотно примут все повстанческое войско. Но этот вариант Спартак рассматривал как самый крайний…

Наконец, галло-германский вариант. Его вождь восстания считал очень сомнительным: ни в Галлии, ни в Германии не имелось свободной земли для поселения. Уже по одному этому местные племена едва ли захотели бы принять их. Но было и другое веское соображение: в Свободной Галлии располагалось много племен, союзных Риму. Следовательно, если бы и удалось проложить путь через две римские провинции, занятые вооруженной силой (Цизальпийскую и Трансальпийскую Галлии), то и тогда в Свободной Галлии пришлось бы неизбежно вступить в вооруженную борьбу с римскими союзниками. Исход ее предвидеть было невозможно, поскольку римляне находились неподалеку.

Учитывая все это, сам Спартак высказался за то, чтобы при крайних обстоятельствах борьбы в Италии переправиться с армией в Малую Азию. Цель такой переправы: 1) блокировать армию Л. Лукулла, заручиться поддержкой Митридата, непримиримого врага римлян, 2) овладеть неограниченными финансовыми ресурсами. В случае если война окажется неудачной, отступать в Скифию. Там можно будет снова собраться с силами, навербовать вспомогательные войска, как не раз делал Митридат, договориться со скифскими предводителями и царями о войне по вполне определенным направлениям…

Предложение Спартака подавляющим большинством было признано наилучшим. Военный совет восставших поручил своему верховному вождю принять все необходимые практические меры для подготовки этого варианта в качестве резервного на случай неудачного оборота войны в Италии. Ибо война в южной и центральной Италии была признана самым главным вариантом. Военный совет восставших постановил: не уступать врагу ни пяди и держаться в Италии, подобно Ганнибалу, до последней крайности, так как только такая война дает надежду на успех, на победу над Римом.

VI

Утром следующего дня, после прорыва спартаковцев на большом участке стены, начались первые стычки легковооруженных. Красс не хотел торопиться и по настоянию осторожного П. Консидия желал дать возможность легионерам вновь укрепиться в мысли, что за славу победителей им предстоит еще раз скрестить оружие с восставшими рабами.

А на следующий день, 21 декабря, со своей охраной в римский лагерь примчался Цезарь, Едва смыв с себя дорожную пыль (в самый холодный месяц года температура на юге Италии +10°), он сделал перед Крассом и его легатами обстоятельный доклад о выборах нового главнокомандующего в Риме и общей политической ситуации. Как и в своем письме, он горячо высказывался за немедленное сражение.

Цезарю возражал П. Консидий. Он стоял за более осторожную тактику, за постепенное возвращение воинов к мысли о новом сражении путем предварительных мелких стычек.

Со своей стороны, Красс находил достаточно убедительными доводы обеих сторон и сильно колебался, склоняясь попеременно то в одну, то в другую сторону. Он хорошо понимал, как велик риск.

В конце концов Консидий благодаря своей признанной военной репутации взял все-таки верх. После этого совещания 21 декабря стычки шли уже изо дня в день, утром, в полдень и вечером. Цезарю, получившему под свою команду легион, хотелось всей армией перейти ни вражескую сторону, двинуться прямо к Регию и у стен его дать врагу битву. Но Красс с таким предложением не соглашался, считая его опасным.

В свою очередь, восставшие (к стене по приказу вождя они выдвинули половину армии под начальством Ганника) успешно отражали нападения врагов и старались оттеснить их назад.

После одной, очень удачной стычки, когда римляне обратились в бегство и потеряли много воинов убитыми и взятыми в плен, Ганник приказал распять на кресте их предводителя, знатного римлянина. Крсст был воздвигнут в промежуточной полосе между двумя войсками, на виду у римлян.

К месту казни пленный римский военачальник тащил крест – по римскому обычаю – на собственных плечах, изрыгая страшную брань и проклятия, а восставшие, сопровождавшие его нестройной толпой, в свою очередь, отвечали ему бранью и насмешками.

При виде креста с распятым легионеры и командиры из римского лагеря закусили губы от бессильной злобы. Красс постарался их успокоить, говоря:

– Этот варвар подкрепляет таким образом упавший дух своих воинов. Он показывает им образ того, что ждет их при поражении. Римлянам следует воспринимать произведенное распятие как предзнаменование. Такая позорная казнь будет скоро уделом всей банды взбунтовавшихся рабов! Никто из них не избежит расплаты, и они, победители мира, уставят крестами всю дорогу от Капуи до Рима.

Лица легионеров после речи Красса прояснились. Но некоторые из наиболее опытных командиров многозначительно переглянулись. Они восприняли весь этот эпизод как свойственный германцам обычай – акт жертвоприношения, которым объявлялось начало непримиримой войны [70]70
  По словам Флора (2 в.), подобная картина наблюдалась и при императоре Августе. Готовясь к войне с Друзом Старшим (Германиком), полководцем Августа, германские племена херусков, свевов, сугамбров казнили на крестах 20 римских центурионов, «начали этим актом жертвоприношения войну».


[Закрыть].

И это действительно было так. В повстанческом лагере легаты и военные трибуны усиленно тренировали солдат. В свободное время, главным образом в вечерние часы, они и певцы, воспевавшие героев, подготовляли воинов к новому подвигу – к прорыву и решительному сражению с врагом.

А верховный вождь восставших неустанно изучал планы местности, в которых им намечались будущие бои. Он тщательно взвешивал различные возможные маршруты Помпея. Спартак старался рассчитать такой вариант, чтобы с максимальной выгодой сыграть на противоречиях между двумя римскими полководцами.

По ночам за линию вражеских укреплений отправлялись его посланцы. Они везли с собой приказ вождя конным партизанским отрядам прорываться к нему на соединение. Одновременно лазутчики и мнимые перебежчики пробирались и приходили в лагерь римлян и рассказывали там истории, рассчитанные на введение в заблуждение Красса относительно планов Спартака и его действительного положения.

В партизанских отрядах приказ верховного вождя повстанцев встретили с пониманием. Уже к вечеру первого дня боев в лагерь Спартака стали прибывать отряды конницы из Брутия.

Три дня спустя после возобновления боев Спартак переслал Крассу письмо с предложением переговоров. Он советовал ему взять на себя посредничество в заключении мира между ним и сенатом. Условие мира – уступка ему, как он и прежде предлагал, двух провинций – Цизальпийской и Трансальпийской Галлий. Красс, зная позицию сената, отвечавшего до сих пор молчанием на все письма Спартака, с презрением отверг его предложение. От перебежчиков римский полководец имел, как ему казалось, вполне обнадеживающие вести: по словам последних, повстанцы терпели недостаток в продовольствии, Спартак вот-вот будет вынужден обратиться к великодушию римского полководца.

В ставке Красса с жадностью внимали таким речам. Впервые – после многих неудач – на лицах легатов появились радостные улыбки. Красс и П. Консидий торжествовали: нет, не напрасна оказалась стена; не напрасно вынесли они столько ругани своих политических противников и проявили такую выдержку; нет сомнения, их великий план вот-вот принесет им бескровный успех, ничуть не менее значительный, чем успех, которого добился Л. Лукулл под стенами Кизика.

В римском лагере воцарилось радостное и нетерпеливое ожидание…

VII

А в то время как среди подчиненных Красса господствовало приподнятое настроение и в честь будущей победы уже устраивались пирушки, особые отряды, высланные Спартаком к римским укреплениям, в ночь на 24 декабря приблизились к ним и беспрепятственно заложили часть рва мешками с землей, бревнами и связками фашин. После этого 50 тысяч человек пехоты и четыре тысячи человек конницы («Третья часть войска», – как говорит Плутарх) во главе со Спартаком вышли из лагеря, под прикрытием густого снега прошли через линию римских укреплений и форсированным маршем двинулись на север… В повстанческом лагере у Регия осталось по приказу верховного вождя еще 90 тысяч войска…

VIII

Слитный топот огромной массы людей, шедших сначала шагом, а потом перешедших на бег, поднял на ноги римские дозоры.

Хрипя и ругаясь, легионеры бежали от насиженных мест у костров к стоявшим в стороне лошадям – они сразу поняли: враг производит вылазку огромного масштаба…

Через 20 минут римский лагерь напоминал развороченный муравейник. Легаты, военные трибуны, центурионы, толкая друг друга, выскакивали из палаток и бежали к палатке главнокомандующего. Красс, узнав о неприятельской вылазке, совершенно для него неожиданной, так как он ожидал сдачи от Спартака, побледнел. Столпившиеся вокруг него легаты, за которыми стояли толпы воинов, одолевали его вопросами: «Кто совершает вылазку – сам Спартак или подчиненные ему командиры? Какая часть неприятельского войска выбралась из ловушки? Куда намерены идти бежавшие рабы? Что делать теперь?..»

На эти вопросы Красс не мог ответить. И до самого рассвета (отправив разведчиков по следам ушедших вперед рабов с приказом доставить ему пленных или перебежчиков) полководец метался по своей палатке. Его душили злоба и страх.

Красс терял постепенно голову. В одну из таких ужасных для него минут он присел к походному столу и написал два исключительно важных письма. Одно адресовалось сенату, в нем полководец сообщал о совершенном повстанцами прорыве, с болью в сердце предупреждал, что угроза со стороны рабов стала еще большей, и требовал назначения диктатора. В другом письме, адресованном М. Лукуллу, Красс умолял его о помощи и просил прибыть из Фракии в Италию не позже двух недель по получении письма…

IX

На рассвете разведчики вернулись в римский лагерь и привезли с собой перебежчиков. Красс допросил их и узнал следующее: за выстроенными им укреплениями осталось две трети неприятельского войска под начальством Ганника; последнему поручено, как Спартак выразился, «сторожить Красса»; сам Спартак с одной третьей войска отправился навстречу Помпею, имея намерение сокрушить его молниеносным натиском. Тем самым, по его мнению, Красс окажется перед необходимостью снять осаду с оставшейся части войска. В результате она сможет вновь соединиться с ним, чтобы возобновить с Крассом борьбу.

Так говорили перебежчики. Удалив их, полководец заслушал доклад своих разведчиков, долго следовавших по следам вышедших за укрепления Красса повстанческих частей. Данные разведчиков с данными перебежчиков совпадали.

Когда последние также удалились, полководец и члены военного совета долго молчали. Всех терзала одна мысль: а вдруг проклятый Спартак действительно победит Помпея? Тогда Рим беззащитен… А если он проиграет битву? Несомненно, слава победителя достанется Помпею… Выходит, как ни крути, выход один: надо бросить бесполезные теперь укрепления и скорее спешить вдогонку за Спартаком. Нельзя позволить ему вступить с Помпеем в бой…

На том и порешили. Тотчас по закрытии военного совета римская армия поспешно собрала свои обозы и выступила из лагеря. Имея впереди кавалерию – ей Красс приказал догнать противника и постараться задержать его, – римляне двинулись следом за ушедшими вперед повстанцами.

X

Известие об уходе римлян из лагеря Ганник получил тотчас. Повстанцы торжествовали и осыпали Красса насмешками за проделанную им бесполезную работу.

Итак, половина задачи благополучно разрешилась: осада была снята. Открывалась реальная возможность без всякого риска, не подвергаясь внезапному нападению, вывести за вражеские укрепления оставшуюся часть войска.

Выступая перед воинами на претории, Ганник в яркой речи разъяснил новую ситуацию: сейчас они и сами выступают в поход; в лагере остается 10 тысяч человек под начальством Публипора. Им предстоит продолжать борьбу у Регия, стараясь отнять город у римского гарнизона и продолжая делать попытки переправы в Сицилию до тех пор, пока не будет достигнут успех. Остальные отправятся на соединение со Спартаком. Впереди у них несколько жестоких сражений, в которых надлежит окончательно сокрушить и уничтожить Красса. Никакого мира, никакого соглашения с римлянами не будет. Об этом говорит молчание сената, не желающего уступить им ни обе, ни одну галльскую провинцию, отказ от переговоров со стороны Красса. Залогом непримиримой войны будет отныне смерть всех римлян, взятых в плен в последних боях. Предстоит также избавиться от лишних вьючных животных и лишнего багажа. Их ждет стремительный марш на север налегке.

Так говорил Ганник, ближайший соратник Спартака после смерти Крикса. Речь его войско встретило с энтузиазмом.

В течение часа палатки были свернуты, колонны выстроены в походный боевой порядок. Лишние мулы и лошади, везшие армейскую добычу и поклажу, подведены ко рву и убиты. Их участь разделили римские пленные. Добровольцы из гладиаторов и рабов, особенно ненавидевшие жителей Вечного города, наносили врагам меткие, смертельные удары и сваливали их друг на друга в ров.

Когда с ними было покончено, трубы дали сигнал к выступлению. По римским телам повстанческая пехота прошла через ров, служивший теперь для каждого как бы символом невозможности примирения с римлянами (С. Фронтин).

После долгого и утомительного пребывания на Регий-ском полуострове армия с удовольствием покидала его. Впереди был новый поход с его сражениями, подвигами, наградами и добычей, то есть именно той жизнью, которая единственно достойна настоящих мужчин. Так думали галльские, германские, фракийские и другие воины, бодро шагая в колоннах за своими командирами. В том, что их ждет успех, что они победят и Красса и Помпея, среди них не сомневался никто.

XI

26 декабря письмо Красса о совершенном Спартаком прорыве и его движении на север прибыло в Рим и немедленно – ввиду его срочности – было оглашено в сенате.

Послание полководца произвело потрясающий эффект. Помпеянцы, перебивая друг друга, с неистовым озлоблением набросились на Красса, подвергая его поношению как полководца, требуя – для спасения государства – всю власть сосредоточить в руках одного лица и с этой целью Помпея назначить диктатором.

Сторонники Красса энергично возражали. Они указывали, что Помпей, до сих пор стоящий лагерем под Римом и проявляющий непонятную медлительность, находится еще слишком далеко, чтобы как-нибудь реально помешать действиям Спартака. Это может сделать только Красс, неустанно преследующий восставших. Следует поэтому вручить диктатуру Крассу.