Текст книги "Круг невинных"

Автор книги: Валентен Мюссо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Вы упоминали о другой причине.

– Вы уже видели его оценки?

– Да, но не заметил в них ничего особенного.

– Конечно, – ответила мадам Фрио со смешком. – Это свойственно одаренным детям.

– Как это «одаренным»? – спросил я, чувствуя, что теряю нить разговора.

– Я прекрасно понимаю: это не отражено в его школьных документах. Но вы, я уверена, заметили, что его оценки очень неровные.

– Конечно.

На мгновение учительница прекратила переписывать стихи Лафонтена. Ее взгляд блуждал в пустоте, как если бы она мысленно погрузилась в прошлое.

– Я работаю в школе более тридцати лет, но никогда раньше не видела подобного ученика. То есть, я хотела сказать, настолько умного. Он все время заставал меня врасплох.

– Но почему же его оценки такие неоднородные?

– Вы никогда не видели передачи или репортажи об одаренных детях? Теперь их только по телевизору и можно увидеть.

Я неопределенно кивнул, что побудило ее продолжать свой рассказ:

– В большинстве своем одаренные дети являются посредственными учениками. Зачастую они упрямы, ограниченны и тяжелы в общении. У таких детей часто отмечают несоответствие между умственными способностями гораздо выше среднего и недостатком простейших навыков. У них может быть богатейший словарный запас, феноменальная память, но ужасно неаккуратные записи в тетрадях. К тому же им бывает трудно общаться с другими.

– А как это проявлялось именно у Александра?

– Помню, – заговорила она со сверкающими глазами, – он мог запомнить наизусть стихотворение, услышав его только один раз. Проявлял способности к математике, особенно к устному счету, замечательно рисовал. Но когда занятие становилось для него скучным, Александр переставал совершать какие-либо усилия. Можно было целый час уговаривать его, но если он чего-то не хотел, это приводило лишь к потере времени.

– А какие у него были отношения с другими учениками? Он дружил с ними?

– Не особенно. Александр слишком отличался от своих товарищей. Он жил с ними в разных вселенных и оставался немного в стороне, но к нему никогда не проявляли враждебности. Его можно было принять за необщительного и застенчивого мальчика.

Мне вспомнилось, что недавно сказал о нем мой отец: «Однажды Рафаэль дошел даже до того, что усомнился, его ли это сын». Неужели мой брат, который в школе никогда не был светочем знаний, усомнился настолько, что поставил под сомнение свое отцовство? Я, конечно, обобщаю, за последние несколько дней на меня свалилось слишком много открытий…

Заметив мое удивление, мадам Фрио добавила:

– Мы уже не знали, что делать с этим ребенком, тем более что он настолько выделялся на общем фоне.

– Это как?

– Когда Александр поступил в первый класс, ему едва исполнилось восемь лет. И, несмотря ни на что, он скучал. Кстати говоря, я никогда не считала, что, если объединить в классе учеников разного уровня, это поможет решить проблему детей с ускоренным развитием. Зачастую, смешивая таких детей со старшими учениками, вы лишь усиливаете их изоляцию. И в случае Александра… для него ничего больше нельзя было сделать. Одним словом, хорошо, что они уехали, хоть я и жалею об этом ребенке.

Получается, в рассказанной отцом истории об отъезде за границу есть некая доля истины?

– Как это: «хорошо, что они уехали»? Куда они направились?

– О, не так уж и далеко. После двух месяцев во втором классе Александр поступил в институт Карлье. Не знаю, каким образом его матери удалось о нем узнать, но ей сказали, что это специальная школа для одаренных детей и что для Александра это может стать наилучшим вариантом. Она долго колебалась, даже спросила у меня совета. Думаю, она не хотела, чтобы ее сын был «особенным», чтобы он становился «ненормальным». Еще она говорила, что такие школы созданы не для них.

– Почему?

– Она думала, что это учреждение предназначено прежде всего для состоятельных людей, даже учитывая, что ей выплатили стипендию, чтобы Александр туда поступил.

– А можно уточнить, что такое институт Карлье?

– Там проводятся углубленные исследования по педагогике и методике обучения, приспособленные специально для детей с ускоренным развитием. В целом это специализированный институт, который набирает детей практически любого возраста – от учеников младших классов до студентов. У него очень хорошие репутация и финансирование. Думаю, средства поступают одновременно и от государства и от частных лиц.

– После его отъезда вы получали о нем какие-нибудь новости?

– Нет, больше никогда. Когда Александр уехал, у меня не осталось причин видеться с Юлией. Я больше ничего не слышала о них обоих.

– А с отцом Александра вы были знакомы?

– Нет, никогда его не встречала. Юлия мне рассказывала, что из-за работы его часто не было дома.

Учительница посмотрела на меня с заговорщицким видом и немного понизила голос, будто опасалась, что кто-нибудь может нас подслушать.

– Но если хотите знать, я всегда думала, что в действительности она уже давно не видела отца своего ребенка.

Почему-то для меня не было неожиданностью, что удивительные способности моего племянника могли создать трудности для Юлии. Как все родители в подобной ситуации, она спрашивала себя, как поступить для блага своего сына. Судя по словам моего отца и мадам Фрио, она производила впечатление внимательной женщины, заботящейся о будущем своего ребенка.

Значит, чтобы больше узнать о том, что случилось с Александром, надо отправиться в этот институт. Единственное, что меня смущало: если в маленькой сельской школе мне без труда удалось сойти за полицейского агента, то в респектабельном учреждении такое будет куда проблематичнее. Я же, продолжая свои расследования, хотел по возможности оставаться в тени. Камилла разделяла мое мнение: в этот раз следовало придумать другой план.

Мы завтракали вместе в маленьком городском ресторанчике, но ни у Камиллы, ни у меня не было особенного аппетита. Мы говорили о чем угодно, только не о нашем деле, и я обнаружил, что Камилла умная и чувствительная молодая женщина. Я говорю «обнаружил», так как в течение тех месяцев, которые она прожила с Рафаэлем, мы не так уж много беседовали. Мы сталкивались почти каждый день, но никогда не вели серьезных разговоров.

Вернувшись в Котре, я залез в Интернет, чтобы увидеть, что может находиться в институте Карлье, – и сразу же попал на сайт школы, довольно хорошо организованный и содержащий много информации. Я принялся внимательно читать ознакомительную страницу.

ИСТОРИЯ

Институт был назван в честь Жан-Шарля Карлье, французского исследователя и врача, который интересовался эмоциональным и познавательным развитием одаренных детей. Он установил, что у них возникают особенные общественные и эмоциональные потребности, которые заслуживают того, чтобы с ними считались. Доктор Карлье разработал набор тестов, чтобы определить умственный возраст и ай-кью детей, а также значительно улучшил и модернизировал тест Бине – Симона[18]18
  Наиболее распространенный метод количественной оценки уровня развития интеллектуальных способностей.


[Закрыть]. Он опубликовал большое количество работ, посвященных своим исследованиям. По примеру Льюиса Мэдисона Термена в Соединенных Штатах, он открыл путь особенных мер для школьного обучения одаренных детей и попытался устроить специальные классы и школы. Умер, не успев создать институт для исследования одаренности, о котором всегда мечтал.

ШКОЛА

Школа Карлье стремится развить дар каждого ребенка, помогая освоить предметы, в которых он наименее успевает.

Наша цель – предложить каждой юной личности воспитание, соответствующее ее интересам и персональным потребностям. Основное внимание уделяется развитию индивидуальных способностей.

СВЕРХОДАРЕННЫЕ В ИНСТИТУТЕ

Школа Карлье предлагает методику преподавания, приспособленную для детей с высоким умственным потенциалом, иначе говоря, одаренных.

Все наши преподаватели получают углубленное образование в сфере «одаренности», так что дети получают образование, соответствующее как их интеллектуальным требованиям, так и их затруднениям.

Так называемое «умственное управление» позволяет одаренному ребенку наилучшим образом управлять своей быстротой развития и восприятия, которая иногда ставит его в сложное положение.

ЦЕЛИ И ЗАДАЧИ

В нашей школе знания могут строиться путем соединения образования высокого уровня и непринужденной атмосферы, облегчающей развитие детей. Именно эта алхимия позволяет достичь двух главных целей:

– развитие логического мышления и способности справляться с поставленными задачами;

– стимулирование творческого самовыражения.

Философия института Карлье ставит каждого учащегося в центр образовательного проекта и позволяет детям продвигаться вперед в своем собственном ритме. Благодаря этому формированию они часто записываются на экзамены намного раньше обычного возраста.

ПРЕПОДАВАТЕЛЬСКИЙ СОСТАВ

Включает в себя двадцать преподавателей, работающих на полную ставку, и пятнадцать – на полставки. Все они достаточно высоко квалифицированы, чтобы преподавать свои дисциплины.

Чтобы получить подробное описание наших предложений, можно заказать брошюру «Педагогика для одаренных детей». Обращаться в школу Карлье.

Этот текст породил во мне странное чувство: не то чтобы неприятие, скорее смутное беспокойство. Сверходаренность, умственное управление… Я не особенно люблю всякие разглагольствования: эта сторона жизни всегда казалась мне чем-то странным. Я спрашивал себя, как Рафаэль мог относиться к необычным способностям своего сына. Мой брат всегда был смышленым, с самого младенчества, но он постоянно придерживался следующего мнения: «Школа ни к чему, там учат только куче бесполезных вещей, ненужных в реальном мире. В жизни достаточно быть хитрым, чтобы выкручиваться и делать деньги». Выражение «делать деньги» было у него самым любимым.

Сколько времени провел Александр в этой школе? Программа института включала в себя период от начальной школы до экзамена на степень бакалавра. Казалось абсолютно невозможным, чтобы мой… племянник – да, мой племянник – недавно покинул это учебное заведение. Но не было никакой уверенности, что это окружение, так сказать, приспособленное для одаренных детей, приносит больше результатов, чем обыкновенный учебный курс.

То, что мы с Камиллой только что прочли про этот институт, укрепило нас в намерении не выдавать себя за полицейских. Не то чтобы это был голос интуиции, но я сказал себе, что лучше не вызывать подозрений; тем более что мы, по сути дела, ничего не знаем о Юлии и Александре.

Для начала я решил позвонить в школу Карлье, выдав себя за родителя, заинтересовавшегося их брошюрой. Я спросил, есть ли возможность посетить институт. Секретарша ответила мне преувеличенно любезным тоном, что будет лучше, если я отправлю им школьные документы своего сына, для того чтобы в институте их смогли тщательно изучить и подумать о его возможном приеме в столь замечательное учебное заведение. В то же время ничто не мешает мне приехать и совершить первое знакомство с институтом. К моему большому удивлению, она предложила назначить встречу прямо на завтрашний день. Эта быстрота, по крайней мере, служила доказательством их действенности. Или признаком алчности…

– И куда мы таким образом продвинемся? – спросила Камилла, когда я позвонил ей.

– Не знаю. Но что-то мне не по себе от всей этой истории с институтом.

– Это как?

– Я думал, что речь идет об обычной женщине с ребенком, а тут вот вам, пожалуйста, – «вселенная одаренности»… Надо посмотреть, на что похожа эта школа. Вот единственное средство напасть на след Юлии и Александра. У меня такое впечатление, что сейчас мы намного ближе к цели, чем думаем.

10

На следующий день мы с Камиллой прибыли туда в назначенное время. По дороге продумали свою маленькую легенду: мы женаты, наш сын – Николя, шестиклассник – кажется, подходит под определение «одаренный». Чтобы избежать лишнего риска и не попасть в неловкую ситуацию, мы решили не менять имена, разве что Камилла будет «мадам Нимье».

Институт Карлье находился примерно в пятидесяти километрах от По, в стороне от городского шума. Учитывая его уединенное положение, большинство учащихся жили на территории института, что полностью соответствовало идее всесторонней заботы, которую провозглашал институт.

Школа была окружена обширным лесопарком, располагавшим к тишине и покою и, кроме того, необходимым для широкого диапазона спортивных занятий, предлагавшихся юным обитателям. Представившись на входе, мы снова сели в машину и направились по аллее, состоящей из двух рядов мощных платанов, чтобы оставить машину на стоянке для посетителей. Основные школьные здания выглядели так, словно стояли здесь уже лет двадцать, и в то же время ничто в их облике не казалось старомодным. Архитектор сумел объединить современную простоту очертаний с вневременным классическим стилем.

– Они здесь явно не помирают с тоски! – восхищенно заметила Камилла, не отрывая взгляда от гармоничного белого фасада, который, судя по всему, был перекрашен совсем недавно.

В приемной – помещении скромных размеров, но оформленном со вкусом – стены были буквально сверху донизу покрыты фотографиями, рассказывающими об институте. Виды зданий и садов, занятия и спортивные соревнования перемежались многочисленными портретами Жан-Шарля Карлье.

Мы подождали несколько минут, а затем женщина в голубом английском костюме пригласила нас в кабинет. Это оказалась секретарша, в обязанности которой входило показывать гостям самое главное в учебном заведении и предоставлять им информацию, которую те пожелают узнать. Мы с Камиллой постарались произвести хорошее впечатление и вызвать доверие к своей новоиспеченной паре.

– В каком классе Николя? – спросила нас секретарша.

– В шестом, – ответила Камилла хорошо поставленным голосом.

– Сколько ему лет?

– Десять. Он перепрыгнул через один класс в начальной школе.

– Вижу. Его школьные документы у вас с собой?

– Нет, сейчас мы хотели бы всего лишь составить первое впечатление о школе. На самом деле мы еще очень сомневаемся относительно того, что ему лучше подойдет…

– Я прекрасно понимаю вашу нерешительность, такова доля родителей одаренных детей. Но мне хотелось бы знать, что побудило вас приехать к нам.

Меня скорее можно назвать тугодумом, и я никогда не блистал удачными ответами. К счастью, перед прибытием сюда мы повторили наши роли. Актриса из Камиллы получилась гораздо лучше, чем из меня, и несколько ее реплик показались мне убедительными.

– Честно говоря, мы просто не знаем, что делать с Николя, он становится все капризнее и капризнее. В школе ему скучно, и не скрою, что у него проблемы с хорошим поведением в классе. Месяц назад мы дали ему пройти тест на ай-кью, который дал результат больше ста тридцати. Но это никаким образом не решило проблему: мы не знали, надо ли ему оставаться в своей школе. И вот несколько дней назад решили поискать для него более подходящее учебное заведение…

– Это самая распространенная реакция, – заметила секретарша. – Нет ничего постыдного в том, чтобы опережать других детей, демонстрируя признаки одаренности.

– Раньше с Николя не было никаких трудностей, – снова заговорила Камилла. – Он не очень общителен, но его школьные оценки всегда были превосходными. Однако год назад они снизились: Николя отказывается делать домашние задания…

– Вот такие перемены в ребенке и озадачивают многих родителей, которые приезжают к нам. Главная причина школьных неудач у одаренных детей кроется прежде всего в отсутствии нужной методики. У этих детей складывается ложное впечатление, что они могут всего достичь, приложив минимум усилий. А когда у них что-то не получается, думают, что достигли своего предела. Одаренный ребенок привык моментально решать все задачи, он не может прочувствовать сам мыслительный процесс, который привел его к тому или иному решению. Но с каждым новым классом школьная программа становится все сложнее, и теперь одной интуиции недостаточно…

Рассуждения бывшей учительницы Александра, послужившие основой для нашего придуманного Николя, казалось, прекрасно соответствовали доводам, которые выдвигала женщина в голубом костюме, которая теперь была целиком и полностью при исполнении.

– В результате у одаренных детей, остающихся вне подходящей им образовательной структуры, начинают развиваться отрицательные стороны личности. Одно из самых распространенных последствий отсутствия должной гибкости – СДВГ.

– Э… СДВГ? – переспросил я непонимающим тоном.

– Извините, я позволила себе перейти на профессиональный жаргон, который сама часто критикую. СДВГ – аббревиатура от «синдром дефицита внимания и гиперактивности». Вызывающее поведение, которое они демонстрируют по отношению к учителям и родителям, а также скука являются частью каждодневных проблем таких детей. Они имеют склонность закрываться в своем мире. И тогда многие родители решают прибегнуть к психотропным средствам, что становится еще одной трагедией.

– Объясните, чем ваша школа может помочь Николя, – подхватил я.

– В чем дети индиго, несомненно, нуждаются, так это в специально адаптированном курсе обучения.

– Дети индиго? – откликнулась в свою очередь Камилла.

А я-то полагал, что она не любит жаргон!

– Это термин, изобретенный Нэнси Энн Тэпп, американским хромотерапевтом. Так она называла одаренных детей. Их особенно отличал цвет индиго, который она видела в их ауре, что означало личность с теми индивидуальными чертами характера, которые наше общество безуспешно пытается укротить.

– А, понятно, – с сомнением в голосе протянул я, не понимая, к чему на самом деле она ведет.

– Такие школы, как институт Карлье, очень распространены в Соединенных Штатах. Вот уже пятнадцать лет, как они процветают во Франции, но первооткрывателями стали мы.

– А если более конкретно, – снова заговорила Камилла, – что отличает вашу школу от традиционных учебных заведений?

– Мы отдаем приоритет «педагогике действия». У нас ребенок располагает достаточной свободой, чтобы самому решать, чем ему заполнить свой день. Он в игровой форме учится брать на себя ответственность, чего, без сомнения, не может предложить традиционная образовательная система. Каждый из наших преподавателей неустанно заботится о ребенке. Одна из основных целей преподавания состоит в том, что дети сами открывают, кто они, что любят и что не любят…

Все это звучало будто хорошо выученный урок, и я счел, что в ее тирадах слишком много пустой болтовни. Но, как выяснилось, женщина в костюме еще не закончила свою лекцию:

– Большую часть нашей образовательной программы также составляет художественное воспитание. Дети учатся развивать чувства и творческие способности, работать в своем ритме и доверять самим себе.

Еще добрых четверть часа мы продолжали говорить о педагогике института. Несмотря на то что вся эта проповедь порядком меня утомила, я старался сохранять заинтересованный вид и время от времени подавать реплики. Между тем я немало узнал об одаренных детях. Хаотично перескакивая с предмета на предмет, секретарша рассказывала нам о самонадеянности, ограниченном характере, отношении к отказу, уединении, мании величия, проблеме авторитета… Короче говоря, она составила малоутешительный портрет такого ребенка, чтобы затем еще больше похвастаться достоинствами своего учебного заведения.

– Я хочу еще раз подчеркнуть, что наш институт принимает исключительно одаренных детей. В любом случае для нас одаренный ребенок является прежде всего ребенком. Конечно, существует много способов определить одаренность, но тест на уровень умственного развития мало что значит без точных сведений о субъекте: здоровье, условия жизни, личные интересы… Вот что нам нужно знать. Наша цель – не запереть ребенка в коробку с этикеткой «одаренный», а помочь ему расцвести как личности.

Чтобы до конца доиграть роль родителей, я перехватил у Камиллы эстафету:

– А что вы можете сказать о расходах на школьное обучение?

Наша собеседница совершенно не удивилась, что разговор зашел о деньгах и связанном с ними беспокойстве.

– Я, конечно, дам вам все необходимые брошюры на эту тему. Вам будет небезынтересно узнать, что одной из особенностей института Карлье является принцип, согласно которому принимается во внимание уровень дохода родителей. Мы стараемся, чтобы учеба оказалась доступна для наибольшего количества учащихся из самых различных общественных слоев. Наша школа может себе это позволить.

Далее следовала экскурсия. Мы пробежали по «основным пунктам» учебного заведения, и могу заметить, что в глубине территории все выглядело так же достойно. Все было современным, светлым и практичным. В коридорах царила поистине клиническая чистота: ничего общего с картинами тех запущенных учебных заведений, которые мы можем наблюдать по телевизору. В отделке использовались исключительно умиротворяющие цвета: очень нежные оттенки небесно-голубого и зеленого. По небольшому патио, похожему на римский атриум, дополненный плексигласовыми окнами, защищающими его от непогоды, мы прошли между двух крыльев здания. Этот архитектурный ансамбль, должно быть, стоил целого небольшого состояния.

Нам посчастливилось посетить классную комнату. У меня не сложилось впечатления, что мы прерываем какой-то урок, так как работа не была организована в привычном виде. Ученики примерно пятого класса, который мы сегодня уже видели – насколько слово «класс» вообще может иметь значение в этой школе, – были распределены по комнате маленькими группами. Одни помогали друг другу, собравшись вокруг большого круглого стола, другие читали в глубине класса, в оборудованном для этого уголке рядом с битком набитым книжным шкафом. Еще одна группа изготовляла большое панно: на карту Европы прикреплялись магнитики с изображением знаменитых памятников и личностей. К моему большому удивлению, один ученик сидел за учительским столом и в полном одиночестве проверял на компьютере упражнения.

Преподавательница прохаживалась по классу и помогала ученикам, но только тогда, когда те давали понять, что им это нужно. Несмотря на такую, мягко говоря, странную организацию и кажущийся беспорядок, дети оставались совершенно спокойными и были воплощенным доказательством разумности абсолютной самостоятельности. Наша экскурсовод пояснила, что создатели такого способа работы вдохновились школьной системой северных стран, но при этом полностью приспособили ее под особенности одаренных детей. Ученики едва заметили наше присутствие, поскольку все классы были открыты настежь и здесь привыкли к постоянному хождению туда-сюда.

– Совершенно не похоже на учебу, хотя для них, наверное, все так и есть, – заметила Камилла.

– Это верно, – согласилась наша экскурсовод. – Здесь мы любим напоминать, что слово «школа» происходит от греческого «отдых». Институт Карлье является единственным местом, где эта этимология как нельзя более верна.

Все в этой классной комнате, как и повсюду, казалось, было просто с иголочки: эргономические столы и стулья пастельных тонов, белые интерактивные табло, новейшие видеоматериалы…

Восхитительный спортивный зал, находящийся немного поодаль от остальных зданий, должен был окончательно вскружить нам голову: баскетбольная и волейбольная площадки, батут, гимнастические кони… Оснащение на свежем воздухе также было изумительным; мы смогли присутствовать на занятии по стрельбе из лука, которая, судя по всему, живо интересовала юных участников.

Как и обещала наша экскурсовод, мы вернулись в кабинет, чтобы взять с собой полный набор материалов. Я знал, что должен воспользоваться случаем и, пока мы еще здесь, попытаться что-нибудь разузнать об Александре. К счастью, дальнейший разговор предоставил мне такую возможность.

– Надеюсь, эта небольшая экскурсия поможет вам решиться. Но я вас еще не спросила, каким образом вы узнали о нашей школе.

– Нам ее рекомендовала бывшая учительница Николя. Впрочем, я знаю, что несколько лет назад один из ее бывших учеников поступил сюда по ее совету.

– В самом деле? – произнесла она с некоторым любопытством в голосе.

– Да, она нам рассказала о нем совсем недавно: Александр Вале. Его мать, как она упомянула, тоже была учительницей.

– Не знаю, числится ли такой среди наших учеников, – ответила женщина, посмотрев на нас своими серо-зелеными глазами.

– Это, конечно, было много лет назад, но может быть, вы посмотрите по картотеке?

Мой чересчур прямой вопрос возбудил недоверие в ее взгляде. Возможно, я зашел слишком далеко.

– В принципе, я не имею права давать такого рода информацию.

– Прошу прощения, – с улыбкой произнес я. – Но я спросил это вовсе не из неуместного любопытства. Если этот мальчик все еще среди ваших учеников, мы бы хотели переговорить с его матерью.

Напряжение на ее лице исчезло.

– Ничего страшного, только… все сведения, касающиеся наших учеников, строго конфиденциальны. Но, учитывая положение вещей, я посмотрю, что смогу сделать для вас.

Она повернула свой компьютер с плоским экраном и принялась стучать по клавишам с виртуозностью пианиста, выступающего на концерте. Не прошло и нескольких секунд, как она отрицательно покачала головой.

– Может быть, прошлый год, – рискнул заметить я.

– С этого компьютера у меня есть выход только на текущие списки. Я не могу отсюда зайти в архив. Если вы хотите получить сведения о предыдущих годах, вам следует предоставить мне больше времени, а также ваши координаты.

Я улыбнулся ей, хотя в глубине души и злился, раздосадованный этой неудачей. Я дал ей номер своего мобильного телефона, а затем мы удалились, пообещав как можно скорее прислать документы нашего вымышленного сына.

На обратном пути мы обменялись впечатлениями.

По правде говоря, будь мы теми личностями, за которых себя выдавали, сейчас мы были бы переполнены впечатлениями.

Несмотря ни на что, я придерживался достаточно скептической точки зрения. Я находил, что идеологическая основа этой школы довольно мутная, скорее напоминающая демагогию со всеми своими разглагольствованиями про «детей индиго». Необычайная концентрация одаренных детей на квадратный метр, по моему мнению, сильно отдавала сектой. Но я знал, что вот уже несколько лет феномен одаренного ребенка широко освещается в средствах массовой информации. Едва какой-нибудь ученик перестает успевать в классе или начинает невоспитанно себя вести со старшими, о нем тут же принимаются говорить как об одаренном ребенке, не понятом своим окружением. Секретарь института доверительно сообщила нам, что некоторые родители таскают своих отпрысков от одного психолога к другому. В конце концов дети выучивают все тесты наизусть и на них вешается ярлык «одаренных».

Однако в случае с Александром, если верить его бывшей учительнице, одаренность была настоящей.

Камилла же придерживалась более мягких взглядов, чем я; институт ее очаровал. Но она была согласна со мною, что в профессиональном жаргоне, которым пользовалась наша собеседница, есть что-то смешное.

На длинном подъеме, ведущем в Котре, Камилла в конце концов задремала. Но как только смолкло успокаивающее гудение мотора, она вышла из забытья. Выходя из машины, я заметил, как побледнела моя спутница.

– Что с тобой, Камилла?

– Ничего страшного, – ответила она. – Все хорошо.

– Ты такая бледная…

– Я просто устала и к тому же слишком мало спала.

Но чтобы поверить в такую отговорку, следовало быть совершенно слепым. Мы поспешили вернуться в шале. Я сразу же устроил Камиллу на кушетке и накрыл ее толстым одеялом, так как она категорически отказалась последовать моему совету и улечься в кровать. У нее был сильный жар. Я предложил ей срочно вызвать врача, но она в ответ начала бурно протестовать и попросила просто приготовить ей травяной настойки. Я как будто услышал голос своей матери, которая постоянно советовала нам, когда заболеем, выпить ее священной настойки с ложечкой меда, как будто это была панацея от всех хворей. Я попытался снова настаивать, но бесполезно. В последние несколько дней я имел возможность убедиться, насколько твердый у Камиллы характер.

Она очень быстро уснула, даже не допив настойку, которая остывала на низком столике. Я устроился в своем любимом кресле рядом с ней: температура стерла с ее лица насмешливое и немного строптивое выражение, которое Камилла часто демонстрировала.

В конце концов я тоже уснул, утомленный напряжением и переживаниями последних дней, даже не успев как следует обдумать прошедший день. Из дремоты меня вырвал звук церковного колокола: металлический, удивительно чистый, будто молотом по наковальне, он очень далеко разносится в горах. Я чувствовал себя совершенно разбитым. Надо сказать, что это кресло и вправду уже сделалось старым. Камилла все еще пребывала в лихорадочном забытьи.

Мне захотелось выйти. Я был совершенно как вареный и чувствовал себя еще более усталым, чем до того, как задремал. Моим самым большим желанием было подышать свежим воздухом.

Площадь казалась почти пустынной. Справа крутилась под мелодию вальса карусель, украшенная олеографиями. Чуть дальше сверкал нежным влекущим светом светло-желтый фронтон казино.

Ноги привели меня к залу видеоигр и бильярда, расположенному в конце огромной железной конструкции, окаймляющей площадь. Из разноцветного музыкального автомата на полную громкость раздавалась песня Джеймса Бланта. Я поздоровался с управляющим залом и несколько минут поболтал с ним обо всем, кроме смерти моего брата, а затем устроился возле бильярдного стола. Мне часто случалось приходить сюда с Рафаэлем вечерами после работы. Я никогда не был таким искусным игроком, как он, и чаще всего игра заканчивалась для меня впечатляющим разгромом.

Часом позже на кухне я застал Камиллу, она пила воду из стакана. Лихорадка чуть отпустила ее, но лишь ненамного, поэтому Камилле пришлось улечься в кровать, которую она больше не покидала ни вечером, ни ночью. Я же едва уснул в два часа ночи на кушетке.

На следующий день Камилле стало немного лучше, но я уговорил ее остаться у меня еще на день.

Около одиннадцати утра я получил вызов из жандармерии. Вскрытие уже произвели; моего брата можно было похоронить в один из ближайших дней. Мне хотелось, чтобы вся эта печальная процедура поскорее закончилась и Рафаэль смог бы упокоиться с миром. Следствие шло своим чередом, заключения эксперта еще нельзя было обнародовать, но меня это совсем не волновало. Самое главное мне было известно с того самого дня, как обнаружили тело: брат подвергся ужасным мучениям. Ничего больше мне не хотелось узнать. Разумеется, хотелось выяснить, что побудило убийцу сотворить все это и кто он. Внутренний голос твердил мне, что я узнаю правду, лишь отыскав Юлию и Александра.

Капитан жандармерии, который находился на другом конце провода, оказался скуп на подробности, касающиеся самого расследования. В то же время он сообщил, что хочет снова допросить меня как можно скорее, чтобы дополнить мои показания и, может быть, осветить некоторые моменты, которые, по его словам, остались «проблематичными». Насколько я понял, в данный момент у него не имелось никакого более-менее серьезного следа. Я ответил, что смогу быть на месте минут через сорок.