Текст книги "Чужая женщина (рассказы)"

Автор книги: Валдемар Люфт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Катастрофа

Der Zusammenstoß zwischen DHL-Flug 611 und Bashkirien-Airlines-Flug 2937 über Owingen bei Überlingen am 1 Juli 2002 war mit 71 Opfern davon 45 Kinder, eines der folgenschwersten Flugunglücke im Deutschen Luftraum.

Aus Zeitungsbericht.

Столкновение 1 июля 2002 года транспортного самолета, следующего из Италии рейсом 611 с самолетом рейса 2937 Башкирских Аэролиний недалеко от города Уберлинг в котором погибли 71 человек, в том числе 45 детей, была одной из самых тяжелых авиакатастроф в воздушном пространстве Германии.

Из газетных сообщений.

Небо постепенно освобождалось от туч, и солнце светило все ярче и ярче. Вчера вечером шёл дождь, и земля под яркими лучами солнца начинала слегка парить. Наконец, все тучи ушли к озеру, и над лесом, над полями, над медленно текущей речушкой, над крестьянскими дворами – повсюду разлилась яркая голубизна. Стало громче пение птиц. Застрекотали кузнечики. Над распустившимися полевыми цветами захлопотали вечно озабоченные пчёлы и легкомысленные бабочки. В загородках у крестьянских построек появились коровы. Они лениво помахивали хвостами, отгоняя назойливых мух. Каждый поворот их головы сопровождался мелодичным звуком колокольчика, подвешенного на шее. Трудолюбивый крестьянин выехал на тракторе в поле и начал косить траву, которая ложилась ровными рядами следом за сенокосилкой.

Вадим не торопясь шёл к своему излюбленному месту. С этого места был виден край озера, лес, городок, в котором он жил, и несколько хуторов. Город лежал в низине, и отсюда он видел свою улицу, проносящиеся по ней крохотные машинки, пешеходов, терпеливо ожидающих зелёного света у перекрестка. Люди выглядели маленькими, и было до смешного интересно наблюдать за их хаотичными движениями.

У Вадима болела голова. После вчерашней дискотеки он долго добирался домой. С друзьями задерживался на заправках, где можно было купить и спиртное, и пиво. В конце концов, домой приехал, когда люди уже спешили на работу. Отца дома не было, а мать успела только сказать несколько злых слов, предупредила, чтобы он не вздумал пропустить школу, и заторопилась к остановке автобуса. В школу Вадим так и не пошёл, провалялся до обеда в постели, но зная, что сразу после обеда должна прийти мать, перед её приходом исчез из дома. Вообще-то, он учился охотно. Предметы давались ему легко, и если он один или два дня пропускал занятия, то ничего с его успеваемостью не случалось. Правда, после каждого прогула самому приходилось писать записки от имени отца с объяснением причин. Пока это сходило с рук.

Он сидел на склоне холма и мечтал. Хорошо бы сейчас искупаться, но идти целый километр до реки не хотелось. Домой тоже ещё рано. Пусть мать думает, что он в гимназии. Вадим подложил под голову прихваченную из дома лёгкую куртку и лёг на траву. Над озером кучковались тучи, превращаясь из свинцово-серых в белые. Оттуда шёл на посадку в аэропорт Фридрихсафена самолет. Высоко в небе над ним ещё один самолёт прочертил ровную и длинную белую линию. Самолёт уходил на север. Белая линия за ним утолщалась, становилась прозрачной и испарялась. Вадим, с напряжением закидывая назад голову, следил за самолётом до тех пор, пока не заломило шею и не заболели глаза. Он вернулся в нормальное положение и стал следить за двумя другими белыми линиями со стреловидными самолетиками перед ними. Они двигались под прямым углом друг к другу. В аэропорту Фридрихсафена приземлился самолет, и сразу же оборвался назойливый звук его двигателей. Снова стало тихо, если не считать звуков природы. Вадим прикрыл веки, полежал несколько секунд зажмурившись. Открыв глаза, он опять увидел две стремящихся друг к другу белые линии. Две стрелки сошлись под одним углом. Там в вышине что-то ослепительно блеснуло. «Вот идиоты, нашли место, где проводить ракетные учения», – подумал Вадим. Громыхнуло, как после молнии. От места встречи ракет веером разлетались искрящиеся осколки. Он вдруг услышал свистящий звук, каким обычно сопровождается звук падающей бомбы в фильмах про войну. «Ничего себе, война что ли?!» – мелькнуло в голове. За холмом, там, где паслись коровы, с громким хлюпающим звуком что-то упало, отчего вздрогнула земля и с шумом поднялись птицы из близлежащего леса. Рядом с ним тоже упал какой-то предмет. Вадим в панике вскочил с земли. В двух шагах от него лежала человеческая рука. Её большой палец был с напряжением оттопырен в сторону, а другие пальцы согнуты, как будто пытались только что за что-то уцепиться, но так и не успели. Угловым зрением он видел, как от образовавшейся воронки возле крестьянского двора убегали в панике коровы, как выскочили люди из дома. Одновременно он видел, как из разорванной мышцы руки выкатывались капли крови, и примятая трава в том месте становилась бурой. Он с ужасом посмотрел на свою руку и потом на руку, лежавшую в траве. Пальцы упавшей с неба руки были ухоженными и тонкими, они начали приобретать синеватый оттенок. Вадим непроизвольно закричал, тут же оборвал крик, и побежал напрямую по полю к городу. Из стоявшего в полукилометре леса поднимался дым. Там горело. Он за десять минут добежал до городка и свернул на улицу, ведущую к зданию городского управления. На перекрёстке не стал останавливаться и ждать зелёного цвета светофора. Его чуть не сбила пожарная машина с включенной мигалкой. За ней неслась полицейская машина с сиреной. «Вы же не туда едете», – закричал он им вслед. Его никто не услышал. От больницы послышался звук сирены скорой помощи. Вадим, тяжело дыша, добежал до управления. У входа стояло несколько полицейских машин. Он хотел войти в двери, но его остановил полицейский.

– Ты куда?

– Там, за городом, оторванная рука… Господи, я видел. Там что-то случилось…, – пытался безсвязно объяснить Вадим.

Полицейский отступил в сторону и, взяв в руки портативную рацию, начал вызывать своих коллег. Внутри здания Вадима встретил мужчина в гражданской одежде и женщина-полицейская. Мужчина спросил, может ли он показать место падения части человеческого тела. Вадим усиленно закивал головой. Они вышли из здания и сели в полицейскую машину, которая стояла с заведённым мотором. Она сразу же рванула с места. За ними пристроились еще одна полицейская и одна пожарная машины. Все они одновременно включили сирены и мигалки. Вадим показал на узкую улицу, ведущую к холмистым полям за городом. Почти у каждого дома стояли люди и обеспокоенно провожали машины глазами. За городом свернули на просёлочную дорогу и через две минуты они были на месте. Вадим показал место падения оторванной руки. Из второй машины вышли несколько полицейских. Один из них начал фотографировать руку, двое других расставили по кругу колышки и стали растягивать полосатую полиэтиленовую ленту. Вадим показал старшему из полицейских в сторону крестьянского двора.

– Там упала какая-то деталь.

Он поднялся вместе с полицейским на холм. Недалеко от коровника, где лежала деталь самолета, уже хлопотали люди, несколько полицейских огораживали участок, и сверкали блики фотокамеры. Пожарники, видя, что им здесь нечего делать, поехали к лесу, откуда поднимался чёрный дым.

Вадим сел на землю, подтянул колени, обхватил их руками и, уперевшись в них подбородком, стал наблюдать за работой полицейских. Он не заметил, как и откуда появились два человека в белых комбинезонах. Они осмотрели внимательно часть руки, аккуратно всунули её в полиэтиленовый пакет и затем уложили в специальный бокс. С тех самых пор, как возле него упала рука, Вадим был в напряжении. Он чувствовал, как внутри то ли от страха, то ли от волнения подрагивали все органы. Иногда подкатывала тошнота, но он глубокими вздохами заставлял все то, что поднималось из желудка, вернуться на место. Так близко со смертью он столкнулся впервые. В его мозгу настойчиво пульсировала мысль: «Как это так? Только что люди были живы, куда-то летели, чему-то радовались – и вдруг их нет! Как могло это всё случится?». Подумалось, что ведь он тоже мог быть в одном из этих самолётов. Неужели вот так запросто можно умереть?! Его начал постепенно охватывать ужас.

Подъехала еще одна машина. Из нее вышла женщина-полицай. Она подошла к Вадиму, заглянула в его напряжённые и испуганные глаза, взяла за локоть и сказала:

– Поехали со мной.

Он, не глядя на женщину, поднялся с земли и пошёл за ней к машине.

В управлении его отвели в отдельную комнату и оставили одного. Вадим сидел на стуле и поселившийся в нём страх начал разрастаться всё больше и больше, заполняя всё его существо. Он время от времени непроизвольно ощупывал одной рукой другую, боясь не найти её на месте.

Пришла молодая и симпатичная женщина. Она была в гражданской одежде. Женщина представилась, но Вадим тут же забыл её имя. И когда она начала его распрашивать, оборвал её на полуслове:

– Я домой хочу. Устал. Да и родители, наверное, волнуются.

– Конечно, конечно. Если ты хочешь домой, тебя сейчас же отвезут.

Его повёз домой молодой полицейский. Он проводил парня до самой квартиры. Отец, увидевший сына в сопровождении полицейского, испуганно спросил:

– Что случилось? Вадик, с тобой всё в порядке?

Из-за его спины выглядывала обеспокоенная мать. Вадим понял, что они знают о катастрофе и о том, что он был в полиции. Он виновато улыбнулся родителям.

– Все в порядке, мама.

Он выговорил эти слова, а у самого вдруг стали влажными глаза. Ему захотелось прижаться к матери, уткнуться лицом в её грудь и как следует выплакаться. Он забыл уже, когда в последний раз обнимал мать, забыл её ласки. Всё время в суете, в делах. Остановиться, сказать друг другу что-то ласковое, обнять отца или прижаться щекой к щеке матери – некогда. Вот так, оборвётся внезапно чья-нибудь суетная жизнь и останется в памяти лишь торопливое мельтешение по утрам и усталая скука по вечерам.

Вадим ушёл в свою комнату, закрылся на ключ, лёг на кровать и лежал с открытыми глазами. Было непривычно тихо. Не звонили друзья, не было слышно обычно шумную сестрёнку. Все как-будто чувствовали, что ему хочется остаться одному, что ему хочется тишины. Он смотрел в белый потолок и пытался думать о чём-нибудь хорошем. Но в голове вообще не было никаких мыслей. Вадим закрыл глаза, пытаясь уснуть, но тут же почувствовал, что куда-то летит. Ему казалось, что он в самолёте, с которым случилась катастрофа, и это он летит к земле навстречу смерти. Он испуганно открыл глаза. В непривычно быстром темпе билось сердце. Он явственно слышал этот стук. Им овладела тоска и отчаяние.

Насмотревшись вдоволь на потолок и немного успокоившись, он заставил себя встать и выйти в зал к родным. По телевизору показывали кадры с места катастрофы. Операторы снимали останки сгоревших самолетов, кореспонденты брали интервью у свидетелей трагедии, выступали политики. Он просидел у телевизора почти час, но когда сестрёнка вдруг надумала в своей комнате ещё раз прорепетировать на пианино заданный учителем урок музыки, ему снова стало тошно. Вспомнились тонкие посиневшие пальцы оторванной руки. Опять вернулся страх.

Он ушёл рано спать. Спал беспокойно. Постоянно просыпался в ожидании чего-то страшного, но поняв, что лежит в своей постели, и, узнав в окно освещённый луной шпиль церкви, стоявшей на другой улице, успокаивался и снова проваливался в сон. Под утро ему приснился кошмар – та самая синяя с ухоженными ногтями рука шарилась по его телу. Вадим в испуге напрягся и, когда рука начала его душить, он в ужасе закричал, но из горла выходило только глухое мычание, и он чувствовал, как сжимаются лёгкие от недостатка воздуха. Сквозь дрёму он услышал, как открылась дверь в его комнату, включился свет и кто-то начал его переворачивать с живота на спину.

– Успокойся, сыночек, – ласково приговаривала мать, поудобнее укладывая его голову на подушку.

Услышав её голос, Вадим окончательно проснулся, ужас исчез, и он с благодарностью прижался к матери. Она поглаживала его по волосам, и вместе с этим проходила дрожь. Ласки матери были ему приятны. Давно не сидели они так, прижавшись друг к другу. В последнее время, считая себя взрослым, он стыдился внимания матери, и если она иногда в порыве нежности пыталась его обнять, он выскальзывал из её рук, приговаривая: «Ты что, мать, со мной, как с маленьким!». Теперь же он был рад, что она рядом, что она молча ласкает его, и ему хотелось, чтобы как можно дольше не приходило утро.

Но на улице уже светало. Затопали шаги в квартире сверху. Мать в последний раз провела ладонью по голове сына, и сказав: «Поспи, сынок, ещё немного», – вышла готовить завтрак.

Оставшись один на один со своими мыслями, он пытался заснуть, но сон не шёл. События вчерашнего дня роились в мозгу. Впомнил кадры телевизионных новостей. Дымящиеся, искореженные куски железа, озабоченные лица спасателей, взволнованные голоса свидетелей трагедии. Вадим знал из новостей, что в одном самолёте летели дети. Их наградили поездкой в Испанию за талант и успехи. Как всё глупо сложилось. Автобус опоздал в аэропорт, и детям пришлось вылетать другим рейсом, один из лоцманов ушёл на перекур, другой оставил без внимания два самолёта, летящих на одной и той же высоте, именно в этот день отключили телефонную сеть на профилактику, пилоты не доверились электронике и отказались выполнять команду системы безопасности, и в результате – катастрофа. Кто сложил все эти обстоятельства вместе? Неужели жизнь зависит полностью от случайностей? Есть ли вообще смысл в жизни, если любая подобная мелочь способна её оборвать?! От этих мыслей стало тоскливо. Хорошо, что заглянул отец в комнату и, ободряюще улыбаясь, позвал завтракать.

После завтрака Вадим отправился в гимназию. Что бы ни случилось, а школу окончить надо. Лето. Горячая пора. Экзамены, контрольные, консультации. Хотелось бы с хорошими отметками завершить школьный год. Тогда и шансов больше поступить в университет или в профакадемию. Школьная суета отвлекла. Одноклассники распрашивали его о случившемся и он снова и снова рассказывал о катастрофе, об упавшей руке. Чем больше об этом рассказывал, тем легче ему становилось, и к обеду у него улучшилось настроение и появилось желание жить. Только иногда, если он вдруг оказывался наедине со своими мыслями, им начинал опять овладевать страх. Поэтому он охотно ввязывался в разговоры, даже в те, которые были ему неинтересны.

Парень не поехал обедать домой, а перекусил в центре. Выйдя из молодёжного кафе, столкнулся с Викой. Они знали друг друга. Бывали на одних и тех же дискотеках, в интернет-кафе, встречались в коридорах гимназии, он часто видел её на трибуне болельщиков, когда играл в футбол. Ловил иногда её нежный взгляд, обращённый к нему, чувствовал, как она провожала его глазами, но не придавал этому особого значения. Она была самая обыкновенная девушка. Красотой не отличалась. Светлые прямые волосы, конопушки на носу и на скулах, невысокого роста, худенькая и какая-то на вид беззащитная.

– Здравствуй, Вадим, – сказала она, увидев знакомого.

Он кивнул ей в ответ. Она близко подошла к нему, протянула руку, погладила ладонью по плечу и своим голосом-колокольчиком проговорила:

– Я слышала, что ты вчера был свидетелем катастрофы. Ужас какой! Как ты всё это пережил?! В новостях передавали, что многие были в шоке. Я тоже всю ночь не спала.

Вадим заглянул в её глаза и увидел в них слёзы. Он снял руку Вики с плеча и сжал пальцы девушки своими ладонями. Только сейчас он заметил, как она симпатична, какой свет исходит от неё, какое тепло идет от её пальцев к нему. Как он раньше всего этого не замечал? Он потянул её за руку в сторону людного центра.

– Пойдем, Вика, погуляем по городу.

Она освободила свою ладонь, просунула руку под его локоть и улыбнулась. Эта обыкновенная улыбка как будто включила в нём что-то. Он вдруг услышал, как поют в сквере птицы, увидел яркое солнце и редкие тучи, проплывающие по небу, шум фонтана и играющих возле него детей.

– Пойдем, погуляем, – нежным голосом сказала девушка.

Он шёл рядом с Викой, и радость наполняла его. Захотелось жить и, наконец, исчез страх, который сидел в нём до самого момента встречи с девушкой.

Солдатский ноктюрн

Посвящается солдату, ставшему впоследствии известным поэтом.

В роте шла очередная проверка. Старшина поднимал матрацы, заглядывал в тумбочки, проводил пальцем по железным койкам, подоконникам и трубам отопления. Всё должно быть чисто и ничего лишнего в тумбочках и под койками. Старшину ненавидели. Его ненавидели молодые солдаты и старослужащие. Старшина знал об этом, и чем больше он чувствовал ненависть к себе, тем сильнее закручивал гайки. «Дисциплина – мать порядка» – был его девиз. Из одной тумбочки, когда открылась дверца, вывалилась пачка писем. Мелко исписанные листы и конверты разлетелись по проходу и под койкой.

– Чья тумбочка…?! – перемежая слова матом, закричал старшина.

– Рядового Васильева.

Из строя вышел молодой солдат.

– Собери мусор, – брезгливо сказал старшина.

Солдат стал собирать письма. Когда он поднял последний листок, старшина вырвал у него из рук пачку конвертов и листов и бросил их на солдатское одеяло.

– Иди в строй, – сухо приказал он солдату.

Через полчаса проверка закончилась. Роту вывели на улицу. Вдоль бетонных дорожек горкой лежал снег. Мороз пощипывал щёки. Ноги и руки сразу застыли. Тепло одетый старшина неторопливо шёл вдоль строя и пристально рассматривал форму солдат. Иногда он останавливался возле одного из солдат и в упор смотрел на него. Тот начинал нервно шарить руками по шинели, пытаясь найти недостатки в своей одежде. Это могли быть незастёгнутый крючок, не по уставу надетая шапка или сдвинутая бляха ремня. Дойдя до Васильева, старшина криво усмехнулся, переступил через снежный бугорок, прошёл по снегу к одиноко стоявшей берёзе, вытащил из-за пазухи пачку писем, поджёг их и бросил на снег. Васильев смотрел, как весело плясал огонь, сжирая конверты и исписанные листы, и в глазах накапливалась влага. Он знал почти наизусть каждую строчку в этих письмах. Они приходили каждый день от его жены. И вот теперь какой-то бесчувственный солдафон втаптывал каблуком пепел сожжённых писем в растаявшую от огня землю под берёзой. Было обидно и в голове, как обычно, когда он волновался, складывались стихи:

 
«Горела на снегу любовь
И таял снег, как будто плакал.
И от жары берёзы сок
На землю жёлтой кровью капал».
 

До самой вечерней поверки Васильев лежал на застеленной грубым солдатским одеялом койке, смотрел неподвижным взглядом в потолок и вспоминал строчки из сожжённых писем.

Его будущая жена училась с ним в одной школе, только в параллельном классе. Он долго добивался её внимания. На переменах первый выскакивал в коридор, становился у стены напротив её класса и ждал, когда она выйдет из дверей. Она была не самая красивая в школе. Были другие девушки, которые сводили с ума его одноклассников и друзей, но он никого не замечал. Во всём мире для него существовала одна единственная девушка. Худенькая, голенастая, голубоглазая, с рассыпанными по лицу рыжинками, небрежно заплетёнными и торчащими в разные стороны двумя косичками. Всю перемену он стоял у стены и следил, как она ходит по коридору, как разговаривает с подругами, невпопад отвечал на вопросы друзей, и не мог набраться смелости подойти к ней и заговорить. Она давно заметила его и исподтишка наблюдала за ним, удивляясь его терпению и стеснительности. Он ей тоже нравился. Школьный поэт, отличник, любимец учителей, вратарь школьной команды – с ним хотели бы дружить многие девушки в школе, и поначалу её распирала гордость, что этот парень именно с неё не сводит своего взгляда. Постепенно её стало тянуть к нему. Она не могла дождаться конца урока, чтобы снова увидеть его, и на переменке тоже становилась у стены напротив и смотрела на него. Никто не в силах был разорвать эту тонкую нить, протянутую от одного сердца к другому. И чем дольше они смотрели друг на друга, тем толще и прочнее становилась эта нить, превращаясь в любовь.

На Новогоднем балу они впервые танцевали вместе. Он вёл её по кругу, и пальцы, державшие её лёгкую ладонь, дрожали от волнения, и слова застревали в горле, и сердце взволнованно стучало в груди, и кружиться с ней хотелось вечно. Ночью, провожая домой, он поцеловал её, а утром незаметно сунул ей в ладонь записку. Там были стихи:

 
«В твоих глазах мне утонуть
и вновь родиться,
Из губ твоих живой воды испив.
Не смогу и вдалеке их вкус забыть я.
Пока я буду жить.
Пока я жив…!».
 

Он расписался с ней в загсе, как только им исполнилось по восемнадцать лет. А потом пришла повестка. Молодая жена уже училась в институте, он же неожиданно получил тройку по математике на вступительных экзаменах и не прошёл по конкурсу. Его заявление об отстрочке от военной службы отклонили, и в ноябре Васильев оказался за тысячу километров от родного города, в холодной и застывшей Сибири. В день отправки в армию молодые супруги обещали писать друг другу каждый день.

Вечерняя поверка прошла, как обычно, быстро. Команда «Отбой!», и молодые солдаты потянулись к койкам. Старослужащие сели у негромко работающего телевизора. Обычный вечер. Васильев не мог заснуть. Чем больше он думал о сожжённых письмах, тем сильнее ему хотелось домой, к жене. Желание увидеть её, обнять её, целовать её губы, росло в нём и становилось невыносимым.

Он пытался отвлечься другими мыслями, но для других мыслей места не было. Вместе с желанием, вместе с любовью к женщине пришли отчаяние, тоска и какая-то решимость. Он ещё не знал, к чему приведёт его это состояние. Осторожно встав с койки, он оделся и обулся, прошёл в раздевалку, снял с вешалки бушлат и шапку, проверил, на месте ли тёплые рукавицы, и вышел на улицу. Небо было чистым, оттуда подмигивая и, как будто подталкивая его к чему-то, ярко светили звезды. Оранжевое кольцо окружало луну, предвещая мороз. Васильев прошёл к КПП. Под поднятым шлагбаумом стояла грузовая машина. Шофер разговаривал о чём-то с часовым. Пройдя незаметно вдоль борта машины, Васильев сразу завернул за угол и оказался за пределами части. У забора тянулась в снегу тропинка. По этой тропе приходили на работу вольнонаёмные и уходили ночью в самоволку солдаты. В конце бетонного забора она раздваивалась. Одна тропа вела к лесу. За лесом был военный городок. Другая тропа вела на станцию. Солдат свернул к станции. Дойдя до железнодорожной ветки, присел на камень у деревянного столба и стал ждать. Ему надо было на Запад, но поезда почему-то шли только на Восток. Он начал замерзать, но вставать с камня не хотелось. Тускло блестела в лунном свете на черных шпалах сталь и в голове опять складывались рифмованные строчки:

 
«Мороз и снежное безмолвье,
Тревожных мыслей череда.
Хочу туда, где нежным словом
Согреет женщина меня».
 

Еле слышно загудели рельсы. Со станции вырвался яркий луч света. Тяжело набирая скорость, оттуда выезжал груженый углем состав. Васильев встал с камня, дождался вагона с площадкой и, схватившись за железную скобу, с трудом забрался на неё. Мороз крепчал. Солдат поднял воротник бушлата, опустил уши шапки и завязал тесёмки под подбородком, натянул на руки тёплые рукавицы. Он уселся на полу посередине площадки и прислонился спиной к деревянной обшивке вагона. Ветер обтекал площадку и снежной пылью бил в следующий вагон. Крупинки снега, завихряясь, падали у его ног. Иногда они впивались в лицо, больно царапая кожу. Чтобы совсем не замёрзнуть, Васильев время от времени начинал бить себя ладонями по бокам, по груди, по шапке, стучать сапогами в пол. Луна, по-прежнему в оранжевом кольце, не мигая наблюдала за ним. Только иногда на поворотах она пряталась за крышей соседнего вагона, но через несколько минут начинала воровато выглядывать из-за угла, пока вновь совсем не открывалась в просвете между вагонами.

 
«Ночь и луна. Мороз и ветер.
На стыках громкий стук колёс.
И на вопрос свой ждёшь ответа:
«Куда идёшь? Куда идёшь?!!»
Звезда летит и вдруг погасла,
И от мороза стынет мысль.
Всё так темно и так неясно.
И есть ли в том ответе смысл?».
 

Через три часа показались огни большого города. Состав остановился на станции. Совсем замёрзший Васильев, с трудом передвигаясь, сошёл с площадки вагона и пошёл вдоль путей к видневшейся неподалёку железнодорожной будке, в которой светилось небольшое окно. Он открыл дверь и переступил порог. За столом сидел мужчина и в тусклом свете маленькой лампочки читал обрывок газеты.

– Здравствуйте, – замёрзшими губами проговорил Васильев.

– Привет. Ты кто такой? Откуда?

– Я от поезда отстал. Моя рота в командировку под Москву едет. Вот теперь догоняю.

Железнодорожник был уже в годах. Редкие волоса были седыми, глубокие морщины прорезали лицо и от тяжести лет его сутулило. Он встал из-за стола, подошёл поближе и участливо осмотрел солдата.

– Снимай бушлат и шапку.

Васильев послушно снял шапку и бушлат. Мужчина взял всё и вышел. Через неплотно прикрытую дверь слышно было, как он выбивал одежду об угол будки. Вернувшись, мужчина бросил вещи на широкую скамейку, поставил посередине комнаты табурет, снял с гвоздя на стене тазик, налил из чайника кипятку, добавил холодной воды и сказал:

– Умойся. А то, как будто из шахты вышел. Чёрный весь.

Горячая вода приятно обжигала лицо. Отходившие от мороза щёки и пальцы рук слегка покалывало. Вода стала чёрной. Пришлось её вылить и набрать свежей. После мытья Васильев сидел за столом и пил чай. Железнодорожник нарезал сала и большими кусками хлеб, смотрел, как ест солдат, и рассказывал:

– Я тоже служил. На Дальнем Востоке. Тогда американцы с корейцами воевали. Чуть ли не каждую ночь по тревоге поднимали. Так все три года в постоянной боевой готовности прошли.

Он начал расспрашивать солдата про его службу. Васильеву было не о чём рассказывать, поэтому он отвечал коротко. Когда железнодорожник стал собираться на улицу, чтобы очистить занесённые снегом стрелки на его участке, Васильев попросил у него пару тетрадных листов и конверт с маркой и начал писать письмо жене.

«Дорогая, может быть я несколько дней не буду писать. Меня отправляют в командировку на неделю. Ты не беспокойся, это недалеко. Я всё время буду думать о тебе. Когда я думаю о тебе и представляю в моём воображении, мне делается тепло и хорошо. Я чувствую прикосновение твоих рук, твоих губ, твоих волос. Мне кажется, что ты рядом, и я боюсь открыть глаза, чтобы не вспугнуть эти прекрасные мгновения твоей близости».

Васильев исписал два листа, вложил их в конверт, заклеил и написал адрес. Он никогда не обманывал жену. Теперь ему было стыдно, и он давно пожалел о своём необдуманном поступке. Что скажет он жене, когда приедет домой? Снова обманывать? Рано или поздно, правда выльется наружу. Вернуться в часть? Вовремя вернуться всё равно не успеть. Как быть?!!

Измученный мыслями, Васильев задремал за столом. Пришёл железнодорожник. Вместе с ним в будку ворвался холодный воздух, вырвав солдата из тревожной дремоты.

– Через четверть часа пассажирский будет на Москву. Он здесь всегда останавливается. Пропускает скорый на Свердловск. У меня знакомый проводник в седьмом вагоне. Я поговорю с ним, чтобы он взял тебя.

Возможность ехать домой в тёплом вагоне пересилила все сомнения. Он отдал железнодорожнику конверт, попросив утром бросить в почтовый ящик. Когда вдалеке просигналил тепловоз, Васильев оделся и вышел вместе с железнодорожником на улицу. Уже светало. Где-то за лесом поднималось солнце, и в той стороне было ясно и светло.

Железнодорожник отошёл от будки метров на двадцать. На большой скорости на них надвигался пассажирский состав. Казалось, он не собирался останавливаться, но вдруг заскрежетали тормоза и поезд через мгновение остановился. Седьмой вагон оказался как раз напротив железнодорожника и солдата. Дверь открылась и оттуда, улыбаясь, сошёл по ступенькам пожилой мужчина в форме проводника. Его непокрытая голова была лысой и на круглом лице светились добродушные глаза.

– Привет, Михайлович, – протянул он свою ладонь железнодорожнику. – Как твоя Маруся себя чувствует?

– Ничего. Полегчало.

– Вот, лекарство, которое ты заказывал.

Проводник передал пакет с лекарствами. Железнодорожник протянул в свою очередь проводнику две закупоренные бумажными пробками бутылки.

– Это моя домашняя наливочка. В дороге причаститься и твоей Катерине на здоровьице. Возьми с собой солдатика. Он от своей части отстал. Ему в Москву надо.

Проводник мельком глянул на Васильева, показал рукой на дверь вагона и сказал:

– Заходи, солдат. Тебе, Михайлович, больше ничего не надо? Ну, тогда прощай. Передай привет Марусе и детям.

Его последние слова уже не были слышны. Сзади по рельсам с грохотом пронёсся скорый поезд. Одновременно с оборвавшимся стуком колёс, пассажирский состав дёрнулся и начал набирать скорость.

В вагоне было по-домашнему тепло. Проводник провёл солдата в служебное купе.

– Хочешь чай? – спросил он Васильева.

– Нет. Я хочу спать. Почти всю ночь не спал.

Проводник освободил верхнюю полку, уложил в голове ватную подушку, развернул коричневое покрывало и сказал:

– Ложись. Я дверь закрою. Никто беспокоить не будет. Если что, я в пятом купе.

Он вышел. Щёлкнул замок. Васильев лёг, но сразу заснуть не мог. Мучила совесть. Ему не хотелось уже домой, к жене, но как выбраться из этой ситуации не знал. Усталость взяла своё, и он провалился в сон.

Васильев проспал до трёх часов и проснулся, когда проводник застучал посудой на столике. Он спрыгнул с полки, сходил в туалет и когда вернулся в купе, там уже лежала в алюминиевой посуде картошка и несколько котлет.

– Поешь, солдат, а то не довезу тебя до Москвы. – Он добродушно улыбнулся. – Скоро Тула. Там будем полчаса стоять. Пойду, белье соберу.

Проводник вышел, а Васильев поел в охотку и запил всё горячим чаем. В нём начало созревать решение, и когда поезд въехал на Тульский вокзал, попрощался с проводником и прошёл в здание вокзала. Спросив в справочном бюро, как проехать к городскому военкомату, он через сорок минут стоял перед дежурным офицером и докладывал о своём дезертирстве из части. Солдата закрыли в пустой комнате и только поздно ночью два сержанта повезли его на служебной машине на вокзал. Ему купили билет до станции, где располагалась часть. Сержанты дождались скорого поезда и сдали его проводнику.

– На конечной тебя встретят из комендантской роты. Счастливого пути, салага, – сказал на прощание один из них.

Через два дня Васильева привели из комендатуры в штаб. Он стоял на крыльце и ждал, когда его вызовут к командиру части. В той стороне, где за воинской частью был лес, прокричала какая-то птица. От котельной военного городка за лесом поднимался пар и дым, наползавшие на зависшее над лесом солнце, которое и без того было холодным и тусклым. С того момента, как он принял решение вернуться в часть, Васильев чувствовал себя намного лучше. Он знал, что за дезертирство может попасть в дисциплинарный батальон, но не боялся ничего и был уверен в главном, что дома его ждёт любимая женщина, и что, рано или поздно, они встретятся.