Текст книги "Маска Гермеса"

Автор книги: Вадим Новосадов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

ГЛАВА 10. ВИЗАВИ.

Возбужденный говор и смех загулявших обывателей, перемежался с тревожными воспоминаниями прошлой ночи, кошмары которой напоминали затянувшийся сеанс, никак не прекращавшийся, даже когда он ощутил, что пришел в сознание. Убийство, пусть и оправданное безвыходными обстоятельствами, сути своей не меняет. Не перешел ли он в ту зону, где легко будет убивать. Если даже и не приведется больше совершить убийство, все равно он будет жить с вечным, мучительным оправданием.

Визант окончательно пробудился от полусонья, в машине. Ночью, решил он, все равно новой квартиры не найти. Мрачный рассвет незаметно отогнал расцвеченную искусственными огнями ночь, превращая ее в серую мреть зимнего Парижа.

Машину пора было возвращать арендатору, по ней его легко могли найти. Неприветливый, завывающий среди лабиринтных улиц ветер, оживил его от раздражающей скованности. Срочно нужно было снять новое жилье, набить брюхо, залить его изрядной дозой вина и завалиться спать.

К полудню он нашел по сносной для него цене квартиру на юге Парижа, ближе к окружному шоссе.

Сотовый телефон выключил, чтобы резидентура не беспокоила его на это время, и не определила его место нахождения по сигналу. С прошлой ночи его недоверчивость усилилась. Вечером он сам связался по телефону автомату. Обеспокоенный и недовольный связной велел ему встретиться с неким агентом из американской спецслужбы, с которым ему придется иметь дело в дальнейшем, если, конечно, они сработаются.

Пока, Визант не до такой степени изучил Париж, чтобы ему назначали встречу. Не мудрствуя, он связался по указанному номеру, где ему ответили на английском, без американского акцента, и предложил неизвестному лицу сад Тюирли.

Следующего дня, в саду, на одной из скамеек он узнал связного. Мужчина средних лет, в сером плаще, в шляпе, напоминавшего буржуа или комиссара из полицейских сериалов, просматривал, как и условились, глянцевый журнал, рядом лежал зонтик. Внимательно и спокойно посмотрев на подсевшего Византа, представился Артуром Воленталем, начав разговор на натянутом французском, а затем, к удивлению собеседника, перейдя на русский, который у него страдал лишь от легкого акцента, характерного для соотечественников, переехавших с десяток лет назад заграницу.

– В вашем посольстве меня никто не знает. Вы, первый. Я держу связь через своего человека. Расскажите мне подробно, что с вами произошло позапрошлой ночью.

– Неужели вы уже знаете об этом?

– Нет, пока я ровным счетом, ничего не знаю. Кроме того, что соседи ближе к утру, заметив, как два человека, выносили из подъезда тяжелый предмет, длиной с человеческий рост, завернутый в одеяло, вызвали полицию. Сыщики обнаружили следы убийства, наспех смытую кровь. Вы там были зарегистрированы под фамилией Шмидт, швейцарца по документам. Камеры наружного наблюдения снимали вас, так что и снимок у полиции имеется.

– Да, это верно, – проронил Александр, обескураженный осведомленностью нового знакомца. – У вас такие обширные связи с французской полицией?

– Вы сделали ошибку, что не позвонили сразу в свое консульство, – Воленталь не заметил последний вопрос. – Там бы убрали следы. А теперь есть опасность, что этот факт просочится в прессу. Отчасти, это будет означать провал.

– Не знаю, какой провал вы имеете в виду, но я готов вернуться домой, раз такое дело, – оскорбился Визант, хотя возвращаться на родину, ему совсем не хотелось.

– Ээ… дорогой друг, у нас не клуб по интересам. Я, кстати вас выбрал, и отвечаю за этот выбор. Вас все равно будут искать. И не только полиция, но и какие то другие враги, которые охотятся на вас не понятно почему. Возможно, им нужны служебные тайны, которые мы как раз и пытаемся скрыть, или напротив, разузнать.

– Меня много раз запугивали. Мне это не вновь, – отвечал Александр на менторский тон собеседника.

– Я знаком с вашей биографией и с вашими характеристиками, без этого я бы не делал на вас ставку. У меня нет привычки запугивать, я знаю цену словам. Вы можете выбрать свободу, хоть с этой минуты. Но тогда вы теряете нашу защиту. Я имею в виду свою службу. А как будет ваша страна с вами разбираться – не имею представления, – беспристрастно рассудил этот Воленталь, не оставляя как бы надежды, что будет дважды предлагать Византу вступить в его ряды, неизвестно зачем и в качестве кого.

– После той ночи я никому не должен доверять, и вам в том числе.

– Выбор то у вас невелик. Да и с деньгами, похоже, становится туго. На родине ваша свобода будет ограничена.

Визант даже и бровью не повел на замечание относительно средств, чтобы не выдать тайну сокровища Отиса и его причастность к нему. Неужели этому лису и про бриллианты известно?

– И все же вы меня принуждаете. Ясно даете мне понять, что, не работая с вами, я становлюсь легкой мишенью.

– Думайте что хотите. Я не призываю вас к государственной измене. Все это с согласования вашего начальства, в рамках борьбы с терроризмом и коррупцией. Одно скажу, я чувствую, что мне с вами рано расставаться. И уж никак не думал, что вы отступите при первой неудаче. Впрочем, в нашем деле, два раза не приказывают и уж тем более не предлагают, – равнодушно заметил незнакомец, опустив свой баритонный голос.

– Я не из тех, кто отступает. Совсем не обязательно меня интриговать путем комплиментов и угроз. Я хочу знать, зачем я здесь, прежде чем что-то делать. Пока я этого не понял. У меня предчувствие, что и вам я нужен как наживка, но на какую пасть, хотел бы разобраться. А придется пуститься в бега – значит, так тому и быть, – нервно и категорически отвечал Александр.

– Но вы то не рассказываете, что с вами произошло. Это может скорее вас спасти.

После убийства, такого душевного гнета, Александр не испытывал даже во время несправедливого осуждения. Все представлялось так, будто однажды, чья то дурная воля втянула его в одно несчастье, а оно оказалось лишь звеном в нескончаемой цепи зла. И этот тип, со своими утешительно подавляющими речами, лез с лупой в его душу, чтобы вставить свой манипуляционный робот. Сколько раз над ним производили такие эксперименты.

– Я вижу, что раздосадовал вас, – сочувственно продолжил Воленталь. – Вы поможете мне, я помогу вам. Вы испытали шок, и вам нужно выговориться. Затем, мы с вами обсудим дальнейшие планы. Может, то, что случилось совсем не провал. Вы избежали мертвой западни, чего далеко не каждому удавалось. Я не припомню таких случаев в своей практике. У вас есть серьезные враги, но вы дали понять, что способны дать отпор. Вам это делает честь. За битого , двух небитых дают, так говорят русские.

– Не плохо бы для продолжения разговора найти укромное место. Хорошая закуска и пару бутылок пива меня бы больше успокоили. Китайская лапша, которую я имел на завтрак, не уплотняют мой желудок так, чтобы мои нервы пришли в порядок, – весело взбудоражился Александр.

– Вот это уже разговор. Я приглашаю вас в ресторан, – бодро откликнулся собеседник.

– Только выбор за мной, – воскликнул Александр. – Чтобы стены не имели ушей.

– Пойдет.

– И с вами я буду откровенным настолько, насколько и вы – со мной.

Через полчаса они заняли отдельный кабинет дорого ресторана на Елисейских Полях, куда их подвезло такси. Отсутствие машины у Воленталя удивило Византа, хотя и успокоило, поскольку так их легко можно было отследить. Это лишний раз подкупало – Воленталь явно хотел вызвать доверие у напарника.

Александр заказал ветчину, соте и салаты, партнер же предпочел тушеную рыбу. Несмотря на желание выпить Визант удерживал себя, по крайней мере, до того, как высказаться. Он поведал все детали ночного нападения, утаив только то, что бандиты, на самом деле, прежде всего, добивались секрета хранения бриллиантов. Про запись одного из нападавших Александр также не упомянул.

После хладнокровной паузы, Воленталь заметил:

– Некто Петр Наумов, вор в законе, был убит в России. Там же, в сожженном доме, обнаружили еще двое тел, погибших от пуль. Словом, похоже, было на разборку. У вас же открыт счет в швейцарском банке. Ваше ведомство выплачивает такие крупные командировочные? Есть еще одно имя, Феликс Отис. Оно вам знакомо.

Византа не обескуражила осведомленность собеседника, он принял ее с легкой иронией.

– Знакомо. Раз уж вы в курсе дела. Налетчики, той ночью, больше хотели узнать тайну его богатств. А здесь, в Париже, слишком дорогая жизнь, чтобы обходиться казенными командировочными. Вы во мне еще не разочаровались?

– Я не доверял бы тому, кто пытается быть безгрешным, – парировал собеседник. – Так же как и тому, кто любит исповедальные разговоры. Судя по всему, эти люди ведут игру за большой куш. Иначе бы не сунулись сюда. Поиск сокровищ дорогое удовольствие.

– Откуда вам все это известно? – равнодушно спросил Визант.

– Информация – моя работа. Стоит увидеть связи между событиями, и они сами укладываются в систему.

– У меня есть записанное признание одного из бандитов, – признался Визант.

– И с кем работает этот Ивлев?

– Известно с кем, с Юдиным, зам. министра внутренних дел. И со Спириным, главой московского УФСБ. Наверное слыхали про таких?

Воленталь утвердительно кивнул головой.

– Разумеется. Значит, копии компромата у них. А не у нас, – он бросил ненавязчивый взгляд на Александра.

– То, что я владею досье Сотника, могут расценить как должностное преступление. Разглашение служебной тайны. Хотя, семь бед, один ответ. Я могу подкинуть экземпляр, – пробормотал Визант, сам удивляясь такому быстрому согласию.

«Быстро же он меня охмурил, – отметил он про себя, – причем без всяких особенных уловок и усилий. Да я просто осел».

Воленталь же признательно взглянул на него, но промолчал, зато его обострившееся лицо с приподнятым подбородком, ставшее более мужественным в этом застывшем жесте, могло бы убедить собеседника в соблюдении джентльменских правил.

– Но мне и сейчас не терпится узнать, что там. Пусть и в общих чертах, – разрушил затянувшуюся паузу новоявленный партнер.

На описание содержания своей папки у Византа ушло минут пять. Напарник выслушал со спокойным, понятливым видом, будто уже был посвящен в существо дела, а сейчас мог только пополнить свои сведения.

– Но что дальше? – задался вопросом Александр под конец своего краткого повествования.

– Пока не знаю… Будем делать, что предписано. Общая задача известна. Начальству нужны схемы пополнения и растрат черных касс. Кто владельцы. Финансируют ли они терроризм, или еще какие грязные дела, вроде наркомафии. А может и того хуже – государственный переворот.

– У власти маниакальная страсть к заговорам, – насмешливо выразился Визант, повеселев от вина.

– В вашей стране авторитарная власть, что не оздоравливает нравы. А враги зарождаются и среди тех, кто присягал на верность.

– Неужели этот Спирин, или Юдин, могут сменить власть в стране? Они всего-навсего чиновники, высокопоставленные, но все же чиновники, и, кстати, не самые приближенные.

– У них наверняка есть сочувствующие. Как внутри, так и во вне.

– Вы предлагаете спасать мою страну? – саркастически спросил Александр.

– Нет. Только отвести от нее одну угрозу. И от моей страны – тоже, – также шутливо ответил Воленталь.

– Каким же образом?

– Собирая сведения. То, чем мы будем располагать, предназначено для ушей самых высоких лиц. В том числе. Мы, для них, дополнительный и независимый источник информации.

– Клятвы давать я не стану. С меня достаточно официальной присяги, – язвительно проронил Визант.

– С вас, ее никто и не требует. Я вообще, не доверяю клятвам. Это кандалы, от которых всегда хотят избавиться. Я предпочитаю иметь дело со свободными людьми. А зло нужно предотвращать, чтобы затем не искать реванша. Лучше ответить на замах, чем на удар, – философски разоткровенничался Воленталь.

– А по-моему, нас от бандитов отличает только то, что мы охотимся на них, а они на тех, кто слабее их. И у нас государственная лицензия на насилие.

Воленталь снисходительно взглянул на собеседника.

– Право на возмездие оставим другим, – заключил он.

Визант снова поймал себя на том, что слишком доверился этому неизвестному типу. Однако на откровенность его влекло как магнитом.

– У меня есть и личные интересы, – продолжил Александр. – Обязательства перед этим Отисом, как и возможность подзаработать на его сокровищах. Я достаточно натерпелся лишений в сибирском лагере. Да и жизнь наша может оборваться в любую минуту, чтобы истязать ее нуждой. Воину, время от времени, требуется роскошь. От дополнительного заработка, я не откажусь, пусть это и не всегда будет в рамках закона.

– Понимаю… И ценю откровенность. Я ведь тоже не живу на государственное жалованье, – Воленталя развезло, глаза его миролюбиво блестели, брови доброжелательно поползли вверх, он опустил свой корпус на локти, подавшись вперед.

– Это тайна? – произнес Визант, чуть ли не отпрянув от такого расположенного жеста.

– Нет… Но об этом в следующий раз. Буду прикрывать вашего Отиса насколько смогу. Все остальное – на ваш страх и риск. Попадетесь властям – ваши проблемы.

После этой насмешливой отповеди, резко сменившей дружелюбный тон, Воленталь передал Александру способ связи, расплатился за заказ и лаконично распрощался.

ГЛАВА 11. ГИДРА.

Заместитель министра Юдин, старый конь, не способный испортить борозды, уставший, но знавший на зубок все тонкости карьерной службы, встретился на даче своего родственника, со своим неофициальным подопечным Ивлевым. Сам Ивлев, пока еще ощущал преимущества пса, кормившегося из рук двух хозяев.

– Еще один человек мой погиб, – пожаловался Ивлев, едва они сели за стол. – Деньги потрачены впустую. На продолжение поисков этого Отиса средств нет. Но главное, их полиция выйдет на моих людей. В бегах я еще никогда не был.

– Василий, мы все под богом ходим. Те бумаги, которые ты раздобыл, это и удача, но и серьезная опасность. Не только для меня, – отчитывал Юдин тоном, не обещавшим напарнику каких либо компенсаций. – Запомни, я тебе предоставил контракт на драгоценности этого Отиса. Взялся за гуж, не говори, что не дюж. Там богатств, хватит и твоим детям, и внукам.

Истеричный тон Юдина не подавил дерзости Ивлева.

– Да эта сволочь Визант имеет запись признания моего человека. Я наверняка уже под колпаком у ФСБ.

Расплывчатое лицо Юдина, с карими непроницаемыми глазами, на секунду застыло в удивлении, затем вернулось к обычной пренебрежительной гримасе.

– Да и не только ты. Ты ведь точно не удержался бросить взгляд на те бумаги, которые выкрал у него? Дело запахло жареным, Василий, – скороговоркой рявкал Юдин осипшим от волнения голосом. – Не хочешь выполнять контракт, твое дело.

– Нет уж, я выполню контракт, – гневно воскликнул Ивлев. – Мне некуда деваться. Да и без вашего прикрытия я лишь пешка. Быть бы еще уверенным, что у Отиса действительно имеются эти бриллианты. Мать их… – уже смиреннее выразился он.

Юдин одарил его липким снисходительным взглядом.

– Поверь мне, я знаю, о чем говорю. Я же участвовал в расследовании. Одна треть алмазов не учитывалась, хотя мы стряпали отчеты, что только десятая часть. Признать такой масштаб воровства никто бы не осмелился. В казну вернули и того меньше. Остальное – бесследно исчезло. По нынешним ценам это десятки, а то и сотни миллионов долларов, – спокойно объяснил Юдин.

– Почему же раньше не взяли его в оборот?

– А кто же знал, что он хранитель. По делу проходило много народу. Каждый из них мог знать тайну. Она у них закодирована, головоломка, китайская шкатулка. Спрятать всегда легче, чем найти. Я ждал, пока кто-то выдаст себя. Вот Отис и обнаружился.

Юдину уже претил этот разговор, властитель не должен долго убеждать слугу, он сделал жест рукой, чтобы Ивлев скорее достал из портфеля набор деликатесных продуктов и бутылку водки.

***

Юдин настолько был перепуган последними новостями, что вопреки выдержке, которую он продемонстрировал перед подопечным, в тот же день не мог обойтись без встречи со Спириным, своим негласным компаньоном. Спирин пригласил его на явочную квартиру.

– Дела совсем плохи, – почти простонал удрученный Юдин. – Они так выйдут и на наши счета.

– А точнее, на твои счета, Виктор, – сухо поправил его Спирин.

– Деньги нужно снова куда то переводить. Но я с этим не справлюсь, ты же знаешь, – Юдин тут же поубавил свой жалобный и претенциозный тон.

Спирин сочувственно приподнял брови.

– У тебя же были такие возможности, раз ты открыл счета там?

– Я доверился этому Сотнику, его брату. Мало того, что они действовали аляповато, так еще решили и засветить меня. У тебя, Николай, более обширные связи.

– Мало ли какие у меня связи, – поучительно отрезал Спирин. – Переведи все свои деньги в оффшорную зону.

– Ты меня утешил? – с заметным раздражением возмутился Юдин. – Они итак в оффшорах. Но следы остались в европейских банках.

– Испугался? – хладнокровно изрек Спирин.

– А как же? Нельзя не думать о своей шкуре. Мне припаяют и коррупцию, и легализацию. Да еще и пособничество терроризму… Я даже не воспользуюсь своими деньгами.

– Не дрейфь. Последнее обвинение тебе не пришьют, ты слишком высокопоставленное лицо для этого. А я не психотерапевт, чтобы утешать тебя в паническом настроении. Мы уговаривались прикрывать друг друга. Но при этом каждый отвечает за свое дело, а не тащит за собой остальных. Уговор я прекрасно помню. Никто тебя выбрасывать на помойку не собирается. Каждый из нас рискует, и я – не меньше тебя. Сотник был слабым звеном именно в твоей цепи.

Впервые Юдин испытывал почти животный страх быть разоблаченным. В давние времена было проще. При избирательном способе соблюдения законности всегда можно было выйти сухим из воды, проявляя разумную лояльность начальству. Когда позиции начальника становились шаткими, нужно было во время переориентироваться на вышестоящее лицо. Сегодняшние же обстоятельства казались абсолютным произволом судьбы. События менялись непредсказуемо, личная преданность, как главный стержень власти, в нынешние времена стала размытой. Казалось, что возобладала чуть ли не единственная сила – жажда наживы. Но ведь ею он и сам был дезориентирован.

– Мне бы, вместе с деньгами и самому махнуть на какие-нибудь острова, откуда не выдают, – как бы вслух размышлял Юдин.

– Наверное, ты просто устал, Виктор. Я тебя не держу. Хотя без тебя, я потеряю союзника и информатора в МВД. Но учти, что настоящее наше фиаско начнется тогда, когда ты исчезнешь. Они сразу форсируют следствие, – беспристрастно объяснял Спирин.

– Наверное так все и будет. Роль вора в погонах куда бы не шло… Но чтобы путаться с экстремистами, – Юдин закачал головой.

– Забудь это слово, когда разговариваешь со мной, – одернул его Спирин своим внушительным тоном, который редко когда звучал чрезмерно раздраженно. – Это все политика. А политикам нужно зло, иначе они не оправдывают своего существования. Впрочем, и обывателям тоже. Это их отрезвляет.

От философских рассуждений напарника, Юдин тоже не удержался от откровенности на общую тему.

– Меня то, как раз политика интересует меньше всего. Я пошел в чиновники, чтобы не быть холопом. Чтобы я манипулировал людьми, а не наоборот. Ты, Николай, ближе к политике, ты в ней участвуешь, пусть и скрытно.

Спирин пристально взглянул на Юдина.

– Власть, это и есть политика, так что не прибедняйся.

– Да, но должна быть конечная цель?

– Цель, Виктор, в движении. Жизнь не может остановиться, и не может быть идеальной. Я удерживаюсь в ней теми средствами, которые у меня есть.

– Цель не оправдывает средства, – равнодушно высказался Юдин.

– А конечная цель недостижима. Потому что политика, это еще и борьба честолюбий, уязвленного самолюбия. Власть же часто дается по воле случая. Поэтому, хороших правителей не бывает в природе. Масштаб власти не соизмерим с узостью эгоизма личности.

– Ээ… Куда хватил. Ты борешься с кем-то, из-за своей гордыни? – вырвалось у Юдина, никогда не имевшего подобного спора со Спириным.

– Именно. Но не только я. Власти добиваются долго, унижаются, загоняя болезнь внутрь. А получив ее, мстят за свои страдания.

– Уж не интригуешь ли ты, Николай, против высшей власти?

– Что ты, Виктор, мне это не под силу. Хотя принять участие в негласном сговоре, почему бы и нет? – такого выпада Юдин совсем не ожидал, из огня да в полымя.

– Сговор? Нет, нет, я этого не слышал, – он отрицательно затряс головой, растерянными и бессмысленными жестами не находя места своим рукам, которыми в конце концов, ухватился за бутылку.

– Эти последние теракты – разборки среди кавказских кланов, где не умеют балансировать между различными интересами. Но все это подрывает репутацию Кремля. Наша традиционно абсолютистская власть, как всегда дает сбои. Так что, ты, Виктор, изначально был втянут именно в политические подтасовки. Впрочем, как и все. Другого и не могло быть. Не открещивайся.

На это издевательски циничное заключение Юдин ответил не сразу. С минуту он сумрачно молчал.

– Может и так. Но что мне делать? – первоначальный неопределенный страх у Юдина был вытеснен реальными опасениями.

– То, что и раньше. А я помогу скрыть следы твоих денег. Ты потеряешь половину, за комиссию. Своих людей, я в беде не бросаю, – насмешливо бросил Спирин.

Юдина заверения не утешили, глаза его горели сомнением и испугом.

Спирин и сам не доверял этому уставшему чиновнику, хотя был уверен, что имел защиту своего ведомства, в случае, если разоблачат Юдина. Ради спасения чести мундира контора не допустит скандала в отношении такого высокого чина, как Спирин. Да и коррумпированная связь его с Юдиным трудно доказуема. И все же, Спирин будет покрывать его, иначе отвернутся от него самого, как от персоны, нарушившей круговую поруку.

ГЛАВА 12. ПРОБЛЕМЫ ОТЦОВ И ДЕТЕЙ СИЛЬНЫХ МИРА СЕГО.

Ирина Сергеевна Панина, сестра супруги главы государства, сорока восьми летняя женщина, цветущего вида, которой слабая полнота придавала лишь солидного обаяния, находившаяся в разводе уже почти десять лет, отважилась на серьезный разговор со своей повзрослевшей дочерью. Тема касалась выбора профессии. И хотя родители давно знали о пристрастиях дочери, они не были уверены в достаточных способностях, которые и выражались только в заявленном желании, и считали это прихотью ребенка из семьи с почти неограниченными возможностями.

– Итак, Анна, ты решила окончательно, на каком поприще будешь себя пробовать? – мелодичным голосом спросила мать, подойдя к ней в гостиной и сев рядом.

– Я давно об этом заявила, и менять решение не намерена, – ответила дочь с чувством сдерживаемого протеста.

– Ты уверена, что состоишься в этой профессии? Ты ведь закончила второй курс МГУ по филологии.

– Да, чтобы иметь возможность поступать в Сорбонну. Там допускают к экзаменам и после первого курса. Я год потеряла. А лучше в Школу Кинематографии Парижа. То, что я выбрала, это прежде всего призвание. Ты снова говоришь обидные слова. Если бы я не чувствовала его в себе, я бы и не желала.

– Именно поэтому я так говорю, что это чувство может оказаться обманчивым.

– Вот я и хочу себя испытать, а не жалеть потом о неправильном выборе.

– Все дети так говорят, когда начинают ощущать свою самостоятельность. Это стремление стать независимой и вводит тебя в заблуждение.

Щеки Анны вспыхнули, заблестели глаза, хотела ли мать уязвить ее самолюбие, открытым сомнением в ее дарованиях, или сделала это по неосторожности, уже не имело значения. Неужели она не понимала, как вредоносен такой способ воздействия. Наверное, зов несостоявшихся мечтаний ее юности говорил в ней, диктуя свою непререкаемую волю дочери. Однако после того, как ее грезы стать актрисой рассеялись, она превратилась в хорошего искусствоведа и критика, очаровывая окружение могущественного свояка эрудицией. Мужчин это приводит в восторг, а в женщинах вызывает чаще уважение вместо зависти.

– Стремление важнее результата, мама. Нужно ставить сверхзадачи, тогда чего-нибудь добьешься. Тебе ли это объяснять?

Неожиданно хлесткая реплика, – к зрелым рассуждениям дочери семья давно привыкла, – обезоружила мать. Анна, вопреки внутреннему возмущению, все чаще находила в себе силы отстаивать себя в сдержанной манере, что свидетельствовало о разрушении прежних связей с матерью и отчимом. И, в особенности с матерью. Отец ее, чиновник средней руки, не имевший отношения к политике или крупному бизнесу, расстался с ними по причине собственной несостоятельности. Полнокровные отношения с Анной, возможно так и не созрели в нем. Последнее время их наверстывал отчим, крупный предприниматель, да и то, принужденно, как считала Анна, покровительствуя с высоты своего положения. Они обе про себя считали, что не стань их родственник первым лицом, мать не выбрала бы себе партию из богатейших людей страны. Своенравная Анна хотела независимости, при скрытой поддержке влиятельного дяди.

– Но ты, могла бы, окончить эти режиссерские курсы, и у нас, в стране, – не отступала мать после некоторой паузы.

– Нет, я предпочитаю учиться заграницей. Там меньше контроля с вашей стороны. А еще меньше – лести. Я намерена испытать себя по настоящему в беспристрастных для себя условиях.

– Именно там, для тебя менее благоприятные условия. Тамошняя пресса агрессивна, она будет следить за каждым твоим движением. За твои неудачи тебя будут есть заживо, а твоя свобода, о которой ты так мечтаешь, может уронить честь родственника. Ты хоть осознаешь это?

– Уронить честь можно только свою, мама. А то, что там жесткая конкуренция, меня, это, только вдохновляет.

– Ни отчим, ни тем более дядя не одобрят. Кроме всего прочего, стоит вопрос оплаты твоего проживания и обучения. Мы не сможем платить за то, что нам не по душе.

На Анну эта жесткая несговорчивость произвела впечатление, она сбросила с себя насмешливую манерность.

– Племянница из знаменитой семьи составит честь любого учреждения.

– Не смей прикрываться именем своих родственников, – вознегодовала Ирина Сергеевна.

Анна на секунду потеряла бунтарский дух, ее смущало, или, пожалуй, задевала обида матери, в чем она видела явную натяжку, а то и ложь.

– На твоего дядю смотрит весь мир. Нашу семью обвинят в коррупции, – тихо произнесла Ирина Сергеевна, будто открывая какую то страшную тайну.

Анна чуть ли не зарыдала от отчаяния.

– Мама, мы ведь проводили каникулы на островах, не один раз, и не за свой счет.

– Мы гостили у своих друзей, на их частных владениях. Это допустимо, потому что так принято. Совсем другая история.

– Какая нелепость. Я не имею право на успех, потому что он будет оцениваться только моей принадлежностью к мужу моей тетки?

– Родителей, милочка, не выбирают.

– Но я выбираю поприще.

– Мы тебе желаем только добра.

– Все родители так говорят… А я что, хуже чужих людей? Для него мое обучение – копейки.

Упрекающий, но очевидный выпад, обескуражил мать.

– Так он для тебя почти не существует. И то чем я занимаюсь – благотворительность, где нет личной заинтересованности.

– Личная заинтересованность есть всегда.

– Нельзя быть такой эгоисткой.

– Требование права на выбор – эгоизм? Оплачивать обучение другим, но свою дочь превращать в падчерицу изгоя. Разве это не деспотизм? – с расстановкой, но повышенным тоном заявила Анна.

– Ты больна обычным юношеским максимализмом. Это пройдет. Тебе рано быть совсем самостоятельной. Мы живем в агрессивной, интригующей среде. Дядя наложит запрет на твою вольницу.

– Я не в клетке. Поеду в Париж, буду подрабатывать официанткой, – с издевкой ответила она.

С сожалеющим, но непоколебимым видом, Ирина Сергеевна вышла из гостиной, дочь также удалилась в свою комнату. Анна знала, что через какое то время мать вернется, снова ища с ней контакта, проверить, насколько сильно впечатление дочери и способна ли она еще сопротивляться.

Позже, она удостоверилась в том, что дочь не сникла от обиды и оставила ее в покое на продолжительное время. Однако упрямая Анна замыслила интригу.

Ее ограниченная свобода в развлечениях, и во всем остальном, не касалась доступа к Интернету. В течение нескольких последующих дней, она разослала обращения в ряд заграничных учебных заведений, чтобы ей предоставили стипендиальный грант, а также студиям и продюсерам для спонсорства ее начинаний в киноиндустрии.

Служба безопасности не просматривала ее электронную почту в момент передачи, иначе Панина старшая тут же пресекла этот коварный бунт. Вирус гласности был запущен. Попав в питательную журналистскую среду зарубежья, он распространился со скоростью эпидемии. До российской прессы он тоже докатился, однако, лишь в некоторые оппозиционные газеты. Хотя и этого хватило, как слабого голоса в горах с лавинной опасностью.

Однажды вечером, едва Ирина Сергеевна вернулась домой со службы, где она возглавляла благотворительный фонд, как ее энергичные шаги приблизились к комнате дочери, и дверь, с таким же щедрым в своей строгости жестом, распахнулась. На столешницу она бросила несколько российских газет. Анна боролась с волнением, хотя и готовилась к неизбежному скандалу.

– Ты хоть понимаешь, что ты натворила?

Анна взяла ворох бумаг, мельком взглянула на них и бросила на прежнее место, не вставая с кресла.

– Мало того, мне пришло несколько положительных ответов, – сдавленным голосом ответила она.

Несмотря на первоначальный царственно грозный вид, Панина старшая, бессильно опустилась на диван. С минуту собиралась с мыслями, опасаясь еще сильнее обидеть обезумевшую дочь, и в то же время, понимая необходимость жестко ограничить своеволие.

– Значит так, Анна, Интернетом будешь пользоваться только в допустимых охраной объемах и под их контролем. Заграницу тебе дорога на время закрыта, – редким командным тоном произнесла Панина старшая.

– И что дальше? Ты запрешь меня здесь. Я объявлю голодовку. Мне терять нечего. Рано или поздно и про это тоже узнают, – огрызалась дочь в ответ, напоминая зверька, загнанного в угол, но не способного смириться.

– На первое время ты будешь лишена связи.

Ирина Сергеевна удалилась с категорическим видом, предпочитая более не тратить сил на уговоры.

***

Отчим встречался со своей падчерицей раз в неделю. В ближайшее воскресенье Анна отказалась присоединиться к традиционному обеду, сославшись на усталость. Избегая прямого разговора, отчим пригласил Анну на прогулку в лесу, прилегающем к его загородному особняку, который он уступил Анне для проживания, оставаясь с ее матерью по будням в просторной московской квартире. Анна снова отнекивалась, объяснив, что она уже сделала утреннюю пробежку, и утомилась. Тогда отчим, не имея более терпения обхаживать ее, перешел на откровенность, не покинув ее комнаты.