Текст книги "Деляга (СИ)"

Автор книги: Вадим Полищук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

Глава 3

Следующие две недели слились для красноармейца Лопухова в ежедневную череду боев и отступлений. Свой первый бой Вова запомнил плохо. Силуэты немецких солдат возникли в сырой низинке, покрытой утренним туманом. Немцы вставали, перебегали, падали, исчезая в белой пелене. Патроны в магазине Вова расстрелял, торопливо дергая затвор и не успевая толком прицелиться. Впопыхах не заметил, что магазин опустел, и на очередное нажатие спускового крючка винтовка отозвалась сухим щелчком. Обойм у него не оказалось, только патроны россыпью. Прихватив сразу два, он попытался пропихнуть их в магазин, но они не хотели туда влезать. Тогда Вова постарался взять себя в руки, протолкнул в магазин сначала один, потом второй, третий, четвертый. Пятый отправился в ствол. В целике появилась фигура бегущего фрица. В туманной дымке она казались плоской, как мишень на стрельбище. Лопухов начал выравнивать мушку, но тут немец упал и исчез.

Матюгнувшись, Вова начал выцеливать следующего. На этот раз он постарался взять упреждение и когда фриц оказался в прицеле плавно потянул спусковой крючок. Выстрел задерживался Лопухов торопливо дернул спуск, бахнул выстрел. Промазал конечно, но на третьем выстреле постарался учесть предыдущие ошибки. Бах! Плоский силуэт в прицеле сломался пополам и медленно осел. Есть! Никакой жалости к убитому или тяжело раненому им человеку Лопухов не испытал, только радость от удачного выстрела. Да и далеко было. Бой воспринимался, как компьютерная игра: Вова стрелял в немцев, немцы стреляли в Вову. Только тяжелая винтовка ощутимо била в плечо, да патроны в магазине не возникали по щелчку мыши.

Однако, в отличие от игры, и даже стрельбища, мишень не просто дожидалась, когда в нее попадут, чтобы упасть. Мишень вела ответный огонь. И весьма прицельный. Поначалу Вова не обращал внимания на цвирканье пуль вокруг. Ему казалось, что все это как-то не по-настоящему. Грохот разрывов и свист осколков он уже успел узнать, а под обстрел из стрелкового оружия, по сути, попал впервые и он не показался ему страшным. Но когда пулеметная очередь взбила землю буквально в метре впереди и чуть правее… Вова понял, что пора менять позицию и попытался перекатиться вправо, но помешал вещмешок за спиной. А потом ударили минометы… Короче, спешно занятую позицию не удержали.

К счастью, с танками больше встречаться не приходилось, зато приходилось много идти и копать, а также часто бросать только что выкопанное и идти дальше. Уже на второй день отступления Вова вымотался так, что практически засыпал на ходу. На третий день исчез мат ротного вместе с самим старшим лейтенантом. На следующий день выяснилось, что, вроде, это уже не рота, а батальон, но командовал им не прежний комбат, а какой-то незнакомый капитан. С каждым днем народа становилось все меньше и меньше – выбывали по ранению и погибшими. Где-то на десятый день, Акимов стал взводным, вот только численность взвода, куда автоматически попал и Лопухов, составила всего девять человек. По ночам стало холодно, тело спасали шинели, а вот уши во время ночного сна урывками стали подмерзать.

Куцая батальонная колонна уходила на восток, расстреливаемая в спину лучами красноватого закатного солнца. Красноармейцы пересекли уже убранное поле по грунтовке, поднялись на насыпь железной дороги и уже начали спускаться вниз, минуя переезд, но тут передние притормозили. Не ожидавший задержки Лопухов, приноровившийся спать на ходу, ткнулся в спину впереди идущего, вызвав недовольный окрик. Вытянув шею, он разглядел за спинами стоящую на перекрестке, в полусотне метров от насыпи, эмку. Возле машины стояли трое. Передний был без шинели, в красивой дымчато-зеленой гимнастерке и фуражке. Звание с такого расстояния было не разглядеть, но кто попало здесь на эмках не ездит, здесь это что-то вроде представительского "мерседеса", но без мигалки. Еще двое стояли в шаге позади начальства. Грудь левого была перечеркнута ни разу ранее не виденным автоматом с деревянным прикладом и круглым диском.

– На месте, стой!

Как только строй замер, Три Процента тут же впал в анабиоз и поэтому не видел, как комбат рванул с докладом к командиру, стоявшему возле машины. Потом они развернули карту на крыле эмки, комбат выслушал указания и взял под козырек. После этого, командир с сопровождающими сели в машину и укатили по дороге, ведущей на север, а комбат с озабоченным выражением на лице двинулся вдоль строя.

Очнулся Лопухов от толчка локтем под ребра, сосед, добрая душа, постарался при приближении капитана. Капитан остановился напротив Акимова, на секунду задумался и спросил.

– Сколько человек у тебя во взводе?

– Пятеро, товарищ капитан. Вместе со мной.

Комбат пробежался взглядом по лицам замерших бойцов, задержался на Лопухове. Вова натянул бодрое выражение лица, дескать "я не сплю, я бдю", хотя спать хотелось смертельно. Капитан повернулся к Акимову.

– Батальону поставлена задача: удержать станцию до завтрашнего полудня. Это единственная дорога, по которой немцы могут обойти батальон. Займешь своим взводом переезд, и до полудня немец через него пройти не должен. После полудня выдвигаешься к станции на соединение с батальоном. Ясна задача?

– У нас даже пулемета нет, товарищ капитан.

– Ты же знаешь, сержант, на весь батальон всего два ручника. Тебе ни одного выделить не могу. Так что выполняй задачу наличными силами.

– Есть! Взвод, выйти из строя!

Пять человек остались на краю дороги, пропуская хвост колонны, свернувшей направо.

– Ну что, мужики, пошли?

Пятерка взобралась обратно на насыпь и огляделась. До ближайшего леса около километра, между лесом и насыпью лежало голое поле, на котором кое-где виднелись оставшиеся скирды соломы.

– Насыпь высокая, техника через дорогу пройдет только по переезду, – высказал свое мнение взводный. – Как оборону впятером держать будем?

Все промолчали.

– Лопухов, опять спишь! Как воевать думаешь?

– Мост надо взорвать.

– Точно, – обрадовался народ, – взорвем мост, и хрен они тут вообще появятся!

Мостик через ручей или мелкую речушку батальон миновал минут тридцать назад, следовательно, до него отсюда километра два. Мост не длинный, метров пять-шесть, деревянный, но, по виду, весьма прочный – грузовик выдержит. Берега у ручья крутые, а дно, вроде, топкое. С ходу не перескочить, почти противотанковый ров. А лес там молодой, так просто починить не удастся, несколько часов фрицы точно провозятся.

– Мысль хорошая, – одобрил взводный, – можешь, когда захочешь. Только, чем взрывать будем?

Ручных гранат для такого дела явно недостаточно, да и мало их.

– Тогда, сжечь.

– Дважды молодец. Спички есть?

– Нет.

– Держи, – сержант сунул Вове коробок, предварительно встряхнув его, и убедившись, что он не пустой.

Однако выполнять задачу, поставленную столь ненавязчивым способом, Лопухов не спешил. Внимание его привлекла будка на переезде. Электричества к ней не подведено, а освещать ее и сигналы проходящим ночью поездам подавать чем-то надо, следовательно… Плевый навесной замочек на дверях сдался первому же удару приклада. Внутри было сумрачно, но почти чисто и не пыльно, будка стала необитаемой совсем недавно. Внутри стояла буржуйка, топчан и маленький столик. А на столе – керосиновый фонарь со сменными цветными фильтрами. И не пустой. Но остатков в фонаре для задуманного явно недостаточно. Под столом отыскалась бутыль из темного стекла, заткнутая квачом из газеты. Вова выдернул затычку, нюхнул и скривился – то, что надо.

Вещмешок с собой решил не брать, бросил его на топчан, взял винтовку и вышел наружу. А там взводный уже определил места будущих окопов по обе стороны от дороги и народ, сбросив с плеч мешки и шинели, расчехлял лопатки, готовясь приступить к работе.

– Это что? – Акимов кивнул на бутыль.

– Керосин. Ну я пошел?

– Иди.

Идти все-таки лучше, чем копать. Однако путь лежал навстречу наступающим немцам, даже сон куда-то пропал. Минут через пятнадцать он подошел к лесу, еще минут пять ходьбы в сумерках, усугубленных листвой и ветками деревьев, и каблуки застучали по деревянному настилу. Не пять-шесть, а все восемь метров наберется. Сначала Вова хотел просто вылить керосин на мост и поджечь, но, подошел к процессу творчески. Поразмыслив, снял шинель, обмотки и нырнул под мост, оставив мешающую винтовку наверху. Да-а, построено на совесть, не только грузовик, средний танк выдержит. Стараясь не пролить ни одной драгоценной капли в чавкающую под босыми ногами жижу, смочил горючей жидкостью опоры. Настил восстановить недолго, а вот с опорами придется повозиться. Строевого леса поблизости нет, только молодые березы и осины.

Чиркнув спичкой, Вова поднес огонек к смоченному керосином дереву. К его удивлению, все закончилось быстро истаявшей струйкой беловатого дымка. Не бензин. Тогда Лопухов взял газетный квач, который бросил поначалу в грязь, но тот еще не успел намокнуть. Развернул, поджег сухой край и сунул его к дальней опоре. Подождал, пока пламя разгорится, торопливо добрел до опоры у восточного берега и, обжигая пальцы, поднес пламя к дереву. Выбравшись на сухое место, сел, стер налипшую грязь и придвинул закоченевшие ступни поближе к разгоравшемуся огню. Потянулся, расслабился и начал контролировать процесс. Через полчаса, когда из грязи торчали еще дымящиеся, обугленные огрызки свай, он счел свою миссию полностью выполненной и начал собираться обратно.

Обратно Вова вернулся почти в полной темноте, судя по характерным звукам и иногда срывавшимся выражениям, земляные работы шли полным ходом. Мелькнула мысль переждать где-нибудь еще полчасика, но было поздно, его заметили.

– О, Лопух вернулся! Доставай лопатку, присоединяйся.

Хотел было Вова огрызнуться, у самого-то шутника фамилия ничуть не лучше – Белокопыто, но тут его выручил взводный, видимо, сегодня был Вовин день.

– Отставить! Лопухов, у меня в мешке гороховый концентрат остался, свари, пока мы тут копаем. У кого еще что есть?

– У меня только сухари.

– У меня картофельный есть.

Вова хотел воздержаться, но кто-то внутри него ляпнул.

– У меня киселя полбрикета осталось.

– Вот и набрали на ужин, – подвел итог Акимов. – Действуй.

Недолго думая, Вова пустил на дрова обстановку будки, все равно по-другому впятером в тесной будке не разместиться. Вскоре забулькала вода в двух котелках, атмосферу будки наполнили одуряющие запахи, а там и остальные подтянулись. Впервые за несколько недель Три Процента спал в тепле и под крышей. А если добавить к этому почти полный желудок…

Сержант безжалостно растолкал Вову еще затемно.

– Дуй к мосту, выбери позицию, немцы появятся – стрельнешь. Понял?

– Да понял, понял.

Железная печка за ночь остыла, но снаружи было еще холоднее. Лопухов поежился, поднял воротник шинели и натянул пилотку на уши, сунул руки в карманы и побрел по дороге. Несколько раз, споткнувшись и пару раз, едва не упав, он, наконец, добрался до цели, пристроился в ямке за деревом, и, пригревшись благополучно заснул.

От сна к бодрствованию Вова перешел мгновенно, треск мотоциклетного мотора настойчиво лез в уши. Было уже довольно светло, значит, от восьми до девяти утра. Только Лопухов взялся за рукоятку затвора, как мотоцикл выскочил к мосту и замер перед остатками обгорелых досок. За первым из-за поворота появился второй. Пользуясь шумом моторов, Вова дослал патрон в ствол. За мотоциклами нарисовалась угловатая глыба бронетранспортера. Пулеметчик, торчавший над лобовым листом брони, настороженно вглядывался в противоположный берег поверх ствола своего пулемета, который, казалось, смотрел прямо в лицо Вове.

Три Процента замер, боясь шевельнуться. Между тем, фрицы заглушили моторы, слезли со своих железных коней, собрались около остатков моста. Посовещались, затем один из них ткнул пальцем в противоположный берег и выбранный им неудачник, подоткнув полы шинели, начал переправу. Наблюдая за его переходом остальные расслабились, даже пулеметчик приподнялся, чтобы лучше видеть открывающееся зрелище. "Ну его на хрен", решил Три Процента и начал осторожно, боясь пошевелить укрывавшие его траву и пожелтевшие остатки листьев, подтягивать к себе винтовку. "Отползу подальше, пальну в воздух и ходу. Вроде, и приказ выполнил, и под пули башку подставлять не надо". Но тут фриц выбрался на берег, сел, снял сапоги и начал выливать из них набравшуюся воду. Видимо, кто-то из оставшихся сказал что-то смешное и они дружно заржали. Переправившийся фриц огрызнулся, что вызвало очередной приступ гогота. Немецкие солдаты вели себя настолько беспечно, как будто не в России находились, не на войне, а на пикник выехали в своем подберлинье.

"Вот сволочи", ненависть перехлестнула Вовин разум, "сейчас посмотрим, кто смеется последним". Прорезь, мушка, до фрица едва набиралось полсотни метров. Дыхание задержать, фриц начал натягивать правый сапог. Палец выбрал холостой ход спускового крючка и начал преодолевать сопротивление шептала, немец взялся за левый… Бах! Удар винтовочной пули бросил немца вперед, и он плюхнулся с берега обратно в грязь, из которой только что выбрался. Вова перекатился влево, подхватился и рванул в глубину леса, петляя как заяц. Пулеметчику потребовалось две секунды. Та-та-та-та-та. Казалось, пулеметная очередь никогда не закончится, пули щелкали по веткам, с сухим треском врезались в стволы деревьев. Выстрелы винтовок, после того как пулемет, наконец, замолк, воспринимались совсем не страшными, да и лес набрал достаточную плотность препятствий для того, чтобы не только скрыть красноармейца Лопухова от взгляда врагов, но и сдержать, принять на себя, летящий в его сторону свинец.

Вова взял левее, и через несколько минут выбрался на дорогу, его никто не преследовал. Понятно, сначала немцам надо разобраться со своим раненым или убитым, да и технику свою они не бросят. По дороге дело пошло быстрее, но вскоре измотанный организм начал сдавать и последние полкилометра задыхающийся Вова торопился довольно медленно. Взвод уже был в окопах и готовился встретить врага, концерт, который закатили фрицы в честь Вовы, не услышал бы только глухой. Вырытые в темноте окопы были хорошо видны, да и будка на переезде – отличный ориентир для немецких минометчиков, но другого места организации обороны просто не было.

– Кто там? – поинтересовались у Лопухова еще на подходе.

– Два мотоцикла, бронетранспортер и с дюжину фрицев. Одного я сократил.

Вова добрел до неглубокой узкой траншеи и плюхнулся рядом с сержантом, стараясь восстановить дыхание.

– Хреново. Значит, не пехота, а разведка танковой или моторизованной дивизии. Против танков мы не удержимся.

– А с другой стороны, может, и ничего, – возразил Три Процента. – Пехота через этот ручей легко пройдет, а техника – хрен. Придется им другой путь искать.

– Или мост чинить, – встрял мелкий былобрысый красноармеец в шинели не по росту.

Вова никак не мог запомнить его фамилию, знал только имя – Санька.

– Пока фрицев нет, давайте оборону совершенствовать.

Подавая пример, сержант первым взялся за лопатку. Вова хотел придумать какую-нибудь отмазку, но вспомнив дурную привычку немцев перед атакой швыряться всякими минами, вздохнул и потянулся к чехлу своего шанцевого инструмента.

Минут через тридцать взводный объявил.

– Перекур пять минут.

Лопухов высунулся из своего, уже гораздо более глубокого, чем в начале окопа, и удивился.

– Что-то тихо. Может, другую дорогу нашли?

Все замерли, прислушиваясь. Тишина. Народ уже начал крутить из газет козьи ножки, когда донесся приглушенный лесом и расстоянием звук первого взрыва. Затем второй, а дальше загрохотало уже непрерывно.

– Немец на станцию попер, – высказал предположение Белокопыто.

Все молча согласились. Артподготовка длилась минут десять, потом взрывы стали реже и тише, но не прекратились совсем. Бросив работу все прислушивались, по доносящемуся звуку угадывая, как идет бой. За последнее время, наслушались всякого и сейчас, не видя поля боя, обстановку оценивали довольно точно.

– Фриц в атаку пошел…, вот наши отвечают…, а это фрицы опять…, опять наши…, похоже, накоротке схлестнулись…, отошли гады, сейчас опять полезут.

– Это разведка была, – высказал свое авторитетное мнение сержант, – наш передний край прощупали, сейчас по-настоящему навалятся.

Вторая артподготовка была существенно сильнее и продолжительнее. Потом опять донеслись резкие сухие хлопки пушек и интенсивная пулеметная трескотня. Потом бой распался на отдельные очаги, которые то вспыхивали, то гасли и, наконец, полностью затихли. Бой за станцию длился минут сорок, может, пятьдесят, часов ни у кого не было.

– Сержант, может, и нам пора? Фрицы станцию, похоже, взяли.

Акимов и сам понимал, что станцию не удержали, и в дальнейшем их сидении здесь никакого смысла нет. Но приказ… Взводный посмотрел на солнце, уже довольно высоко вставшее над горизонтом. До полудня еще часа полтора, ну час, как минимум.

– Остаемся, – принял решение взводный. – Еще час.

На мудрый Вовин взгляд решение было абсолютно, ну просто в корне, неверным. После падения станции, дальнейшее сидение в этих ямках, по какому-то недоразумению гордо именуемых окопами, приводило к потере еще одного часа личной жизни. Это если немцы не появятся. А если появятся… И ведь даже не узнает никто, как героически погиб красноармеец Владимир Александрович Лопухов, защищая… Да кого, собственно, ему здесь защищать? Товарища Сталина? Да пошел он! Своя жизнь дороже. Вова уже открыл рот, собираясь опротестовать командирское решение, но предварительно взглянул в добрые сержантские глаза и выдал.

– Ну час, так час. Всего-то и делов.

Остальные что-то побурчали себе под нос, открыто спорить никто не решился. С одной стороны, сержант парень в доску свой, с другой, похоже, уставов на ночь начитался.

Потянулись томительные минуты ожидания. Солнце издевательски замерло, посылая к земле ласковое осеннее тепло, которое никого не радовало. Все сидели в окопах молча, напряжение понемногу росло, Акимов не раз уже ловил на себе выразительные взгляды подчиненных, но язык не поворачивался отдать приказ об уходе. Первым не выдержал Белокопыто.

– Может, хорош сидеть? Солнце уже в зените.

До зенита солнце явно не дотягивало. Три Процента хотел поддержать товарища, но в последний момент благоразумно не открыл рта.

– Еще четверть часа. Белокопыто, дуй на насыпь, смотри, чтобы немцы нас от станции не обошли.

Неудачник, подхватив винтовку, потрусил за будку дежурного. Остальные сделали вид, что бдительно наблюдают за местностью и все происходящее их не касается. Секунды стали тягучими, как патока, а природа вокруг издевательски замерла, только легкий ветерок обдувал пригретую солнцем кожу.

– Все, уходим. Попробуем догнать наших.

Секунду все выжидали – не почудилось ли? Потом стали выбираться из окопов, навьючивать на себя тощие вещмешки и прочий солдатский скарб.

– Белокопыто, ты там оглох или уснул? Мы уже уходим.

– Иду, – откликнулся из-за будки Белокопыто, и буквально через секунду выдал. – Немцы!

Первым к будке метнулся Акимов, остальные ломанулись за ним.

– Куда толпой? Пригнитесь хоть.

Через полминуты Вова выставил на прицельной планке "пятерку" и, пристроив цевье винтовки на рельсе, загнал в ствол первый патрон. Справа и слева раздались такие же сдвоенные щелчки.

– Может, ближе подпустим? – поинтересовался Санька.

– Нельзя ближе, у них пулеметы, огнем задавят, – пояснил взводный. – Пока разберутся, пока развернутся, мы утечем. Огонь!

Немцев было десятка три. Шли они, не спеша, растянувшись по дороге на полсотни метров, чувствовалось – устали. Вова поймал в прорезь прицела крохотную размыто-серую фигурку, выбрал холостой ход спускового крючка. Справа треснул первый выстрел, винтовка уже привычно лягнула Лопухова в плечо. Фигурки на дороге падали, укрываясь от пуль, хотя, возможно, кто-то упал и не по своей воле. Вова торопливо опустошил магазин.

– Все, уходим!

Уходили, точнее, убегали, под свист пуль над головой – немецкие пулеметчики старательно обрабатывали обнаруженную позицию противника, пока их камрады обходили ее с фланга. Причем, бежать пришлось на юго-запад. Когда первые ветки хлестнули по лицам и телам бегущих, укрыли от возможных преследователей, все дружно повалились на укрытую опавшими листьями землю, хватая иссушенными ртами воздух.

– А ведь если бы ушли на пару минут раньше, накрыли бы нас фрицы, – едва отдышавшись, высказал свое предположение Вова.

– А на двадцать минут – никто бы не накрыл, и бегать не пришлось, – у Саньки было свое мнение. – Теперь батальон хрен догоним.

– Если от того батальона хоть кто-нибудь остался, – Вова был полон пессимизма.

– Кто-то обязательно останется, – высказался Белокопыто, – не может быть, что бы всех разом. Куда дальше, сержант?

– На восток, – решил Акимов. – Только переезд этот чертов, обойдем и попробуем добраться до своих.

– На восток, так на восток, – согласился Вова.

Об ужасах немецкого плена он был наслышан еще в своем времени.

– Ты командир или кто?

– Ну командир.

– Не ну, а командир. Значит, обязан не только глотку на плацу драть и заставлять лишний час в окопе хрен знает, зачем сидеть, но и вверенное тебе подразделение всеми видами довольствия обеспечивать. Обязан?

– Ну обязан.

– Не ну, а обязан. Так какого же мы третий день, не жравши по этим лесам болтаемся?

Акимов давно бы одернул зарвавшегося подчиненного, но понимал, что тот кругом прав, а дальше будет только хуже. Позавчера весь оставшийся световой день взвод пытался догнать наши отступающие войска. И вчера тоже. Но не удалось, даже канонада стихла. В самом худшем варианте это могло означать, что фронт рухнул, немцы рванули вперед, а взвод оказался глубоко в немецком тылу. Вслух этого никто не произносил, но думали об этом все. Да и думать было нечего – днем по всем дорогам шли и ехали фрицы, пробирающиеся по лесным тропинкам красноармейцы угнаться за ними, естественно, не могли. Оно бы и ничего, но ночи уже холодные и жрать хочется все сильнее. Местами еще попадалась поздняя осенняя ягода, но это несерьезно.

– Человек может обойтись без пищи три дня, – продолжил свою лекцию Вова, остальные только слушали, но пока не встревали – сил он при этом не теряет. На четвертый начинает слабеть, и организм начинает съедать сам себя. Последствия могут быть необратимыми.

– Ну и где я тебе продовольствие возьму? – не выдержал Акимов

– Да где хочешь! Ты – командир, у тебя треугольники в петлицах, вот и думай. А харчи подчиненным вынь и полож.

– Хочешь, петлицами махнемся?

– Не хочу. Так какое будет командирское решение?

Где взять продукты и накормить взвод Акимов действительно не знал, и сколько не думал, ничего реально выполнимого в голову не приходило. Ну не учили в полковой школе младших командиров, как накормить подчиненных во вражеском тылу при не очень дружелюбно настроенном местном населении.

– Короче, что ты предлагаешь?

– Можно пустить что-нибудь на обмен, – предложил Вова.

– Например?

Вот тут возникла пауза, ничего подходящего для меновой торговли в тощих вещмешках не завалялось.

– Можно бы лопатки махнуть, – предложил Санька, – толку от них сейчас никакого, только лишний груз, а к своим выйдем – новые дадут.

– Не пойдет, – возразил Белокопыто, – местным они ни к чему. Большие лопаты взяли бы, а малые не возьмут. А возьмут – недорого дадут.

Все вопросительно глянули на Три Процента.

– Война на дворе, – начал издалека Вова, – а на войне оружие и патроны всегда в цене.

– Ты что, – приподнялся Акимов, – оружие хочешь продать? Тебе Родина винтовку доверила а ты…

– Родина мне доверила ящик с дисками, а винтовку я сам тогда на бруствере подобрал, – возразил Лопухов.

– Сядь, сержант, – охладил командирский пыл красноармеец Молчунов, – рано еще оружие на хлеб менять, но если окончательно припрет, то можно подумать. На кой черт нужна эта винтовка, если нет сил, ее таскать?

Молчунов, свою фамилию оправдывал на все сто: сам рот открывал крайне редко, а если его спрашивали, то отвечал кротко, чаще всего вообще односложно. Акимов сел, но на Лопухова взглянул волком, хотя понимал, что четверо голодных и злых мужиков при оружии, да еще во время войны с голоду не умрут и то, что предложил Вова еще не самый худший вариант. Голод сильное, очень сильное чувство, мало кто может выдержать его и не сломаться, не опустится, не превратиться в зверя. Еще не известно, как он сам поведет себя через пару дней.

– А может, ночью наведаемся в ближайшую деревню, по погребам пошарим, – предложил Санька.

– Грабежа, мародерства и продажи оружия не допущу, – упрямо заявил сержант.

– Может, купим? – спросил молчаливый.

– А деньги? – поинтересовался Вова.

– Деньги есть.

Молчун залез в свой мешок, вытащил посеревшую тряпицу, развернул и явил на свет несколько разноцветных купюр.

– Откуда? – поинтересовался Вова.

– На заводе расчет перед призывом получил, а потратить негде было.

– Живем! – обрадовался Санька.

– Не спеши, – осадил его Белокопыто, – сейчас это только фантики. На кой они местным?

– Деньги, они и в Африке деньги, – встрял Вова. – Будет у нас жратва. Чтоб я этих совков колхозных не обул?

Лопухов решительно сгреб деньги и пихнул себе в карман.

– Ну, где тут ближайшая деревня?

– Уверен?

– Точно, – подтвердил Санька. – Дом справный, под железом, загон большой, сарайки всякие. Крепкий хозяин.

Как ни сильны были муки голода, а сходу врываться в первую попавшуюся на пути деревню не спешили и уже около часа вели наблюдение за крайним домом. От него до леса всего метров двести, да и путь шел не через чистое поле, можно было подойти не привлекая внимания.

– Если крепкий – такого и опустить не грех, – решил Вова.

– А сможешь? – засомневался сержант.

– Да я его на пальцах разведу!

– Смотри, осторожнее там, – предупредил Акимов. – Может, все-таки возьмете винтовки?

– Зачем? Без винтовок мы больше унесем. К тому же на вооруженного человека хозяин с опаской будет смотреть, а безоружного бояться не будет. Тут-то мы его тепленьким и возьмем.

– Ладно, пошли, – решил взводный. – Молчунов, следишь отсюда за деревней. Если немцы появятся…

– Понял.

– Мы заходим с задворок, контролируем обстановку во дворе. В дом или другие постройки постарайтесь не заходить, будьте все время на виду. Если что-то пойдет не так…

– Я поправлю пилотку левой рукой, – подхватил Санька.

– Руки, смотри, не перепутай, – подколол его Вова. – Пошли. Раньше купим – раньше сварим.

На полдороге к намеченному дому сержант со своим напарником отделились, заходя с тыла. Стоило Лопухову и Саньке пройти два десятка метров, как идущий позади красноармеец задал Вове вопрос.

– А чего ты их совками колхозными обозвал?

– В земле копаются? Копаются. Значит, совки. А колхозные и так понятно, – мгновенно выкрутился Вова.

Из прежнего отделения остались только он, да сержант Акимов, остальные сгинули где-то в бурном потоке отступления. Кто погиб, кто ранен, кто в плен попал, а кто и просто "рассосался" спасая собственную жизнь. Санька во взводе появился только-только, но Вова уже знал, что тот не так прост, как могло показаться. Малорослый и тщедушный он казался намного моложе, чем был на самом деле, а безобидный и малость чудаковатый вид, чему способствовали шинель не по росту и сползающая на уши пилотка, не соответствовал действительности.

Происходил Санька из беспризорников-детдомовцев гражданской войны и был крученым. Вот и сейчас в правом кармане шинели у него покоился нож с коротким, бритвенной остроты лезвием и наборной рукояткой из разноцветного плексигласа, лагерное творчество. На холодное оружие никак не тянет, как раз для уличных хулиганов. Убить таким ножом с одного удара трудно, если только по горлу полоснуть, а вот порезать человека можно очень даже серьезно. Нет, закоренелым уголовником Санька не был, в лагерь ни разу не попадал, просто по причине своего воспитания не испытывал никакого уважения к священному праву личной собственности и праву ближнего на целостность своей морды.

Такой помощник Вове был бы очень кстати, но, поразмыслив, он пришел к выводу, что Санька на эту роль не годится. Сам Вова был поклонником методов Остапа Ибрагимовича, поэтому использовал исключительно красивые комбинации по сравнительно честному отъему денег у населения, а Санька ничего кроме прямой экспроприации чужого имущества знать не хотел. Между тем колоритная парочка из Вовы и Сани приблизилась к монументальным, по деревенским меркам, воротам и Лопухов начал оббивать кулаки о толстые крашеные доски.

– Хозяин! Эй, хозяин!

Ответом был заливистый лай дворового кабысдоха. Еще минут пять ничего не происходило. Вова уже подумывал, не попытать ли счастья в другом месте, как над забором справа от ворот появилась поседевшая всклокоченная борода.

– Чего надо?

Вова задрал голову оценил бороду, и сердце его радостно затрепетало – разводить таких замшелых куркулей самое милое дело, высший пилотаж для любого, уважающего себя деляги.

– Дело есть, хозяин. Выгодное дело. Для тебя в первую очередь.

– Какое такое дело? – заинтересовалась борода.

– Может, ты калитку откроешь? Или мы так и будем на всю улицу орать?

Думала борода ровно столько, сколько требовалась на то, чтобы бросить два взгляда вправо-влево и убедиться, что никто, кроме двух стоящих у ворот красноармейцев во двор входить не собирается. Спустя еще несколько секунд лязгнул запор, калитка приоткрылась, пропуская посетителей во двор по одному. Кроме хозяина их встретил еще один персонаж, точная копия первого, только без бороды, лет на двадцать моложе и с плотницким топором за поясом. Ну и мелкая голосистая шавка на цепи.

– Так какое дело?

Вова оценил основательность и прочность построек, отметил мелькнувшую в окне за занавеской тень, бросил взгляд на заднюю часть двора, где должны были спрятаться сержант с напарником. Никого не заметил, но почувствовал себя увереннее.

– Продовольствие хотим купить. Дорого, – заметив желание бороды немедленно гнать со двора непрошенных гостей. – Дело говорю, дед, хорошо заплатим. Нам из полковой казны на это дело много отстегнули.

– Так советскими, небось!

– А какими еще? Естественно советскими!

– Да кому они сейчас нужны будут? Разве что сортир ими оклеить, чтобы в щели не задувало. У немцев-то свои деньги будут!

– Слушай сюда, – Вова нагнулся к заросшему седыми волосами уху и заговорщицки начал вещать. – Немцы на первое время советские деньги в ходу оставят. Я те правду говорю! Сейчас все их скидывать будут и тот, кто их за бесценок соберет – хорошо поднимется.

– Брешешь, – вырвался из лопуховских объятий дед.

– Собаки брешут, а я дело говорю! Сам посуди, ну зачем немцам новые деньги печатать, если советские и так есть? Вот когда новая власть утвердится, тогда новые деньги введут. Ты тогда не зевай, на старые товар купишь, на новые продашь – десятикратную прибыль получишь!