Текст книги "Вирус-4 (СИ)"

Автор книги: Вадим Розанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

   ВИРУС-4

   Год подходил к концу. Этот совершенно безумный год, когда события развивались чуть ли не по самым страшным сценариям фильмов ужасов. А, впрочем, кто знал, что принесет с собой наступающий 2021-й... Надежд было много. Человечество сдаваться не собиралось. Медики лечили заболевших, фармацевты варили вакцины, те, кому положено, пытались заранее вычислить, какие негативные последствия принесет пандемия, даже если ее удастся остановить.

   Как всегда перед Новым годом в генконсульстве была масса хлопот. Поздравления, подарки, подведение предварительных итогов года. Хорошо хоть никаких совместных посиделок в этом году не планировалось. Не та была обстановка, чтобы устраивать корпоративы.

   В полдень 31-го Ильин поздравил коллектив, оставил в генконсульстве одного дежурного и распустил всех остальных по домам. Обзвонил кое-кого из знакомых в Москве, справился о здоровье Александра – тот как раз свалился с ковидом, поздравил посла – это уж как положено. Сам он собирался встречать Новый год с друзьями. Компания, собственно, собиралась небольшая: к Валерии из Минска приехала дочь, ну а Марцинкевич как всегда был готов к дружеским посиделкам.

   Приехал заранее и сразу понял, что появился слишком рано. Валерия с дочкой резали салаты и обсуждали что-то сугубо личное, а Марцинкевич на своей кухне колдовал с настойками, выбирая те, которые, по его мнению, лучше всего подходили к случаю. Сам он этим делом не злоупотреблял, говорил, что придерживается своей семейной нормы – 2-3 рюмки «для настроения», и сейчас как раз подбирал то, что под его нынешнее настроение подходило. Процесс этот был сложный и творческий. Он изучал цвет настоек, нюхал их, взбалтывал и опять проверял цвет и запах. На заключительной стадии он брал буквально одну каплю «на язык» и задумчиво поднимал глаза к потолку, как бы прислушиваясь к реакции организма. Ильин еще на этапе планирования новогоднего торжества попытался заикнуться насчет коньяка, но был подвергнут остракизму и выслушал целую лекцию о вреде дипломатических привычек. Шампанское – еще ладно, куда же без него, но потом только натуральный домашний продукт.

   Так что мешать Марцинкевичу в этом серьезном деле не стоило. Ильин набулькал себе из его запасов рюмку чего-то темного и тихонько удалился в комнату. Откровенно говоря, ему уже давно хотелось вот так, тихонько, без всяких забот посидеть и подумать.

   События в обеих странах развивались динамично, причем Ильину иногда казалось, что они как бы передают друг другу эстафетную палочку в забеге, финиша которому пока видно не было.

   Белорусы, конечно, сначала здорово всех удивили своими массовыми непрекращающимися протестами, но и россияне потом откололи фортель известием о внеочередных выборах. Однако сегодня, в последний день года, с утра новогоднюю тематику опять оттеснили новости из Минска. Представители всех силовых ведомств практически синхронно заявили, что их сотрудники тоже имеют право на новогодне-рождественские каникулы и поэтому в ближайшие две недели будут нести службу в дежурном режиме и «контролем за массовыми мероприятиями» – так изящно они назвали разгон демонстраций с применением всех мыслимых спецсредств, кроме, разве что, стрелкового оружия – заниматься не будут. На фоне того, что творилось во все предыдущие месяцы, это было удивительно.

   Народ в очередной раз обалдел. Поскольку у многих уже практически было налито, выпили, как водится, но дело от этого яснее не стало. Люди стали массово обмениваться соображениями. Мобильная связь и интернет в результате начали виснуть практически с утра. Очень быстро родилось и актуальное поздравление: С Новым годом и новой жизнью! Большинство поздравляющих друг друга таким образом смотрели в будущее с оптимизмом и полагали, что произошло, наконец, давно ожидаемое – силовики решили сдать батьку. В этой связи поползли слухи, что уже сегодня вечером, поздравляя народ с Новым годом, тот скажет что-то такое эпохальное.

   Мудрый Марцинкевич по этому поводу только хмыкнул и озадачил восторгавшихся новостью Валерию с дочерью простым вопросом:

   – А кому они его сдают?

   Еще раз хмыкнул, увидев, что они никак не могут найти ответа, и продолжил:

   – Я вполне допускаю, что они его, действительно, таким образом, сливают, но не думаете же вы, что это просто истерика с их стороны. Значит, у них есть договоренность о будущем формате – тьфу, не люблю этого слова, но сейчас оно лучше всего подходит – власти. А именно: кто, с кем, на каких условиях. И что-то я не помню, чтобы с нами на эту тему кто-то о чем-то договаривался. А, значит, опять без нас... Так что поживем – увидим. Так, кажется, говорят наши московские друзья?

   И он хитро подмигнул Ильину.

   И вот после всей этой катавасии Ильин сидел в темной комнате, по глотку смаковал действительно очень вкусную настойку Марцинкевича и пытался подвести итоги года.

   В сумбуре своих личных дел он уже давно отчаялся разобраться и решил просто плыть по течению. С Валерией ему было хорошо, но кто знает, кто знает... Почему-то вдруг всплыли в памяти давние слова старшего коллеги о том, что самое интересное в его жизни началось лет после сорока. Интересного там, действительно, было много: развод, оргвыводы по партийной и служебной линии – дело было еще в те советские времена, о которых почему-то вспоминают только хорошее, хотя, как и во все времена, хватало разного – несколько бестолковых и пьяных лет, а затем новый счастливый брак, постепенное некоторое выправление карьеры, но уже без шансов достичь того, чего этот человек явно заслуживал.

   Со стороны могло показаться, что Ильин уж как-то слишком легко и просто примирился с уходом Регины, он и сам себе сначала удивлялся, но покопавшись немного в себе, пришел к выводу, что он весь период их отношений как-то не до конца верил, что это все – серьезно и надолго. При всей важности чувственной составляющей этих самых отношений, для него не менее важной их частью было и интеллектуальное общение. Регина была уж совсем не дурой, но разница в возрасте, а следовательно, в жизненном опыте, знаниях, да просто восприятии мира была налицо, и Ильин прекрасно понимал, что вряд ли им когда-то удастся ее преодолеть. Есть люди, для которых это не так уж и важно, и прекрасно существуют такие браки, но вот он был просто немного другим, и ничего тут не сделаешь. Он даже на каком-то этапе признался себе, что испытывает определенное облегчение от того, что вся эта история завершилась именно таким образом. И что уж совсем удивительно, по прошествии некоторого времени понял, что никакой обиды к Регине не испытывает. Если что и осталось, то скорее искренняя благодарность за то хорошее, что было в их отношениях. Еще одна перевернутая страница в этой жизни, и не самая плохая к тому же.

   Так что сейчас мысли крутились, в основном, вокруг происходящего в государстве. Как оно там дальше будет, Ильин не знал, но для себя решил, что слово «преемственность» он вычеркнет из своего вокабуляра и больше не произнесет ни разу в жизни.

   Этой самой «преемственностью» его, как и других граждан страны, кормили ежечасно и ежеминутно со всех экранов. Оно звучало во всех выступлениях официальных лиц вне зависимости от темы, места и аудитории. Иногда возникало ощущение, что идет соревнование, кто сумеет вставить его в свою речь, комментарий или просто реплику раньше: если не в первой фразе, то в первом абзаце, а если не в первом абзаце, то на первой странице. Этакая массовая клятва верности. Вспоминался бессмертный Войнович и его редактор, который установил для себя норму «сталиных» на газетную полосу.

   Было смешно и грустно. Смешно – потому, что в большинстве случаев эта самая «преемственность» оказывалась притянута за уши, да и вообще веры ораторам не было никакой. Грустно – поскольку Ильин отдавал себе отчет в том, что очень скоро маятник качнется в другую сторону, и те, кто сегодня кричат о «преемственности», будут громче всех обличать, вскрывать и вещать о своей борьбе с прежним режимом. И все опять пойдет вразнос. Невольно вспомнилось что-то из самого детства, когда сразу после смещения Хрущева так же кричали о «коллективном руководстве» и показывали по телевизору бодрую тройку Брежнев-Подгорный-Косыгин, правда, очень недолго, и к началу 70-х от этого руководства мало что осталось.

   Ильину было даже не интересно взвешивать шансы тех трех «крупных политических деятелей», которые были, как бы, предложены стране кандидатами на роль преемника, – все они казались очень временными фигурами. Его вдруг посетила странная мысль.

   Не так важно, что тот или иной лидер сумел сделать на посту главы государства. В конце концов, когда-то великие свершения нужны и возможны, а когда-то можно ограничиться просто неторопливым поступательным развитием. Гораздо важнее, как он передаст власть преемнику: спокойно и естественно, при общем понимании, что полезное никто ломать не будет, а последует дальнейшее развитие в соответствии с намеченными планами и нуждами времени, или же под влиянием обстоятельств, срочно, когда все от него уже устали, навязывая всем эту самую «преемственность», от которой очень скоро не останется и камня на камне. И тогда весьма велик шанс того, что позднее вместе с водой выплеснут и ребенка, и будут опять ломать устои и институты, которые дались обществу дорогой ценой и немалыми усилиями. И дело даже не в том, подготовил уходящий лидер или нет себе достойную замену. Вполне возможно, что его представления о будущем курсе ошибочны, и время выдвинет на самую вершину властной пирамиды совсем других, не входящих в нынешнее «политбюро» людей. Главное другое – эта замена должна проходить так же естественно и легко, как меняются времена года, время суток, поколения людей и вообще все на земле.

   «– Опять наши доигрались, – с горечью подумал он, и ему вдруг безумно захотелось салатов, которые Валерия с дочерью явно уже закончили резать у себя на кухне. – Ну их всех на фиг. Пора Новый год праздновать. А потом разберемся».

   Х

   Новый год отпраздновали душевно. И посидели хорошо, и погуляли уже после трех по центру города: смотрели салюты, поздравляли всех подряд встретившихся – особенность провинциального города, где почти все друг друга знали, в меру замерзли, так что, вернувшись, с удовольствием попили чаю со всякими вкусностями. Утро по традиции началось с ковыряния в оставшемся от праздника. Ильин не мог этого объяснить, но не было для него большего удовольствия утром 1 января, чем позавтракать вчерашним салатом оливье, недоеденной, слегка подсохшей шпротиной, ну и еще там буженинкой какой-нибудь. А если к этому в какой-то бутылке еще оставался бокал-другой выдохнувшегося шампанского... Причем именно выдохнувшегося, уже без всяких пузырьков, непочатая бутылка тут категорически не годилась.

   Валерия, глядя на все это, только хмыкнула.

   – Сегодня днем наверняка будут «Бриллиантовую руку» крутить. Обязательно посмотрю. Кто там по Гайдаю шампанское с утра употребляет, не помнишь?

   – Эх, женщина, ничего-то ты не понимаешь. Это же не для опохмела, а ради сохранения традиции. Должен же первый день нового года быть в чем-то совершенно особенным.

   Гулять, впрочем, долго не пришлось. Чертов коронавирус никуда не делся, и на Ильина свалилась очередная напасть – в промежутке между Новым годом и Рождеством ему надо было обеспечить вакцинацию всех сотрудников Генконсульства. Причем не у себя дома в Бресте, а с выездом в Минск.

   Тут была своя история. Надо сказать, что МИД традиционно «тянулся» за силовыми ведомствами. Отчасти здесь присутствовал эмоциональный момент, но преобладали, все же, практические соображения. И в советские, и в постсоветские годы силовикам перепадал более жирный кусок пирога. Люди малосведующие, особенно в советские годы, обычно кричали: «Но ваши дипломаты ездят за границу!», не очень понимая, что ездили далеко не все, да и заграницы бывают разные (первые детские воспоминания у автора этих строк из славного города Пхеньяна, который и городом-то тогда назвать было сложно), а главное – жили-то все сотрудники МИДа со своими семьями на родине точно так же, как и все остальные граждане. Так что Управление делами МИДа, наравне с коллегами из других министерств, билось за квартиры, путевки, снабжение и прочее, прочее, прочее – дефицитов в стране всегда хватало.

   К концу года во весь рост встал вопрос о вакцинах. На общем фоне истерики, вызванной пандемией, как-то редко затрагивается тема стоимости лечения. Фактически она возникала только тогда, когда государство пообещало всем – в том числе и лечащимся от ковида дома – бесплатные лекарства, ну, и еще в виде курьеза – прейскуранта цен на лечение в частных клиниках. Кто не видел, там просят нескромно, начиная с трех-четырех сотен тысяч за койку в двухместной палате в день, а пребывание в реанимации – вообще предмет отдельной договоренности. Наверное, столько нулей не всякий сосчитает.

   Для МИДа ситуация выглядело несколько иначе. Все же за границей трудились тысячи его сотрудников. Все существовавшие прежде правила и перечни случаев заболеваний, при которых медицинская помощь в зарубежных больницах оказывалась бы им за счет государства, в условиях пандемии использоваться не могли, и защитить государственный бюджет от гигантских трат в случаях массового заболевания сотрудников загранпредставительств было просто невозможно. Естественно, применительно к своим гражданами иностранные государства вопрос оплаты лечения решали, но вот иностранцев, да еще и работавших в официальных представительствах, бесплатно лечить они были вовсе не обязаны. Говорить о каких-то медицинских страховках было вообще смешно. Так что налицо была угроза не только жизни людей, но и государственному карману.

   И все это в придачу к тому, что достаточно жесткие правила бюджетных расходов по МИДовской линии и так трещали по швам. У человека, например, кончался договор о командировке, а выехать на родину он не мог, поскольку границы были закрыты, и самолеты фактически не летали. Он, может быть, уже и не нужен загранпредставительству, или вообще его замена приехала, но не выгонишь же его на улицу (иностранную!) и не оставишь без куска хлеба. Если на чем и удавалось экономить в этот период, так это на представительских расходах. Прием на несколько сот человек в июне по случаю дня России в этих условиях смотрелся бы странно. Впрочем, на этот счет посольствам своевременно были даны соответствующие указания.

   Так что не стоит удивляться тому, что руководство МИДа настойчиво требовало от правительства проведения максимально широкой вакцинации своих сотрудников, в первую очередь за границей. Причем выбор вакцины – в зависимости от местных условий. Патриотизм патриотизмом, но не во все представительства можно было доставить отечественную вакцину с учетом особенностей ее транспортировки. -18 градусов, все-таки.

   Белоруссии в этом отношении повезло. И недалеко – довезти не проблема, а главное – российские силовики по своей линии подсуетились и добились решения о выделении изрядного количества вакцин их белорусским коллегам. Вообще надо сказать, что вакцина к этому моменту стала ценнейшим ресурсом спецслужб, и получали они ее по отдельным, закрытым решениям. Ясно, что хотя в списке «медики, учителя etc» все силовые ведомства прописаны не были, но начали-то с них. А то, не дай Бог, все заболеют, и кто будет охранять режим?

   И вот, прибытие очередного контейнера в Минск было намечено как раз на 3 января, так что 4-5-го надо было пропустить через вакцинацию всех сотрудников посольства и генконсульства. Не то, чтобы это было обязательно, но всех заранее неофициально предупредили, что отказавшиеся от вакцинации и потом в силу этого заболевшие будут урегулировать вопросы с местной медициной сами. Вот и думайте, дорогие. Народ был опытный и думал правильно. Да и устали все уже изрядно от этой жизни под дамокловым мечом. Как это часто бывает, сотрудники и посольства, и консульства считали, что положение их намного опаснее, чем коллег в Москве. В сравнении с российской столицей число заболевших в Белоруссии было намного меньше – и в абсолютных цифрах, и при относительном сравнении – но местной статистике народ верил слабо. Это не говоря уже о том, что уровень антиковидной медицины именно в Москве вообще мог потягаться и с основными европейскими столицами. Так что посол практически с чистым сердцем отрапортовал в Москву, что коллективы единодушно пошли на уколы.

   Поскольку просто запереть генконсульство на замок и уехать сразу всем сотрудникам было нельзя, Ильину пришлось организовывать вакцинацию в два потока, да, к тому же, еще и решать проблему с сотрудниками из числа местных белорусских граждан, которые тоже захотели привиться. К счастью, запас вакцины в посольстве был, посол пошел ему навстречу и он настолько набрался наглости, что взял с собой на второй день и Валерию. Ее, как и сотрудников нанятых на месте, просто записали в общую амбарную книгу, поставив в соответствующей графе загадочное сокращение «мс» – местный сотрудник.

   Звал Ильин с собой и Марцинкевича, но тот сослался на возраст и заболевания, а дочь Валерии – кстати, уже почти дипломированный медик – категорически отказалась, заявив, что ей еще детей рожать, а как на них скажется эта вакцина – черт его знает. Ильину укол тоже вкатили, поскольку болел он уже почти полгода назад, и анализы наличия антител в его анализе крови уже не показывали.

   Всю эту историю предстояло повторить по-новой через три недели, но теперь это уже не смотрелось так страшно.

   Как раз к Православному Рождеству большинство привитых достаточно пришли в себя, чтобы спокойно, без излишнего экстремизма, встретить новый праздник. Ильин в эти дни ощущал себя как-то странно. Как раз примерно год назад начиналась вся эта эпопея. Вспоминая сейчас, услышанное тогда от соседского консула, он все больше выделял ту часть его информации, которая касалась происхождения вируса. Переболевших среди его знакомых было уже очень и очень немало, а людей за свою долгую жизнь он встречал разных, в том числе и наделенных несколько необычными способностями.

   Кстати, подход Ильина к этим способностям и людям, которые считались старцами, экстрасенсами, колдунами и прочими, был достаточно простой: что-то есть. Что – мы пока просто не знаем. Возможно, это поймут наши потомки через пару-тройку поколений, а может, раньше или позже. Может быть, мы для этого еще не созрели, чего-то не поняли. Может быть, сейчас нам просто опасно получать это знание. Одним словом, всему свое время. Так что прислушаться к словам тех, кто, вероятно, в силу каких-то причин что-то такое может или ощущает, можно, но руководствоваться в жизни надо, все же, здравым смыслом и тем, что каждый из нас вкладывает в понятие совесть.

   Так вот, один из таких знакомых Ильина, суммируя свои впечатления о болезни, сказал очень коротко:

   – Явно не естественного происхождения дрянь!

   Конечно, такое вполне можно списать на эмоции только что переболевшего человека, но в общую мозаику пандемии ложилось уж слишком много маленьких таких кусочков, каждый из которых, может быть, и ничего не значил, но вот собранные вместе... Много было у Ильина знакомых и, как это часто бывает у дипломатов, представляли они самые разные срезы общества. Услышав от одного из них, маститого ученого, хорошо известного далеко за границами нашей родины, о том, что, узнав о его болезни, китайские коллеги через свое посольство в Москве прислали набор каких-то таинственных разноцветных пилюль с четкой инструкцией, что и на каком этапе болезни принимать, он вообще не придал этому значения, подумав только о том, что все мы на когда-то не выдерживаем испытания медными трубами. Однако буквально через пару дней услышал об аналогичном случае – теперь уже в сфере культуры.

   А тут еще и услышанное тогда от консула...

   Как и много другое, эту тему всесторонне обсудили за очередным ужином на кухне у Валерии. Марцинкевич сразу сказал, что китайцам он не верит ни на грош, и умный человек вообще должен задуматься, почему весь мир бьется в конвульсиях второй волны пандемии, а у них больных единицы. Валерия попыталась объяснить ему, что китайцы бьют болезнь своей организованностью и дисциплиной, высоким уровнем развития общества, но тут откровенно засмеялся уже Ильин. Китай он видел разным, и твердо верил только в одно: при желании жители Поднебесной в состоянии скрыть от окружающего мира все, что угодно. Тем, кто брался с ним спорить, он приводил пару примеров из китайской истории ХХ века, о которых стало известно спустя много лет, почти случайно и далеко не факт, что все.

   Истина в результате этого спора, конечно, не родилась, но закончился он как-то сам собой, без обид и продолжения. Ильин вообще с удивлением замечал, что именно так заканчиваются почти все их споры. Каждый из них троих явно ценил своих друзей и отношения с ними больше, чем истину.

   «– Наверное, мы все достигли возраста мудрости, – подумал он про себя, – хотя нет, у нас с Валерией явно не тот случай».

   Х

   Еще до Нового года жизнь Ильина вошла в какие-то рамки и приобрела упорядоченный характер. Вечера он обычно проводил с Валерией. Несмотря на свою активную общественную деятельность, она каким-то чудом успевала заниматься домом, и, как правило, Ильин мог рассчитывать на неплохой домашний ужин. Часто к ним присоединялся и Марцинкевич, который их временем не злоупотреблял, и после чая обычно отправлялся, как он выражался, «работать над мемуарами». Ильин, правда, очень сомневался, что эти мемуары вообще существовали в природе. По его опыту, люди подобной профессии обладают слишком развитым инстинктом самосохранения, чтобы баловаться воспоминаниями о своей службе.

   Как-то раз в один из декабрьских дней, еще до неожиданного предновогоднего фортеля силовиков за ужином разговор зашел о свежей новации прокуратуры республики, которая выступила с инициативой конфисковать денежные средства задержанных во время митингов и направлять их на «поддержание штанов» силовиков.

   Валерия бурно возмущалась, говорила об открытом грабеже, до которого опускается власть, Марцинкевич попробовал было как-то хмыкнуть в том плане, что взятое с боя – свято, и чуть не получил за это от Валерии столовой ложкой по лбу.

   Ильин долго крепился, но потом не выдержал.

   – Вы на своих-то все не валите, – в конце концов признался он, – это же наверняка наши посоветовали.

   Марцинкевич бросил на него осуждающий взгляд из-за насупленных ресниц. Он не любил, когда Валерия пыталась выведать у Ильина что-то из того, что ему могло быть известно по работе. Он вообще большое внимание уделял проблеме служебной этики, с которой явно столкнулся его новый друг в этой ситуации. Скорее всего, за этим стоял опыт. Он-то уж прекрасно понимал, чем может обернуться Ильину просто даже знакомство и с Валерией, и с ним самим при определенном стечении обстоятельств.

   – Нет, конкретно, я ничего не слышал, – правильно понял его взгляд Ильин, – и утверждать ничего такого не берусь, но дело в том, что подобная практика уже давно применяется у нас, и было бы странно, если бы ее не порекомендовали и вашим орлам.

   – Как это? – теперь удивился даже Марцинкевич.

   – А очень просто. Наша полиция, например, очень любит проводить обыски. Получить решение суда – не проблема, вот и идут даже к свидетелям, что само по себе, на мой взгляд, должно быть категорически воспрещено.

   – Это еще почему? – продолжал удивляться Марцинкевич.

   – Свидетель должен быть абсолютно независим. А о какой независимости может идти речь, если к тебе в дверь часов в 6 утра стучатся люди с оружием и в бронежилетах. Я о нормальном, среднем человеке говорю. Тебя-то таким не запугаешь. Но главное – дальше. Любят они изымать во время обыска, особенно у подозреваемых, деньги. Я об официальных изъятиях говорю, а не о том, что по-тихому в карманах оседает. Когда-то такие деньги, конечно, криминальны и имеют отношение к делу, но не всегда, и случается, что они потом ни в обвинении, ни как вещдоки не фигурируют.

   – И что?

   – А то, что обратно ты их уже никогда не получишь.

   – Что, конфискуют?

   – Если бы. Часто и конфисковать по закону нельзя – не все статьи УК подразумевают конфискацию. Просто не отдают и все. Обращаются люди в суд – и суд не отдает под любым предлогом. А потом оформляют их как безхозные, с неустановленным владельцем, и по-тихому передают их на нужды полиции. И очень мало кто об этом знает. Так что, знаете, что я вам скажу: ваши силовики еще честные люди, открыто о таком говорят!

   – Чудны дела твои, Господи ...

   В таких вот интересных разговорах и проходили вечера. Сначала Ильин еще стремился вернуться домой до утра, а потом вообще бросил эту затею, перевез к Валерии часть своего гардероба и ночевал у себя только тогда, когда она почему-то была занята. Менять что-то в этом порядке он пока не собирался. Вообще отказаться от казенного жилья он не мог – разные могли быть ситуации, а приглашать Валерию переехать к себе было, все же, несколько стремно.

   Так бы оно все, наверное, и тянулось достаточно долго, но неожиданно уже в январе, сразу же после православного Рождества, события приобрели неожиданный оборот. Размышляя об этом позднее, Ильин пришел к выводу, что с какого-то момента кто-то там, наверху решил не давать ему передышки больше чем на месяц-другой.

   С Рождеством вообще получилось забавно. Еще в конце декабря вдруг выяснилось, что Валерия – католичка. Не так, чтобы особо усердная, но Рождество она собралась праздновать 25-го. Что, впрочем, совсем не помешало ей собрать праздничный стол и в январе. Марцинкевич по этому поводу слегка посмеивался и говорил, что Валерия – живое воплощение современной Белоруссии, где выходными днями, как известно, являются оба Рождества. И народ воспринимает это совершенно спокойно. Почему бы не отпраздновать дважды, если есть такая возможность?

   Ильина католицизм его новой подруги сначала немного напряг, но постепенно он выяснил, что это – отнюдь не дань семейным традициям. Родители Валерии, как и следовало ожидать, были сугубыми атеистами, и первые лет тридцать своей жизни она была далека от вопросов веры. В церковь она пришла действительно в трудный момент жизни: в течение года один за другим ушли отец с матерью, а там и с мужем рассталась. Кто-то из подруг посоветовал пойти помолиться – она и двинулась в ближайший православный храм. Потом-то Валерия осознала, что надо было все же получше подготовиться к такому шагу – узнать что-то о правилах, почитать литературу, но в тот день она просто поддалась неожиданному импульсу. Старушки на входе в храм ей все разъяснили и про джинсы, и про непокрытую голову... До священника она добралась, но и тут ей не очень повезло. Вычленив из ее сбивчивого рассказа ключевые точки – работаю учителем, муж ушел, осталась одна с дочерью – и не испытав ко всему этому особого интереса, он сурово буркнул: «Молиться надо!» и двинулся дальше по своим делам.

   Другая бы плюнула и оставила попытки прикоснуться к божественному, но Валерия была человеком упорным и, все же, посетила после этого костел. Не то, чтобы ее там особенно радостно встретили, но, все же, в костеле не было такого потока людей, как в православном храме, а главное – священник в начале беседы предложил ей сесть на одну из скамеек, которые занимали большую часть площади храма. Вроде мелочь, но Валерия-то пришла туда, отстояв шесть уроков у школьной доски... Так постепенно и втянулась, хотя теперь, приобретя уже определенный религиозный опыт, призналась Ильину, что все могло произойти с точностью до наоборот. Разных ей позднее приходилось встречать и православных священников, и католических ксендзов.

   Х

   Подведя, наконец, черту под всеми празднованиями, генконсульство начало потихоньку возвращаться в нормальный рабочий режим.

   В первый же рабочий день часов в 11 утра в кабинет Ильина вдруг постучал его водитель. Это само по себе уже было странно, поскольку все рабочие вопросы он предпочитал решать во время поездок. Ильин давно уже подметил у водителей такую привычку – вероятно, они чувствовали себя уверенней, общаясь с начальством на своем рабочем месте. Да и вид у водителя был глубоко озадаченный.

   – Извините за беспокойство, но мне сейчас звонил водитель посла и просил Вам сообщить, что они едут к нам. Будут примерно через час. Где-то они поблизости от нас были. Посол ему тихонько шепнул, чтобы, значит, Вас предупредить. Да, и еще сказал, что с послом этот... ну, главный из Москвы, из тех, кто сидит у них сейчас постоянно.

   Теперь настало время почувствовать себя озадаченным Ильину. До Минска 400 верст, а они будут через час? Выехали ни свет ни заря? И что это за манера, вообще, приезжать фактически без предупреждения? Нет, понятно, что в особом приглашении посол не нуждался – он в стране во всех загранучреждениях МИДа всегда желанный гость, но вежливость элементарную соблюдать надо. Передавать такое сообщение через водителя, да еще за час до приезда – это вообще, то ли откровенное хамство, то ли чем-то нехорошим дело пахнет. Так что пока понятно было только одно – что-то случилось и вряд ли хорошее. Надо срочно готовиться.

   Ильин сходу напряг коллектив. Гости были хоть и незваные, но принять их надо было, как положено. С дороги все же, одним чаем здесь не отделаешься. Успели, конечно. Если кто-то думает, что дипломатия – это только политика, то он глубоко заблуждается. Хорошая дипломатия начинается на кухне и в закромах завхоза. А потом все это уже шлифуется интеллектуальными построениями, умением слушать партнера и находить с ним точки соприкосновения там, где их, вроде бы, и существовать не должно.

   Ильин был дипломатом опытным, и дело у него было поставлено четко. Через час все были на местах и занимались делом, в гостиной был накрыт стол, а на кухне супруга того самого шофера – повар Генконсульства по совместительству – колдовала у плиты.

   Доводить дело до абсурда не следовало и делать вид, что гости свалились, действительно, как снег на голову, Ильин не собирался, и по сигналу дежурного он спустился вниз и вышел из здания как раз тогда, когда посол в сопровождении московского советника вышли из машины.

   Обменялись приветствиями. Ильин был слишком опытен, чтобы задавать какие-то вопросы, но посол решил сразу пояснить причину своего нежданного визита.