Текст книги "Полководцы Великой Победы"

Генерал армии Н. Ф. Ватутин

«Только тот из вас, кто будет чувствовать постоянное недовольство самим собой, неполноту своего научного багажа, кто будет стремиться к расширению своего кругозора, – только тот не отстанет в военном деле, будет идти вперед и, быть может, поведет за собой десятки и сотни других людей», – так напутствовал выпускников Полтавского пехотного училища Михаил Васильевич Фрунзе.

В этот день, 11 октября 1922 года, он лично вручал вчерашним курсантам удостоверения командиров Красной армии. Среди тех, кто в торжественном строю стоял на том самом поле, где солдаты Петра Великого прославили русское оружие, был и отличник учебы Николай Ватутин. Слова прославленного военачальника гражданской войны стали для него девизом жизни. Молодой воин всегда тянулся к знаниям, словно железо к магниту. Недаром учитель сельской школы уговорил родителей не отдавать талантливого мальчика в подпаски, а предоставить ему возможность продолжить образование, выхлопотал казенную стипендию и определил в коммерческое училище в городе Уразово.

Незаметно пролетели четыре года. Потом выплата стипендии прекратилась, а над страной закружились вихри гражданской войны. В земли Воронежской губернии пришли дивизии кайзера Вильгельма, потом их сменили гайдамаки и махновцы.

Николай понял, что лишь силой можно изгнать эту нечисть, а если так, то путь один – в Красную армию. Молодой солдат в первом же бою проявил такую отвагу, хладнокровие и находчивость, что был направлен командованием в Полтавскую пехотную школу. Там и открыл для себя, что военное дело, оказывается, наука интересная и многогранная. Учился жадно, подкрепляя теорию практикой: курсантов часто направляли на ликвидацию ближайших банд.

В то время был у воронежских крестьян и другой страшный враг – голод. Он-то и убил мучительной смертью младшего брата отца и деда будущего полководца. С тех пор Николай Федорович не мог переносить вида брошенной на землю корки хлеба. А тем командирам, кто плохо заботился о питании личного состава, рассчитывать на его снисхождение не приходилось.

Способности молодого офицера и его стремление постоянно увеличивать багаж своих знаний привлекли внимание руководства. В первой половине XX века этим качествам придавалось немалое значение. Прошло всего лишь 16 лет после памятного дня на поле Полтавской битвы, и генерал Ватутин возглавил штаб Киевского особого военного округа. Позади командование взводом и ротой, работа в штабах соединений и объединений, учеба в двух военных академиях – имени М. В. Фрунзе и Генерального штаба. Высокое назначение было крайне ответственным: грозные события неумолимо надвигались.

Вскоре в Европе заполыхало пламя Второй мировой войны. Советское правительство стало предпринимать меры по улучшению стратегического положения страны.

Войскам Киевского особого военного округа предстояло войти в Западную Украину, отодвинуть границы подальше от жизненно важных центров СССР и восстановить историческое единство искусственно разделенного народа.

Важная геополитическая задача была успешно решена во многом благодаря именно тому, что начавшаяся 17 сентября 1939 года операция, разработанная Ватутиным, прошла быстро и четко. Сам он показал пример организации работы штаба и управления крупными массами войск. Выдвижение на должность начальника Главного оперативного управления Генерального штаба было закономерным.

Приближение большой войны ощущалось все явственнее. Николай Федорович часто сутками не покидал служебный кабинет. Жалел он при этом лишь о том, что в сутках всего лишь 24 часа, слишком мало для работы небывалых масштабов, да еще ведущейся невиданными прежде темпами.

Оперативное оборудование театров военных действий, развертывание аэродромной сети, формирование механизированных соединений, перемещение крупных войсковых объединений из внутренних округов в приграничные – и все это на фоне проведения военной реформы, превращавшей немногочисленные милиционные территориальные формирования в массовую армию.

Выдержка и хладнокровие Ватутина сочетались с решительностью, а трезвый расчет – с быстротой претворения намеченных планов. Эти качества высоко ценил его непосредственный начальник, генерал армии Г. К. Жуков, возглавлявший в ту пору Генеральный штаб. И нет ничего удивительного в том, что вечером 21 июня 1941 года вместе с Жуковым и народным комиссаром обороны маршалом Тимошенко вошел Ватутин в кабинет Сталина, чтобы добиться решения о приведении войск в полную боевую готовность.

Разведывательные данные о возможном в самое ближайшее время нападении фашистской Германии были весьма убедительными, и все же Сталин колебался.

– Такую директиву сейчас давать преждевременно, – сказал он, когда Жуков зачитал проект документа, – может быть, вопрос еще удастся решить мирным путем. Надо дать короткую директиву, в которой указать, что нападение может начаться с провокационных действий немецких частей...

Генерал Ватутин вслед за начальником Генерального штаба вышел в соседний кабинет. Они быстро составили новый проект. Именно рукой Николая Федоровича был написан этот ставший историческим документ.

Текст утвердили в присутствии членов политбюро; затем начальник Главного оперативного управления поспешил в Генеральный штаб для передачи директивы в войска. Управления военных округов были оповещены в 0.30 22 июня. Но слишком поздно. Война началась по планам гитлеровских стратегов...

Прошла неделя. Николай Федорович простился с женой Татьяной Романовной, сыном Виктором, младшей дочуркой Леночкой и выехал на Северо-Западный фронт, штаб которого ему предстояло возглавить. Вскоре почти полностью утраченное здесь управление войсками было восстановлено, а к исходу августа удалось остановить продвижение фашистских войск под Новгородом и стабилизировать оборону по реке Волховец (линия фронта здесь оставалась неизменной вплоть до наступления советских армий в 1944 году).

Верховный главнокомандующий, внимательно следивший за деятельностью фронтовых управлений, окончательно убедился в таланте молодого военачальника. Поэтому, когда с целью улучшения руководства войсками в междуречье Волги и Дона был создан новый, Воронежский фронт, его командующим стал генерал Ватутин. Всего лишь чуть больше трех месяцев пробыл он на этом ответственном участке, но фашистским дивизиям пришлось и здесь прекратить наступление. А в октябре того же 1942 года следует новое назначение – Юго-Западный фронт.

В ходе тяжелых сражений зимы 1942-го и весны 1943 года мастерство зрелого военачальника проявилось уже в полной мере. Блестящий знаток службы общевойсковых штабов, Николай Федорович хорошо понимал, что планирование масштабной, крупной, современной операции под силу только коллективу квалифицированных специалистов, он как никто другой умел собрать такой коллектив, сплотить его и нацелить на решение важнейших задач. Прекрасно развитый аналитический ум позволял генералу Ватутину не допускать промахов в оценке обстановки. А если такое все же случалось, то он умел критически осмыслить опыт и извлечь полезные уроки на будущее.

Серьезный, задумчивый, молчаливый, Николай Федорович был в то же время человеком добрым, внимательным, приветливым, готовым проявить участие к тем, кто нуждался в его помощи, неизменно располагая к себе людей. Своих заслуг он никогда не выпячивал, относя все успехи на счет вверенных ему войск. Чванство и зазнайство генерал Ватутин терпеть не мог, комфорт презирал, умел довольствоваться малым. Личная скромность лишь усиливала симпатии и уважение подчиненных.

Мнение Ставки Верховного главнокомандования о полководце было высоким. Сомнений по поводу того, кому доверить оборону южного крыла Курской дуги в предстоящей летней кампании, не возникало.

Гитлеровское командование готовилось взять реванш за поражение под Сталинградом и за другие неудачи, последовавшие вскоре после битвы на Волге. Операция «Цитадель» в планах вермахта имела решающее значение. Успех под Курском, по замыслу гитлеровских стратегов, должен был поднять утраченный престиж армии, вернуть былую инициативу, предотвратить наметившийся раскол внутри фашистского блока и укрепить пошатнувшуюся веру в победу внутри самой Германии.

Подготовку к наступлению противник вел основательно. Для удара на Курск с юга сосредоточились 19 полностью укомплектованных дивизий, в том числе 8 танковых и одна моторизованная, две с половиной тысячи артиллерийских орудий и минометов, полторы тысячи танков и самоходных установок при поддержке 1860 самолетов, в том числе и новейших истребителей «фокке-вульф-190». Особые надежды возлагались на тяжелые танки «тигр» и «пантера», а также на самоходные орудия «фердинанд», только что принятые на вооружение. Благодаря этим машинам противник получил превосходство над советскими войсками в качестве бронетанковой техники, так как 76-мм пушки Т-34 и KB могли бороться с этими монстрами только в ближнем бою. Группировка чудовищной силы должна была нанести сокрушительный удар на фронте протяженностью всего лишь 40 километров.

Но на этот раз планы фашистского командования не остались тайной для советских военачальников. Еще 21 апреля генерал Ватутин, угадав замысел противника, докладывал Верховному главнокомандующему свои выводы и предложения из оценки обстановки:

«Летом 1943 года немецко-фашистские войска будут стремиться двумя ударами по основанию Курского выступа в общем направлении на Курск уничтожить обороняющиеся там советские войска. Для срыва этого замысла предлагаю измотать наступающего противника, заставить его обломать зубы на рубежах заранее подготовленной обороны, а затем, выбрав благоприятный момент, перейти в контрнаступление и окончательно разгромить его».

Командующий соседнего, Центрального фронта генерал армии Рокоссовский выступил с таким же предложением. К точно таким же выводам, причем совершенно независимо, пришли маршалы Василевский и Жуков. И лишь тогда, учтя мнение опытных военачальников, Верховный главнокомандующий принял окончательное решение: оборона!

В отличие от предыдущих кампаний, на этот раз переход к обороне осуществлялся не вынужденно, а преднамеренно. Ширина полосы вверенного генералу Ватутину фронта достигала 240 километров. Здесь развернулись пять общевойсковых, одна танковая и одна воздушная армии, два отдельных танковых и один стрелковый корпуса.

Затишье, наступившее в майские дни на линии боевого соприкосновения, лишь казалось таковым; на самом деле невидимая подготовка к гигантскому сражению шла напряженно. Оценивая возможный характер действий противника, Николай Федорович определил четыре вероятных направления его ударов и, соответственно, предусмотрел четыре варианта ответных действий. По каждому из них был разработан подробный план.

Мероприятия, тщательно просчитанные штабными специалистами, неуклонно проводились в жизнь: врага ждали минные поля с плотностью до 1500 мин на один километр фронта, проволочные заграждения, густая сеть траншей, дерево-земляные и долговременные железобетонные огневые точки, замаскированные огневые рубежи противотанковых подразделений, хитроумное сплетение блокирующих и отсечных позиций. Глубина подготовленной обороны на важнейших направлениях достигала 150 километров.

Командующий фронтом лично проверял качество инженерного оборудования и маскировки с воздуха, осматривал полосу обороны с борта самолета, на земле прошел по траншеям не один десяток километров. Он сам допрашивал пленных, стараясь установить день и час начала наступления фашистских войск. Получив необходимые сведения, Николай Федорович решился на крайне рискованный, но в случае удачи чрезвычайно эффективный шаг – проведение артиллерийской контрподготовки.

А тем временем командующий группой армий «Юг» генерал-фельдмаршал Эрих фон Манштейн завершал последние приготовления к наступлению. Именно с ним, лучшим военачальником Гитлера, и предстояло скрестить оружие русскому генералу Ватутину.

В ночь с 5 на 6 июля передний край фашистских войск пришел в движение. Пехотные части первого эшелона скрытно заполняли траншеи, выдвигались на исходные позиции танки, снимали чехлы с замков орудий артиллеристы. Саперы приступили к проделыванию проходов в минных полях, а ротные фельдфебели – к раздаче шнапса. И тут ночное небо прочертили трассы реактивных снарядов «катюш», а земля задрожала от залпов советской артиллерии.

Передний край противника вздыбился стеной разрывов, окутался пламенем и дымом, а огненный град продолжал осыпать плотно заполнивших траншеи гитлеровских солдат и офицеров. Потери оказались настолько чувствительными, что фон Манштейн отложил начало атаки, чтобы заменить утратившие боеспособность части и восстановить управление.

Огонь советских войск был интенсивен и точен, стойко сражалась пехота, умело управляли боем общевойсковые командиры. Но тем не менее в первый день наступления на белгородско-обоянском направлении

фашистским дивизиям удалось вклиниться на глубину до 10 километров. Первоначально замысел советского полководца предусматривал в подобном случае нанесение мощного контрудара силами второго эшелона фронта – 1-й танковой армии, но скоро стало ясно, что «тигры» и «пантеры» во встречном бою слишком опасны. Генерал Ватутин изменил первоначальное решение, и 1-я танковая армия, закопав ночью свои машины в землю, превратилась в стальную крепость.

Утром противник попытался возобновить наступление, чтобы пробиться к Обояни со стороны Томаровки, но лишь понес крупные потери, ничего ровным счетом не достигнув. Тогда фон Манштейн, меняя на ходу свои планы, начал перегруппировку сил к основанию Курского выступа, чтобы нанести удар в направлении Лучки – Озеровский – Прохоровка. О скрытности маневра думать было уже некогда, и ночное перемещение танковых колонн вдоль линии фронта было обнаружено советской разведкой.

В свою очередь, как позже выяснилось, гитлеровский военачальник имел весьма смутное представление о силах и возможностях противоположной стороны и упорно отказывался верить в то, что военная удача от него отвернулась. Он вложил в очередной удар все свои силы, сосредоточив их на узком участке фронта, это позволило ему к 11 июля добиться продвижения до 35 километров. Но к полю сражения уже подходила 5-я гвардейская танковая армия под командованием генерал-полковника П. А. Ротмистрова, имевшая в своем составе 850 боевых машин.

Фон Манштейн заканчивал очередную перегруппировку, собрав в единый кулак до 1000 танков, чтобы утром 12 июля продолжить наступление. Советский командующий решил встретить его контрударом. Так началось величайшее танковое сражение Второй мировой войны.

С лязгом и грохотом в череде охватов и обходов, стремительных лобовых атак и обороны сошлись под Прохоровкой почти две тысячи боевых машин. Со своего командного пункта в Обояни командующий Воронежским фронтом внимательно следил за ходом сражения. Исход его был предрешен, ибо в 20 километрах юго-западнее, в районе Пена, стоял успевший покрыть себя славой 4-й гвардейский Кантемировский танковый корпус под командованием старейшего танкиста России генерала П. П. Полубоярова. Он был готов немедленно нанести удар при неблагоприятном ходе событий, но на этот раз до «стального спецназа Верховного главнокомандующего» дело не дошло: к вечеру победа на поле сражения, в котором противник потерял до 400 боевых машин, осталась за 5-й танковой армией.

Фон Манштейн не хотел мириться с поражением. Он рассчитывал выпросить у Гитлера 24-й танковый корпус, расположенный западнее Харькова, и продолжить наступление, но фюрер, зная обстановку на северном крыле Курской дуги, уже понял, что операция «Цитадель» потерпела крах. Его приказ о прекращении наступления спас дивизии фон Манштейна от окончательной гибели.

16 июля начался отход фашистских войск на исходные рубежи. Величайшее сражение, в ходе которого танковым войскам вермахта был нанесен невосполнимый урон, закончилось полной победой советского оружия. Отныне гитлеровское командование уже думать не могло о стратегическом наступлении. Зато утром 3 августа неудержимым валом двинулись вперед войска генерала Ватутина.

Быстрая подготовка операции объяснялась тем, что планирование ее велось командующим Воронежским фронтом заблаговременно и не прекращалось даже в самые напряженные дни оборонительного сражения. Противник преувеличивал потери советских войск и считал, что к скорому переходу в наступление они неспособны. Кроме того, он был введен в заблуждение относительно направления главного удара.

Первая позиция обороны фашистских войск продержалась всего лишь несколько часов. 1-я и 5-я танковые армии устремились на оперативный простор, увлекая за собой стрелковые корпуса. Впереди был Днепр!

Темп наступления достигал 30 километров в сутки, так как генерал Ватутин, используя принцип непрерывности боевых действий, не позволял противнику пополнять обескровленные соединения. На четвертый день глубина прорыва уже превышала 100 километров! Успех был полный.

Лишь к 12 августа противник, опомнившись, предпринял отчаянную попытку остановить наступление фронта ударом на Богодухов. Но тщетно! Генерал Ватутин умело громил контратакующие соединения врага только частью сил, в то время как главная группировка продолжала безостановочное движение туда, где за широкой лентой реки стояла древняя столица, мать городов русских.

Вскоре гитлеровское командование, поняв бесплодность своих усилий, принялось поспешно отводить измотанные в боях части на западный берег Днепра, чтобы до подхода советских войск пополнить их людьми, техникой, вооружением и, прикрываясь крупной водной преградой, создать неприступную оборону.

Фон Манштейн прекрасно понимал, как важно в этих условиях выиграть время. Сопротивление арьергардов на промежуточных рубежах он организовал хорошо, но тем не менее 21 сентября 3-я танковая армия генерала П. С. Рыбалко, всего лишь за двое суток преодолев с боями 190 километров, вышла к Днепру в районе Переяслав-Хмельницкий. Правда, форсировать реку и закрепиться на противоположном берегу смогли всего два мотострелковых батальона, действовавших вместе с танкистами: для переправы боевых машин и артиллерии были нужны паромы и понтонные парки, а они безнадежно отстали в ходе стремительного наступления.

Командующий фронтом приложил все усилия, чтобы использовать успех передовых отрядов. На плацдарм, получивший название Букринского, начали переправляться подоспевшие пехотинцы генералов К. С. Москаленко и С. Г. Трофименко (Сталин позаботился о том, чтобы освобождением Киева руководили генералы с украинскими фамилиями). Но без танков и артиллерии они могли лишь отражать атаки противника, закрепляя и в лучшем случае понемногу расширяя плацдарм, а понтонных парков все не было.

Противник тем временем не дремал: разведка доносила о колоннах войск, движущихся к Букринскому плацдарму. Если их не задержать, то пятачок земли, занятый советской пехотой, будет окружен...

Ночью 24 сентября в небе над Днепром раздался гул сотен авиационных моторов. Транспортные самолеты с планерами на буксире потянулись за реку, чтобы высадить в тылу противника две воздушно-десантные бригады и воспретить подход его резервов.

Дерзкий и красивый замысел новаторской по тому времени операции, горячим сторонником которой был представитель Ставки Верховного главнокомандования маршал Жуков, позволял рассчитывать на успех. Ведь еще вчера, по данным разведки 40-й армии, крупных сил противника в районах предстоящей высадки еще не было. Но вдруг ночная тьма над западным берегом взорвалась огненными трассами, лучами мощных прожекторов и разрывами зенитных снарядов.

Обстановка за минувшие сутки резко изменилась: противник успел подтянуть к Букринскому плацдарму до 5 дивизий и, судя по всему, десант ждал. Лишь немногим самолетам удалось выйти точно к указанным координатам. Остальные, лишившись опытных командиров – лидеров, промахнулись на 10, 15 и даже 70 километров!

Десантники, и без того понеся немалые потери в воздухе, оказались разбросанными на огромной площади. Некоторым из них, таким, как лейтенант Григорий Чухрай, в будущем великий советский кинорежиссер, удалось пробиться сквозь боевые порядки фашистских войск и выйти к своим на Букринский плацдарм. Кому– то удалось пристать к партизанам, остальные, объединившись в мелкие группы, начали боевые действия в тылу врага, но оказать решающее влияние на ход событий в районе плацдарма они уже не могли.

Вскоре пятачок земли, занятый советскими войсками был опоясан траншеями, опутан колючей проволокой, обложен минными полями. Теперь прорыв здесь стал делом настолько трудным, что даже 3-я танковая армия, переправившаяся с подходом понтонных парков через Днепр, не смогла исправить положение.

Генерал Ватутин тяжело переживал неудачу: ведь он всегда учил подчиненных добиваться победы при минимальных потерях, обыгрывать противника в стремительном, точно рассчитанном маневре. Верховный главнокомандующий упрекал организаторов Букринской воздушно-десантной операции. Что ж, справедливо...

Между тем оперативная пауза грозила превратиться в затяжную. Нужен был ход неординарный, масштабный, дерзкий. Командующий искал его, внимательно анализируя данные разведки, результаты боев, мнения специалистов штаба. Нет, не были напрасными ни упорные атаки, ни даже неудачный днепровский десант. Ведь именно они заставили противника сосредоточить здесь целых 10 дивизий и ослабить оборону других участков фронта. Благодаря этому севернее Киева, в районе Лютежа, также удалось захватить небольшой плацдарм.

Решение командующего было неожиданным для противника. В течение двух ночей, 26 и 27 октября, он вывел 3-ю танковую армию обратно на восточный берег и перебросил ее на 140 километров к северу. Гвардейцам генерала Рыбалко пришлось еще раз переправляться через Днепр – теперь на Лютежский плацдарм.

Маневр был проведен так умело, что противник его даже не заметил: немецкая служба радиоперехвата слышала на Букринском плацдарме работу тех же радиостанций, авиация наблюдала скопления танков и орудий в тех же районах, пытаясь их бомбить, так же как и ложные переправы. Отличить деревянные макеты от настоящей боевой техники с воздуха было трудно.

Тем временем танковые и стрелковые корпуса на Лютежском плацдарме завершили подготовку к битве за столицу Украины. Первый удар был все же нанесен с Букринского – пусть фон Манштейн до самого последнего момента думает, что именно это направление является главным. И только убедившись, что противник надежно скован здесь боями, командующий 1-м Украинским фронтом – так теперь назывался бывший Воронежский – сказал генералу Рыбалко: