Текст книги "Ома Дзидай (СИ)"
Автор книги: Вадим Самсонов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– Верно, – Он кивнул. – Надлежало бы сразу перерезать друг другу глотки. Но не теперь. Остались только мы. Испытание вот-вот кончится. Сама судьба дарит возможность, и я не упущу ее. Нам надо попрощаться. По-настоящему.
– Мы все обсудили три дня назад. До начала состязания! Забыл, что ли? – сердито напомнила я и попятилась. Прежний пыл остыл. Слова Наоки мучили меня. – Больше нет необходимости.
– Ошибаешься. Тебе хватило сил отпустить нашу любовь. Я не могу похвастаться тем же. На опушке никто не знал, чем все кончится. Меня столько раз пытались убить, но я выжил. Похоже, сами Боги хотят, чтобы мы поговорили. Напоследок.
– Лучше бы ты умер, – не сдерживая слезы, прошипела я. Без злобы. С сожалением.
Во мне с детства воспитывали образцового шиноби. Предполагалось, что я буду непоколебима. Готова убить любого ради сёгуна. У меня хватало простодушия также считать. До последнего.
И вот Наоки – передо мной. Схватки не избежать. От нее нас отделяют считанные мгновения. А мой возлюбленный добр, ласков и мил, как во все разделенные ночи…
– Не спорю, – рассмеялся он.
– Перестань! – Приступ гнева. Предательски сорвалась первая слезинка.
– Так заткни меня! Иначе буду продолжать. Я должен высказать последнее слово, нужно это тебе или нет.
Его чувства были ясны. К нему я испытывала то же самое. И не могла поднять бисэнто, пока нет опасности.
Мы встретили юность бок о бок. Долго изучали один другого. Переглядывались и поддерживали безымянную связь. Однажды мы познали тела и души друг друга. Решили держаться вместе, помня, что случай оборвет наш запретный союз. И вот он настал.
– Я благодарю тебя. За нашу любовь. – Сердце обливалось потоками крови. – С тобой я испытал то, чего не получил в отчем доме. Как и ты…
– Не нужно… – просила я сдавленным шепотом.
Каждое слово проходилось ножом по душе. Наоки меня совсем не слышал.
– Помнишь, мы мечтали о счастливой жизни вдвоем? О семье?..
Я промолчала.
–… Мы ведь поверили, что сможем. Но загаданное несбыточно, и мне жаль. Как бы там ни было, наша любовь прекрасна. Все равно. По-своему…
– Зачем, Наоки? Что ты делаешь со мной?.. Дурень!..
– Нам ничего не остается. Только биться на радость Коногаве. Ему нужен достойнейший слуга. Иначе и быть не может, – подытожил он.
Ход его мыслей прервало карканье вороны. Она кружила над нами в хмурой вышине. Мы прервались и немного пронаблюдали за ней.
Она прилетела не за падалью. На островах каждый знает, что одинокая ворона – глаза и уши сёгуна. От последних выживших он ждал ожесточенной борьбы.
– Я ни за что не убил бы тебя. Любовь не позволит. Не знаю, пошла бы ты на такое ради меня…
Я захлюпала носом.
–… Да и неважно! Смерть мне не страшна. Мир без тебя будет не тот. Я уверен. А ты должна жить. Ты заслуживаешь победы. Не зря же готовилась двадцать лет…
– Нет…
Никогда не чувствовала себя такой беспомощной и жалкой. Слишком много осталось во мне чисто человеческого.
– Может, есть другой выход?
– Мидори-тян, – Он отвел глаза, силясь выразить, что должен был. Затем Наоки посмотрел в мои. – Не говори глупостей. Если так, мы оба погибнем.
– Разве это плохо?.. Я тоже люблю тебя. Давай покончим с собой вместе?
– Ни за что. Не позволю. Не хочешь драться – заставлю!
Наоки не дал мне опомниться. Он занес над головой меч и произвел режущий удар. Мой клинок сдержал ниндзято.
– Повелитель не ждет!
Мы заколыхались, как ночные костры на ветру. Ворона ликующе каркала в небесах. А сёгун гадал над развязкой.
Я не спешила переходить в наступление. Наоки бил без конца, испытывая меня. Его меч вспарывал воздух со свистом. Стукался о клинок тяжелой нагинаты, петь заставляя сталь. Высокий и сильный, возлюбленный мог весь день так провести, пока своего не добьется.
Итоги будто предрекли заранее…
– Ну же, Мидори! Давай! – кричал он сквозь бешеный лязг.
Было тяжело переживать наше незавидное положение. Сбывалось наиболее страшное опасение: мне придется убить любимого человека. Безвыходно. Я пыталась свыкнуться с этим умозаключением.
Хотелось жить. Очень. Что еще лучше, вместе с Наоки. Умирать, так бок о бок. От чужих рук. Но это невозможно. К иному исходу я не была готова. Теперь уж точно.
Бой надлежало закончить.
– Ну же!
Своего он добился. Меч опять опустился, давя на бисэнто. Приложив усилие, я оттолкнула возлюбленного. Наоки начал терять равновесие. Открылся!
Я нанесла четыре точных пореза крест-накрест – по рукам и ногам.
Мышцы перестали его слушаться. По конечностям затрещала жгучая боль. Из ран засочилась кровь. Мое тело отозвалось теми же, мнимыми ощущениями.
Любимый зарычал, стиснув зубы и веки. Он сжал рукоятку меча мертвой хваткой.
Близился последний удар.
Я обрушила оружие на возлюбленного. Лезвие прорубило Наоки от грудной клетки до паха. Он не успел и вскричать.
Голодная сталь разбила кости, как хрупкий фарфор. Разорвала внутренности, кормясь их соками. Происходящее было отчетливо слышно. Все внутри меня сжалось.
Чавкая, клинок вырвался наружу. Наоки пошатнулся. Из раздвинутого чрева показались потроха и лениво вывалились на землю.
С неподдельным ужасом я осознала, что сотворила. Разум затуманился.
Еле хватило смелости взглянуть в раскрасневшиеся глаза. Я вздрогнула: они улыбались мне. Безумно, удовлетворенно.
Пачкая дзукин кровью, любимый силился заговорить сквозь бульканье во рту.
– П-про-щай… Ми-до-ри. – Слоги скакали на его языке. Звук затухал.
– Наоки… – проскулила я, точно побитая собака.
Глаза обволокли слезы. Образ возлюбленного расплылся. Трава приняла его тело в свои мокрые холодные объятия.
Ворона перестала нарезать круги, крикнула на прощание и улетела восвояси. Лесные птицы запели свою песнь в последний раз.
Три реки – ярость, горе и всепожирающая ненависть – слились в одну. Острием вниз оружие вошло в почву по древко. Я бросилась на колени к трупу любимого, рыдая.
Пальцы загребли уголки дзукина и сорвали его с Наоки. Я принялась гладить горячие щеки, узкие губы, невыразительный подбородок, тонкие брови. Вдыхать смрад порванных кишок. Пачкаться родимой кровью, обнимая возлюбленного.
На высокий лоб при падении опустилась прядь янтарных волос. Медовые глаза заиндевели. Наоки покинул этот мир, и его смерть была на моей совести.
– Прости меня… Прости! – шептала я, всхлипывая. Кричала сквозь плач. Недвижимое лицо покрывалось несчетными поцелуями, умывалось моими слезами.
Из лесной чащобы донесся стук конских копыт…
Комментарий к Часть вторая. Дурная Кровь (2-1)
41. Ниндзято – короткий меч, использовавшийся ниндзя.
42. Бисэнто – тяжелая разновидность нагинаты, японской глефы.
43. Дзукин – маска ниндзя.
44. Шиноби – синоним ниндзя.
45. Куромори – Черный Лес (с яп.).
46. -тян – уменьшительно-ласкательный именной суффикс, употребляемый при близких и неофициальных отношениях. Зачастую – при обращении к любимой девушке.
47. Куноити – женщина-шиноби.
========== Часть вторая. Дурная Кровь (2-2) ==========
Глава шестая. Узы Родства
93-ий день весны, 1868-ой год правления тэнно Иошинори
Разговор длился битый час. Мы поднялись на крепостную стену. Оттуда открывался вид неподдельной красоты.
– Гляди, Мидори, – ласково призвал хозяин замка.
– Чудесная картина, – беспокойно отозвалась я, подойдя к краю. – Я совсем забыла родной город. Здесь он как на ладони.
– Фурано ждал тебя. Ждал и я.
Я глубоко вздохнула:
– За двадцать лет нисколько не изменился. То же самое можно сказать о тебе.
– Но не о моей малютке, – оживленно отметил отец и простодушно захохотал. – Заметно подросла. Однако для меня ты всегда будешь ребенком.
– Пусть так.
Меня одолевала грусть. Чтобы отвлечься, я перевела взгляд на город, растянувшийся под ногами.
– Стою здесь, и кажется, будто мне снова пятнадцать.
– Ты ведь любила прохаживаться по стенам в круговую, – припоминал даймё.
– Потому что ты не давал выходить из замка, – холодно добавила я.
– Коногава пока не зовет тебя в Ому . Так что гуляй, где хочешь. Больше не стоит за тебя бояться. Ты куноити. Лучшая из лучших, раз напрямую сёгуну служишь, – Речь его под конец напомнила рокот молнии.
– Тоже мне! – фыркнула я.
Негодование подавил шепот. В мой невольничий путь тыкали все, кому не лень.
Отец уличил неприязнь, но притворился, что ничего не слышал. Он продолжил говорить о своем. А я погрузилась в раздумья.
Закатное солнце бросало на город цунами живительного света. Дома залило медью. Верхушки деревьев обуял губительный пожар. Река Тикума , которая змеилась вдоль Фурано, стекала с гор потоком серебра.
Люди сновали туда-сюда, как стаи рыб в море. Они напоминали скопище разноцветных пятен, как если бы радуга упала на землю и расплескалась тысячами брызг.
Остывающий воздух разносил благоухание весенних цветов. Оно таяло в пошлом многообразии запахов пищи и пыли, разносимой красным ветром.
Скоро город накроет звездное Наднебесье .
– Мидори.
Голос даймё прозвучал туго и ровно, напоминая бамбуковый ствол. Услышав его, я сразу оробела и взглянула на хозяина замка.
Урагами Хидео был как никто другой чуток. Он разглядел тень задумчивости на моем лице. И дал побыть наедине с собой, не сердясь, что его перестали слушать.
– Да, отец?
Смущает звать его так. Особенно теперь.
Когда я была маленькая, мы виделись редко. Он пропадал в разъездах. Я сидела с нянечками, его женой и другими домочадцами. А потом покинула замок.
Тогда о каких кровных узах шла речь?
– Ты правда рада быть здесь?
Он робко улыбнулся.
Отец подошел со спины и приобнял за плечи. В глазах витала обеспокоенность. Даймё медленно вел к чему-то важному, а озвучить не решался.
Его настрой я разделяла. Пока.
– И да, и нет. – Мысли путались. Но молчать не стала. – Есть вещи, которые хочется сказать и спросить. Не знаю, с чего начать…
– Не торопись. Давай по порядку, – подбадривал хозяин замка. – Я весь внимание.
Он поглаживал предплечья. Ощущения приятными не назовешь – все равно, что по юкате ползали жуки. Тело закололи мурашки. Хоть руки убрал после.
– Стоит начать с горькой правды. – Голос задрожал.
Я отвела глаза прочь. Горло точно сдавила чья-то рука. Все дальнейшие слова срывались с губ отрывисто, нехотя.
– Похоже, я никогда не найду в себе сил простить тебя.
– О чем ты, дочь моя?
Он все понял. Просто вытягивал из меня правду понемножку.
Я повернулась к нему.
– Ты превратил мою жизнь в страшный сон наяву. Само рождение мое незаконно. Одна большая ошибка. Твоя сделка с совестью!
Любой отец одарил бы сварливую дочь размашистой пощечиной. Но не этот даймё. Урагами Хидео хранил самообладание даже тогда, когда остальные сорвутся.
– Кажется, я разучился выказывать привязанность к семье, чтоб было видно. Вот, в чем моя вина, – размеренно произнес он.
Повеяло холодом, выбив из шеи стон.
– Я не попрошу прощения: так раны не залечишь. Ненавидь меня, сколько угодно. Но для меня ты – желанный ребенок.
– Желанный?! – злобно прыснув, переспросила я и презрительно усмехнулась.
– Именно…
– Ну да, да ну! Я не знала ни детства, ни любви. Одна трепка от мачехи! Тебя никогда не было рядом. Никто… слышишь? Никто не считал меня Урагами!
– Пойми, невозможно пресечь преступления, совершаемые за спиной.
Это все, что сказал Урагами Хидео со склона лет. Печаль обратила его голос в скрежет, преисполненный гнева.
– Не строй из себя саму невинность! – сурово призвала я.
Мне очень хотелось сбросить ношу задушенных обид с души. Я будто держала на плечах небосвод. Так не могло продолжаться вечно.
– Ты и сам хорош! Отправил меня к шиноби…
– Мидори, таковы правила. Сёгун отдал приказ – народ послушался.
Правитель Фурано оправдывался жалко и скупо.
– А я другое слышала. Некоторые откупались рисом, и дети оставались дома. Достаточно тысячи коку !
Мое заявление основывалось на словах не только злосчастных шиноби, но и сёгуна. После побоища в Куромори он подтвердил слухи.
– Ты многого не знаешь и не понимаешь. Да и что для тебя тысяча коку…
Уклоняясь от ответственности, отец подставлялся под новые нападки.
– Среди них я познала все вообразимые обличия боли и попутно причиняла ее другим. Я не решилась покончить с собой и вверила судьбу случаю. А смерть так и не пришла. Вместо этого я убила двадцать человек. Среди них были мои близкие!..
Если бы я низвела их до одного, отец бы уловил тайный посыл.
–… Но все для чего? Занять не нужную мне нишу. Жизнь не имеет смысла!
От злости я стиснула зубы.
– Прошу тебя, Мидори, не отчаивайся. Я рад тому, что ты жива. Порадуйся и ты!
Серые и грязные, как осенний лёд, глаза отца были полны печали. Даймё попытался меня успокоить. Тщетно.
– Не трогай меня! – Ладонь вырвалась из его пальцев.
– Я не мог иначе. Ты узнаешь правду однажды и поймешь меня.
Урагами Хидео не предполагал, что тайное станет явным уже сегодня. Я тоже.
Мне вспомнилась самая старая обида:
– И ведь мы никогда не виделись с матерью. Ты не говорил ни ее имени, ни кем она была. Я будто появилась из ниоткуда!
– Лучше, если это останется тайной. Навсегда! – предупреждал даймё. – Это может ранить тебя…
Хозяин замка помрачнел в лице и голосе. Был еле слышен скрип его зубов.
–… Но я поведаю тебе о ней, хотя правила претят подобному. Просто попроси.
– О, сейчас самое время! Нет, правда! – съязвила я. – Нельзя так поступать со своими детьми!
– Ее звали Кин. Она была одной из ойран . – Урагами Хидео выдохнул.
Я была готова ко всему. Думала, что меня родила служанка, гейша или исполнительница кабуки . Кто-то, на кого обычно падает взгляд господ. Но ойран!..
Почувствовалось отвращение к собственной крови. Я пожалела, что спросила.
– Женщина из юкаку ?..
– Именно, – кивнул даймё, одарив меня тяжелым взглядом. – Там мы и познакомились. Я был ее частым посетителем. А потом – единственным.
– Она продавала себя, – Голова сама клонилась к груди. Было так… понуро.
– Ее ремесло – доставлять удовольствие мужчинам, как твое – служить стране из тьмы. Но Кин не была обыкновенной юдзё .
Вспоминая возлюбленную, он посмотрел вдаль и нежно улыбнулся.
– Я… я не могу в это поверить! Какой позор! – осуждала я.
Щеки загорелись от неведомого стыда. Так по-детски, если честно.
Укор никак не отразился на отце. Он продолжил:
– Никогда не видел особы лучше. Которая одевалась бы также величественно. У нее определенно имелся вкус. В каждом движении читался какой-то посыл. Она плясала для меня, как если бы посмотреть пришли Боги. Ах, а как она играла на кото , как чувственно читала хокку … ты бы это слышала!
И вновь лица его коснулся свет воспоминаний.
– Ты влюбился в нее?
– Именно. Я любил Кин по-настоящему. Так, как немногие себе могут позволить. Ее достоинства затмевали постыдный род занятий. Она не была Урагами, но все равно дорога мне. Дороже жены уж точно. Ты понимаешь, к чему я?
– Может, и так, – темнила я нарочно, понемногу успокаиваясь.
Супружеская измена презренна. Это недостойно мужчины. Тем более – одного из влиятельнейших даймё. Но если дело касается любви, безоговорочно чистой, вопреки – тут грешна и я.
Не знаю, плакать мне или смеяться, но одинаковое преступление сближало нас. А так – мы были друг другу чужими. Разные лица. Взгляды на жизнь. Положение. Его синие волосы и мои зеленые. Серость его глаз и цвет мятного листа в моих.
Краски и черты родителей слились воедино. Получилась я. Обособленная от обоих.
– Наша жизнь длительна и оттого мучительна. Мы так редко находим любовь. Поэтому ищем утешение в смерти.
Своим умозаключением отец вверг нас в очередной немой перерыв. Я все еще горевала по Наоки. У меня недоставало смелости отпустить его.
– Жива ли мать сейчас? Где она?
– Кто знает. Жизнь ойран не менее терниста, чем у простой юдзё. Подобно бликам на поверхности лужи, они мерцают. И исчезают, достаточно за облаками скрыться солнцу. Возможно, она так и не покинула юкаку. А может, стала чьей-то полноправной женой. Либо умерла вовсе.
Стоять на одном месте стало невмоготу. Я прошлась взад-вперед, внимательно слушая и глядя себе под ноги.
– Многое может измениться со временем. Ты – явное тому подтверждение. Но с тех пор, как ты родилась, я не встречал Кин. Это негласные правила мироздания. Плата за то, что у меня есть ты, а она продолжила вести привычную, спокойную жизнь. Ей возбранялось быть при дворе.
– Во-о-от оно что, – задумчиво протянула я и взглянула на отца куда проще.
– Почему ты спрашиваешь, Мидори? – осторожно полюбопытствовал он. – Намереваешься отыскать ее?
– Нет уж, спасибо. Могу, но не хочу. Мне достаточно услышанного.
Вот мой ответ – холодный и темный, как синий ветер.
Разговор был преисполнен шероховатостей, но дал плоды. Мне стало легче.
Одаривать любезностями Урагами Хидео я не спешила. Мое мнение о нем изменилось мало. Все равно пришлось покинуть Фурано.
Тут мне было не место. Казалось бы…
– Да будет так, – Отец кивнул. – Только не терзай сердце обидами. Нужно понимать и помнить, что все мы – заложники обстоятельств.
– Твоя правда, – Я заговорщически спрятала ладони в рукавах юкаты и незлобиво ему улыбнулась. – Но ничего не обещаю…
День плавно подводил весь город к ужину. Нашу беседу нужно было прервать. Прекратилась она неожиданно:
– Прошу прощения, Хидео-сама… – заявил о себе крепостной стражник, поднявшийся к нам впопыхах и бросившийся кланяться.
– Стряслось чего? – сдержанно спросил даймё.
– У нас гость, – переведя дух, объявил тот. – Какой-то бродячий монах.
– Он просит ночлега? – предположил отец. Он взглянул на меня и рассмеялся. – Соскучился по роскоши небось. И не поленился же подняться…
– Это не все, мой господин. В первую очередь он хотел бы поговорить с Вами наедине. Якобы важное сообщение.
– Ну, наедине уж точно не получится. А так… я его выслушаю, – Правитель Фурано напрягся. – Ты можешь идти. Скажи, пусть ждет в тясицу . Я сейчас спущусь.
– Благодарю, Хидео-сама, – Стражник одарил даймё поклоном и скрылся также внезапно, как и появился.
– Скоро накроют стол. Займи себя чем-нибудь в это время. Еще увидимся и возобновим беседу, если пожелаешь.
– Конечно. – Я поклонилась. Он ответил мне подобающе и удалился.
Известие пробудило во мне любопытство. Я должна была подслушать и по возможности подчерпнуть полезные сведения. Как-никак, воля сёгуна…
Комментарий к Часть вторая. Дурная Кровь (2-2)
48. Прообраз Омы – Эдо (позднее Токио).
49. Тикума – верхнее течение реки Синано (Япония).
50. В Мэйнане Наднебесьем называют космос.
51. Юката – летнее повседневное кимоно без подкладки.
52. Коку – традиционная японская мера объема, равная 180,39 л. риса. Денежный эквивалент в феодальной Японии.
53. Ойран – проститутка в феодальной Японии, также развлекающая клиентов посредством искусства.
54. Гейша – женщина, развлекающая клиентов танцами, песнями, ведением чайной церемонии, беседами.
55. Кабуки – один из видов традиционного японского театра.
56. Юкаку – кварталы развлечений в Японии, где были сосредоточены публичные дома.
57. Юдзё – собирательное название проституток в Японии.
58. Кото – японский щипковый музыкальный инструмент.
59. Хокку – жанр традиционной лирической поэзии вака в Японии.
========== Часть вторая. Дурная Кровь (2-3) ==========
Глава седьмая. Забытое Лицо
Спустя один час
Я, Хидео
Я вошел в чайный домик. Незваный гость сидел на полу. Выглядел он тревожно.
Бродячий монах собирался поклониться и познакомиться, как вдруг осекся. Радужки его поблекли при виде моего телохранителя.
Сон Кю Ран с вызовом оглядел паломника, оценивая, опасен ли тот. По надменному вздоху я понял, что нет. Придерживая вакидзаси за спиной, телохранитель прошел за священнослужителя. Он топнул ногой, чем обозначил последний шаг.
Монаха напрягло изрядно присутствие и поведение Сон Кю Рана. Он вздрогнул.
– Достопочтенный гость! – Я присел напротив него. – Прошу простить за неудобства. Тясицу – единственное место в замке, где мы можем поговорить с глазу на глаз. Не обращайте внимание на моего защитника. Участвовать в беседе он не станет.
– Х-хорошо –прохрипел странник.
Я поклонился преподобному.
– Разрешите представиться: Урагами Хидео, даймё Фурано.
Паломник последовал моему примеру. Однако называться не торопился. Покрасневшие глаза бесцельно носились по полу.
– Нобу.
– Рад встрече. Для меня честь принять Вас.
Он нравился мне все меньше. Создавалось впечатление, что монах… ненастоящий. В замке гостило немало таких, как он. Каждый из них вел себя умиротворенно и уверенно. От них так и веяло духовностью, чем не мог похвастаться этот паломник.
– Итак, у Вас определенный повод навестить меня? Говорите. А после пройдем в обеденную: вскоре подадут ужин.
– Да, Хидео-сама. Но сначала… я хотел бы взять с Вас обещание. – Странник трепетал, как осенний лист на ветру. – Для меня это очень важно.
– Слушаю.
Внутрь закрались новые подозрения.
– Я прошу Вас сохранить мне жизнь, – промямлил монах. – Что бы я ни сказал и ни показал.
– Вам нечего бояться, Нобу-сан . Никто Вас не убьет. Можете смело изъясняться.
Заверение повлияло благотворно. Воодушевившись, монах коснулся неторопливо тканевых обмоток, скрывавших лицо за исключением глаз. Ладони подрагивали, однако пальцы делали свое дело. Он снял повязки и опустил на татами.
Я был уверен, что в тясицу лишь один круглоухий идзин – мой телохранитель.
Сон Кю Ран был выходцем из чонгынских крестьян, чьи деревни лежат на задворках долины Бинсо. После неудачного самурайского нашествия на Большую Землю я перевез в Фурано их предков. С позволения сёгуна. Новые жители заменили убитых. Это было две тысячи лет назад.
Бродячий монах предстал в истинном обличии. Его странному поведению нашлось объяснение: он ряженый самозванец.
Я встрепенулся.
– Неужели… Невозможно… Идзин… здесь.
Пришелец в корне отличался от Сон Кю Рана. Из общего были только одинаковые края ушей. В остальном – два самостоятельных подвида, равно отличающиеся от народа Мэйнана.
Лепка черепа объемистее. Разрез голубых глаз прямее, чем у раскосых и карих чонгынских. Естественный цвет волос идзина – льняной, а не черный. Разные черты лица и телосложение. Загорелая кожа чужака изначально была белой. Сон Кю Ран же имел от природы смуглую.
Телохранитель напал мгновенно. Словно заколдованная кукла, он невозмутимо выхватил из ножен вакидзаси одной рукой. Вторая тяжело опустилась на плечо паломника.
Из глотки самозванца вырвался оглушительный девчачий визг. Меч занесся над головой. Острие метило в верхушку позвоночника. Чонгынец ударил. Однако лезвие не достигло цели. Телохранитель остановился, услышав мой приказ:
– Стой! – успел выпалить я, потянув руку вперед. – Пусть сначала выскажется.
Сон Кю Ран посмотрел на меня в недоумении. Смолчав, он небрежно отпустил странника. Мой защитник покачал головой, смиренно вздохнул и отошел на прежнее место. Пальцы по-прежнему сдавливали черенок вакидзаси.
За неуместный произвол чонгынца бы казнили. Но он служил мне, и я понимал его.
– Вы ступили на священную землю Мэйнана, – напомнил я самозванцу. – Дабы избежать расправы, Вам следует объясниться. Впредь Ваша жизнь зависит только от Вас.
– Б-Богарт, –прошептал монах чуждое нашему уху слово. – Меня зовут Альфред Карел Богарт.
– Аруфурэду… Карэру… Богаруто, – попытался я повторить его имя.
Звучало оно так громоздко, долго и уродливо, что меня передернуло от неприязни.
– Может, остановимся на вымышленном имени?
– Как Вам будет угодно, Хидео-сама. Мне все одно.
– Тогда продолжайте, пожалуйста. Я Вас слушаю.
– Я работал на Ошиме переводчиком. И вчера должен был отправиться на родину.
В общих чертах я понимал, о чем он. По владению мэйнанской речью ему было можно доверять. Однако не до конца.
– Под вечер на наше судно напали…
Для Нобу этот временной промежуток был переломным, что сказалось на его речи. Взгляд метался. Он часто прикусывал губы. Лоб запотел.
– Кто?
– Моряки Ивентара.
– Другие идзины?
– Д-да. Они бесчеловечно перебили весь личный состав. Остался только я…
– Неужели ограбление? – предположил я.
– Нет. Не совсем. Им нужен был я. Вернее, кто-то наподобие.
Паломник дышал тяжелее, а говорил – медленнее.
– Толмач, значит? Чтобы все это представление выглядело правдоподобно?
– Верно. Ими командовал мэйнанец. Ронин . Изгнан с родной земли давным-давно. Он хотел, чтобы я передал Вам послание. Он говорил, что Вы… поручитесь за него. А меня – не тронете.
– Любопытно, – усмехнулся я. – Он назвался?
Я начал догадываться.
– Его имя – Р… ы-у-у…
Нобу захрипел. Горло покраснело. Из глотки наружу рвался сухой кашель.
– Вам плохо? Сон Кю Ран, сбегай за водой! – засуетился я.
– Не нужно, – сипло отказался самозванец, махая кистями рук. – Я сам виноват. Мне не дано говорить все, что вздумается.
– С чего бы это?
Разговор то вносил ясность в происходящее, то подбрасывал еще загадок.
– Меня заколдовали. На руке, которой я пожал руку их главаря, отпечатался знак.
– Значит, этот изгнанник умеет колдовать…
Нить, которая вела меня к истине, резко оборвалась.
– Что за послание у Вас ко мне?
– Как больно! – прокричал он, хватаясь за правую ладонь в мучениях.
Она загорелась ярким синим огнем, чей узор вырисовывал верность.
– Надо же. – Я был не в силах облегчить его страдания.
Об искусстве заклинателей я знал понаслышке. Их ремесло давно запретили. Противостоять ему в Фурано не умел никто.
Самозваный паломник часто дышал, превозмогая неприятные ощущения. Он поднял глаза и объявил:
– Он хочет поговорить с Вами лично. Коснитесь знака!
Видимо, печать тесно связывала изгнанника с посредником.
Опасность не имела значения. Иначе было нельзя. Я осторожно потянулся навстречу. Сомневался, что это ранит меня или убьет.
Телохранитель считал по-своему. Воздух со свистом прорезал меч. Сон Кю Ран схватил странника за волосы и приставил к шее клинок.
– Ладонь убрал! Живо.
– Отставить, Сон Кю Ран, отставить! – вскричал я взбешенно.
Иной раз преданность слуг доходит до сущих крайностей.
– Мой господин, это может быть ловушкой! – стоял на своем чонгынец. – Разве Вы не представляете всю опасность?
– Ты смеешь во мне сомневаться, самонадеянный мальчишка?! Я взвешиваю все, что бы ни делал. И сейчас я сознательно иду на этот шаг. Не встревай!
– Но Хидео-сама!.. – жалобно звал он, как потерявшийся на рынке ребенок.
– Ты меня слышал, Сон Кю Ран. Оставь его в покое.
– Как пожелаете, повелитель.
Скрепя сердце, телохранитель отпустил бедолагу-идзина.
– Давайте сюда свою печать, – бросил я самозванцу.
Ладони сплелись. Глаза мои закрылись сами. Вдох затянулся. Душой я покинул тясицу, Фурано, Мэйнан и очутился посреди бездны…
Вокруг витала непроглядная чернота. Дальше рук я не видел. Передо мной внезапно предстал некто, кого я знал. Человек, чье лицо давно позабылось.
Незнакомец увидел меня. Склонив голову набок, он улыбнулся.
– Поразительно… Ты такой, какой и был. Долог же наш век.
Я хотел ему ответить, но не сумел. Губы шевелились, язык дергался, дрожало горло. Однако наружу не вышло ни звука.
– Моих способностей недостаточно, чтобы дать тебе слово, – пояснил собеседник. – Приветствую тебя, отец.
Я озадачился. Передо мной стоял дух – калька действительно существовавшей личности. Невероятно. Он был так похож на…
– Да, это я, Рю. Прошу, не сомневайся. Спустя две тысячи лет – жив и здоров.
За меня все сказали округлившиеся глаза.
– Я тоже рад, что ты жив, – рассмеялся он, значительно возмужавший. – Но не отвлекайся понапрасну. Времени у нас немного, уж прости.
Внутри я плакал. Меня не покидала уверенность, что судьба забрала Рю.
Я неосознанно попытался коснуться лица, которое было так похоже на мое. Тщетно. Пальцы проходили сквозь наваждение, словно через воду.
Сын мой… Сынок… Он выжил…
– Довольно! – встрепенулся тот, с силой отставив мою руку. Видимо, здесь явью был лишь Рю. – Потом, отец, все потом. Приплывай на Йонгхань – и чем скорее, тем лучше. Я жду тебя.
Все происходило так быстро. Я мало понимал, о чем идет речь.
Сын вносил новые подробности. Я запоминал, борясь с наплывом чувств, как против горного течения, что бросало на подводные скалы.
– Ты наверняка помнишь мятежные мысли, которыми оба мы были одержимы и за которые меня выдворили из страны. И теперь есть способ воплотить их в жизнь. Но без твоей помощи мне не обойтись.
Как много мне хотелось ему сказать! Но я не мог. Оставалось внимать и кивать.
– Приплывай – мы все обсудим. Не забудь вывесить наши черно-белые знамена в знак доброй воли. Иначе тебя потопят еще на подступах. Скоро увидимся, отец!
Рю не выдержал. Он до последнего глушил в себе чувства родства. Сын бросился ко мне, обнимая как никогда сильно.
Насладиться ими не удалось. Видение оборвалось. Я вновь вернулся в тясицу.
Подавляя вопль горя и слезы радости, я склонил подбородок к груди. Мысли смешались, как все краски природы в неясную мазню. Жар объял тело, обращая кровоток в горячие ручьи, бешено несущиеся по жилам.
Так сложно стало найти себе место в стране заходящего солнца!..
Взгляд перевелся на Нобу. Метка исчезла. Тот боязливо смотрел на меня. Его судьба стояла под вопросом. Я уже придумал, как избавиться от самозванца.
– Теперь я могу идти? Вы поможете мне вернуться на Ошиму? – Идзин заикался.
Я посмотрел на телохранителя. Сон Кю Ран отошел от смятения. Он томился в ожидании приказа.
– Выруби его, – повелел я.
Лицо его озарила улыбка. Сон Кю Ран любил сеять насилие в любом проявлении.
Самозванец не успел и опомниться. Обух вакидзаси опустился на голову подобно глыбе льда. Свет в глазах потух. Идзин обмяк и рухнул на татами, ударившись лбом.
– Надо же…
День был нашпигован неожиданностями. Однако сутки еще не кончились.
– Что с ним делать, мой господин?
Лишнее чонгынец не спрашивал. Понятливый мальчик. Я в нем не ошибся.
– Запри в темнице. Приглядишь за ним. И будь так добр, обходись по-человечески. Этот идзин еще может сослужить нам службу.
– Так и сделаю, Хидео-сама.
Телохранитель взваливал беспамятное тело Нобу на плечи.
Затем встал я. Подойдя к двери, обнаружил ее полуоткрытой. Странно…
– Ты что, не закрыл ее?
– Нет, повелитель. У вас должен быть легкий путь для бегства.
– Понятно, – Я оглядел через проем улицу. – Никого нет, проходи.
– Есть.
Сон Кю Ран направился в сторону темницы.
Я хотел пойти следом. Но вдруг обнаружил что-то у проема, блеснувшее в свете заката. Пришлось склониться, чтобы пальцами подобрать… волос. Довольно длинный.
Вытянув его, в тени тясицу я понял, какого он цвета.
– Зеленый, – прошептал я, сощурив глаза.
Комментарий к Часть вторая. Дурная Кровь (2-3)
61. Вакидзаси – короткий меч, носимый в паре с катаной.
62. -сан – нейтрально-вежливый именной суффикс.
63. Прообраз Чонгына – Корея.
64. Ронин – деклассированный самурай феодальной Японии.
========== Часть вторая. Дурная Кровь (2-4) ==========
Глава восьмая. Перепутье
