355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Вадим Руднев » Философия языка и семиотика безумия. Избранные работы » Текст книги (страница 15)
Философия языка и семиотика безумия. Избранные работы
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 00:23

Текст книги "Философия языка и семиотика безумия. Избранные работы"


Автор книги: Вадим Руднев



сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 42 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Ненси МакВильямс пишет в своем руководстве:

Человек, с которым я проводила первичное интервью, на вопрос о характере его сексуальных отношений с женой мрачно и с нажимом ответил: «Эту работу я выполняю» [МакВильямс, 1998: 364].

Почему же компульсивные относятся к сексу с таким отвращением? Потому что секс связан для них с анальной сферой, например, с анальной мастурбацией, к которой часто прибегают маленькие дети на соответствующей стадии психосексуального развития, отчего у них действительно становятся грязные и дурно пахнущие руки (о связи компульсивности с дурным запахом см. также упоминавшуюся уже статью [Гебсаттель, 2001]). Фенихель также пишет по этому поводу:

Физиологическая разрядка сексуальной активности пациентов не является адекватной разрядкой сексуального напряжения, которое реально выражается в их представлении о жестокости и грязи. <…>

Некоторые компульсивные невротики воспринимают сексуальность только в анальных понятиях, будто она сводится к туалету [Фенихель: 357, 361].

Фрейд в статье «Характер и анальная эротика» пишет, что «акт дефекации доставляет им удовольствие» [Фрейд, 1998а: 185]. Удовольствие от дефекации, наслаждение от дефекации и формирует анально-компульсивный характер и невроз навязчивых состояний. В дальнейшем благодаря реактивному образованию весь этот анально-секс уально-садистический комплекс начинает вызывать у взрослого компульсивного человека отвращение. Отсюда отвращение к сексу.

К анальности закономерно примешивается садизм. Возможно, что здесь также играет роль садистское истолкование ребенком «первосцены»: когда он наблюдает за половыми сношениями родителей, ему кажется, что отец совершает садистское насилие над матерью (одна из первых работ, подробно посвященных первосцене, это большая статья Фрейда о так называемом Человеке-Волке «Из истории одного детского невроза» [Фрейд, 1996]) (мы уже писали, что эдипальная проблематика благодаря регрессии при компульсивном неврозе истолковывается в анально-садистических понятиях). Фрейд также писал, что скупой ассоциируется с грязным, а компульсивные чрезвычайно скупы, деньги для них, как известно, – это эквивалент фекалий, которые можно подарить в качестве первого сокровища родителям, но можно и удержать, отсюда запоры как метонимия скупости – то есть нежелания что-либо отдавать [Фрейд, 1998а].

Каким же образом чистота как эквивалент аккуратности и педантизма связана с магией? Итак, чистота – это антианальность, антисексуальность, антисадизм. В начале этого исследования мы приводили цитату из Фрэзера о садистичности магии. Весьма условно можно сказать, что магия разделятся на «черную», связанную с садизмом, в частности, убийством, и «белую», связанную с лечением, например, заговор на лечение каких-либо органов тела или болезней.

Если следовать логике фрейдовского «Тотема и табу», «черная магия», желание смерти отцу, королю, священнику (с того, как ритуально убивали царей начинается, как известно, огромное исследование Дж. Фрезера «Золотая ветвь» [Фрэзер, 1985]), привела однажды к убийству членами первобытной орды общего отца и ритуальной трапезе его поедания [Фрейд, 1998].

Примерно такую же роль играет анальное всемогущество мыслей: «Я подумал, что он умрет, и он сразу умер». Почему всемогущество мыслей с садистическим оттенком анально? Это связано с идеей того, что фекалии «исчезают» в унитазе, как полагает ребенок. Уничтожение фекалий = анальный садизм = тяга к убийству. Мы говорим: «грязный убийца», «грязный преступник», «грязная личность». Всякий ли садизм имеет анальные истоки? По-видимому, да. (Впрочем, возможен, по-видимому, фаллическо-нарциссический (термин Вильгельма Райха [Райх, 1999]) садизм, но это скорее не садизм, а просто сильная агрессия – убить, как проткнуть; вероятно, такого рода агрессия имеет место на войне, где она садистически-анально не окрашена). Отсюда можно сделать шаг к садистам-убийцам, маньякам, которые, как известно, чрезвычайно пунктуальны! Они либо совершают преступления в соответствии со строго продуманным ритуалом или делают это по-разному, но тогда с педантично продуманной системой, как в известном фильме «Семь», где маньяк убивал жертву одну за другой, каждая из которых олицетворяла один из семи смертных грехов (характерно компульсивное оперирование числом) (тот же самый тип преступника мы видим в романе Александры Марининой «Седьмая жертва»). Конечно, педантичные (кстати, чаще всего сексуальные) маньяки, убийцы-садисты не являются компульсивными невротиками. Это тяжелые психотики с выраженным обсессивно-компульсивным радикалом.

6. «КАК ПРЕКРАСЕН ЭТОТ МИР»: МАГИЯ АНАНКАЗМОВ И СУЕВЕРИЙ

Позвольте мне привести еще одну клиническую иллюстрацию. Г-н D.,филолог, 42 лет, родился в музыкальной семье (его старший брат работает скрипачом в симфоническом оркестре); г-н D.с детства обожал музыку и довольно хорошо ее знал, хотя не играл ни на одном инструменте; шизотипическое расстройство личности с выраженными обсессивно-компульсивными констелляциями. Примерно с 39 лет, после перенесения тяжелой ажитированной депрессии с бессонницей или укороченным сном г-н D.начал переживать мучительные музыкальные ананказмы: в его голове все время играла музыка – либо большие фрагменты классических произведений западных композиторов, либо, что было самое мучительное, «навязчивое повторение» обрывка одной и той же музыкальной фразы. По принципу «реактивного образования» (г-н D. –крайне демократических, даже правых взглядов, но, будучи москвичом, рос и воспитывался, естественно, в советской среде) вместо Баха и Шопена могли звучать обрывки советских песен «Подмосковные вечера», «Сняла решительно пиджак наброшенный…», «Как прекрасен этот мир, посмотри…» и т. п. И вот как-то г-н D.сказал одну фразу, примерно такую: «Стоит мне только подумать – и оно возникает». Он имел в виду следующее: стоило ему подумать о музыкальной фразе, как она тотчас возникала в его голове. Мне кажется, это может пролить еще один луч на механизм соотношения ананказма и магии. С одной стороны, мы здесь имеем хрестоматийное, хотя и на уровне одного сознания, «всемогущество мыслей» («стоит мне подумать об этом, как оно возникает»). С другой стороны, здесь происходило нечто вроде магической материализации мысли. Он случайно думал о какой-то музыкальной фразе, она сразу возникала в его голове, навязчиво повторялась, разрасталась, иногда обрастала какими-то дополнительными ассоциациями; потом, чтобы как-то отвязаться от нее, он мог начать ее напевать, или пытаться «сбить» другим музыкальным мотивом, более приемлемым – в обсессивном духе музыкальные мотивы делились на приятные и неприятные; приятными, естественно, была классическая музыка, лучше, если чисто инструментальная, неприятными – советские песни с ненавистными кондовыми словами.

В чем же здесь механизммагии, и как она связана с «педантизмом навязчивого повторения»? У Антона Кемпинского, известного польского психиатра, в книге «Психология шизофрении» есть такая фраза:

Чертой магии является непропорциональное взаимоотношение причины и следствия; малое усилие – движение руки, произнесения проклятия – дает непредвиденный эффект [Кемпинский, 1998: 156].

Развивая мысль Кемпинского, российский психолог П. В. Волков пишет:

Нажатие маленькой ядерной кнопки и в результате гибель или спасение целой страны – таким возможностям техники позавидовала бы любая магия. Гомономоность навязчивых ритуалов, магических процедур и технических операций – вопрос, возможно, менее абсурдный, чем кажется на первый взгляд [Волков, 2000: 183].

А вот что пишет по этому поводу Александр Сосланд:

Чудо может быть рассмотрено как некое радикальное событие, противоречащее неким законам природы, при минимальном количестве энергии, на это событие затраченном. Чем более «энергоемкое» явление и чем меньше при этом усилие, затраченное на это явление, тем чудо, скажем так, значительнее. Взмах волшебной палочки, сдвигающий горы, трение старой лампы, вызывающее джинна, исполняющего любые желания – вот примеры несоответствия усилия и последствия. <…>

В пространстве глубинно-психологического дискурса такие связи восходят к описанному Ш. Ференци феномену инфантильного всемогущества (Ференци, 2000).

Этот феномен маркирует одноименную стадию инфантильного развития. Ребенок в некий период начинает понимать, что он может управлять миром посредством своего голоса. По его крику ему протягивают грудь, меняют мокрое белье, берут на руки, меняют игрушку и т. д. Переход от состояния мнимого всемогущества к реальному восприятию своих ограниченных возможностей – дело длительное и болезненное. Отчасти такая адаптация происходит через восприятие сказочных образов волшебных предметов, таких, как сапоги-скороходы, скатерть-самобранка, ковер-самолет. Речь идет о предметах, связанных с одной очевидной закономерностью: при минимальных затратах – максимальный эффект» [Сосланд, 2005].

Итак, магия «ядерной бомбы» – это впечатляет. («Только подумаешь – и оно сразу возникает»). Оно возникает из одной точки (ср. этимологическое родство слов «точка» и «точный» – точка должна быть в определенном месте, точно, «педантично» зафиксирована (ср. выражение «попасть в самую точку» (!); также от немецкого punkt (точка) развилось слово пунктуальный(!); Макс Фасмер также пишет о соотнесенности слов точка, точныйи ткнутьи в этой связи о половом акте: ткнуть, то есть проникнуть внутрь [Фасмер, 1996: i v, 90]; ср также глагол пихать, от которого предположительно образовалось слово «пизда» – первоначально «пихъда») и разрастается до невероятных размеров. Человек прокалывает в строго определенном месте фигурку из воска гвоздем (таких примеров примитивной магии (навязчивого ритуала [Фрейд, 1998, 2002]) сколько угодно, например, в той же «Золотой ветви» [Фрэзер, 1985, 1998]) – и совсем в другом пространстве далеко от этого человек умирает. Недаром эта магия называется гомеопатической: она маленькая, точечная, но за то какая точнаяи какая эффективная! Итак, из «педантичной» точки в маленьком пространстве «здесь» (нажатие кнопки, прокалывание восковой фигурки гвоздем) вырастает огромное, как правило, гибельное следствие (смерть человека, ядерный взрыв с гибелью миллионов людей). В чем же здесь имитационная магия? В том, что «как только подумаешь, оно сразу возникает». Гомеопатическая магия работает как метафора. Магия, в сущности, это и есть материализованная метафора. Точнее, имитативная магия – это метафора, контагиозная магия – метонимия (ср. мысли Р. О. Якобсона и Ж. Лакана об универсальности категорий метафоры и метонимии [Якобсон, 1985, Лакан, 1997]. Примеров таких магических метафор много опять-таки в «Золотой ветви»:

Они нашли ее и некоторых других заговорщиков, когда они подогревали на медленном огне сделанное из воска изображение короля. Их замысел состоял в том, чтобы подобно тому, как медленно плавился воск, король, исходя п отом, постепенно бы чахнул, а когда бы воск совершенно растаял, дыхание покинуло бы короля, и он бы умер [Фрэзер, 1998: 23].

В Уэльсе древний метод лечения желтухи заключается в том, чтобы положить золотую монету на дно оловянной кружки, наполнить ее прозрачным медом и просить больного посмотреть в нее, не выпивая мед. Это необходимо делать, повторяя без ошибок восемь раз подряд молитву «Отче наш» [Там же: 26].

Вот еще очень интересная магическая метафора.

У дусунов из районов Туаран и Темпассук Британского Северного Борнео «когда мужчины вступают на тропу войны, женщины не должны ткать, иначе их мужьям не удастся спастись от врага. Потому что они не будут знать, в каком направлении бежать. Разнонаправленные движения челнока во время ткачества представляют неуверенные движения человека, бегущего, спасаясь от врага, то в одну, то в другую сторону [Там же: 46].

А вот это скорее метонимия:

Когда мужчина находится на охоте, его жена воздерживается от половых сношений с другими мужчинами (как трогательно! а когда он дома, значит, можно? – В. Р.)и должна быть внимательна, чтобы никого не убить, даже поймав паразита, она должна его выбросить, не убивая. Она не может допустить, чтобы за ее спиной прошел какой-нибудь мужчина, и предупреждает его держаться вперед нее. Если же она пренебрегает какой-либо из этих предосторожностей, шансы ее мужа добыть дичь на охоте сводятся к нулю [Там же: 31].

Старый Макхани заверял меня, что невоздержанность жены, находящейся дома, приведет к тому, что на ее мужа нападет дикий зверь или он будет убит далеко в глуши. Кроме того, такие женщины должны соблюдать определенные правила в своей повседневной жизни. Они должны смазывать пол хижин только рано утром или поздно вечером, когда их мужья не заняты охотой; и тогда с ними будет все в порядке. Таким образом, поведение жены оказывает влияние на поведение мужа [Там же: 31].

7. ОТ НАВЯЗЧИВОСТИ К БРЕДУ

Как же ананкасты вляют на судьбу? Они делают это при помощи своеобразного гадания. Код ананкаста – бинарный код: налево пойдешь, коня потеряешь, направо пойдешь, полцарства найдешь. Вспомним г-на B,у которого было два лифта – счастливый и несчастливый. Если ананкаст встречает женщину с полным ведром, значит, можно идти вперед, если с пустым – он возвращается. Чаще всего он склонен возвращаться, так как стратегия компульсивного – это стратегия непринятия решения, стратегия, как мы видели выше, цитируя статью В. фон Гебсаттеля «Мир комульсивного, «блокирующая будущее».

Аарон Бек и Артур Фримен пишут в своем руководстве:

Так как в жизни много неопределенного, часто лучший выбор для такого человека – ничего не делать. <…>

Среди них выделяются дихотомическое мышление, тенденция придерживаться подхода «все или ничего» и выносить бескомпромиссные суждения. Именно эта тенденция лежит в основе ригидности, перфекционизма и склонности к промедлению у навязчивого человека. Из-за этого примитивного глобального стиля мышления навязчивый человек видит только черное и белое и не воспринимает доступных другим людям оттенков. <…>

При дихотомическом мышлении несовершенное решение по определению является неправильным и, являясь таковым, недопустимо [Бек-Фримен, 2002: 432].

В чем особенность мышления компульсивного человека? В том, что он все время видит во всем знаки: благоприятные или неблагоприятные. Мир полон примет. Пустое ведро или полное – это значит: можно идти или нельзя. Это означает, в частности, что семиотика обсессивно-компульсивного носит деонтический характер, существует в режиме «можно», «нельзя» или «должно», в то время как истерическая семиотика существует в аксиологическом режиме «хорошо», «плохо», «безразлично» (подробнее см. также главу «О сущности безумия» книги [Руднев, 2005]).

Для обсессивного сознания «это – стол» может означать либо нечто позитивное, либо нечто негативное. Например, он, видя стол, может начать навязчиво повторять: «Где стол был яств, там гроб стоит». Тогда стол для него будет знаком чего-то неблагоприятного. Напоминанием или предостережением о смерти или о том, что еда – это только путь к смерти. Вообще письменный стол – довольно важный навязчивый объект для компульсивного человека, особенно если он принадлежит к людям, занимающимся умственным трудом. Известно, что разборка письменного стола, раскладывание всего по местам, может заменить для компульсивного саму работу, так как для такого поведения в принципе, как показал фон Гебсаттель, очень трудно какое-то позитивное становление.

Таким образом, семиотика обсессивно-компульсивного сознания имеет много вещей, но мало значений. В сущности, все сводится к двум значениям: «благоприятно» и «неблагоприятно». Семиотика обсессивного сознания мистически-рационалистична, поэтому традиционно она считается мужской и, добавим, левополушарной семиотикой. Истерическая семиотика желания традиционно считается женской (и, стало быть, левополушарной) – она связана с эмоцией и желанием. Из этого можно сделать нетривиальный вывод, то есть скорее выдвинуть гипотезу, что нормы закреплены за левым полушарием, а желания и эмоции – за правым, что, в общем, соответствует нашим представлениям о работе полушарий, проанализированным, в частности, в трудах Л. Я. Балонова, И. Б. Деглина и их учеников [Деглин – Баллонов – Долинина, 1983].

Оба типа невроза связаны с избеганием осуществления желания, но обсессивно-компульсивный это делает напрямую, путем механизма защиты изоляции аффекта (как установил Фрейд в работе «Торможение, симптом и страх» [Freud, 1981]), в то время как истерический механизм защиты – вытеснение – работает в режиме наращивания аффекта. При этом обсессивный изолирует из вещи в событие (пустое ведро – никуда не пойду), а истерик вытесняет из события в вещь (дали пощечину – невралгия лицевого нерва [Брил, 1999]). При этом характерно, что событие обсессивно-компульсивного это минус-событие, а вещь истерика это квази-вещь. В этом их родство и противоположность депрессивной антисемиотике, где редуцируются как вещи, так и события [Руднев, 2002].

Пациентка Людвига Бинсвангера, основателя одной из наиболее интересных версий экзистенциальной психиатрии – dasein-анализа – была шизофреничкой, но на первом этапе ее болезни у нее развился своеобразный навязчивый бред, который потом уже перешел в сверхценные идеи и превратился в бред преследования. Так вот, Лола Фосс все время испытывала судьбу следующим образом:

Мало-помалу ее суеверие распространилось на множество ситуаций. Например, если ей случалось увидеть четырех голубей, она истолковывала это как знак, что она может получить письмо, т. к. число четыре ( cuatroпо-испански) содержит буквы c-a-r-t(как в слове carta– письмо). Она любила своего жениха, но боялась, что он не женится на ней, если узнает о состоянии, в котором она находилась. Еще она чувствовала, что ей вообще не следует быть с ним, чтобы ее не захлестнули ее навязчивые идеи. Она объяснила, что это навязчивое стремление «прочесть» что-нибудь во всемтак истощало ее, тем больше, чем больше она была среди людей. Неохотно и со смущенным смехом она сообщила, что кроме всего прочего трости с резиновыми наконечниками (то есть фаллические; но экзистенциальные аналитики не признают психоаналитической символики даже при анализе сновидений) имели для нее особое значение. Она всегда поворачивала назад, когда видела джентльмена с такой тростью, т. к. в ней она «читала» следующее: «трость» по-испански baston; «on» наоборот no; «резина» по-испански goma; первые две буквы в английском go. Вместе это равняется «no go» что означает «Don’t go on! Turn back!» (Не ходи дальше! Поверни назад!). Каждый раз, когда она не подчинялась этому распоряжению, с ней что-нибудь случалось. Когда у нее на душе было неспокойно, и она видела кого-нибудь, подпирающего лицо рукой, она успокаивалась. Почему? «Рука» по-испански mano(второй слог – no); «лицо» по-испански cara, что напоминало ей английское слово «care». Из этого она приходила в «no care» (нет заботы), т. е. нет причин беспокоиться, или, по-испански, no cuidado. Любое слово, начинающееся с «car» в испанском или немецком (cara, carta, Kartoffel) и связанное с чем-то, что означает «нет» (no), означает удачу. Все, что содержит слоги «si» («да» по-испански) или «ja» («да» по-немецки) подразумевает «да» на заданный внутренне вопрос: например, nar-iz(нос) – «is» это «si» наоборот; ore-ja(ухо); si-lla (стул); go-ld означает «go» и т. д. [Бинсвангер, 1999: 234].

Лола не могла прикасаться к определенным вещам – зонтику, полотенцу, щетке, воде, белью [Там же: 235], они были для нее табуированы подобно тому, как это описывает Фрейд, ссылаясь на антропологов своего времени, например, невозможности прикасаться к королю или священнику, так от этого немедленно умрешь [Фрейд, 1998].

Суеверие, – пишет далее Бинсвангер, – это всегда выражение боязни демонической силы рока. «Цивилизованный житель» Запада, который публично стучит по столу, или просто восклицает «постучи по дереву», когда кто-нибудь упоминает его хорошее здоровье или успех в бизнесе, таким образом надеется умолить судьбу оставаться благосклонным к нему.

Такое заклинание судьбы продиктовано страхом бросить вызов судьбе одним лишь словесным подтверждением благосостояния. Следовательно, это действие в то же время представляет собой извинение за это подтверждение. Акт заклинания, или формула «постучи по дереву»», содержит обращение к судьбе с просьбой не счесть это подтверждение высокомерием, чересчур самоуверенной заносчивостью [Übermut]. Человек, который использует формулу «постучи по дереву», чувствует присутствие силы судьбы и в то же время верит, что он может повлиять на нее в свою пользу [Бинсвангер, 1999: 249].

«Нужно иметь ключ к системе знакови уделять ей должное внимание» [Там же: 262], – пишет Бинсвангер далее, как бы цитируя свою пациентку. Судьба Лолы Фосс была печальна. Бинсвангер описывает, как из навязчивых представлений вырастает бред преследования, в котором уже нет бинарной альтернативы между правильным и неправильным выбором. Выбор уже сделан, и это выбор в пользу, как он выражается, «омирения», то есть «капитуляции «я» перед миром [Там же, 264, 268], отдания своего «я» во власть Ужасного (ср. понятие Жуткого (Unheimliche) в одноименной знаменитой работе Фрейда [Фрейд, 1995]). Если на первом этапе, на этапе навязчивости Лола «с помощью сложной системы вербальных предсказаний ловить Ужасное на слове – заклиная его» (заклинание при этом понимается как «выражение подчинения, которое сделало само себя узником и теперь в отчаянии бьется о стены своей тюрьмы» [269], если тогда она подчинялась навязчивым командам «Повернись кругом!», «Не доверяй никому!», «Остерегайся!», когда «будущее было то закрыто, то открыто» [271] (ср. выше мысли В. фон Гебсаттеля об отсутствии будущего у компульсивных личностей), как в ситуации красного или зеленого света светофора, когда счастье и блаженство зависят только от подчинения бессмысленному навязчивому приказу [282], то теперь обсессия перерастает в бред преследования. Бинсвангер рисует тонкую диалектику навязчивого и сверхценного (ср. наши наблюдения над этими понятиями в главе «Бред» книги [Руднев, 2005]), теперь ее преследует постоянное чувство, что «тебя подслушивают и тебе угрожают» [264] (бред отношения)? «неизбежное жутко-скрытое состояние захваченности, суда и осуждения, препятствования и нападения со стороны других» (бред преследования (ср. «Процесс» Кафки). Альтернатива – светофора больше нет, «я» погрузилось полностью в Ужасное, в бред, в состояния полного Ужаса. Здесь магия ее вербального оракула, магия светофора прекращает свое существование.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю