Текст книги "Григорий Распутин"

Автор книги: Вадим Телицын

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

– Возрадуйся, сын мой, – произнес тихим голосом Макарий, – ведь среди многих тысяч Господь выбрал тебя! Ты совершишь великие дела. Оставь жену свою и детей, дом свой и отца, оставь коней своих и иди в свет, странствуй! Ты услышишь голос земли и поймешь ее слова и только потом вернешься к людям и будешь нести им слова нашей святой земли и православной веры!

Затворившись по совету старца в лесной избушке, молодой послушник изнурял свое тело постом и долгими молитвами, рассчитывая таким образом закалить неокрепший дух. Макарий обучал Распутина грамоте, помогая понять Священное писание, и уводил в другой, духовный мир, так как был убежден, что Григорий полностью доверяет своему наставнику. В душевном порыве Распутин рассказал Макарию и о своем видении Богородицы.

– Бог избрал тебя для великих дел, – повторил свои слова Макарий и, осенив Григория крестным знамением, отправил его с паломничеством в Святую землю.

Перед расставанием молодой странник поведал, что виделась ему судьба схимника: что жить Макарию до глубокой старости, что чтить его будут лишь при жизни, а после смерти никто не бросит и горсти земли на его бренные останки.

Макарий лишь смиренно улыбнулся: на все воля Божья. Но Распутин оказался прав: когда старец умер, имя его было забыто.

Побывав еще у двух северных схимников – Ильи Валаамского и Андриана Кыртымского, – Распутин со своим земляком и другом Михаилом Печеркиным отправился в Афон, а оттуда в Иерусалим.

Перед дорогой Григорий обмолвился:

– Тебе, Михаил, не видать больше родной земли.

– Почему? – Удивленный Печеркин поднял брови.

Распутин не нашел что ответить.

Большую часть пути они прошли пешком, немало претерпев тягот. Но страдания, духовные и телесные, окупились сторицей, когда они своими глазами увидели и Гефсиманский сад, и Масличную гору (Елеон), и Гроб Господень, и Вифлеем.

Печеркин остался (!) в Иерусалиме, а Распутин вернулся в Россию и всю ее исходил за десятилетие. Был в Киеве, Троице-Сергиеве, на Соловках, в Валааме, Сарове, Почаеве, в Оптиной пустыни, в Нилове, Святых Горах, то есть во всех местах, сколько-нибудь знаменитых своей святостью. «Много путешествовал и вешал (иными словами, взвешивал, сравнивал. – В. Т.), то есть проверял все жизни, – писал Распутин, – паломничеством мне пришлось переносить нередко всякие беды и напасти, так приходилось, что убийства предпринимались против меня… и не один раз нападали волки, они разбегались, и не один раз нападали хищники, хотели похитить и обобрать, я им сказал, что не мое, а все Божие, вы возьмите у меня – я вам помощник, с радостию отдаю. Им что-то особенно скажет в сердцах ихних, они подумают и скажут: откуда ты и что такое с тобой? Я сей человек, посланный брат вам и преданный Богу. Теперь это сладко описать, а на деле-то пришлось пережить».

Одновременно развивались его мистические дарования. Странствуя по городам и весям, он произносил евангельские проповеди, рассказывал притчи. Мало-помалу он вновь вернулся к пророчествам, к заклинанию бесов, к колдовству; пронеслись слухи, что он «совершал чудеса». Он то излечивал больного, то указывал на вора, то предсказывал пожар или потоп. Престиж его святости возрастал с каждым днем. На улицах, когда он проходил, падали на колени, целовали ему руки, прикасались к краю его тулупа. Ему говорили:

– Христос наш, Спаситель наш, молись за нас, грешных. Бог услышит тебя.

Он отвечал:

– Во имя Отца, и Сына, и Духа Святого благословляю вас, дети мои. Верьте, скоро вернется Христос. Терпите, памятуя о его мучениях. Из любви к нему умерщвляйте плоть вашу.

Важной частью своих духовных взглядов в тот период Григорий Распутин определял стремление жить по совести, как велят Священное писание и жития святых.

«Нужно себя везде и всюду проверять и исследовать; каждый свой поступок соразмерять с совестью; как ни мудри, а совесть не перемудришь». «Совесть с молоточком: и постукивает и подслушивает» – эти мысли Григория Ефимовича записала (несколько позже) его дочь Матрена, подытожив цитирование еще одним высказыванием отца: «Совесть – волна, но какие бы ни были на море волны, они утихнут, а совесть только от доброго дела погаснет».

Проповеди его, конечно же подверженные определенной литературной обработке, поражают стройностью и глубиной изложения: «Чтобы достигнуть спасения, нужно только унижение и любовь – в том и радость заключается. Всегда нужно себя в одежде унижать и считать себя низким, но не на словах, а духом действительно. Бриллиант – тоже Божие создание и золото – украшение Царицы Небесной – бисер чтимый, но только нужно суметь его сохранить. Мы одеваемся в жемчуг – делаемся выше городов, подымаем дух, и рождается порок гордости и непокорности ко всему… Не нужно добиваться почета и учения, а следить и искать Господа, и все ученые послушают глагол твоих или изречения твоего».

Ему завидовали… Распутин рассказывал, как много ему приходилось бывать у архиереев, которые хотели его испытать в вере и посрамить простого малограмотного крестьянина: «Придешь с сокрушенной душой и смиренным сердцем – их учение остается ничтожным, и слушают простые слова твои, потому что ты придешь не с простым духом, а от милости Божией. Ты одно изречешь слово, а они нарисуют тебе целую картину. Они хотя и хотят испытать и ищут что-нибудь, но ты как не с простыми словами, то есть в страхе, – вот тут-то у них замирают уста и они противоречить не могут».

Однако из своих странствий Григорий Распутин вынес отрицательное впечатление о некоторых сторонах служения Богу, например о монастырской жизни, найдя в ней много лицемерия, смутило его, в частности, сожительство монахов с женщинами.

Вернувшись в затерявшуюся в Пермских лесах избушку, он поделился своими мыслями и сомнениями со старцем Макарием, и тот якобы сказал: «Не удалось спасти душу в монастыре – спасай в миру!»

Но границы сельского мира были уже тесны для Григория. Начинается его вхождение в иные круги и путь к всероссийской известности. Бог явно отличал его своей благодатью.

Знойным летом Григорий пошел из Покровского в Киев, чьи старые монастыри и знаменитые пещеры хранят мощи святых, почитаемых столетиями. От затерянного в сибирских лесах родного села до древнерусской столицы свыше 3 тысяч верст. Основной путь Григорий шел пешком. Вставая рано на рассвете, выходил натощак. Шел от села к селу, от монастыря к монастырю, питался тем, что подавали крестьяне (за предсказанный дождь или за пророческие слова о рождении долгожданного сына) или что в пути зарабатывал поденной работой. Ночевал, где придется, куда положат: в избе и в сарае, а бывало и в чистом поле на кочке: «Березонька под боком и зорьку не проспишь».

Киев встретил Распутина не очень приветливо: шел мелкий дождь, все вокруг казалось серым, тусклым и тоскливым. Но стоило Григорию переступить порог Печерского монастыря, как в стороне остались и тяготы, и душевное беспокойство, все «пало ниц» пред неземной красотой и нерушимой вечностью.

На обратном пути Распутин остановился в Казани. Остановка была случайной, но именно она явилась еще одной переломной вехой в жизни Григория. Здесь он не только проявил свой пророческий дар, но и смог исцелить больных, от лечения которых отказывались дипломированные врачи.

Сохранились воспоминания нескольких свидетелей об излечении Распутиным казанской дворянки Ольги Лахтиной, сорокапятилетней знатной дамы. В течение пяти лет она была прикована к постели вследствие тяжелого приступа неврастении – расстройства нервов, приведшего к нервному истощению. Доктора ничем не могли ей помочь, хотя она дважды ездила за границу – в Германию и Швейцарию – «на воды». Несколько сеансов врачевания и чтения молитв, данных Григорием Распутиным, поставили больную на ноги. Лахтина отмечала, что ее привлекали в Распутине его благочестие и «строго православное толкование Евангелия». «Жить будешь, – сказал на прощание Григорий, – будешь. Но душа твоя слаба, бес тебя замучает».

Лахтина доживет до глубокой старости, станет одной из самых фанатичных поклонниц Распутина и окончит дни свои в психиатрической больнице.

И еще одно казанское свидетельство: группа студентов Казанской духовной академии посетила в Седмиозерском ските старца Гавриила (Зырянова), который, по обычаю, приглашал чайку попить в четыре часа утра. Там же присутствовали и молодой тогда владыко Тихон и Григорий Распутин.

«В то время он считался «all right» [7]7
  В порядке (англ.).


[Закрыть]и был в почете, посещал старца и, очевидно, был на большом счету у него, – вспоминал один из участников утренних бдений. – Старец Гавриил позже рассказывал владыке Тихону, что когда Распутин говорил ему, что он собирается в Санкт-Петербург, то старец про себя подумал: «…пропадешь ты в Петербурге, испортишься ты в Петербурге», на что Распутин, словно прочитав его мысли, вслух сказал: «А Бог? А Бог?»

Уберег ли его Бог – это вопрос… Но старцу Гавриилу Григорий Ефимович советовал остерегаться приглашать в гости одного молодого монаха – отца Филиппа. Как оказалось впоследствии, молодой человек страдал манией преследования и в один прекрасный день бросился на гостей старца с ножом…

Лето в петербургских пригородах в том 1904 году выдалось, как никогда, жаркое, на крестьянских огородах и делянках мещан-дачников начисто выгорели огурцы и появились неведомые дотоле, черные, со сморщенными телами, покрытыми редкими волосами, тарантулы.

Несмотря на жару, огородную сушь, воздух оставался сырым и тяжело давил на людей, вызывая кашель. На юге, где-нибудь в Крыму, жара переносилась достаточно легко. В Петербурге – совсем по-другому. Казалось, воздух кипел, бурлил, ошпаривал кожу, как крутой кипяток, перетягивая чем-то тугим горло, не давая свободно дышать.

В один из таких жарких дней в петербургских пригородах появился незнакомец. Он был одет в старые, кое-где уже подранные и неумело заштопанные штаны, в выгоревшую ситцевую рубаху с косым воротником, через плечо у него была перекинута жидкая котомка, в противовес сидору, больно бившему путника по костлявой спине (в сидоре таился его «верный пес» – потертый «кирпич» Евангелия), спереди пристроились связанные за ушки поношенные, со стоптанными каблуками и многочисленными заплатами на союзках сапоги.

Шел этот незнакомец босиком. Чтобы не сбивать ноги, он старался ступать только по раскаленным на солнце шпалам.

Путник зорко оглядывал обочины, поворачивал голову назад, опасаясь, что его может настигнуть поезд, часто останавливался, чтобы отдохнуть и послушать пение птиц, иногда ставил босую ногу на рельсы, замирал на несколько мгновений – слушал дорогу, пытаясь понять, идет по ней скорый или нет. Если чувствовал, что поезд близок, сходил на обочину, на глинистую, пахнущую мазутом тропку, пропускал шумящий состав и вновь забирался на железнодорожный путь.

Вдруг, как из-под земли, на пути странника вырос железнодорожный обходчик – здоровенный ражий детина, в скрипучих сапогах, за голенищами которых были заткнуты два сигнальных флажка – желтый и красный, с серебряной боцманской дудкой за поясом, с противной ухмылкой на пухлых и лоснящихся, будто он вдоволь поел сала, губах.

– Ты знаешь, что по железнодорожным путям ходить запрещено, а? – строго спросил обходчик у босоногого путника.

– Нет, – без особой робости ответил тот, пожав плечами.

– Напрасно, напрасно… Чтоб впредь знал это, возьму-ка я да и отправлю тебя лет этак на десять на Сахалин, тележку с рудой катать, уголек рубить да песни каторжные горланить местным бабам на радость…

– За что? – Удивлению незнакомца не было предела.

– Было бы за что, вообще пристрелил бы, прямо тут же на рельсах, а так – Сахалин – и вся недолга!

– За что? – снова повторил свой вопрос босоногий путник.

Но обходчик его не слышал, а упрямо гнул свое:

– Десять лет отбарабанишь – по путям ходить больше не будешь. Понял? Так-то! А ты вообще кто такой?

– Божий человек.

– Это я вижу – Божий… Дурак, значит, раз сам за себя не отвечаешь. Блаженный… Не хочешь отвечать или не можешь? Что, язык проглотил? Чего молчишь? Отвечать, когда спрашиваю!

Путник молчал. Не драться же ему с ражим обходчиком. Во-первых, тот гораздо здоровее, а во-вторых – железнодорожник при исполнении. Раз при исполнении – значит, власть. А против власти идти – это все равно что плевать против ветра, сам себе навредишь.

Путник приподнял одно плечо, сморщил свое темное, до костей продубленное солнцем лицо.

– Все понятно, – заключил обходчик, – дурак, он и есть дурак. Что с него взять…

Не обременяя себя дальнейшим разговором с путником, он, с интересом поглядывая на незнакомца, неожиданно с размаху – обидно и больно – припечатал его сзади своим мощным сапогом.

Путник охнул, присел и загромыхал под откос, поднимая пыль всей своей костлявой фигурой, теряя заношенные сапоги вместе с тощим сидором.

– И моли Бога, что я тебя на Сахалин не отправил! – повел волосатым пальцем железнодорожный страж.

Путник поднялся, стер с разбитой о камни скулы кровь, сплюнул себе под босые ноги и произнес без особой обиды в голосе:

– Эх ты… Не знаешь еще, что жить тебе осталось десять дней.

– Пошел вон! – еще раз громыхнул басом обходчик. – Тоже мне: пророк нашелся.

…Ровно через десять дней обходчика, неосторожно сунувшегося в утреннем тумане на железнодорожные пути, чтобы понять, идет поезд или нет, сшиб и проволок почти три версты по полотну курьерский состав, идущий из Москвы. Изуродовал он обходчика до неузнаваемости – у того оказались отрезанными обе руки и нога, тело превращено в месиво, череп раскроен до мозга, лица не стало – оно было стесано до костей.

А путник – Григорий Распутин – двинулся дальше. Путь его лежал в столицу.

Вышагивая по почерневшим от времени шпалам, Распутин вспоминал о своих новых знакомых, оказавших ему радушный прием.

Казанские церковные власти, включая отца Антония (Гурийского), ректора духовной академии в Казани, и игумена Хрисанфа (Щетковского), отнеслись к Григорию как к благочестивому и одаренному мирянину. По их рекомендации Григорий, прибывший в Санкт-Петербург в конце 1903 года, был тепло принят епископом Сергием (Страгородским), ректором Санкт-Петербургской духовной академии, много позднее (в 1942 году) ставшим Патриархом Московским и Всея Руси.

Но слухи о Распутине предшествовали его появлению в Петербурге. «Есть еще Божьи люди на свете, – говорил архимандрит Феофан (Быстров), инспектор (а затем – ректор) столичной духовной академии в частной беседе со своим студентом Сергеем Труфановым (в будущем – отец Илиодор). – Такого мужа великого Бог воздвигает для России из далекой Сибири. Недавно оттуда был один почтенный архимандрит и говорил, что есть в Тобольской губернии, в селе Покровском, три благочестивых «брата»: Илья, Николай и Григорий. Сидели как-то эти три брата в одной избе, горько печалились о том, что Господь не посылает людям благословенного дождя на землю… Григорий встал… помолился и твердо произнес: «Три месяца, до самого Покрова, не будет дождя!» Так и случилось. Дождя не было, и люди плакали от неурожая… Вот вам и Илья-пророк, заключивший небо на три года».

Отцу Феофану в кругах духовенства и светских салонах верили. Сам человек глубоко религиозного настроения, широко известный своей аскетической жизнью и строгостью к себе и окружающим его людям, архимандрит Феофан принадлежал к тому разряду русского монашества, около которого складывается обширный круг людей, искавших в духовных беседах с ним разрешения многих вопросов их внутренней жизни.

О чем беседовал Григорий Распутин с отцом Сергием и отцом Феофаном при первой встрече – доподлинно неизвестно. Сохранились свидетельства о том, «как старец сидел между пятью епископами, все образованные и культурные люди. Они задавали ему вопросы по Библии и хотели знать его интерпретацию глубоких мистических тем. Слова этого совершенно неграмотного человека интересовали их…». А затем «старец» Григорий поведал своим собеседникам, что один из них страдает от грыжи, у второго в скором времени умрет мать, причем по его же, сыновней, оплошности, у третьего родится сын – естественно, внебрачный.

В первый приезд Григорий пробыл в Санкт-Петербурге только пять месяцев, затем вернулся домой, в родное Покровское – скучал очень по жене и детям. Почти через год последовала новая встреча со столицей: новые люди, новые знакомства, новые проповеди и пророчества… Не старцы и странники искали себе «паству». Пожалуй, было наоборот: ищущие тянулись к ним и находили их…

Князь Н. Д. Живанов, товарищ обер-прокурора Священного Синода, оставил воспоминания об одной духовной проповеди, свидетелем которой он сам был. Распутин говорил, что в начале своих духовных поисков он обратился за наставлениями к житиям святых, но повествование не часто начиналось с момента, когда эти мужи и жены уже достигли святости.

Переведя дыхание, говорящий продолжал: «Я себе подумал – здесь, верно, поры, когда уже они поделались святыми… Ты мне покажи не то, какую жизнь проводили подвижники, сделавшись святыми, а то, как они достигли святости… Тогда и меня чему-нибудь научишь. Ведь между ними были великие грешники, разбойники и злодеи, а просто, глянь, опередили собою и праведников… Как же они определили, как действовали, с какого места поворотили к Богу, как достигли разрушения и, купаясь в греховной грязи, жестокие, озлобленные, вдруг вспомнили о Боге да пошли к Нему?! Вот что ты мне покажи…»

Эти откровения повторялись повсюду и трактовались с суеверным ужасом. А о пророчествах и удивительных явлениях, связанных с его именем, ходили слухи. «Расскажу случай с одной моей знакомой, – вспоминала одна из последовательниц Распутина, – который объяснит, как он смотрел на жизнь, а также его некоторую прозорливость или чуткость – пусть каждый назовет как хочет. Одна молоденькая дама однажды при мне заехала к Григорию Ефимовичу на свидание со своим другом. Григорий Ефимович, посмотрев на нее пристально, стал рассказывать, как на одной станции монах угощал его чаем, спрятав бутылку вина под столом, и, называя его «святым», задавал вопросы.

«Я «святой», – закричал Григорий Ефимович, хлопнув кулаком по столу, – и ты просишь меня тебе помочь, а зачем же ты прячешь бутылку вина под столом?»

Дама побледнела и растерянно стала прощаться. Помню, как-то в церкви подошел к нему почтовый чиновник и попросил помолиться о больном. «Ты меня не проси, – ответил Григорий, – а молись святой Ксении». Чиновник в испуге и удивлении вскрикнул: «Как вы могли знать, что жену мою зовут Ксенией?»

Подобных случаев я могла бы рассказать сотни, но их, пожалуй, так или иначе можно объяснить, но гораздо удивительнее то, что все, что он говорил о будущем, сбывалось…»

В своем дневнике одна из поклонниц Распутина – Елена Францевна Джанумова – записала другой удивительный случай. Она пригласила к себе Распутина и своих старых друзей. Среди последних находился человек, который когда-то был ее женихом. Об этом никто не знал… Он был давно женат и счастлив. Я тоже была замужем. После обеда Распутин вдруг сказал мне: «А ведь вы друг друга когда-то очень любили, но ничего не вышло из вашей любви. Оно и лучше, вы не подходящие, а эта жена ему больше пара». Я была поражена его изумительной проницательностью. Не было никаких признаков, по которым он мог узнать о том, что так давно было, и о чем мы сами совсем забыли».

Буквально полгода спустя после посещения Санкт-Петербурга за Григорием Ефимовичем прочно закрепились определения «Божьего человека» и «старца», «отца» и «святого странника». Одно то, что в характеристиках Распутина соединились эти «эпитеты», говорило о многом.

Божий человек… Наряду с так называемыми официальными старцами, несущими возложенное на них послушание в монастырях, в России встречается еще один тип «святых» людей, неизвестный Западной Европе. Это так называемые Божьи люди…

В противоположность старцам, Божьи люди редко остаются в монастырях, а преимущественно странствуют, переходя с места на место, вещая волю Божью окружающим их людям и призывая к покаянию. Старцы всегда монахи, тогда как между Божьими людьми встречаются и миряне; но как те, так и другие ведут строгую аскетическую жизнь и пользуются равным нравственным авторитетом.

Старец – это берущий вашу душу, ваше страдание в свою душу и в свое страдание. Избрав старца, «вы от своей воли отрешаетесь и отдаете ему в полное послушание, с полным самоотречением…». А Божий человек сократит свой путь к Господу, облегчит общение с ним…

Напомним, что в характеристике Распутина соединились оба эти эпитета.

Почти сразу после приезда в столицу Распутин познакомился с известным всему Петербургу прорицателем и проповедником, личностью сильной и неординарной – отцом Иоанном Кронштадтским. По одной версии, отец Иоанн заметил Распутина в толпе в соборе, призвал к себе, благословил и сам попросил благословения, так сказать, определил себе преемника. По другой – а с Григорием Распутиным мы всегда имеем две версии – отец Иоанн, спросив его фамилию, изрек:

– Смотри, по фамилии твоей и будет тебе.

Распутин всю жизнь почитал отца Иоанна, и потому версия с благословением кажется более вероятной.

Удивительная история: один «святой» перстом своим указал на другого, своего духовного преемника.

К этой истории мы еще вернемся.