Текст книги "Корректировка1.1 (СИ)"

Автор книги: Вадим Леднев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Я с трудом скрыл радость и солидно кивнул головой.

– Согласен. А это... Яша... можно мы у вас тут посидим?

Халдейский вождь глянул на вывеску, предупреждающую об отсутствии мест, потом с сомнением на нас. И снисходительно хмыкнув, сказал:

– Тогда сто сорок.

Генка опять начал выпучивать глаза, но я остановил друга.

– Ладно, согласен. Пошли.

Мы следовали за Яшей через вестибюль, а Генка возмущенно шипел мне в ухо:

– Хрена ли ты согласился? Этот козел за три сотни их загонит, я тебе отвечаю! И чо в этом шалмане переплачивать, давай лучше пойдем в гастроном и в два раза дешевле все купим...

Я молча усмехался, не объяснять же другу, что проданный набор китайских шестеренок я взял за тысячу, что по здешнему курсу будет рублей пять.

Насколько я помню, ресторан "Золотая долина" считался самым шикарным кабаком в Обнорске. Был он небольшим, и попасть сюда особенно в выходные, постороннему человеку удавалось не часто – вечно "закрыт на спецобслуживание" да "мест нет". Вот и сейчас на всех столиках таблички "стол заказан", а народу от силы треть зала.

Яша указал нам на столик в самом дальнем углу и величественно удалился. На столике покрытом кремовой скатертью, стояли солонка с крупной солью, да стакан с салфетками, нарезанными так экономно, словно предназначались для лилипутов.

Я огляделся. Ничего так, миленько. Уютненько. Напротив нас была зеркальная стена, визуально расширяющая небольшой зал ресторана. Остальные стены были облицованы темным деревом, с блестками золотистой смолы. С красочными панно в центральной части, на которых доморощенные умельцы как могли, изобразили копии всесоюзно известных художественных произведений. На одной стене была намазана картина "Утро в сосновом лесу" где резвящиеся медведи напоминали бесхвостых котов-переростков. С другой придурковато таращились Васнецовские богатыри, а похожий на прапорщика Илья Муромец держал ладонь почему-то не над глазами, а у виска, словно отдавал честь посетителям ресторана. Псевдо Васнецовская Аленушка с третьей стены навела меня на мысль, что неведомому живописцу позировал трансгендер опередивший свое время. С потолка свисали массивные деревянные люстры, стилизованные под коряги с лампочками в виде свечей. Впечатление посконной старины усиливали стрельчатые узкие окошки с наличниками. По вечерам здесь выступал, аутентичный обстановке, вокально-инструментальный ансамбль "Русь".

Приблизилась официантка. Молоденькая, хорошенькая, еще не успевшая нацепить маску стервозности. Подала меню в фирменной обложке и молча удалилась. У нее было много дел, а будет еще больше – вечер только начинался. Я проводил взглядом ее ладную фигурку, скользящую между столиков, и почувствовал приятное возбуждение. В голову закралась шальная мыслишка: а не подснять ли кого-нибудь на вечерок? Впрочем, – урезонил я себя, – сердечными делами займемся позже, а сперва как следует выпьем и закусим. Душа просит праздника, я так долго его ждал!

Я открыл меню.

"Обнорский городской трест ресторанов"

Ишь ты, сколько в том Обнорске ресторанов, а поди ж ты – трест!

"Меню порционных блюд на 6 июня 1972 г."

Прейскурант не поражал особым изобилием, зато удивил ценами: из блюд почти ничего не стоило дороже двух рублей, лишь "севрюга по-московски" да икра из той же севрюги гордо стояли особняком с ценами в три шестьдесят и три тридцать.

Генка по-босяцки желал портвейна, но я вразумил друга: сегодня наш выбор – коньяк. По крайней мере для начала. А к коньяку... ух и развернусь же я сейчас! Шаркну, наконец, по душе!

Вернулась официантка, вынула из передника блокнотик и приготовила карандаш. Безошибочно угадав, кто здесь заказывает музыку, вопросительно уперлась в меня своими карими вишнями.

– Тэ-экс... – ответил я взглядом на взгляд, – коньячку нам...

– Коньяк отпускается только бутылкой.

– А нам меньше и не надо! Какой у вас самый дорогой?

Самым дорогим оказался Реми Мартин за двадцать рублей.

Нет уж, Реми этого я напился в девяностые, когда был миллионером. Мне чего-нибудь аутентичного, советского. Вот "Апшерон" пять звездочек за одиннадцать тридцать подойдет!

По мере того как я делал заказ выщипанные бровки официантки ползли вверх ибо это выглядело как простое перечисление пунктов меню.

– Издеваетесь? – наконец не выдержала она, – столько и взвод солдат не съест!

– Девушка, а как вас зовут? – внезапно переменил я тему.

– А какое это имеет отношение?.. Ну, Светлана.

– Светлана! – с восхищением покатал я на языке это светлое имя. – Знаете что, Светочка, на вашем месте я бы снял этот кружевной передничек, купил билет в Москву на первый же рейс и мчался бы на Мосфильм сниматься в главной роли, потому что вы девушка редкой красоты!

Моя грубая лесть произвела впечатление. Все-таки в нашей провинции люди простые им, что не наплети – слушают, развесив уши. Эти самые ушки у девушки слегка покраснели, она разулыбалась, взгляд потеплел.

– Скажете тоже...

– Может Светик, вы нам сами что-нибудь подберете, на свой вкус, а? В выборе не стесняйтесь, потому что деньги жгут мне ляжку.

Она не стала спорить, очевидно усекла, что пахнет хорошими чаевыми.

Не подумайте, на самом деле я не гурман и не делаю из еды культа. Мне обычно все равно что жрать, главное чтобы обстановка была душевная. А она была такой. В зале играла тихая музыка, царила приятная прохлада и легкий полумрак, рядом сидел старый друг, и нам было что вспомнить.

Посетителей потихоньку прибавлялось. Швейцар то и дело распахивал дверь перед дядями с волосами и без волос, под ручку с празднично украшенными тетями. Самых солидных встречал Яша, выскальзывая из-за своего администраторского столика и провожая до места.

Генка от приятных предвкушений был возбужденно-говорлив и беспрерывно что-то рассказывал про наших бывших одноклассников. Я доброжелательно пропускал его болтовню мимо ушей, потому что давно забыл их, случайных спутников моего детства. И тут что-то пробилось сквозь расслабленную негу.

– Повесился? Кто повесился? Какая сорока?

– Да не сорока, а Сорока! Витька Сорокин.

– Ах, Сорокин...

Вспомнил я этого Витьку, лопоухого и круглолицего пацаненка который зачем-то все время хотел стать мои другом, но я не ценил его порывов и обидевшийся Витька начинал устраивать мне всякие пакости. Кончалось это дракой и периодом взаимного равнодушия, после чего все начиналось сначала.

– Год назад, – рассказывал Генка, – причем, отслужил срочную, вернулся, что-то там со своей девкой не поделил, пошел в туалет и вздернулся на бачке!

– Придурок, – резюмировал я.

– Придурок, – согласился Генка.

И тут Света принесла Апшерон с холодными закусками. Мы тут же разлили.

– За встречу!

Немедленно выпили и набили рты салатами.

– Слушай, – вдруг вспомнил я, – а про Настю Князеву знаешь что-нибудь?

– Про невесту-то твою? – лукаво усмехнулся Генка, – Да как у всех: после школы сразу замуж выскочила, родила. Недавно видел ее, опять беременная.

– А муж кто?

– Да обычный работяга. Шоферит вроде.

Я помолчал, что тут скажешь. Дразнили нас женихом и невестой. Таскал я ее портфель и провожал до подъезда. В кино иногда ходили. Все что у нас было, пара неумелых поцелуев на танцплощадке. Их и поцелуями-то назвать сложно – ткнулись торопливо губами, но вот поди ж ты, губы эти холодные и твердые я запомнил на всю жизнь.

– А Дрозда помнишь? – услышал я голос Генки и понял что отвлекся.

Колька Дроздов, второгодник которого перевели к нам в шестом классе, ко мне отличнику испытывал классовую неприязнь и не упускал случая нагадить, причем не сам, а через своих шестерок. Дошло до того, что я стал таскать в портфеле отцовский охотничий нож и как-то раз, когда эта компания очередной раз попыталась зажать меня в углу, достал и немного им помахал. К счастью, обошлось без крови, но вся эта гоп-компания сразу потеряла ко мне интерес. А Кольку потом посадили за кражу.

– Иду как-то вечерком поддатый, – рассказывал Генка, дожевывая салат, – тут какой-то хмырь навстречу чешет, весь синий от партаков, дай говорит, прикурить. Я смотрю, а это Дрозд откинулся. Гляжу на него, шибз шибзом. Идолище поганое. И эту гниду мы боялись? Дать тебе, защеканцу прикурить? – Генка зло хехекнул, и изобразил. – Ну, на, лови! Все кулаки об клыки его железные разбил.

Подоспела официантка с солеными груздями, заливным из осетрины и мясным ассорти. Склонилась над столиком.

– Светочка, а вы замужем? – поинтересовался я, заглядывая в декольте.

– А почему вам это интересно?

– При вашей ангельской внешности разве найдется мужчина, которому это будет неинтересно, особенно если он умен и чертовски привлекателен?

Она снисходительно улыбнулась.

– Особенно, если он чертовски скромен! – и добавила ехидным тоном, – Не светит вам от Светы, молодой человек, я замужем.

– Очень жаль! – вполне искренне сказал я. – Светочка, вы только что разбили мне сердце!

Светлана хмыкнула и убежала, а мы выпили и набили рты груздями и заливным.

Ресторан наполнился под завязку. Сдвинув столики веселилось несколько больших компаний. Над ними в несколько слоев плавали облака табачного дыма. Здравницы сливались в протяжный гул и безостановочно звенели бокалы. Распутная жизнь советских людей бурлила ключом.

Явились музыканты и начали пробовать свои инструменты.

К тому моменту, как Света принесла горячее, мы уже прикончили полкило. Я было хотел добавки, но Генка взвыл, что душа его больше не принимает этот клоповник и потребовал вина. Я внял просьбам друга, и заказал семьсот пятьдесят "крымского" портвейна. Мы ведь в те годы действительно крепким не баловались, все больше на сладенькое налегали – портвешки, плодово-выгодные и прочую вермуть. Правда на последних курсах универа я облагородился и стал употреблять всякие рислинги да каберне, в народе небрежно называемые "сухарем" и "кисляком".

В беседе с Генкой, я понял, что рассказывать мне особо нечего. Ну, учусь, езжу в стройотряды, влюбляюсь в сокурсниц, претендую на красный дипломом. Все это было мелким и ничтожным по сравнению с Генкиными рассказами о флотской жизни. Служил мой приятель в "рулях", так называлась штурманская боевая часть или БЧ-1, по специальности штурманский электрик. Оказывается, все боевые части имели смешные, непонятные сухопутному уху названия: "маслы" – электро-механическая; "рогатые" – ракетно-артиллеристская; "румыны" – минно-торпедная и так далее.

"Раз решили мы бухнуть от скуки, – рассказывал он, – дело зимой было, а зима там жуткое дело, сплошная ночь – к обеду солнце выползет на полшишки и опять за горизонт. Скинулись, ну и пошли два наших моремана в самоволку. У штурманОв, в отличие от других БЧ, есть такая привилегия: скажешь вахтенному на трапе, мол, на флагман надо за картами, или за метеопрогнозом, или еще какой хренью и тебя без разговоров пропускают на берег, а дальше через гору и в город. Правда в Североморске с этим делом строго, не дай бог на глаза патрулю попадешь, проблем не оберешься. Короче, страшно, но жажда сильнее страха. Дошли они до магазина, уговорили какого-то сердобольного мужика взять вина, (матросам там спиртное ни хера не отпускают) он и купил им семь огнетушителей. Они их в сумку и скачками до корабля, и уже на горе сообразили: а заносить-то как бухло? На трапе стопудово сумку обшмонают и вместо праздника на губу угодишь. Спрятали они бутылки в снег и на корабль, совет держать. Недолго думая, взяли мы два рулона карт. Один большой, другой маленький. Внутрь большого вставили пятилитровую банку, а внутри маленького просто оставили пустоту. Сошли вдвоем с корабля, нашли бутылки и слили винище в банку, а последнюю бутылку сунули в маленький рулон. Так и пошли – впереди я с большим рулоном, сзади Мелкий с маленьким. А винище-то в снегу охладилось чуть ли не до минусовой температуры, а я, когда собирался варежки забыл, а у банки крышки не было. Иду, банку за донышко поддерживаю, чтоб не выпала, а вино, сука, плещется и на руки проливается. Пока до корабля дошли, пальцы окоченели до полной бесчувственности. Надо по трапу подниматься, а он скользкий и обе руки заняты за леера не придержаться. Сейчас, думаю, или выроню или наебнусь и что-то будет. Но дошел как-то. Зато вахтенный офицер в нашу сторону даже не глянул".

Таких историй у Генки имелся непочатый край. Из них складывался образ величайшего распиздяя всех времен и народов.

Жемчужиной коллекции, была легенда о том, как он ездил в город Баку поступать в военно-морское училище.

"В Союзе штурманские факультеты есть только в двух училищах, – рассказывал Генка, – Ленинградском имени Фрунзе и Каспийском имени Кирова. Ленинградское наш старлей заканчивал и от него мы знали, что порядки там строгие – уставщина и муштра. Терпеть это еще пять лет мне совсем не улыбалось, и я выбрал Бакинское училище. У нас стажировались два его выпускника – полные раздолбаи, толстые и веселые – юг есть юг".

Наступило лето и ему оформили документы на поступление.

До Баку он добрался без приключений. Описывал Генка столицу солнечной республики в самых восторженных тонах. Такой свободы не было даже на гражданке. "А воздух, какой там воздух! А море!" Днем абитуриенты готовились к экзаменам, а вечерами и по выходным шлялись по городу, сидели в кафешках, ходили в кино и на пляж, бухали дешевое вино, знакомились с девушками (русских там много). Местные черныши офицеров недолюбливали, зато к младшему составу относились вполне дружелюбно. Экзамены Генка сдавал без проблем, но перед последним, по физике, ухитрился заболеть дизентерией. "Жарко там очень, пить все время хочется. Вот и попил водички из-под крана". Слег в госпиталь на две недели, а экзамены тем временем закончились. Настало время возвращаться на север. Скворцову оформили проездные документы, и он решил съездить в город, напоследок кутнуть. Кутнуть кутнул, но при этом подтвердил свою славу раздолбая и умудрился где-то потерять военный билет, в котором, к тому же лежало командировочное предписание и билет на поезд. "Парадка-то ушитая и карманы мы зашивали, чтоб не топорщились, а военник за ремень засовывали. Вот он где-то и выпал, а я по пьяни не заметил". Таким образом, всех документов у Генки остался один комсомольский билет, который он не брал с собой. С этим багажом он и поплелся в отдел кадров училища, где его послали подальше, заявив, что не знают кто он такой и знать не хотят. На следующий день старший матрос Скворцов явился в Бакинскую комендатуру и пожаловался на жизнь. Помощник коменданта позвонил в приемную начальника училища, тот устроил разнос своим подчиненным и Генке выписали дубликат командировочного предписания. Толку с этого предписания было ноль, потому что, во-первых, билет теперь надо было покупать за свои деньги (которых не было), а во-вторых – не было в продаже самих билетов. Юг, разгар лета, какие билеты, вы, о чем? Генка попытался сесть в поезд зайцем, но его каждый раз вытуривали бдительные проводники. И тут ему повезло – прямо на перроне он встретил того самого сердобольного майора помощника коменданта. В поезде Баку-Ленинград должна была ехать группа детей поступать в Нахимовское училище, майор пришел их проводить и заодно пристроил Генку на место одного заболевшего парнишки.

Однако доехал Скворцов только до Минеральных вод, где ночью сошел с поезда. Нет, нет, не из дезертирских побуждений. Просто он очень долго был, на севере, оставался еще год с лишним и поэтому парень решил сперва заехать домой в Обнорск, немного отдохнуть. Неделька другая ведь ничего не решает, правда? Успеет еще наслужится.

Ситуация в Минводах была схожей с Бакинской – ни денег, ни билетов – но осложнялась отсутствием доброго майора. Тогда Генка набрался наглости и атаковал проводников поезда Минводы-Обнорск. Здесь были не тертые Бакинские чурки, а русские девчонки-студентки. Размахивая у них перед носом своим предписанием, он потребовал немедленно везти его к месту службы. Девчонки дрогнули и отправились к начальнику поезда. Начальник – молодая тетка, прониклась сочувствием к парнишке и согласилась дать место... но, при условии полной оплаты проезда. Трудно сказать, на что он рассчитывал, когда стоял возле ее купе. Скорей всего полагался на авось. И тут ему повезло во второй раз. К нему приблизился, слегка пахнущий вином, молодой человек приятной наружности, очевидно привлеченный морской формой и поинтересовался, чего он тут грустит? Быстро выяснилось, что приятный молодой человек является выпускником того самого Каспийского училища, которое он только что закончил и, получив воинское звание лейтенанта, едет в отпуск на родину. Узнав в чем состоят Генкины затруднения, новоиспеченный лейтенант ни секунды не колеблясь, достал из портмоне два таких же новеньких червонца и вручил их старшему матросу, после чего удалился в направлении вагона-ресторана.

Так Генка доехал до Обнорска.

Родственникам он наплел, что приехал в законный отпуск, те и уши развесили. Но не успел он как следует насладиться гражданской жизнью, как вдруг на имя отца пришла телеграмма за подписью главного военного прокурора города Североморска, мол, в случае появления вашего сына просим немедленно сообщить и все такое прочее. Что тут началось! Сообщать конечно никто никуда не стал, но Генку быстро собрали в путь. Возник вопрос: как отправлять? Поездом далеко и долго, а чтоб купить билет на самолет, с семидесятого года нужен паспорт или военный билет. А у Генки ни того ни другого. Ничего, любой вопрос можно решить. Подключив тяжелую артиллерию в виде тети Лены, директора треста комиссионных магазинов, купили авиабилет по комсомольскому билету. Но, надо же еще как-то сесть на самолет, а для этого тоже нужен паспорт. Сообразительные родственники вручили Генке обложку от серпастого-молоткастого и держа эту обложку перед собой как икону, он бодро прошагал мимо контролеров в аэропорту. Риск конечно был, но те даже не взглянули, военный же.

И что, конец истории?

Конечно же нет! Потому что билет ему купили не до Мурманска, а до Архангельска. В Мурманск из Обнорска нет прямого авиарейса, а в Архангельск – есть. Вот родственники и подумали: от Мурманска до Архангельска рукой подать – доберется как-нибудь. Доберусь, чего там, согласился Генка.

Вот только и Генка, и родственники не очень хорошо знали географию, из которой известно, что разделяет эти два близких города, Белое море, которое так просто не перепрыгнешь. Вернее, как разъяснили Генке в аэропорту Архангельска, без документов вообще никак не перепрыгнешь, потому что пограничный контроль.

Раз пересечь нельзя, попробуем объехать, решил наш путешественник и отправился на вокзал, где его ждал очередной сюрприз.

– Нет такого рейса, – обломала тетка в кассе в ответ на просьбу продать билетик до Мурманска и на вопрос: что же делать? -равнодушно отвернулась.

Тогда Генка решил повторить Бакинский трюк и обратился в комендатуру, ну и тут к своему удивлению столкнулся с полнейшим равнодушием.

– Я чо, пойду искать твои документы? – удивился дежурный и помахал рукой, вали, мол, не отсвечивай.

Вот это уже, без преувеличений, полная жопа, – размышлял Генка, прогуливаясь по набережной Северной Двины. Несколько дней он болтался по городу ночуя на вокзале и в речпорту, пока наконец в его стриженую голову не пришла светлая мысль.

Дело в том, что на его корабле, который считался флагманским, находился штаб оперативного дежурного по эскадре и личный состав БЧ-1 традиционно использовали в качестве помощников дежурного. Генка и сам много раз был помощником. Вахта не пыльная, сидеть ночью на Ходовом посту и принимать телефонограммы пока дежурный офицер дрых на диванчике, да иногда бегать с поручениями на соседние корабли. Уж всяко лучше, чем заступать в караул на гауптвахте или чистить гнилую картошку. Так вот, Генка решил позвонить этому самому дежурному и пожаловаться на жизнь, мол, всеми силами стремлюсь на родной корабль, но непреодолимые стены вырастают на пути.

Сказано-сделано и бравый моряк отправился искать городской Главпочтамт, где наверняка имелся межгород. Он ходил и спрашивал прохожих, а те посылали его в разные стороны, пока в троллейбусе не встретил симпатичную девушку, которая в ответ, задала встречный вопрос: "А зачем он вам?"

Генка поведал ей свою историю, и девушка сказала неожиданно твердым голосом: "Вам надо помочь! Едемте со мной".

По дороге выяснилось, что девушка работает учителем в школе, ведет младшие классы, а заодно и живет при той же школе в служебной квартире. В учительской был телефон, и Генка позвонил по хорошо знакомому номеру.

Сказать, что оперативный дежурный был удивлен, значит ничего не сказать, он тут же отправил помощника и через пять минут вахтенный офицер корабля был у телефона. И вот тут Генку ждал очередной сюрприз: каплей Криворотов оказался равнодушной скотиной, он промямлил что-то невнятное, типа, а я тут причем? И положил трубку.

Вот это был удар ниже пояса! Ну ладно посторонние люди, но от своих, такого предательства Генка не ожидал.

Вошла девушка, увидела его растерянное лицо и предложила остаться пока у нее. Генка остался и первую ночь честно спал на полу. На вторую ночь они уже не удержались и сбылась ученическая Генкина мечта – трахнуть училку.

Забегая вперед, надо сказать, что каплей Криворотов от неожиданности просто протупил. Уже через минуту он понял, что натворил и понесся к старпому по дороге роняя кал. Ему, кстати, потом влепили строгий выговор. На корабле началась паника. Штурману срочно выдали аж триста рублей и отправили в Архангельск искать Генку.

Генку он естественно не нашел – Архангельск город не маленький – прокутил по ресторанам командировочные и вернулся ни с чем.

А Генкина история продолжалась.

Девушку звали Оля, она приехала из Витебска и несколько дней Генка не мог от нее оторваться, пока не довел до полного изнеможения. Оля была гораздо старше Генки и прекрасно понимала, чем вся эта мерихлюндия может для него закончиться. Придя в себя, она принялась действовать – отправилась на вокзал и выяснила, что добраться до Мурманска по железной дороге все-таки можно. Одним единственным прицепным вагоном, который отправлялся раз в неделю поездом Архангельск-Ленинград и на какой-то промежуточной станции перецеплялся к другому составу. Выяснив это, она купила билет на завтрашний день и вечером преподнесла его Генке.

Генка одновременно был рад и расстроен. Он не хотел отлепляться от Оли, хотя успел уже несколько пресытиться сексом. Да и ей эта случайная связь стала немножко в тягость и провожать его она пошла в основном для того, чтобы лично убедиться в отъезде нечаянного любовника.

До перецепки Генка добрался без приключений, но на перегоне Беломорск – Кемь, когда вышел покурить в тамбур к нему обратился человек представившийся Колей.

Коля был уже немного датый, и сообщил, что его младший брат служит в морфлоте и поэтому он хочет Генку угостить.

Почему бы не выпить? – подумал Генка, – особенно на халяву, и согласился.

Коля купил у проводника бутылку водки, добыл откуда-то два стакана и соленый огурец. Генку насторожила такая скудная закусь, но не отказываться же от угощения. Вагон был полупустой, и они без труда нашли свободный плацкарт. Коля набулькал водку до краев, видимо считая, что меньшими дозами моряки не пьют, и бодро вылакал свой стакан. Генка неразумно последовал его примеру и чуть не захлебнулся, водка была теплая и мерзкая на вкус. Они поговорили минут пятнадцать, съели огурец, допили остатки водки, после чего Коля счел свою хлебосольную миссию выполненной и удалился.

У Генки приятно шумело в голове и хотелось продолжения банкета. Деньги еще оставались, и он пошел в вагон-ресторан. Первым кого он там встретил, был Коля. Они обрадовались друг другу как старые друзья после долгой разлуки и заказали шампанского. Как пили первый бокал Генка еще помнил, а дальше как в песне Высоцкого: "Ой, где был я вчера – не найду днем с огнем. Только помню, что стены с обоями..."

С той разницей, что Генка не помнил и стен.

Зато на всю жизнь запомнил стены, в которых он пришел в себя.

Это был бетонный пенал два на полтора – камера-одиночка гарнизонной гауптвахты города с намекающим названием – Кандалакша.

– Пиздец тебе парень, – сказал ему дубак-прапор, – года на два дисбата накуралесил. Точно говорят – пьяная матросня хуже динамита!

Прапор был не в курсе, сам ли Генка сошел с поезда или его сняли. Но зато знал, что случилось после. А было так: бухой в сиську мореман, вместе с каким-то, таким же пьяным морпехом бегали по перрону, орали благим и не очень благим матом. Потом дрались с патрулем и Генку никак не могли угомонить, пока не связали веревками и не заткнули рот кляпом.

– Ты ж начальника патруля на хуях при всех таскал, в морду ему плевал, – усмехался прапор, – если он заявление напишет – готовься дружок, точно дисбат.

И тут Генке повезло в третий раз – начальник патруля оказался его земляком из Обнорска и, узнав про это, не стал писать заявление. Генкино заключение ограничилось десятью сутками.

В справке, которую ему выдали, причиной задержания значилась стандартная формулировка: самовольное оставление части.

– А ведь тебя не за это задержали, – задумчиво сказал прапор, выдавая Генке вещи и комсомольский билет, которые, как ни странно, оказались в целости и сохранности. Но переписывать справку ему было лень и это стало уже четвертым везением.

На Кандалакшский вокзал Генка прибыл без копейки денег, но с богатым жизненным опытом. Две симпатичные студентки, подрабатывающие на каникулах проводницами, сразу сдались, как только он сунул им под нос свое предписание. "Действительно, – сказала одна другой, – какой тебе билет, ведь у него предписание! Да и поезд пустой, пусть едет"

В поезде Генка пил портвейн с каким-то геологом, закусывая сгущенным молоком. Геолог сходил в Оленегорске. Он тряс пачкой заработанных денег и звал Генку в гости. Генке хотелось в гости к геологу, но каким-то шестым чувством он понял, что запасы везения исчерпаны и больше испытывать судьбу не стоит.

На Мурманском автовокзале, он подошел к кондукторше и честно сказал, что денег нет, но ехать надо и строгая женщина ничего не смогла ему возразить.

По дороге в Североморск, Генку было сняли с автобуса суровые морпехи, проверяющие у пассажиров документы. Их капитан долго изучал его комсомольский билет, а потом сказал: "Да хер с ним, пусть едет", и Генка успел заскочить в уже отъезжающий автобус.

На трапе родного крейсера его как дорогого гостя встречал сам старпом (позвонили с КПП). И первым его вопросом было:

– Скворцов, где ты шлялся, мудила?!

На следующий день Генку вызвали к командиру.

Он шел в сопровождении замполита, понимая, что сейчас будет решаться его судьба. Командир корабля для личного состава царь и бог: захочет – помилует, не захочет – отдаст на съедение прокурору. У Генки тряслись поджилки, а в голове складывались оправдательные речи.

Но ни каких слов не понадобилось. Командир его даже не принял. Стоя в коридоре, возле открытой двери в командирскую каюту Генка, слушал его разговор с замполитом.

"Парень честно хотел попасть на корабль, – говорил капраз, – звонил, просил помощи, не его вина, что кругом раздолбаи. Передайте прокурору, чтоб закрывал дело".

Пока Генка рассказывал, мы прикончили вино.

– Фелька, – внезапно поинтересовался мой друг, – а ты по какой науке-то учишься?

– Да как по какой, я же те говорил – химия.

– Химия, химия – заржал Генка, – вся залупа синяя!

Я понял, что он уже основательно набрался.

В этот момент музыканты грянули: "Потолок ледяной дверь скрипучая..."

Генка выскочил из-за стола и выплясывая, как павиан перед случкой, слился с толпой танцующих.

Мне бы тоже пуститься в пляс, но я почему-то совсем не опьянел, только стал задумчивым. Какого черта, я сижу в этом кабаке, пью и жру плоды развитого социализма? А с другой стороны, что мне делать? Решать сверхзадачу? Думать, как обустраивать жизнь? Строить планы на будущее? Смешно строить планы человеку, у которого нет цели и который не знает, что с ним будет завтра. Нет, не буду я строить планов, а лучше сниму какую-нибудь будущую бабушку.

Глава пятая

Когда мы покинули «Золотую Рощу» на часах было всего девять, можно было веселиться дальше, но честно говоря, меня утомили эти элементы советской сладкой жизни. В ресторане было много красивых женщин, но за красивыми надо ухаживать, говорить слова, рисовать перспективы. Красотки из ресторана за здорово живешь в койку не лягут. А мне хотелось всего, сразу и по бюджетному варианту.

Мы вышли на воздух одуревшие от портвейна и оглохшие от громкой музыки. Генка со словами: "Только бы не на смене была!", поспешил к телефонной будке и завис там минут на десять. Я терпеливо ждал, любуясь на закат.

– Договорился! – Генка был весел и возбужден. – Валим в общагу.

По дороге мы заскочили в дежурный гастроном где затарились тремя огнетушителями с "Белым крепким" и тортом "Прага".

– Она эта... как ее... водитель, – рассказывал Генка, – троллейбус водит. Ехала, рога скинулись, ну я помог приладить. С тех пор и прилаживаю, – он засмеялся собственной шутке, – прикинь, Венерой зовут. Какая-то она башкирка что ли. Порется будь здоров! Правда ей уже двадцать девять, но мне жениться что ли? Там их три подружки в одной комнате живут.

– И что, все троллейбус водят?

– Две троллейбус, а одна трамвай.

Почему-то нам это показалось очень смешным, так и ржали всю дорогу, держа в руках бутылки как противотанковые гранаты.

Общага троллейбусного парка высилась громадой обшарпанных стен. К стеклянным дверям вестибюля мы не пошли.

– Там строго, вахтер злющий, сразу попрет, – объяснил Генка, – Девки через окно парней водят. Я с Венеркой договорился, она нам окно на первом этаже откроет, – он глянул на часы, – через десять минут.

Окно нам открыла темноволосая грудастая девушка с восточным лицом. Довольно-таки симпатичная, что для меня было особенно важно, потому что это оказалась не Венера.

– Салют, Рая! – приветствовал ее Генка подавая в окно бутылки и коробку с тортом. – А Венерка где?

– К комендантше пошла за бельем, – отвечала девушка распевным голосом, – а меня послала вас встречать.

Мы влезли в окно, пробрались через захламленную комнату, заставленную разобранными панцирными кроватями и вышли в коридор.

– А где, твой-то? – осторожно поинтересовался Генка, – Как его... Василий?

– Выпиздила мудака, – так же распевно отвечала Рая.

– Так ты теперь свободна?

Она кивнула.

– Как дырка в заборе.

– А чего так-то? Парень вроде неплохой, – не отставал от нее Генка, усиленно мне подмигивая и показывая большой палец.