Текст книги "Заговор богов"

Автор книги: Вадим Крабов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Злость все еще продолжала рвать его нутро, но и в таком состоянии Рус помнил, что имена Богов, в реальностях любых из них, лучше не называть. Это чревато тем, что сущность может откликнуться, да во всей своей мощи. Хорошо, если придет просто поговорить. А если воспримет призыв, как вызов на бой? К Эледриасу он шел, желая и надеясь попасть в его чертоги. Не получилось, и хвала богам, что разум его перекрыло, и он просто заорал. С Защитником и Освободителем, надо честно признать, отношения у пасынка Френома были скользкие. Другое дело – «отец».

– Френом!!! – Плюнув на все, Рус завопил это Имя во всю глотку. Однако все же постарался придать крику самые миролюбивые, зовущие интонации.

– Что, сынок, припекло? – Насмешливый и совсем негромкий голос раздался сразу отовсюду, а сыночек оказался в окружении разномастных Духов, причем человеку почему-то мнилось, что так было всегда, испокон веков, и стоит он на этом самом месте тысячелетия.

Рус невольно передернулся, отгоняя испуг потеряться в веках, и одновременно радовался, что Бог явился не в виде аватара – значит, битвы не будет. Побывав в шкуре бессмертной сущности, землянин помнил: сражаются они исключительно в телесных образах, и сами не ведают, почему так сложилось. Успокаивали себя тем, что так якобы честнее.

– Тебе бы, сынку, с этим вопросом к мамочке Создательнице того мирка обратиться. – Речь, как и во внутренней вселенной Руса, велась на неизвестном языке, но землянину слышался родной русский – он понимал каждую интонацию, каждый нюанс. Уловил общую иронию сказанного и насмешку-пародию на «Тараса Бульбу»: Френом особо выделил «сынку». С намеком, не иначе. – Поплакаться ей в подол, а она, глядишь, и пожалела бы тебя, бедненького.

– Кончай шутить, папочка! Дело серьезное. – Рус вроде и «включил наглость», но в то же время общий тон оставался просящим. Это его крайне раздражало. Он давно зарекался: «У сильных – не просить!» – а тут…

– Экий ты торопыжка! – Френом и не думал прекращать играться. – Какие вы все же, людишки, слабенькие! Ну пропал один сынку – другого родишь! Хах! Кстати, я могу устроить, чтобы ты самолично… ха-ха-ха! Хочешь? – У пасынка непроизвольно дернулась щека. – Но только здесь, у себя. В тварных мирах это все же не моя прерогатива. Ты согласен?

– Завязывай с цирком, Френом! Не смешно.

– А мне, наоборот, весело! Дай старику поразвлекаться, не будь таким серьезным! – Вдруг тон его изменился: – Ты ко мне пришел – не я, ты просишь, что недостойно воина, – не я! – Последнее предложение прозвучало крайне серьезно, с нотками презрения.

– Да знаю я! – вспылил Рус. – Пришел попробовать: да – да, нет – нет, тогда сам пойду разбираться! Трудно прямо ответить?

– А ты не наглей, сыночек! Ты вместе с сыном голову потерял. А увидел стонущую жену – к нам побежал! Вспомнил, недоумок, о своей божественности и, как дурак, обратился ко мне в человеческом образе. Тогда ты на коленях должен стоять и молить!

И сразу – без должного классического продолжения: «Я тебя породил…» – гигантская сила, как тысячетонная скала, обрушилась на Руса. За доли мгновения хрустнули кости, лопнул череп. Кровь, мозги, внутренности расплющились, превратившись в идеально круглый блин толщиной в микроны. Человек не успел почувствовать боли – его просто не стало, он перестал быть…

На какой-то жалкий, еле осязаемый момент Рус успел испытать ужас умирания. Наступила тьма. Везде. Неосязаемая, бесчувственная. Даже сама темень не ощущалась: то было ничто, и он сам был никем. Страх, паника, тоска, удушье – душа стонала. Она даже не металась, потому как понятия «движение» – ни материального, ни мысленного – не существовало. Исчезло самое ценное, что боится потерять каждый, – пропало «Я».

Так продолжалось вечность. Это была смерть…

Прошло лет, эдак, миллион. Частичка души человека, некогда носившего много имен: Владимир, Вовчик, Чик, Рус и Русчик (что, кстати, является прерогативой исключительно смертных разумных), осознала себя. Сразу. За краткий миг. Если бы сторонний ученый наблюдатель смог попасть в ту нереальность и умел видеть без света, то он бы разглядел маленькую песчинку, в которой, при большом увеличении, распознал бы человеческую фигурку. А если бы тот мифический сторонний наблюдатель был знаком с психологией – не земной, а настоящей, хотя никто не ответит, где она, «настоящая», – то его брови поползли бы на лоб: в фигурке он узнал бы одно из душевных качеств – Волю. Жажда, страстное стремление к достижению цели, способность к напряжению сил; ежедневная, ежеминутная, ежесекундная борьба с собой, с внешними обстоятельствами – несмотря ни на что; абсолютная вера в себя – идеальная Воля, не разбавленная бренным смертным телом, не ослабленная лишними чувствами и знаниями. А тот факт, что эта частичка души имела вполне человеческую форму – вызвало бы крайнее удивление. А то, что Воля была одета в синие штаны из плотной парусины, в вязанную из овечьей шерсти кофту, которую покрывала короткая не запахнутая кожаная куртка черного цвета, а сам человечек был подстрижен под «ежик» и лицо его – худое, немного вытянутое, с узким слегка горбатым носом, с густыми не сросшимися бровями, со впалыми бритыми щеками и тонкими, упрямо сжатыми губами, – повергло бы «психолога» в ступор.

В состоянии оцепенения ученый не смог бы оторваться от лица незнакомца. И когда найденыш распахнул бы свои серые глаза и зачем-то оскалился, оголив идеально белые ровные зубы, то излишне любознательный индивидуум – не важно, из какого мира, – скончался бы от разрыва сердца. Нет, это, пожалуй, перебор. Но он точно бы вылетел из той нереальности со скоростью стрелы и постарался забыть тот кошмар, уверив себя, что это был всего лишь страшный сон – результат ночных бдений за умными книгами. Помолился бы и взял внеочередной отпуск.

Блин из смеси крови, костей, внутренностей и мозгов вдруг потянулся вверх, вбирая в себя размазанную по земле плоть. Края круга ползли к центру, где рос и обретал объем неизвестно кто. Спустя два удара спокойного сердца неизвестный превратился в вышеописанного человека – Вовчика-Руса с полным комплектом души.

Ох, и помоталась же его Воля по нереальности, ища каждый фрагментик! Русу думалось, что он искал и собирал себя неимоверно долго – тысячелетия! – и полагал, что своим оскалом, который не покидал его лица, отпугивал демонов-падальщиков, охочих до любых частичек разумных. Он попросту не представлял, где находился. А был он там, куда не было доступа ни Богам, ни демонам, ни Духам, ни всем остальным бессмертным сущностям.

– Хм. Я не ошибся в тебе, сынок, – раздался раскатистый бас. – Быстро ты обернулся. Даже – хах! – переодеться успел! Хвалю.

За сотни лет, собирая себя по кусочкам, причем в буквальном смысле, Рус передумал несчитаные миллионы мыслей. Начиная от холодных рассуждений «чистой» Воли и заканчивая всей полнотой эмоций воссозданной души. Несколько десятков последних лет основным направлением переживаний стали воспоминания о Гелинии и Гнатике, с горячим желанием вернуться домой, к семье.

С обретением каждого нового осколка это стремление все росло и росло, достигнув пика в команде: «Домой!!! Пусть и на их могилы…»

О Френоме Рус «слегка подзабыл». И «многомудрые» умозаключения о жизни и смерти; об их предназначениях; о богах и людях, о других разумных; об их местах в структуре глобального мироздания; о множестве вселенных – о чем за сотни лет он успел надуматься вдоволь и, как был убежден, познал Истину, – мгновенно вылетели из его головы, едва только он почувствовал под ногами опору. С восторженным хлюпом выскочили, как пробка из бутылки игристого. Все, человек победил смерть. Остальное – тлен.

Пасынок не расслышал слов отчима. Первые несколько мгновений он ошалело метался, привычно принимая оборонительные стойки и пытаясь вызвать из «пространственного кармана» «близнецов». Мечи не желали появляться в руках. Собственно, и сам «карман» не нащупывался, и Сила Геи из каналов куда-то пропала. Но все это было присказкой, по сравнению с главной сказкой: «Где дом?! Где люди?! Где Кальварион?! Что, черт побери, случилось с миром?!. Это сколько же лет прошло?!!»

Мысли в панике метались по черепной коробке, многократно повторяясь, словно действительно отскакивали от стенок. Тем не менее это не мешало Русу быть предельно собранным, готовым ко всему. Вдруг взор его уперся в стоящего буквально в трех шагах массивного мускулистого заросшего дикаря, возникшего из ниоткуда. И в то же время создавалось упорное впечатление, что тот был здесь всегда.

– Ты?! – Рус узнал Френома, и воспоминания последних статеров «прошлой жизни» хлынули в него широким потоком, смывая века бестелесного существования…

Глава 14

– Ха-ха-ха… – весело, по-доброму рассмеялся Френом. Из его глаз хлынули настоящие слезы, и он совсем по-человечески размазал их своей длинной, до пояса, густой черной бородой.

Рус продолжал скалиться. Это выражение застыло на его лице, за сотни лет превратившись в маску.

– Ты… ты… – сквозь смех выдавливал Френом. – Ты, сынишка, зубы-то скрой. А то застудишь ненароком… – И закатился еще сильнее.

Пасынок дернул одной щекой, другой, и звериное выражение сползло. Теперь он хмурился.

– Хватит, папаша, хватит, – раздраженно проговорил он. – Не корчи из себя человека. Тебе не идет.

– Хах… – не спешил останавливаться папаша. – А ведь знаю… что… в чертогах… или в… Бездне, – бог буквально давился словами, – память у людишек от… шибает… хах… но на тебя… я все же… надеялся. – И вдруг совершенно неожиданно, мгновенно перестал смеяться. Люди так не могут. Его серые глаза сразу высохли, и в них засияла многомерная, глубочайшая, кружащая голову глубина. – Расскажи. Просто любопытно. Как тебя мамочка Создательница отпустила? Иль сбежал?

– Что? – ошарашенно вымолвил Рус. – Какая мамочка?! – И в следующий миг в его голове взорвалась граната…

Но на этот раз пасынок встретил воздействие отчима во всеоружии. Щупальца, показавшиеся ему покрытыми липкой противной слизью, как у осьминога, были выкинуты из мозгов с легкостью. И Рус знал совершенно точно – Френому не удалось считать ни одной его мысли.

Бог оставался невозмутим. Огорчился ли он или, наоборот, порадовался за «сыночка» – было непонятно. Небожители в принципе испытывали чувства, весьма далекие от человеческих. Но не позавидуешь тому существу, кто имел глупость принять аватар божества за личность, подобную себе! Таких они имели привычку наказывать. В зависимости от «настроения», конечно. Могли и подыграть. Некоторые так и вовсе любили устраивать целые представления.

– Завязывай, папа, с понтами, знаешь ведь… – вальяжно заявил обрадованный победой «сын», но был перебит Френомом:

– Не зазнавайся, сынку. – И в следующий миг Рус почувствовал дикую боль в шее.

Голова его оторвалась от туловища: совершенно бескровно, но с жутким хрустом. Поднялась на пару локтей и зависла. С болью пасынок привычно справился, но, почувствовав на собственной шкуре ощущения лжекормилицы, когда он сам наказывал женщину такой же пыткой, ужаснулся.

– Позволь, я тебе кое-что объясню, – спокойно сказал «отчим», глядя на Руса снизу вверх. Небрежно смотрел, как на букашку. У «сыночка» возникло стойкое впечатление, будто все наоборот: его голова валяется на земле, а дикарь наблюдает за ним сверху вниз, презрительно трогая нелепый череп пальцами грязных голых ног.

– Как ни напрягай свою Волю, глупый человечек, а ничего ты мне не сможешь сделать. Здесь ты – никто. Да и в мирке своем по большому счету тоже. Но там еще полбеды – у тебя есть тело. Какое-никакое, пусть и немного эльфийское, но – твое. А у меня? Вот я отнимаю у тебя Силу. Чувствуешь?

Глаза Руса распахнулись так широко, как невозможно себе представить. Дабы не доставить лишнюю радость «папаше», вздумавшему его поучить, он молчал. Терпел сосущие, требующие заполнить вдруг возникшую внутреннюю пустоту ощущения, недовольно отмечая, как сильно он успел пристраститься к Силе! Мелькнула неприятная мысль о том, что как он теперь на Земле-то будет? Он туда не рвался, но шальное желание «сходить в гости» иногда посещало.

– По недомыслию своему ты отказался от Силы – отдал Защитнику. И как он тебя защитил? – продолжал вещать Френом. – Теперь все, в мире больше не осталось бесхозной Силы. О Звездной тьме забудь – не подчинится она тебе. – И угадал же! Мелькнула у Руса мыслишка по поводу изгнанного Бога. – Скоро хозяин вернется, и печать твоя ему не помешает. Она только ваших, людских магов сдерживает. Ты, возможно, доживешь до его прихода. Если дурить перестанешь. Эльфы – живучие. А женушка твоя и сынишка – вряд ли. Не скалься, не страшно, – усмехнулся Френом в ответ на выходку Руса.

Человек себя обругал: не хотел показывать эмоций, а на слова о Гелинии и Гнатике среагировал. И тут же со злостью подумал: «Это мы еще посмотрим, Френомушка!..»

– Гы-ы. Злишься? Любовь – это ваша, людская, слабость и сила. Запоминай мои слова, советую, долго я тебя учить не намерен. На заемную Силу излишне не надейся: боги могут отнять ее в любой момент. Как я статер назад сделал. А представь, если бы это случилось в бою? Мы лишь попустительствуем, дозволяем магам пользоваться частью нашей сущности. Сразу скажу: Духов твоих я отнять не смогу, сильно ты их перекроил своей Волей. Только ты сам успел убедиться – их любой шаман на время изгоняет, в самый неподходящий момент. Уяснил? Ну, молчи, упрямец. – В этих словах послышалась огромная, воистину божественная гордость за сына.

Любой другой человек непременно бы купился: забыл бы о смерти, которую посылал ему «отец», о боли, о лишении Силы. Отбросил бы неприятные воспоминания, как отряхивают с обуви грязь пред сияющим дворцом могущественного правителя, и возгордился бы. Еще бы! Лишь избранные удостаиваются приглашения. И рассыпался бы в благодарностях. И стал бы абсолютно счастлив. Рус же не выразил ничего. Ни один мускул на его лице не дрогнул.

– Гы-ы! – снова идиотски, совершенно по-дикарски усмехнулся Френом, оправдывая свой образ. Блистательный замок, невольно возникший даже в Русовом воображении, сразу померк. – Не кичись своей глупостью, – добавил отчим, но, вопреки ворчливой строгости этих слов, пустил в пасынка Силу. Всю, разом.

Рус задохнулся, оглох, онемел, отупел от блаженства. Он на вкус ощущал все ее нюансы и наслаждался каждым оттенком. В ней, единой, чувствовались сладость Жизни и гнилостность Смерти, соленость Воды и терпкость Огня, горечь Земли и кислинка Света. Пасынок Френома узнал Силу каждого своего Духа, весь тысячный сонм. И ему было не до учета их количества…

– Хо-хо-хо!.. – раскатисто хохотнул дикарь и вернул голову Руса на место. Правда, «сынок», пребывавший в нирване, этого должным образом не оценил. Хотя заметил. – Как любят выражаться в твоем безбожном мире: «Почувствуйте разницу!» Никогда не понимал идиотизма называть друг друга во множественном числе. Не хочешь объяснить зачем?

За время короткого божественного монолога Рус успел полностью «прийти в себя», что бог, разумеется, видел.

– А черт его знает… – промямлил пасынок, трогая руками шею и осторожно вертя головой.

– Наконец-то! – ухмыльнулся Френом. – Вы изволили нарушить обет молчания, сударь, так поясните, почему вас много? Только что да, вас было как бы двое.

– Да иди ты! Сам прекрасно знаешь! Не коси под дурочку.

– Гы-ы… Да откуда же мне, жалкой дикарке, разбираться в ваших цивилизованных мудростях? – И заросшая массивная мускулистая фигура, сравнимая с много лет не бритым располневшим культуристом, одетая в перекинутую через плечо звериную шкуру, скрывающую левую половину накачанной груди и ноги до середины бедра, выполнила изящный дамский реверанс. Будь Рус в ином настроении, то непременно бы рассмеялся. Но задал глупый вопрос:

– А почему я раньше вкус Силы не замечал?

Бог скривился, как от зубной боли. Весь его облик выражал смесь удивления с презрением. Рус заторопился и поинтересовался о более важном:

– И почему ты имена Богов не называешь? Раньше, помню, не стеснялся… – Мгновенно очутившись рядом, Френом сгреб «пасынка» за грудки и поднял над землей. Рус от неожиданности заткнулся и выдержал пристальный взгляд, зовущий в невообразимую глубину.

– Ты же сейчас даже Слов не видишь, глупец! А лезешь в мои дела, будто ровня мне. Будто не променял ты свою божественность на жалкое земное существование. Тебя снова убить?

«Точно! Слова не вижу, – очнулся Рус. – А ведь после «Ссоры» всегда их замечал!!! А как же «универсальная защита»?!» Сунул ладонь за оттопыренные куртку и свитер и похолодел. Амулета не было.

– Нет, сынку. Пожалуй, скорее меня от твоей потешности разорвет, чем я тебя угроблю. – С этими словами Френом поставил парня на место. – Об именах сам догадаешься и не вздумай здесь и сейчас проорать хоть одно. – Пасынок с готовностью кивнул.

– Твое тело распылено по Силе, забудь о своем карманном Слове, – проговорил Френом как бы между делом, словно отмахиваясь от мухи. – Ну и мозги достались этой Воле! – воскликнул, сожалея. Вроде как в сердцах посетовал. Как настоящий любящий родитель – с долею шутки и оттенком гордости.

– Хорошо, преподам тебе еще один урок, хотя, видят боги, как не люблю я это дело!

«Ага, папаша, так я тебе и поверил. Ты целое «Завещание» этрускам надиктовал и учить, оказывается, не любишь?» – мысленно усмехнулся Рус.

– Когда-то прыткий бог Торговли, сам Силу не имеющий, составил контрабандистам структуру «носителя Силы». Эффект от него поменьше, чем я тебе счастье устроил, но и его хватает для привыкания. Ох, как он теперь веселится! Тебя-то не манит? – Рус честно к себе прислушался и отрицательно помотал головой, боясь словами прервать очередную порцию откровений. А Френом возобновил речь на середине Русова «прислушивания», не дожидаясь от человека ответа, словно заранее его знал. Да точно знал, без всяких «словно»! – Так тот бог… заметь, я не называю Имени, «ибо: Имеющий Имя, да услышит!», а оно нам надо?

Френом ответил цитатой из собственного «Завещания», и только сейчас Рус заметил схожесть этих слов со слышанной на Земле фразой, имеющей вроде другой смысл, явно не божественную «прослушку».

– А бог Торговли, только между нами, болтун редкостный. Он контрабандистам многое говорил, все тяжкие последствия в красках расписал. Людишки тогда от души хохотали, не поверили. Теперь пачками мрут. Все боги, – выделил слово «все», – никогда не лгут смертным. Вижу твое возмущение и повторю: никогда! Между собой мы можем врать сколько угодно, а разумных можем запутать правдой, умолчать, недоговорить, оставив самого разбираться в смыслах, или – пошутить. Но так, чтобы человечек мог легко догадаться о шутке. Паучиха – не шутила. Что побледнел? Если ты о закрытости своего внутреннего мирка печешься, так это зря. В него никто без приглашения не попадет. Просто я тебя насквозь вижу, мы с тобой Духами связаны. Понимаю не всегда – сознаюсь. Величайшая так же тебя читает, из-за посвящения.

– А? – У Руса от предчувствия пальцы похолодели: «Неужели Лоос…»

– Она – нет. Ты все нити из себя выдрал. Да и Сила у нее теперь иная, – успокоил его Френом.

– Ну… так… – Какая-то мутная глобальная мысль мешала человеку четко изложить очередной вопрос.

– Нет, Рус, – твердо сказал Френом. – Без нее мы потеряем тысячи, если не миллионы нерожденных вкусных сильных душ. Один твой сын того не стоит.

Примерно такая мысль, оказывается, и мешала Русу сосредоточиться. Мозги наконец просветлели:

– Да к черту саму тварь! Мне бы узнать, где сейчас Гнатик!

– Сын. Я – не старушка, плетущая нити судеб, но и моих скромных способностей хватает на то, чтобы подсмотреть его жизнь. В ней нет вмешательства Богов, кроме паучихи, и сразу добавлю: рано оборвется нить или поздно – я тебе не скажу. – И замолчал. Божественным непробиваемым молчанием.

Рус на секунду оскалился. Сомкнул губы. В его глазах читалась пустота. Давно он не чувствовал себя таким разбитым, потерянным, неуверенным. Если бы в данный момент бывшего землянина переехал каток, он не заметил бы разницы. Френом стоял рядом, скрестив руки. Его взор лучился добротой, состраданием и даже любовью к «заблудшему сыну». Будто не он совсем недавно убивал собственного пасынка. Даже небо его чертогов, оставаясь красным, перестало казаться кровавым. И земля не жгла, а только грела. И Бог, словно подчиняясь общему умиротворению, счел своим долгом раскрыть сокровенное.

– Хочу тебя успокоить, сынок, – нежно вымолвил он. – Ни Справедливый, ни Величайшая о нашей встрече не узнают, не переживай. – В другой момент Рус бы возмутился – как раз об этом, о раскрытии несуществующего заговора, он меньше всего волновался. Но сейчас речь отчима воспринималась безразлично. – Я скрою от них эту страницу твоей книги жизни. И если ты сам будешь держать язык за зубами, то никто не проведает о нашей тайне. Со своей стороны, я, искренне уважая тебя, сынок, – дикарь ободряюще положил свою массивную руку на плечо цивилизованного человека, да так легко, что Рус не почувствовал веса, – не стану допытываться о твоем личном секрете. Пусть он пребудет с тобой вечно.

Рус с трудом разбирал, о чем вещал «отчим». То, что Френом говорил правду, – понимал, и в то же время сведения, выдаваемые им за «сокровенные знания», на таковые никак не тянули. Бог в очередной раз развлекался.

«Вот черт заросший, – безразлично подумалось Русу. – А еще Меркурия болтуном обзывал. Здесь папочка мне в бошку залезть не может (а он что, сейчас не знает? Или Рус не с Френомом говорит?), но как только вернусь домой, то «прочитает» меня сразу и поймет, где моя душа болталась после смерти. Или нет? Так, может, из-за этого он меня и оставляет живым?! – Душа человека встрепенулась, и всю хандру смыло напрочь. – Тьфу, совсем запутался. Погодь, Владимир! А сам-то ты как разберешь, где проторчал целую вечность?! Ну, папочка, ну ты…»

Словно услышав эти мысли, Френом хлопнул Руса по плечу и со словами:

– Иди уж, сынку. Адью, – выкинул пасынка из своей любимой реальности.

Рус опять провалился в Бездну.

Гелиния успела догадаться, что Рус полностью слился с Силой Эледриаса. На переживания, сомнения и расцвет надежды попросту не хватило времени: спустя несколько ударов сердца муж появился так же внезапно, как и исчезал. Даже Сила не поколебалась.

Рус упал на пятую точку, сунул руку под мятую кушинарскую рубаху, сжал в кулаке амулет «универсальной защиты», закрыл глаза и замер, отрешившись от всего мира. Гелиния осторожно, на цыпочках приблизилась к своему Русчику. Набравшись смелости, жена села рядом с мужем и аккуратно, стараясь сильно не прижиматься, обняла его. Она была абсолютно уверена, что Рус частью своей души остался в чертогах, где продолжает разговор с богами и решила терпеливо дожидаться его возвращения.

Но Рус находился здесь. В первую очередь проверив «карманное» – по меткому определению Френома – Слово, убедился в способности его видеть. От сердца немного отлегло. И тут же навалилось сожаление с досадой на авантюру, с обидами, с обвинениями самого себя во всевозможных ошибках. Какими только ругательствами он себя не обзывал! Самое мягкое из них было «лох». Из него, потерпевшего, высосали все, что хотели. Поэкспериментировали, поиздевались, как над морской свинкой, и расплатились никчемными фантиками. В том числе и за настоящую смерть с непредсказуемым финалом. Френом провернул операцию, по сравнению с которой Русовы «Три толстяка» – в античном мире, безусловно, блестящее мошенничество – воспринимались теперь как игра базарных наперсточников против биржевых воротил. А ведь противником был воин, а не торговец. Правда, бог – и этим сказано все.

Побушевав, вдоволь поиздевавшись над самим собой, Рус попытался извлечь из встречи с «отчимом» хоть что-то полезное. И вскоре понял, что почти все, чему «учил» его бог, он знал и ранее, по опыту собственной божественности и благодаря мудрости проглоченных эльфов. За сам урок унижения и запудривания мозгов, конечно, стоит сказать спасибо. Но и это он предполагал. Лишь попытка убийства была полной неожиданностью.

«Лучше научил бы меня контролировать эмоции! – мысленно проворчал Рус. – Чтобы я вовремя одумывался. Спасибо за напоминание о заемной Силе, и все, пожалуй. Ничего нового. Ну ты и хитрец, папочка, не ожидал. Вот заполучи еще одно открытие, Владимир Дьердьевич. Меркурием – повеселил, не более. И зубы заговорил, разумеется… Ха! Не надейся, папуля, не поверил я в свою неуязвимость. Не только Воля, но и тело мое нетронутое, в Силе сохраненное, меня спасло. А ты об этом не подозревал, а то бы… Да о чем я?! Божественные шарады разгадывать бесполезно! Знал он, не знал – какая разница?!

Обижаться глупо, да и поздно уже. А не зря я «универсальную защиту» сделал, без тела мне стопудово кирдык. Черт, в нем Сила заемная. Хотя Гнатик держится. Ты потерпи, сыночек! В Словах человеческим разумом до конца не разберешься, поумерь гордыню, Владимир… И я понимаю, Френомчик, ты – бог и все твои «советы» далеко не всегда пустой треп, но как ты мне надоел! И не люблю я долго копаться в головоломках – ты же знаешь. Главное уяснил: помощи нет и не предвидится, а возможно, и наоборот. Предупрежден – вооружен, за что самое искреннее тебе спасибо!

А ведь любопытно, где это я сотни лет болтался? Чуть со скуки там заново не сдох и вроде бы какие-то тайны мироздания постиг. Ладно, потом. Так что адью, папочка! Пошел я Игнатия, кровиночку мою, спасать. Черт! Змея же не отстанет… все настроение испортила, сука!» Рус скривился, дернулся всем телом, отряхиваясь от неприятных мыслей, и открыл глаза, в которых мимолетное смятение сменилось решимостью.

Вопрос: готов ли он ради жизни своего сына пожертвовать тысячами других, пока еще не рожденных Гнатиков, остался без ответа.

Рус плавно встал на ноги, поднимая с собой жену. Для удобства она переместила руки выше, обхватила крепкую шею мужа.

– Итак, Солнце, чтобы больше я твоих слез не видел. И ярую молитву тоже. Потом объясню почему. Действуем по плану. Ничего не изменилось, девочка моя. – На последних словах твердость его тона дрогнула. Гелиния поняла, что ее непобедимый Русчик в этот раз потерпел поражение.

Еще сильнее, как только могла, она прижалась к супругу. Ухо ловило гулкие раскатистые удары его сильного сердца. Их уверенный ритм успокаивал. В истерзанную горем душу постепенно возвращались былые надежда и вера. А любовь никуда и не сбегала.

Гелиния никому не сказала о неудачной попытке Руса «договориться с богами». Передала правление княжеством брату Мамлюку и скромно, как обычная воспитанная в лучших тирских традициях жена, осталась ждать мужа. Она порывалась было пойти с ним, но услышав один раз: «Нет. Оставайся здесь, но всегда будь готова», – осталась без пререканий. Теперь княгиня ходила по дворцу исключительно в скромной зимней тунике, скроенной по гроппонтской моде. Терпела духоту, охлаждала себя специальными структурами, но не снимала гроппонтский наряд даже ночью.