Текст книги "Заговор богов"

Автор книги: Вадим Крабов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Рус поудобней откинулся на спинку стула, приготовившись «разом вышвырнуть книги из библиотеки» (книги – мысли, библиотека – голова. Это был один из способов погружения в глубины собственной души), как вполне ожидаемо услышал:

– А я, Русчик?! Ты мне совсем не доверяешь? – обиженно прошептала Гелиния, сделав круглые глаза. Она выглядела как обманутая ухажером девица, который внезапно оказался женатым. Рус улыбнулся и ничего не ответил.

В следующее мгновение они с женой стояли на поляне в гоштовом саду «Закатного ветерка» – виллы почти заброшенной.

Иссохшие и вырубленные в реальности гоштовые деревья были молоды и полны сил. Они цвели, источая густой аромат, сильно напоминающий цитрусовый. Было пасмурно и совсем не по-тирски прохладно. И Рус, и Гелиния были одеты в длинные кожаные плащи с капюшонами – точными копиями тех, в которых они представлялись жрецами Геи. Муж приобнял за талию упирающуюся, все еще обижавшуюся жену и загадочно-ироничным тоном молвил:

– А я тебе как-то говорил. Ты не поверила. Больше не стал. Вспомни! – Он слегка повел головой, и гоштовый сад превратился в обычный земной городской дворик между понурыми пятиэтажками-хрущевками.

Они с женой очутились рядом с песочницей. Неподалеку стоял доминошный стол с прибитыми к нему лавками, одна из которых подпирала давно поломанные качели. В доме со стершейся табличкой с названием улицы и номером «пятнадцать» ему, ветерану-афганцу, а заодно и воспитаннику местного детдома, государство, в лице горисполкома города Кунгура Пермской области, предоставило однокомнатную квартиру. Впоследствии Вовчик ее продал и перебрался в Псков, к Игнатию.

– Как?! – ахнула Гелиния, с трудом уняв досадное разочарование. – Ты из «Мира без Сил»? – Она вспомнила объяснения мужа, в которых угадывала непонятную грусть. Теперь ее осенило, что ту тоску можно назвать ностальгией. – Надо же, совсем без Силы. Грязно тут у вас, неуютно. – Гелиния бестактно передернула плечами, будто брезгливо сбрасывала местную грязь. То, что мужу это может быть неприятно, не подумала. Или, наоборот, понимала. – А как ты у нас оказался?

– Хм. Это ты еще «бычки» в траве не искала, их полно. Особенно возле стола, – грустно пошутил Рус. – Давай присядем, – кивнул он на качели.

Сдул откуда-то взявшийся на доске песок, оголив вырезанную перочинным ножиком заборную истину, и усадил супругу. Сел сам, незаметно увеличив ширину сиденья – качели были рассчитаны на двоих детей, а никак не на взрослых. Приобнял жену, которая позволила прижать себя, но голову от мужа отвернула.

– Я расскажу, Гель, только подожди немножко: надо созвать всех сразу, чтобы не повторяться. – Произнес как можно проникновеннее и дунул на высунувшийся из-под венчального капюшона локон. Гелиния, показывая, что не простила, спрятала волосы обратно.

– Но ты не тяни, а то у меня сердце изнылось. – Сказала самым нейтральным тоном, стараясь быть как можно холоднее. Однако не выдержала и взмолилась: – О Величайшая, помоги своей недостойной посвященной, раскаявшейся матери… – Пока она обращалась к богине, Рус успокаивал собственное внезапно взбунтовавшееся воображение, которое демонстрировало сцену посвящения его сыночка коварной Лоос:

«Спокойно, Владимир Дьердьевич, спокойно… У-у-у, сука, убью!!! Нет, нельзя психовать! Пока нельзя… Гнатик, сыночек, ты потерпи. Я точно знаю, что ты здоров… Хватит, Вовчик! Даже не думай об этом! – отгонял от себя желание вызвать «отражение» души сына. Очень боялся рисковать: неизвестно, какая душа у восьмимесячного малыша, пусть и развитого не по возрасту. Вдруг получит травму? Да на всю жизнь! А если Рус сомневался, то старался не рисковать. Тем более не собой, а сыном. – Ответишь еще, паучиха, а пока – спокойствие… помоги, Величайшая, дай Силу. И вы, Великий и Справедливый, – не оставьте меня…» Под конец и сам помолился.

Спустя полстатера, закончив длинную молитву, Гелиния увидела, как в паре десятков шагов от них, прямо над зеленым газоном с нераспустившимися цветами, стали возникать висящие в воздухе фотографии. Она уже знала название этих четких рисунков – Рус как-то просвещал. Девушка не считала точно, но была уверена, что число рисунков превышало количество лиц, в настоящее время находившихся в кабинете мужа. Скоро изображения стали превращаться в людей – одно за другим. Два последних незнакомых этруска появились с трудом: прозрачные фигуры как бы нехотя обрели окрас, объем и саму жизнь. Они оба были странно низкорослыми, примерно с Руса, и оба были явно непривычны к «Русовой глубине», как Гелиния называла вселенную мужа.

Один оказался более опытным: схватил друга, взор которого лихорадочно бегал, и зашептал ему что-то на ухо. Вдруг этруски увидели Эрлана, который с хмурым интересом оглядывал окружающий абсолютно не геянский пейзаж, и замолкли. Рядом с царем стоял невозмутимый Фридлант.

Наконец Рус заговорил, и Гелиния поразилась хриплости его голоса. Повернулась к мужу, и в груди у нее онемело. Так и захотелось крикнуть: «Русчик, беги отсюда! Пожалуйста, милый, не мучай себя!». – И она, пытаясь сглотнуть ноющий в горле ком, пряча предательские слезы, еле сдержалась. Успокаивая себя тем, что так надо, обняла мужа, никого не стесняясь, и прислушалась к его словам:

– Простите, друзья, что я собрал вас вместе. Многие из вас знакомы, некоторые – нет. Хотите – знакомьтесь, хотите – нет. Эрлан, тебе как царю – отдельное приветствие. Адыгей! – немного повысил голос. – Помолчи, пожалуйста. Все молчите, мне и так нелегко. Не ожидал я, что всего два десятка «отражений» удержать так трудно… кхм. – Кашлянул в страшно бледный и худой кулак и продолжил: – Не чувствуете Силу? Правильно, ее сейчас нет. Здесь нет сущности никого из богов. Я и собственную Силу, свои телесные силы, от вас отвел, чтобы прочувствовали. – Про себя не преминул уточнить «во избежание неверных истолкований». – Так вот все, что вокруг вас, – есть копия моего мира, откуда я родом. Давно следовало рассказать, но все считал, что не время. Да и опасался я. Это особенно к этрускам относится: одно дело – предполагаемый бастард Грусса, другое – совершенно чужой человек. Да, человек! – Рус повысил голос в ответ на недоверчивые выражения, прочитанные на лицах некоторых. – И настаиваю на этом. В родном мире я был воином, потом охранником, и в ваш мир попал случайно. Нет, не случайно. Расскажу с самого начала…

Рус прислушался к своим Силам и оптимистично заключил, что на удержание всех «отражений», на сохранение неприглядной земной обстановки в течение пары четвертей внутреннего времени – должно хватить. Успеет и рассказать все, начиная с того, как сбил в своем мире Флорину и очнулся в Главном Месхитинском Храме. Даже, похоже, сможет ответить на вопросы, основным из которых будет, без сомнения: «Ты бог или демон?» – то есть именно сомнение. Он уже заранее решил, что не станет скрывать свое участие в «Ссоре Богов», но только в виде пасынка Френома. Мол, отчиму да Гее помогал, и все Силы – их. О проглоченных каганах с альганами говорить не станет, как и о пользовании Силой пятен – тогда еще бесхозной – умолчать постарается. А то не отвертится – в демоны, пусть и в «своего», запишут. И, конечно, о печатях на общем астрале – молчок! О встрече с Эледриасом… подумал и мысленно отмахнулся – куда выведет рассказ, какие зададут вопросы, так и поступит. Грация вполне может напомнить – не страшно будет и открыть тот факт. Точно! Меньше подозрений в демоничестве останется…

Командующего экспедицией Гариланта и старшего жреца разведчиков Борислава Рус вызвал в надежде на то, что они все-таки перехватят судно с Гнатиком. Тогда им придется иметь дело с пленителями сына – Теневиками. И для того чтобы у верных людей заворот мозгов не случился, разведчики должны знать истинное – вполне человеческое происхождение пасынка их Бога. Тогда они смогут противостоять оборотням в том числе и интеллектуально. И непременно надо рассказать, как обнаружить и защититься от тех тварей. Этруск, особенно склонный к Призыву, должен справиться – гореть оборотни должны не хуже людей. И о старых знакомых, о лоосках, напитанных не совсем понятной смешанной Тартаро-Лоосской Силой, Рус решил обязательно поведать. Будет на то воля богини удачи – его подданные с ними не столкнутся. Очень уж мерзкая у них Сила, противная и смертоубийственная. Кстати, откуда? О пятнах, об альганах с каганами, о Древе Жизни, а стало быть, и о Древе Лоос, на том континенте не слышали, и альгано-каганскую Силу ранее ощущали, как слабое безмозглое магическое возмущение, приведшее тем не менее к вселенской катастрофе, к холодным Сумеркам и перераспределению Божественных Сил…

«К черту!!! – мысленно возопил Рус, отгоняя навязчивые подозрения, сбивавшие его с основной линии: он держал длинную речь о самом себе. – Потом, все потом…»

Бывший земной «браток» не раз бывал подследственным. И в «том» мире и в «этом». Но какой он был наивный, когда полагал, что знает о перекрестном допросе все. Оказывается, Рус не представлял себе и сотой доли испытанных переживаний. Не предполагал, как больно ранит недоверие, как сжимается сердце, когда свои, практически родные люди, которые готовы были за тебя в огонь и в воду, вдруг отшатываются, отворачиваются. Их взоры наполняются страхом и досадой, удивлением и каким-то головокружительным испугом, будто каждый из них потерял опору…

От невероятного известия все присутствующие очнулись одномоментно, словно диверсанты-ныряльщики, страхующие друг друга, разом появляются из глубины. И набрасываются на бывшего кумира, которого недавно считали умелым инструктором, с которым не страшно было любое погружение. В итоге, едва не помирая от слабости, Рус закончил отвечать на ворох возмущенных вопросов. Окружающий мир сузился до размеров внутренностей большого кита, земная обстановка давно рассыпалась пылью, а люди, мерцая как поломанные гирлянды, сидели на холодном песке и гомонили… гомонили…

Когда Рус почувствовал, что среднее состояние народа, сменив недоверие, ошеломление, гнев, обиду, страх и подозрительность, перешло на некое подобие облегчения, он отпустил все «отражения» и вышел из вселенной сам.

Проснулся он через сутки, в четвертую вечернюю четверть. Обнаружил себя в собственной семейной спальне Кальварионского дворца, голым, лежащим в привычной овальной каганской кровати, укрытым легким покрывалом, почему-то розового цвета. Рядом, под той же самой простыней, свернувшись калачиком, спиной к мужу лежала Гелиния. Ее дневная туника сбилась скрутилась и задралась в самых неприличных местах. Напряженно дышала и не шевелилась, точь-в-точь как притворяющийся спящим ребенок. Только она действительно спала.

«Спи, Солнце, – нежно подумал Рус, боясь пошевелиться. – Ничего, с Гнатиком по-прежнему все нормально. Если это в принципе можно назвать нормой! Спокойно, Владимир Дьердьевич, спокойно, – унял он волну ярости, сейчас бессмысленной и бесполезной. – Друг, – обратился Рус к Духу слияния с жизнью, – усыпи меня и разбуди в первую утреннюю четверть…» Уже погружаясь в дрему, Рус вдруг вспомнил, как после создания «универсальной защиты» выяснял у того же Духа Жизни: «Интересно, друг, почему это мое Слово вас пропускает? – спрашивал вроде бы иронично, но и не скрывая досады. Впрочем, Духи его эмоции воспринимали исключительно рационально. Иными словами – бесчувственно.

«Потому что твоя душа знает, что мы – твои друзья», – на полном серьезе ответил Дух и замолчал с таким выражением, что опытный Большой Друг понял – большего от него не добиться.

Тогда Рус, покачав головой, усмехнулся, услышав это объяснение, – он и сам предполагал нечто подобное. И после, когда были удивлены сами Духи, он с удовольствием сказал им практически то же самое о Слове в амулете Гелинии. Теперь это воспоминание чем-то зацепило. Однако мысль додумать не успел – уснул.

Глава 13

На изготовление амулетов «универсальной защиты» для всех, кто присутствовал на совещании в кабинете Руса, у Андрея ушло три дня. Отиг, внимательно изучив структуру, подавил в себе холодящую мысль: «Да это же алтарь!!!» Помолившись и попросив прощения у Величайшей, изготовил устройство сам, угадав в изгибах потоков Силы Гидроса знакомые ему старинные руны. Нагло, «по методу Руса», переписал их на угловатые, будто бы рубленые элементы из Силы Геи и, немного помучившись, подбирая нужные эликсиры, вышел из алхимической мастерской с готовым изумрудным крестиком, который удачно, будто был приспособлен специально для этого, впитал в себя «универсальную защиту».

Магистр прокалывал себе палец скрепя сердце. Его корежило от мысли о совершающемся кощунстве. Молитвы Величайшей облегчения не приносили, и только лишь вера в пришельца, закинутого в их молодой мирок, несомненно по воле той же Геи, придала ему смелости. И то пальцы предательски дрожали. Шестидесятипятилетний маг слишком хорошо знал разницу между ним – смертным и вечными существами, единственными, кому необходимы алтари и жертвы… пусть даже в виде капли крови или банального медяка, последнего, оторванного от сердца.

Сомнения в человеческой сущности Руса покинули Отига не сразу. Впрочем, как и остальных присутствовавших во внутренней вселенной землянина. За исключением разве что троицы бывших месхитинских разведчиков, Андрея, Леона да Грации с Гелинией. Они, знавшие Руса чуть ли не с самого момента его появления в Месхитии, поверили сразу и не участвовали в общей «дискуссии», если так можно было назвать крикливый базар, доходящий до свары: хуже, чем на самом диком портовом привозе, когда множество озверевших покупателей накидываются на одинокий товар и чудом не рвут его на части. Известие об иномировом происхождении пасынка могучего Френома поразило всех до глубины души, перевернуло догматы, всю жизнь казавшиеся незыблемыми. Тем более Рус прибыл из мира, лишенного Божественных Сил, – что совсем не хотело укладываться в голове. Самые образованные степенные и выдержанные мужи, облеченные в большинстве своем немалой властью, заспорили как дети.

Позже Гелиния рассказала отцу о том, как Рус показывал ей чудеса своего мира. В ее словах звучала такая детская восторженность, что Пиренгул больше беспокоился за душевное здоровье дочери, чем слушал фантастическую историю о полетах на какой-то крылатой повозке. Она и так последние дни ходила сама не своя. Сердце отца разрывалось между горем от потери внука и страданием любимой дочери, которая корила себя, занималась самобичеванием и надеялась «исключительно на Русчика»:

– Говорил же он мне: занимайся сыном, оставь Кальварион на наместника, не пропадет княжество без тебя… Прав был! Кальварион стоит, а Гнатик, лучик мой ясный, пропал! – И как она ни пыталась сдерживаться, в этот момент из ее глаз скатывались слезы. – Но он найдет Гната! Мы все найдем, все ему поможем! – сразу подбиралась она. – Лооски и тартаровцы за все заплатят! Ты веришь, отец? А я сердцем чую: сын жив!.. И скучает. – На последних тихих словах, на одном выдохе, Гелиния обычно отворачивала от Пиренгула лицо. Но отец по интонациям угадывал, как тяжело ей было сдерживаться.

На следующий же день, на вечерней трапезе, Пиренгул, на время поиска внука перебравшийся в Кальварион, в свой дом-резиденцию неподалеку от княжеского дворца, в компании Максада и Отига рассказал историю, услышанную от дочери. Это собрание сверстников сложилось само собой. Мамлюка, которого Гелиния назначила своим наместником (разумеется, по совету отца и с одобрения Руса, которому она теперь буквально в рот смотрела), Пиренгул на ужин никогда не приглашал. Молод еще. Кстати, Рахмангула князь временно перекинул на свое место, в Альвадис, а Танагулу достался малолюдный Тир. Отец очень надеялся, что младший сын не успеет там сильно напортачить. Но на всякий случай взял с него клятву первым на асманитов не нападать и эндогорцев не тревожить.

– Что ж, – задумчиво согласился Отиг. – Вполне, вполне возможно. Если судить по тому, что натворила его Воля у нас, то совокупная Воля всех живущих на их Земле может попрать божественные законы, которых, по его словам, в их мире попросту не существует. Миллиарды людей! С трудом верится.

– Уважаемый Отиг, – засомневался Максад. – Ты, конечно, магистр и разбираешься в Божественных Силах лучше меня и лучше мастера Пылающего, моего старого друга, с которым мы часто беседовали о Силах. Мне, по молодости лет, все эти ваши магические штуки были крайне интересны. Нет ничего, и вдруг что-то появляется. А Знаки? А амулеты, без которых я и жизнь себе не представляю? Все по Воле Богов – объяснял мне мой друг. – Услышав эти слова, Пиренгул, вспоминая, засомневался в том, что говорил именно так, но поправлять не стал. Максад продолжил:

– А тут вдруг совсем без Сил. И гляди-ка: люди летают, пользуются повозками, которые едут сами. Башни строят, как наши кальварионские «черныши». Мне в это совсем не верится. Зная Руса, зная его склонность пускать пыль в глаза, – да он просто танцевал, как единорог перед кобылой. Шейкой потрется, хвост распустит, глазки хитро скосит, прогудит что-то хвастливое…

– Хек! – крякнул Пиренгул, перебивая излияния друга. – Это у него присутствует, Максад, доля истины в твоих словах есть, только мне без разницы, правду он Гелингин показывал или хвостом пушил! И с тобой, уважаемый Отиг, я не могу согласиться! – Пылающий по привычке немного воспалился (в переносном смысле, разумеется). – Что значит «совокупная Воля»? Привыкли вы, магистры и бакалавры, о высоких материях рассуждать, философствовать, а мы, мастера-практики, о том не задумываемся. Боги устроили мир, оставили свои законы и ушли. По какой причине – не имеет значения. Извини, Отиг, в данный момент не до пространных размышлений, – остановил он попытавшегося было что-то вставить магистра. – Боги ушли, а с ними ушла Сила. Вот людям и приходится изворачиваться. И да, на жестких неизменных законах мироздания можно придумать разные ухищрения для замены структур из Силы. И они будут действовать всегда, безотказно. Как баллисты, например. У нас с Русом целый спор о них вышел во время отражения Нашествия.

– Эх, Пиренгул, – задумчиво вздохнул Отиг, улыбаясь как бы вовнутрь, каким-то своим потаенным мыслям, – совокупная Воля людей и уход Богов – события, я уверен, связанные. Но согласен, сейчас не время для дискуссий. Тем более я надеюсь, все со мной согласны в том, что Рус выделен богами, и не все люди его мира такие же, как он. Далеко не все.

– Люди везде одинаковы… – вставил Максад, в людях прекрасно разбирающийся.

– И я о том же. Руса можно смело считать человеком, но все же не совсем. Умолчим о его внутренней вселенной, коей нет более ни у кого, даже у самых величайших магистров, о связях с богами, об участии его в «Ссоре»… Как-то туманно он объяснил свое участие в ней, не находите? – С магистром молча согласились. – А его структуры? Ведь главное не в их необычности, а в том, что они легко встраиваются в наш мир. Заметил, Пиренгул?

Князь удивленно посмотрел на магистра Хранящего. Об этой стороне Русовых нововведений он не задумывался и, как ему казалось, не замечал ничего подобного.

Отиг, довольно потерев руки, приступил к любимому занятию, к наставничеству:

– Когда пропали Звездные тропы, никто не мог найти им замену, а твой зять, оказывается, пользовался своей «ямой» еще до того, тогда, когда Эребус не был изгнан. А что произошло после? Стоило ему рассказать одному-двум магам о путях через расслоения реальности – дело пошло. Теперь даже дальние ордены, о Русе и слыхом не слыхавшие, самостоятельно создают собственные «ямы» да «жерла». Да, да, князь, мы и до Руса знали о расслоениях, но разве кто-нибудь задумывался об их использовании? А метод поиска нужного расщепления пространства, коих неисчислимо, да все разные? Никому и в голову не приходило заглядывать в них собственным аватаром! И вдруг стали догадываться, причем совершенно не связанные друг с другом исследователи. Как такое могло произойти? Я утверждаю, что это не изменение законов мироздания. Это изменение совокупной Воли! По крайней мере, склонных к Силе, а не всех людей.

Пиренгул не нашел изъяна в рассуждениях магистра. Настроение его почему-то испортилось.

– Возьмем «универсальную защиту». – Отиг вытащил из-за туники нательный изумрудный крестик, с помощью бронзовой цепочки надетый на шею. – Ты внимательно изучал ее структуру?

– Достаточно, – хмуро ответил Пылающий. – Я даже сам потрудился переписать ее на Силу Пирения. Замысловато, конечно, но не очень сложно. Ну, не разглядишь структуру в амулете! – проворчал в ответ на ироничный взгляд магистра, причем, ничуть не смутившись. – Если бы Андрей не показал воочию, не расписал, то сам бы не разобрался. – И насупленно замолчал. Не нравилась ему эта «совокупная Воля», хоть в вулкан прыгай! Не понимал Пылающий-практик таких абстракций и не желал понимать. А Андрей, прекрасно разбираясь в местных многовековых магических реалиях, в крепкой школе «старых» магов (себя он давно причислил к «новым»), никого не стал искушать понятиями «Слово», «посвящение самому себе», которое происходило в момент «привязки» артефакта. Он вообще на эту тему не распространялся.

– А как тебе метод «привязки» амулета? – продолжил наседать Отиг.

– Обычный, – сквозь зубы процедил Пиренгул. – При отсутствии доступа к астральному телу – самый надежный, через кровь. Ауре я никогда не доверял.

Отиг, заметив раздражение собеседника, поспешил его успокоить.

– Не горячись, уважаемый Пылающий, – сказал он как можно миролюбивей. – Просто я, согласись, маг более знающий. Я внимательно исследовал ту структуру и обнаружил, что она состоит из рун. Старинных рун, мне почти неизвестных. Исходя из чутья опытного Хранящего, могу добавить – очень простых рун. В структуре они выстраиваются кругом, где последняя смыкается с первой. Это сильно напоминает обвязку алтаря, посвященного абстрактному божеству. Поначалу я испугался. Напрягся так же, как сейчас вы с Максадом… бросьте, не снимайте с себя «защиту». – Руки тиренцев, потянувшиеся было к своим «крестикам», замерли. Стыдливо дернулись и расслабленно опустились. И синхронно потянулись к винным фужерам.

– Позже я разобрал. Не стану утомлять как. – Однако не удержался, утомил: – Там в первичной и завершающей рунах остается недосказанность, то есть не хватало Имени божества. Поверьте моему опыту Хранящего – я много древнейших алтарей пересмотрел. И воочию и на зарисовках – везде есть Имя, и его ни с чем не спутаешь. – Отиг опомнился и поправился: – Извините, уважаемые, за страсть к преподаванию. Невольно вырвалось.

– Нет, нет, уважаемый магистр, ты все правильно сделал! А то я уже испугался, – сказал Максад. Причем было совершенно непонятно: всерьез он высказался или пошутил. – И все понятно объяснил, доходчиво. – И снова из уст опытного коронпора было не ясно: то ли он льстил, то ли говорил совершенно искренне.

Отиг смущенно кашлянул.

– Заверши уж, – нетерпеливо потребовал кипящий Пиренгул.

– Выходит, что «крестики» – это наши алтари, и мы, совершая «привязку» амулета, посвящаемся сами себе. Каждый. Вне зависимости, склонен ты к Силе или нет. Лично я не считаю это кощунством пред любым из Богов, это лишь подтверждает… – Что подтверждает, осталось неизвестным, потому что Пиренгул вдруг с силой хлопнул по столу и прорычал:

– Хватит!!! Довольно теологии! У меня внук пропал, наследник Кальвариона, а мы! Рус уже четвертый день пропадает где-то в Гроппонте, с нами не связывается и себе «звонить» запретил. Гелиния говорит, что чувствует – он жив-здоров. А мы?! Я сижу, как на углях! Так и хочется рубить всех врагов, всех мразей оборачивающихся, всех тартаровцев и лоосок! Жечь всех! – Выплеснув раздражение вместе с натуральным дымом, князь сел. Подосадовал, что в очередной раз потерял над собой контроль и не заметил, когда успел встать.

– Интересно, откуда лооски появились? – спокойно вопросил Максад, будто у князя не было никакой вспышки.

– По словам Руса… а мы знаем о Родящих только с его слов. – Отиг тоже «не обратил внимания» на выплеск Пиренгуловых эмоций. – Лооски устроились за Океаном, где сошлись с почитателями Тартара. Каким образом они там оказались – неизвестно.

– У них должно быть Древо, без которого они – никто, – пояснил свою мысль Максад. – А насколько я знаю, все их Древа засохли. В один день. Не связано ли то событие с нынешним? Рус так и не раскрыл причину похищения наследника, ушел от прямого ответа. А не из-за него ли? В «Ссоре Богов» он как-то замешан.

Помолчали. Открыто обвинять Руса, даже если он является главной причиной покушений, глупо и поздно.

– Надеюсь, зятек скоро нам и эту тайну откроет, – проворчал Пиренгул. – Скорей бы уж вызывал любого из нас! И желательно, чтобы рядом с ним стоял Гнатик. Но если он не спасет внука, то я ему… – Вместо слов князь со злостью сжал кулаки.

Рус проснулся бодрым и полным сил. Если бы не жуткий голод, когда всерьез веришь, что съешь борка целиком, слабо прожаренным, с кровью; а сладкий жирный липкий сок будет стекать по подбородку, а тебе будет плевать на это неряшество, и ты будешь мычать от удовольствия, буквально насмехаясь над зарезанной скотиной, то Рус был бы вполне счастлив. На краткий миг. В следующий момент он вспомнил о Гнатике и увидел молящуюся перед статуэткой Геи жену. Радость от пробуждения смело сразу. Как будто бежал по дорожке, счастливый, полный надежд и сил, и вдруг споткнулся о корягу, о которой не подозревал, и со всего маху лбом о камень.

– …сти, Величайшая, за гордость мою непомерную, – горячо бубнила коленопреклоненная Гелиния, не заметив пробуждения мужа. Молилась тихо, стараясь его не потревожить. – За то, что забыла материнский долг, за все прости, Величайшая! Молю тебя, верни мне сына, я пожертвую тебе все! Меня забери, но верни, умоляю тебя, помоги вернуть Гнатика! Душу мою возьми здесь и сейчас! Величайшая Гея, добрейшая из богинь, я ни на строчку не отступлю от твоих заветов… – И продолжала, и продолжала, повторяясь, но стараясь придерживаться канона.

По мере слушания Руса все сильнее и сильнее обуревала ярость. Не на любимую жену, нет! Видя ее прямую спину, сердце, наоборот, ныло от жалости, а вот на бездушных вечных сущностей поднималась злость. Боги всегда пытаются поиметь с человеков все, чего им не хватает до абсолютного всемогущества, и им всегда мало. Гея не являлась исключением. Пусть она и сформировалась благодаря чаяниям ее почитателей относительно заботливой; можно сказать, стала матерью всего мира – и в прямом и в переносном смыслах, – но жажда божественного всевластия у нее не исчезла.

– Солнышко мое! – Подскочив к Гелинии, он обнял жену, прижал ее голову к своему ухающему сердцу и тем самым заставил замолчать. Она, все еще пребывая в молитвенном упоении, слабо сопротивлялась. Ее взор оставался погруженным в себя. Тем не менее Гелиния прошептала:

– Я тебя разбудила, Русчик? Прости меня. Прости за все… за… – имя «Гнатик» произнести не смогла, а только, сбросив наконец молитвенный полутранс, сильно прижалась к мужу, буквально зарывшись лицом в его мятую пропитанную двухсуточным потом кушинарскую рубашку, словно пыталась спрятаться, отгородиться от злобного мира.

В груди Руса остро защемило, как будто все органы разом скрутили и сдавили в бездушных тисках. Жалость перемешалась с любовью, с невиданной силой вспыхнула тоска о сыне. И все это было приправлено злостью на всех небожителей. Лоос представлялась только одной из многих.

– Я верну нашего Гнатика, обещаю, – сквозь ком в горле вымолвил он. – Не кори себя, милая, ты ни в чем не виновата. А вот другие… – Рус на мгновение еще сильнее, до хруста в костях сжал Гелинию.

Она ойкнула. Муж ослабил руки, успокаивающе-ободряюще погладил ее по спине и виновато отстранил.

– Я пошел к ним, жди меня, – зло процедил он. Его мутило. Ярость, с трудом подавляемая при общении с супругой, глушила разум.

Объяснение Гелиния не поняла, но сказать ничего не успела: повеяло колебанием Силы Эледриаса, и муж на глазах растаял, растворился в ней…

Как ни надеялся Рус на свою Волю, но появиться в чертогах Эледриаса не получилось. Без приглашения – увы. Вместо увитой орхидеями беседки, вместо зеленой полянки, усыпанной красивейшими цветами, он очутился в сплошном изумрудном мареве, которое густотой напоминало плотную сметану, которую можно было резать и мазать на хлеб. Только Русу почему-то пришло в голову, что, пожалуй, бутерброда не выйдет – с куска соскользнет, свалится. Представил, как судорожно ловит склизкую пластинку, которая не хочет даваться в руки. И взревел.

Вместе с криком уходила ярость и прояснялся разум. Откуда лился звук и лился ли в принципе – неизвестно. Свое тело Рус не видел, да и вовсе не задумывался о такой мелочи. Было четкое ощущение собственного «Я», и того достаточно.

«Что же ты, Владимир Дьердьевич, не попытался ломануться сразу к Лоос, а? – Мысли наконец-то зазвучали более-менее четко и, понятное дело, язвительно. – Испугался, потому-то и типа к дружку за подмогой полез. А какой он тебе друг, а? Защитник и Освободитель, твою вселенную! Тьфу, думать противно. А отчим? Хах! Смешно говорить, но к нему стоит пробовать. Хотя все они, сволочи, одним миром мазаны, дарки бы их задрали! Знаю же об этом». Но все равно, почти не задумавшись, Рус ухнул, как ему показалась, куда-то в Бездну.

Теперь он видел кроваво-красное небо без светила, а под ногами – и конечности, черт побери, появились! – лежала раскаленная потрескавшаяся земля, прожигавшая даже через сапоги из кожи дракончика, которые удивительным образом не дымились и не думали плавиться. Рус рефлекторно попрыгал, что не уменьшило его страданий; ругнулся, догадавшись, что это очередная глупая френомовская проверка, встал ровно, усилием воли отрешившись от жгучей боли. Успел удовлетворенно отметить, что это получилось – ступни гореть совсем перестали, – и нагло крикнул:

– Эй, папаша!

Пару секунд подождал. Как и предполагал – ответа не последовало.

– Ну-ну, отчим мой названый, – теперь заговорил обычным голосом. Разве что не скрывая сарказма. – Ага, типа «воин должен сам преодолевать» и все такое. Знаю, слышал. А какого же черта ты тогда паучиху на бой вызывал? «Чисто посмотреть на ваш спарринг»? – Эти слова Рус преувеличенно прогундосил, при активной издевательской «распальцовке». – И что? Удовольствие поимел? Поимел, поимел! Я знаю: самому битва понравилась. И вот лишил я ее Силы. Ну, большей части. Так она, тварь членистоногая, связалась с Падальщиком! Сына у меня украла, гадюка. Ты как, папаша, не поможешь?