Текст книги "Последнее дело Коршуна"

Автор книги: Вадим Пеунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

По семейным обстоятельствам

Праздничный вечер принес Зиночке не изведанное ранее счастье. Ее жизнь наполнилась новым содержанием. Девушке казалось, что не три дня, а всю жизнь она хлопочет о Виталии, стараясь предугадать его желания раньше, чем они могут появиться, на лету ловить его капризы, заботиться о его спокойствии…

Но вот Виталий Андреевич подписал приказ об ее увольнении. И все «счастье» полетело кувырком. Это показалось ей настолько нелепым, что она еще два дня продолжала ходить на работу. Так же аккуратно проверяла уборку приемной и кабинета, подготовляла дела для доклада, а потом садилась на окно поджидать серую машину. Но вечно так продолжаться не могло. Она знала это, ждала и боялась. Боялась, что кто-то придет, заберет у нее ключи, сядет на ее место. Этот новый человек не знает ни привычек Виталия, ни его характера. Не подаст вовремя корреспонденцию, не вызовет из гаража машину, не напомнит о том, что «на 19.20 вызывали в обком».

Наконец этот страшный день пришел. Перед обеденным перерывом Виталий Андреевич вызвал ее в кабинет.

– Зиночка, для тебя нашлось хорошее место. Будешь работать машинисткой в комиссионном магазине. Работа не тяжелая, и ставка больше, чем здесь.

Но Зиночку ничто не могло утешить. Зеленые глаза ее заморгали. Кончик носа подозрительно задергался.

– Зиночка, все свободное время мы будем проводить вместе.

– Хорошо, Виталий Андреевич.

Зиночка заплакала.

– О чем ты? – обнял он ее за плечи.

– А как же я туда пойду? Может быть, там… не нужна машинистка?

– Нужна. Пойдешь и спросишь директора. Хочешь, я тебя сейчас провожу.

Виталий Андреевич подвез Зиночку на машине к самым дверям магазина и подбодрил:

– Иди, иди, а я подожду тебя.

Магазин поразил Зиночку роскошью. Прямо перед дверью за прилавком женщина приглаживала пушистый мех чернобурки, расхваливая его какой-то полной даме. На полках лежали рыжие, серебристые шкурки мехов, неизвестных Зиночке. В соседнем отделе прилавок был уставлен статуэтками, охотничьими ружьями, приемниками, посудой. С потолка свешивались люстры. На специальных шестах висели великолепные ковры.

Зиночка робко подошла к одной из продавщиц.

– Скажите, где я могу видеть директора магазина?

Та с любопытством взглянула на посетительницу.

– Вы что-нибудь принесли для продажи?

– Нет… Я устраиваться на работу пришла… Машинистка…

Продавщицу будто подменили. Она отвернулась с выражением скуки на лице.

– Вы ошиблись. Нашему магазину машинистки не нужно.

Зиночка совсем растерялась. Как же так? Виталий Андреевич сказал, что нужны и надо зайти к директору. Она уже было повернулась к выходу, но отважилась еще раз обратить на себя внимание суровой продавщицы.

– А ваш директор говорил, что нужны.

– Ах, директор… – Лицо женщины снова стало приветливым. – Пройдите вот сюда, – указала она на дверь за прилавком.

Зиночка робко постучала. Ей навстречу донесся резкий сухой голос:

– Прошу!

Человек, одно упоминание о котором вызывало доброжелательные улыбки, оказался мужчиной средних лет. Первое, что бросилось Зиночке в глаза, был большой хищный нос, маленькие глаза и пышные волосы, зачесанные назад. Директор в упор посмотрел на вошедшую.

– Что вам угодно?

От колючего взгляда Зиночка слегка поежилась.

– Меня прислал сюда Виталий Андреевич и сказал, что вам нужна машинистка.

– Какой Виталий Андреевич? – удивился директор. При этом он тряхнул головой, откидывая назад падающие на лоб волосы.

– Виталий Андреевич Дробот… Областной Дом народного творчества.

Директор магазина еще раз тряхнул головой.

– Не знаю такого. Но машинистка мне действительно нужна. Где вы работали раньше?

Ошарашенная таким приемом, Зиночка чуть слышно ответила:

– В областном Доме народного творчества.

– А почему вы ушли оттуда?

Зиночка не знала, что ответить.

– Должно быть, по семейным обстоятельствам?

– Да, – не совсем уверенно ответила девушка.

– Значит, вы уволились по семейным обстоятельствам и ищите другую работу? Что же… я вас приму. Покажите документы.

– Вот паспорт и трудовая книжка.

– За работу можете приниматься хоть сейчас.

Он встал из-за стола, прошел к шкафу и, достав оттуда портативную машинку «Пеликан», поставил ее на второй, свободный стол.

– Вот, садитесь, – и, вынув из своего стола несколько бумажек, протянул ей. – Перепишите. Посмотрю, как вы печатаете.

Зиночка не собиралась сразу приниматься за работу. Но так уж вышло, что она просидела за машинкой до конца рабочего дня, не переставая думать о том, что Виталий Андреевич ждет ее на улице, а она даже не может выйти и предупредить его.

– Приходить на работу к десяти, – сказал Зиночке директор магазина вечером. – Принесите с собой заявление, автобиографию и фотокарточку для анкеты.

Зиночка понимала, что ждать ее около магазина несколько часов подряд Виталий Андреевич не может. «Наверно, рассердился, что я отнимаю у него столько времени, и ушел». Но в тайниках души, не признаваясь даже самой себе, она лелеяла мысль: выйдет из магазина и встретит его. И действительно: Дробот стоял около витрины, с беспокойством посматривая на двери.

– Ой, Виталий Андреевич, зачем же вы меня ждете столько времени?

– Я же обещал подождать.

Он взял ее под руку.

– Ну, как прошел твой первый рабочий день?

Девушка рассказала ему о странном приеме, который ей оказал директор магазина. Дробот нахмурился.

– Действительно, он меня не знает по фамилии. Так, знакомы. Иногда вижу его в ресторане «Киев». Он как-то жаловался, что не может найти опытную машинистку. Но это было неделю назад. Хорошо, что место не было занято.

В женском боте – мужская нога

Кое-что Иван Иванович уже сумел уяснить. Но это было очень и очень мало. Поэтому, являясь на вызов полковника, он чувствовал себя не совсем удобно. Ответив на приветствие капитана, Иванилов спросил:

– Ознакомились с докладом майора Наливайко?

– Да.

– Хорошо. Что нового у вас?

– Не много. Попал в какой-то заколдованный круг. Начал с того, что Дубовая была человеком незаурядных способностей, чуткой души, а кончил тем, что она настоящий советский человек, высокой нравственности.

– Начали проникать в душевный мир Дубовой. Это уже шаг вперед. Докладывайте.

Капитан достал из папки, которую держал в руках, бумаги, фотографии и разложил на столе.

– О том, что выстрел носит характер гестаповской работы, я уже говорил. Четыре следа, оставшихся на мокрой земле, мною тщательно изучены. Три из них растерты специально и почти ничего сказать не могут. Четвертый отпечаток, который оказался на самом краю кювета, вероятно, не был замечен впотьмах преступниками. Хотя он и пострадал от дождя, но все-таки сохранился. Судя по отпечатку, след оставлен женским ботом, пятого-шестого размера.

– Женским ботом? – оживился полковник. – Это интересно. – Он вызвал дежурного и попросил принести ему гипсовые слепки. – Продолжайте, Иван Иванович.

– Ширина шагов от дороги, где стояла машина, до кювета не однообразна: 81, 79 и 63 сантиметра.

– Да-а… – удивился полковник. – Женщина богатырского роста. Нести ношу в пятьдесят восемь килограммов, причем ношу очень неудобную, и делать шажища в 81 сантиметр!

– Я и раньше обращал внимание на это, и вот мои вычисления: человек в возбужденном состоянии двигался с ношей. Первые два шага почти одинаковые по размеру. Третий значительно меньше. Причем след имеет резкую вмятину в носке. Первые следы хотя и растерты, но общую вдавленность по сравнению с грунтом определить можно. На четвертом следе носок углубился потому, что идущий неожиданно остановился и, чтобы удержать тело в равновесии, уперся кончиками бот сильнее обычного. Если он остановился резко и неожиданно, значит хотел сделать и третий шаг таким же большим, как и первые два. Из этого вытекает, что тот, кто шел в ботах, двигался равномерно. А когда человек двигается с ношей, то он, как правило, делает шаги меньше обычных. На такой случай мы имеем коэффициент 15: 19 (ширина шага к длине ног). Решаем пропорцию. Получается длина ног сто три сантиметра. У нормально сложенного человека длина ног чуть-чуть превышает половину всего роста. Значит, рост этого человека около двухсот сантиметров. А двести сантиметров для женщины?! Исполинское телосложение!

Вошел дежурный и внес стереотипные отпечатки. Офицеры склонились над ними. Полковник взял лупу.

– Обратите внимание, – объяснял капитан, – третий шаг самый маленький. След от каблука почти отсутствует. А носок глубокий. Эта глубина и сохранила некоторые полоски от гофрированного отпечатка, которые позволяют предположить, что это были боты.

Полковник долго присматривался к отпечаткам. Вымерил и высчитал угол скоса носка. Чертил на бумаге треугольники и трапеции.

– Я склонен согласиться, что в женском боте была мужская нога… сорок первого размера… Итак, учитывая то, что сообщил майор Наливайко, можно сделать следующие выводы: детали преступления исключают убийство с целью ограбления. Это мы определили еще в самом начале. Майор выдвигает предположение, что Дубовая могла пасть жертвой мести уголовных элементов. Он не настаивает на этом, но активную следовательскую работу Дубовой нужно иметь в виду.

– Тот, кто убивает из мести, обычно не грабит свою жертву, – заметил капитан.

– Это верно, – кивнул головой полковник. – Совершенно очевидно, что мы имеем дело с политическим преступлением. А они всегда тщательно подготавливаются. Скорее всего, Дубовую сопровождал или встречал человек, хорошо с ней знакомый. В политических убийствах это прием не новый. Мы уже знаем одного знакомого Дубовой. Это Ян. Что о нем известно? Впервые у Нины Владимировны он побывал еще летом. Ян имел возможность узнать образ жизни Полонской и, воспользовавшись этим, назвался мужем Дубовой и выкрал ее бумаги. О внешности его можно сказать совсем немного. В первый раз он появился у Полонской без очков, а в последний – надел очки с темными стеклами. Нос у Яна большой. Рост средний или чуть выше. Следовательно, мы ориентировочно знаем уже двух участников убийства: один – Ян, а другой – высокого роста, следы которого вы изучили.

– Но диверсантов могло быть и больше, – заметил капитан.

– Не более трех. Вы же сами сказали, что обстановка во время убийства не вызывала у Дубовой подозрения. Если бы в легковой машине оказалось четыре-пять человек, то Дубовая не села бы в машину. Не забудьте, что она приехала поздно вечером. Самое большее, их могло быть трое, включая шофера. Да и то только в том случае, если второй был тоже знакомым. Попробуйте, Иван Иванович, и его поискать. Надо заинтересоваться всеми знакомыми и друзьями Нины Владимировны. Они могут натолкнуть на новые и полезные мысли.

– Я уже кое-что сделал в этом направлении. И, знаете, товарищ полковник, среди друзей Нины Владимировны есть один очень интересный человек. Высокого роста – сто девяносто восемь сантиметров. Часто бывал у Дубовой в Рымниках. Хорошо знает привычки Полонской.

Иванилов понимающе посмотрел на капитана.

– Партизан. Награжден. Живой герой повести. Близкий друг Дубовой. Человек с безупречной репутацией.

– У него сейчас алиби, – в тон полковнику докончил Иван Иванович. – В ночь с восьмого на девятое он был в большой компании сослуживцев.

Иванилов и Долотов переглянулись и замолчали. Это молчание почему-то заставило их обоих чувствовать себя неловко. Минуты через две полковник заговорил.

– Надо сознаться, что в ведении дела Дубовой с самого начала была допущена совершенно непростительная ошибка: труп опознали только через двое суток, а за это время из Рымник диверсанты сумели выкрасть документы, должно быть, опасные для них. И если мы по свежим следам не исправим эту ошибку, потом будет гораздо труднее. Главное звено, через которое можно вытянуть всю цепь – это Ян. Его и надо искать. Возможно, что он живет в Пылкове. Это все, что о нем известно. И еще одно: Наливайко в своей докладной сообщает, что Дубовая отпуска не брала. Значит, ехала не для того, чтобы принять участие в разборе архива. Я знал Нину Владимировну лично. Это был исключительно аккуратный и исполнительный человек. Что же ее заставило выехать из Рымник восьмого? Крайне неотложные дела. Какие? Почему именно восьмого, а не десятого? Может быть, Нину Владимировну вызвали письмом или телеграммой. Возможно, что ее вызвал Ян. Так вот, необходимо знать, с кем Дубовая поддерживала переписку и знакомство, хотя бы от случая к случаю. Этим занимается в Рымниках Наливайко, а вы должны попытаться найти ответы на эти вопросы здесь, в Пылкове.

Будет сын

Зиночка была недовольна своей новой работой. Но, если бы ее спросили почему, она не сумела бы ответить. Так. Вообще.

Ее новый начальник Мирослав Стефанович обладал какой-то дьявольской способностью засушить человека, отнять у него волю, превратить в послушный механизм.

Работой он Зиночку не перегружал. Даже наоборот. Она часто сидела за машинкой без всякого дела. В эти минуты она мечтой уносилась в прошлое, ее воображение красочно рисовало то, что могло бы быть, но чего не было. А иногда Зиночка даже и мечтать не могла. И сидела с утра до вечера в ужасном одиночестве, которое опустошало ее душу.

У себя в Доме творчества она знала и понимала каждое выбитое слово, а тут… рубли, платья, шубы, балансы.

Мирослав Стефанович обращался с машинисткой сухо-официально. Он избегал называть ее не только по имени, но и по фамилии. Чаще всего говорил «вы», а иногда и без обращения, просто сунет в руки пачку бумаг и буркнет себе под нос:

– В двух экземплярах. Через час заберу.

Зиночка видела, что Мирослав Стефанович всегда занят. Он еще не пришел, а его дожидается человек пять-шесть клиентов. Он с работы уходит, а его ловят по дороге.

– Мирослав Стефанович…

– Товарищ директор…

Иному он улыбнется и скажет что-то приветливое, а иному бросит на ходу холодно-вежливое:

– Я сегодня уже не принимаю. Заходите завтра.

К своим сотрудникам Мирослав Стефанович относился с отеческой суровостью. На провинившегося никогда не повышал голоса, а вкрадчиво внушал и поучал. Шутил очень редко. Но зато его шутка воспринималась как высокая награда, в сравнение с которой могла идти только премия в размере месячного заработка.

Зиночка была чужой среди работников магазина. Она сторонилась их и даже побаивалась, ожидая ежеминутно каких-то неприятностей.

Но, как только Зиночка закрывала за собой двери магазина, все неприятности и страхи моментально исчезали. Каждый вечер на углу Первомайской улицы ее встречал Виталий Андреевич, и они вдвоем медленно шли через парк Кармелюка, по улице Сталина. Если Пелагея Зиновьевна бывала дома, то Виталий Андреевич тут же прощался и уходил. Если же ее не было, он задерживался дольше. Но последнее время Пелагея Зиновьевна старалась не оставлять Зиночку с глазу на глаз с Виталием Андреевичем. Она несколько раз уже спрашивала у дочери, чего это ради ее бывший начальник зачастил к ним в гости. Зиночка отшучивалась. Но свидания ее с Виталием стали реже, а потому и желаннее.

Легко понять разочарование Зиночки, когда, выйдя однажды на Первомайскую, она не увидела на обычном месте Виталия Андреевича. Ей что-то нездоровилось, но она все же постояла на углу минут пятнадцать, потом обошла здание главунивермага и вернулась. Дробот не появлялся.

В сердце молодой женщины родилась маленькая беспокойная обида и начала расти, постепенно вытесняя из головы и сердца все другие думы и чувства. Наконец в ней осталось только одно: «Почему он не пришел?»

Она верила, что Виталий ее любит. Любит по-настоящему, глубоко, беспредельно, как в книжках.

И Зиночка платила ему такой же беспредельной привязанностью. Он стал для нее самым близким и дорогим человеком. Кажется, если бы для его счастья нужна была ее жизнь, Зиночка, не моргнув глазом, отдала бы ее.

Последнее время Виталий Андреевич часто бывал сумрачен, неразговорчив. Улыбался будто только для того, чтобы сделать приятное ей, Зиночке. Шутить, кажется, совсем разучился. Зиночка знала, что Виталий Андреевич не может забыть опустошающую сердечную потерю – смерть Нины Владимировны. Последний раз, сидя с ним в кино, она почувствовала, что мыслями он сейчас где-то далеко. Она коснулась его руки.

– Виталий… ты что? Тебе не нравится картина?

Он сжал ее пальцы.

– Нину вспомнил.

Зиночка подумала: «Какое у него благородное сердце! Как он любит Нину Владимировну! Почему это не я спасла ему жизнь? Почему не я воевала с ним бок о бок? Спасла бы его, как и Нина Владимировна. А если бы меня убили, то он оплакивал бы, как сейчас оплакивает ее».

…«Так почему же Виталий не встретил меня?»

Погруженная в свои размышления, Зиночка не заметила, как подошла к троллейбусной остановке. Троллейбусы в Пылкове пошли всего несколько дней тому назад, и ей очень хотелось прокатиться в большой, удобной машине, но все не было времени.

На остановке стояло несколько человек. Среди них были две бабушки с внуками. Старушки о чем-то с увлечением спорили, а малыши крутились около них. Вдруг один из мальчуганов в пылу игры выбежал на дорогу. Зиночка увидела, что на него мчится низкая черная машина. Еще мгновение, и заячья белая шубка очутится под колесами… Не отдавая себе отчета, Зиночка метнулась за мальчонкой и выхватила его почти из-под самых колес. Шофер затормозил, но, не подоспей Зиночка во-время, шалуна обязательно ударило бы.

Она держала на руках курносого мальчугана. Тот испуганно таращил глаза на шофера, на нее и на шумящих людей. Подбежала бабушка и набросилась на внука.

– Сколько раз я тебе говорила, не сметь выбегать на мостовую? А ты свое? Вот придем домой… – многообещающе шлепнула она внука.

– Он не виноват, – вступилась за спасенного Зиночка.

Видя, что с мальчиком ничего не случилось, женщина виновато улыбнулась и почти со слезами сказала:

– Еще чуть-чуть, и был бы под машиной. Спасибо вам большое. – Зиночка не нашлась, что ответить. Окружавшие их люди одобряюще зашумели. – Дай бог, чтобы ваши деточки росли здоровыми и послушными!

– А… у меня нет детей… – пробормотала Зиночка и неожиданно для себя добавила – Скоро будут.

– Миша, поцелуй тетю в щечку и скажи спасибо, – потребовала бабушка.

От теплых детских губ Зиночка вся затрепетала. Еще никогда в жизни она не принимала так близко к сердцу детский поцелуй.

Подошел троллейбус. Все заволновались, заспешили. Зиночка осталась одна. И, забыв о желании «прокатиться», медленно побрела к дому.

«У меня будет сын! Обязательно сын, как две капли воды похожий на отца. Такие же черно-смоляные волосы. Такой же высокий умный лоб. Такие же лучистые глаза».

И, хотя сын существовал еще только в ее воображении, она уже переносила на него всю свою безмерную любовь к Виталию Андреевичу. Она внезапно поняла, что ее счастье недолговечно, что рано или поздно ей придется расстаться с ним.

«Рожу мальчика и буду воспитывать таким же смелым и благородным, как Виталий».

Перейдя улицу, Зиночка остановилась около витрины аптеки. За стеклом, облитые разноцветными огнями, ее внимание привлекли красные соски, голубые и белые нагруднички, распашонки. Постояла и зашла в аптеку. Видя ее нерешительность, продавщица спросила:

– Вам что, гражданка?

– Мне? Не… знаю. Дайте соску.

– Какую? Пустушку или на бутылочку?

– Обе.

Зиночка с трепетом наблюдала, как пожилая женщина заворачивает в бумагу розовую с синим колечком соску «дурачок» и черную, длинную, «на бутылку».

– Рубль сорок в кассу.

Зиночка шла домой обычным путем, каким ходила с Виталием Андреевичем, и все время щупала в кармане приобретенную покупку, как бы проверяла: здесь ли?

Пелагея Зиновьевна отперла дверь и, ни слова не говоря, демонстративно прошла в комнату.

Зиночка подошла к матери.

– Мама, что случилось? Почему ты такая сердитая?

– Ну, голубушка, я тебя просто не понимаю. У нас с Платоном Ивановичем, отцом твоим, такого срама не было. И в кого ты только такая удалась? Я и то смотрю, что это твой начальник к нам зачастил. Вот он, стыд-то, сам в дом пришел. Ведь соседи мне из-за тебя проходу не дают, пальцем показывают. Мол, дочка-то ваша с женатым связалась.

Мать гневно смотрела на дочь. По вздрагивающей нижней губе было видно, что в ней клокочет невысказанный гнев. Она махнула рукой и села на кушетку.

– Мама, мама, – кинулась к ней Зиночка. – Ты ничего не знаешь, я тебе сейчас все объясню!..

– И знать ничего не желаю. Уж ты старую мать не вмешивай в такое бессовестное дело. Стыдобушка-то какая на мою седую голову. Чужую семью разваливать. Мыслимое ли дело мужа от жены и малых деток сманывать?

– Мама, – возражала Зиночка, – я его люблю.

– И он тоже, хорош гусь. Я считала его порядочным человеком. А он имеет детей, молодую жену и еще чего-то ищет.

– Ой мама. Не думай о нем так плохо. Ты ничего, ничего не знаешь. Я сама во всем виновата. И семью его я и не думаю разбивать. Я его люблю, но знаю, что моим мужем он никогда не будет. Я хочу только одного: иметь сына.

– Сына?! – вскочила Пелагея Зиновьевна. – Девке захотелось иметь сына от женатого мужика! Да я… тогда из дому сбегу. С потаскушкой под одной крышей жить не буду.

– А я его люблю. Люблю… Он хороший… Ты его не знаешь… Он очень хороший…

– Дура ты, вот что я тебе скажу. Набитая дура! Первый встречный приласкал ее, а она уже готова в петлю лезть от радости. Ты еще не знаешь таких прохвостов. А уже я-то их на своем веку повидала. Говорит – мед точит, а такие дуры, как ты, потом кровавыми слезами горе свое омывают. И ты еще покаешься, что мать не слушала, да будет поздно.

Но Зиночка на все доводы твердила одно:

– Он не такой, как другие. Я люблю. И хочу сына.

В знак протеста против «бессовестного поведения» дочери Пелагея Зиновьевна легла спать в кухне. А сама виновница, умостившись под огромной теплой периной, крепко сжала под подушкой купленные соски и счастливо улыбалась:

– Будет сын!

Проснулась Зиночка все с теми же мыслями: «Сын! И назову его Виталием».

Пелагея Зиновьевна молча поставила на стол завтрак и, чтобы не глядеть на дочь, так же молча ушла к соседям. Но Зиночка не ощущала на себе тяжести преступления. Знала, что ее бескорыстная любовь не разрушит чужую семью. Зиночку беспокоило другое: почему не пришел Виталий. «Наверно, занят… или уехал в командировку. Но хотя бы позвонил!»