Текст книги "Последнее дело Коршуна"

Автор книги: Вадим Пеунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Первые шаги

Прежде всего капитан Долотов тщательно обследовал труп убитой и проверил показания экспертизы.

Ошибки нет. Выстрел из пистолета в упор. Некоторые волоски на затылке закрутились, как от огня. Это следы ожога. Входное отверстие от пули очень маленькое. Калибр пистолета меньше, чем 7,62. Пуля вошла в голову ниже затылочного соединения и, пройдя ее под углом в сорок пять градусов, вырвала часть черепной коробки в темени. Из таких ран кровь обычно вырывается бурным ключом, но не разбрызгивается далеко. Вне сомнения, выстрел был произведен опытной рукой.

Кровь запеклась на волосах. Застыла на лице. Почерневшим кольцом охватила шею. Дальше она почему-то не потекла. Должно быть, в первое же мгновение после выстрела на голову был накинут чехол.

Прежде чем приступить к поискам следов убийцы, Иван Иванович поставил перед собой ряд вопросов, на которые нужно было получить ответы:

1. Обстановка, окружавшая Дубовую с момента приезда в Пылков и до убийства.

2. Возможный путь, по которому везли Дубовую с вокзала.

3. Возможное место убийства.

4. Возможные следы преступления, не обнаруженные гражданским следователем.

Капитан надел большущие резиновые сапоги, комбинезон и, прихватив лопату, отправился на главный вокзал.

Величественное двукрылое здание венчалось высоким круглым куполом. Вокзал как бы олицетворял новое рождение старинного украинского города. Он встречал новичка, приехавшего в Пылков, как полноправный представитель города науки и культуры, города заводов и фабрик и поражал своим большим крытым перроном, просторными, облицованными карпатским камнем выходными туннелями, залитыми солнцем или электрическим светом залами с мраморной колоннадой, многоголосым шумом сотен и тысяч пассажиров.

Даже тот, кто был в Пылкове года два назад, не узнал бы города. Перед вокзалом раскинулась гигантская площадь, заканчивающаяся молодым сквером и аллеей, великолепной даже в зимнем наряде.

Иван Иванович вспомнил 1944 год. От былого вокзала оставался только свод над центральным входом. Да и тот был ободран взрывом бомбы. На месте теперешних правого и левого крыла зияли провалы. Люди проходили на перрон по деревянным настилам, опасаясь обвалов. Теперь об этом помнят только старожилы.

Капитан поднялся на ступеньки, ведущие к главному входу. Отсюда открывалась панорама города. Направо, за привокзальной площадью, пыхтел паром, стучал молотами, сверкал электросваркой паровозо– и вагоноремонтный завод. За аллеей сквозь голые деревья виднелись долговязые шпили готических костёлов. В отдалении маячила насыпная гора Замостье, застроенная белыми домами старинной архитектуры.

Иван Иванович пошел на стоянку такси, взял машину и, попросив шофера «жать на все обороты», поехал на улицу Романюка. Через восемь минут машина остановилась возле дома номер пятнадцать. Капитан отпустил шофера.

«Восемь минут! А ночью машину не задерживают ни трамваи, ни пешеходы. Значит, при необходимости можно ехать от вокзала до этого места минут пять. Срок небольшой».

Под видом слесаря-водопроводчика капитан начал обследовать сантиметр за сантиметром правую и левую стороны дороги и оба кювета. За три дождливых дня следы, обнаруженные на месте преступления, конечно, не сохранились. Но его интересовали сейчас не отпечатки ног, а гильза. При выстреле из пистолета гильза должна была отскочить в сторону, и убийцы могли забыть о ней. Ради этой гильзы он проделал огромный труд, прощупал и перетер на пальцах намытую дождями землю в обоих кюветах. Гильзы не было. Это заставляло думать, что выстрел был произведен не здесь. Сюда только привезли труп.

– Добрый день, – услышал капитан.

Долотов обернулся. Перед ним стоял старичок с белесой, давно не бритой бородой.

– Добрый день, отец.

– Газ, что ли, в нашем доме будете ремонтировать? Надо, надо. А то закрыли на самые холода. Нет чтобы такую работу летом сделать, как у хороших хозяев, – до самой зимы затянули.

– Который дом ваш-то? – спросил капитан, усаживаясь прямо на землю.

– Пятнадцатый. Колонка газовая вон там, дальше, – указал старик вдоль улицы.

– Знаю, знаю, отец. Я тут землю прощупываю, не замерзает ли. Копать придется, – кивнул Долотов на лопату.

– Повременить бы еще денька три. Проклятое место! – доверительно наклонился старичок над капитаном.

– Ну?

– Да, да, – подтвердил дед, явно сгорая от желания рассказать что-то.

Капитан достал из кармана комбинезона пачку «Верховины», которую носил всегда при себе, хотя не курил, и предложил старику сигарету, взяв другую себе.

– Спасибо, спасибо, – поблагодарил старик, прикуривая от сигареты капитана, хотя тот зажег спичку. – На этом месте три дня тому назад смертное убийство произошло. Земля теперь должна бы неделю отдыхать. Нельзя ее копать. Обидится.

Капитан с удивлением посмотрел на собеседника. Тот, решив, что ему не верят, с удвоенным жаром продолжал:

– Выхожу это я утром из дома и вижу: белое в канаве. Сослепу думал, что цементную трубу привезли. Подхожу – женщина мертвая. Я испугался. И сразу за нашим дворником, а тот уже вызвал участкового.

– Тут прямо ее и убили?

– Вот чего не знаю, того не знаю. Это тот знает, кто все в бумагу записывал. Наверное, не здесь. Кричала бы, сердешная, да и пистолет было бы слышно.

– Ну, в такой дождь, какой был три дня тому назад, и пушку бы не было слышно, не то что пистолет.

– Я бы услыхал! – горячо возразил старик. – Я ухо имею тонкое. Только вот глаза плохие. А в ту ночь я не спал. Сын ушел с женой на праздник, я их ждал, чтобы дверь открыть.

Старичок еще несколько раз, все время с новыми подробностями рассказывал, как он нашел тело. Этот разговор еще больше укрепил уверенность капитана, что стреляли где-то в другом месте. Но все это ни на йоту не прояснило порученного ему дела, а только подтверждало старые предположения.

Переодевшись, Иван Иванович отправился в отдел и еще раз тщательно проштудировал личное дело студентки Дубовой. Он копался в материалах, разрешениях на сдачу зачетов и экзаменов, в курсовых и дипломной работах. Но никакого нового плана поисков составить не мог. «Остается одно – изучить пылковских знакомых Дубовой. Может быть, кто-нибудь из них натолкнет на правильное решение дела».

Ближайшим боевым товарищем Нины Владимировны по партизанскому отряду и другом во время учебы в институте был Виталий Дробот, бывший командир взвода разведки партизанского соединения полковника Сидорчука, а ныне директор областного Дома народного творчества. Вот с него-то капитан и решил теперь начать обход друзей и знакомых Нины Владимировны.

* * *

Редко удавалось многолюдной семье Наливайко собираться вместе. Работа Сергея Петровича была беспокойная, хлопотливая. Его вызывали иной раз так срочно, что он дообедывал уже на ходу. Или, вернувшись из спорткомбината, где у него состоялась очередная встреча, торопливо заменял спортивный чемоданчик дорожным саквояжем и исчезал на несколько дней. Возвращался уставшим, обросшим. Брился, принимал ванну и ложился отсыпаться.

– Папа спит, – это было командой успокоиться.

Наденька, старшая дочь, запиралась в своей комнате «зубрить латынь» или составлять конспекты к семинарам, к которым она готовилась со всем жаром первокурсницы. Вечно спорящие, шумливые братья-близнецы Миша и Петя садились за стол «решать алгебру». И даже всеобщий любимец, шестилетний белобрысый Вовка, возвратившись из детского сада, избирал наиболее тихие занятия.

Но когда у Сергея Петровича выдавалась свободная минута, в доме становилось весело и шумно. Со всего двора сбегались мальчишки, и майор с самым серьезным видом обучал их «правильной стойке», «двойным ударам», «крюкам» и прочей боксерской технике. Когда эта возня надоедала Екатерине Кирилловне, она без всякого стеснения выдворяла «боксеров» из квартиры.

– Подняли пылищу. Марш на улицу!

Летом шли гонять футбол, зимой собирались в столовой, где Сергей Петрович, к величайшей радости Вовки, демонстрировал диафильмы.

После этого Вовка уходил спать без всякого сопротивления, забирая с собой огромную куклу-пионера и упрашивая мать «только самую чуточку» рассказать про Чапаева или про подвиг разведчика.

Иван Иванович любил бывать у майора. Ему нравилась эта дружная, хлебосольная семья. Вот и сейчас, когда у капитана нашлось несколько свободных минут, он пришел проводить друга в Рымники.

Майор, увидев из окна Долотова, открыл ему дверь.

– Ты всегда ко времени. Меня одного тут голодом морят. Может быть, в твоем присутствии быстрее накормят.

– А ты мне помогал? – донесся из соседней комнаты голос Екатерины Кирилловны.

– Иван Иванович, заступись! Я руководил доставкой дров…

– …досматривая последний сон, – в тон ему докончила Екатерина Кирилловна.

Она вышла в кухню и крепко, по-мужски пожала капитану руку.

– Ну что же вы забрались в кухню? В комнату заходите.

– А где же ваше семейство? – спросил Долотов. – Что-то тихо у вас сегодня.

– Старшие в школе, а Вовка в детском саду. Еле удалось уговорить мамашу. То всё твердила, что ребенку нужен здоровый детский коллектив, и определила его в детсад. А теперь она дома, так ей, видите ли, скучно, и она решила сама заниматься им.

– Ну и моралист из тебя, – ласково усмехнулась Екатерина Кирилловна. – Попадись такой к нам в школу – детей уморит.

Требовательно зазвонил телефон, и майор снял трубку.

– Наливайко. Да? Хорошо, – он опустил трубку на рычаг и повернулся к жене. – Ну вот, билет уже заказан.

– Едешь? – тихо спросила Екатерина Кирилловна. – Чемодан твой готов… А сейчас – за стол.

– Ага, все-таки решила накормить, – торжествовал Сергей Петрович.

– Ты тут вовсе ни при чем. Это только ради Ивана Ивановича.

Пока Екатерина Кирилловна ходила на кухню, Наливайко смущенно попросил капитана:

– Ты без меня поможешь Кате? Может быть, машину надо будет вызвать. И меня известишь.

– Конечно, помогу. Кого ждете?

– Дочурку. Зою, – улыбнулся майор.

– Уже и имя придумали.

– Всем гуртом. Дочка одна, а мальчишек трое. Надо же равновесие в семье восстанавливать.

Капитан рассмеялся.

* * *

Майор приехал в Рымники, имея задание уточнить обстоятельства ранения Замбровского, еще раз опросить свидетелей, изъять вещи Дубовой и начать следствие. Кроме того, попутно он хотел установить, могут ли дело Замбровского и дело Дубовой иметь какую-нибудь связь.

Когда Сергей Петрович вышел из вокзала, город еще спал. Липкий снег рваными клочьями метался по улице. На крышах он оседал тяжелым покрывалом, на мостовой превращался в грязь. Чтобы согреться, Наливайко прибавил шагу, на ходу накидывая плащ-капюшон.

В управлении госбезопасности майор должен был дать заявку о вызове на собеседование милиционера, подстрелившего Замбровского, и взять разрешение на вскрытие опечатанной квартиры Дубовой.

Но тут его ждало разочарование. Ему сообщили, что до оперуполномоченного кто-то посторонний успел уже побывать на квартире Дубовой и забрать часть вещей, по всей вероятности, наиболее интересных для следствия.

Около десяти часов утра, выполнив все формальности, связанные с получением ордера на арест вещей, Сергей Петрович уже шагал по улице Стефаника.

Вот и дом номер двенадцать. Майор припомнил запись в своем блокноте: «Владислава Иосифовна Полонская, квартира шесть, вход со двора, вторая дверь направо».

Майор миновал браму[3]3
  Брама – здесь: тяжелая дверь в подъезде дома, которая обычно запирается.


[Закрыть], по коридору прошел в узенький цементированный дворик и без труда нашел нужную ему дверь.

Постучал. За дверью царила тишина. Еще раз постучал. Теперь в квартире что-то зашуршало, зажегся свет, и щелкнул глазок.

– Кто то? – с польским акцентом спросил старческий голос.

– Скажите, пожалуйста, Нина Владимировна Дубовая здесь живет?

Майора некоторое время рассматривали через глазок.

– Чего пан хце? Нема Дубовой.

– Извините, пожалуйста, но разве это не квартира Полонской?

– Я Полонска. Цо хцете? Нема Дубовой.

В квартире снова зашуршало, свет погас, и все стихло.

«Ну и характер! – подумал Сергей Петрович. – Придется зайти к дворнику».

Дворником работала женщина. Войдя в ее квартиру, майор предъявил документы. На его вопрос дворничиха удивленно пожала плечами.

– Нины Владимировны нет.

– А где же она?

– Еще в праздник уехала в Пылков и не возвращалась.

– В таком случае мне придется забрать с собой ее вещи.

– Вещи? Полонская может их не отдать. Комната Нины Владимировны опечатана, а хозяйка очень напугана после недавнего…

– Я специально и зашел к вам. Вот ордер. Вещи Дубовой конфискуют органы государственной безопасности.

Дворничиха прочитала бумажку и вернула ее.

– Присядьте, товарищ майор.

Сергей Петрович, положив около дверей плащ-капюшон, сел на предложенный стул.

– У нашей пани Полонской случилась беда. Нина Владимировна восьмого уехала в Пылков. На следующий день приехал ее муж и забрал часть вещей.

– Разве Дубовая замужем?

– Она уехала в Пылков и там расписалась или даже венчалась, точно не знаю. Ее муж привез хозяйке записку от Нины и подарок – платье погребальное. А вечером Полонская прибежала ко мне и чуть не плачет. Пропало это платье. Полонская просто убита горем. Не понимает, как это могло получиться. А вчера пришел участковый с каким-то человеком и опечатал комнату Нины Владимировны.

– Странный случай, – согласился майор. – Мне очень хотелось бы поговорить с Владиславой Иосифовной. Я к ней стучался, но она не открывает.

– Она вообще чудачка. Я, товарищ майор, хочу вас предупредить: не называйте ее «Владислава Иосифовна». Рассердится. Лучше всего – «пани Полонская». У нас ее все так зовут.

Присутствие дворничихи помогло, и вскоре Сергей Петрович уже сидел в маленькой гостиной.

Дворничиха отозвала старушку в сторону и пыталась ей что-то объяснить. Та не соглашалась, махала руками, покачивала головой и твердила одно и то же: «Нема, нема». Наконец она стала успокаиваться и поддаваться на уговоры.

– Товарищ майор, покажите ей документы. Она хочет сама их посмотреть.

Полонская вооружилась очками и несколько минут крутила документы в руках. Потом протянула их Сергею Петровичу.

– Прошу пана майора, возьмите. Я по-российски не разумею. Раз пани дворничиха говорит, значит все правильно. Только вещей Нины я не отдам.

Сергей Петрович вынужден был согласиться на эти условия. «Лиха беда начало, а потом можно будет убедить старуху».

Дворничиха ушла.

– Пани Полонская, покажите мне, пожалуйста, комнату Нины Владимировны и вещи, которые остались.

Старушка без слов поднялась и указала гостю рукой на двери в соседнюю комнату.

Майор подошел к ним. Сургучная печать была в целости и сохранности. Тут же висел огромный замок. В отделе госбезопасности Наливайке передали только один ключ от внутреннего замка. Откуда же взялся этот, висячий?

– То, прошу пана, я повесила. Там вещи Нины. Она придет и спросит с меня, а не с пана участкового. Ото я и повесила. Я зараз открою пану майору.

Замок оказался не простым. Под ключом он громко пропел три раза.

«Нинин покой», как называла комнату Нины Владимировны старая полячка, ничего особенного из себя не представлял. Шкаф, кровать, небольшая этажерка, письменный стол. Настольная лампа. Четыре венских стула. На полу ковровая дорожка.

– Вот тут были книги Нины, – подошла хозяйка к этажерке. – Пан Ян забрал их все. И записку от нее увез с собой.

«Пан Ян», это, должно быть, и есть «муж» Нины Владимировны, – отметил про себя Наливайко. Он подошел к шкафу и открыл его. В нем висело демисезонное пальто, костюм и несколько платьев.

– А отсюда пан Ян ничего не брал?

– Не, пан Ян забрал только тетради и книги.

«Почему бандита заинтересовали бумаги Дубовой? Какую тайну хранили они в себе, что толкнули диверсантов на убийство и заставили приехать сюда?»

– Вы пана Яна знали раньше?

– Один раз он приезжал к Нине и ночевал здесь.

– А каков он из себя? Как одет?

– Он ниже пана майора, у него серое пальто и шляпа. Он привез мне от Нины платье. Богатое платье. Нина знала, что надо старой полячке. На похороны у меня уже все есть, только платья не хватало. А потом оно пропало.

«Убийца знал не только Дубовую, ее жизнь, ее характер, но и тайные желания ее хозяйки и хитро сыграл на религиозных чувствах Полонской».

Сергей Петрович и Владислава Иосифовна вернулись в гостиную.

– А какое у пана Яна было лицо?

Старушка попыталась припомнить.

– У него был большой нос. А в остальном… Он был поляк. Настоящий поляк.

«Все продумано и аккуратно сделано, – отметил майор. – Побывал бандит в квартире, забрал вещи, что-то делал здесь и никаких следов после себя не оставил. Даже «подарок» унес».

– А когда пан Ян был у Нины Владимировны в первый раз?

– На жнива. Но я старый человек и забыла его.

«На жнива, – размышлял майор. – Это, значит, четыре месяца тому назад».

Наливайко засиделся у старой пани. Она угощала его чаем и с удовольствием рассказывала о всех подробностях жизни Нины. Но когда наконец Сергей Петрович сказал, что должен забрать вещи Нины Владимировны, Полонская наотрез отказалась их отдать.

– Не, прошу пана майора. Вот приедет Нина, тогда и забирайте.

Наливайко всячески намекал, что Нина Владимировна больше сюда не приедет, что с ней случилась беда… Владислава Иосифовна ничего знать не хотела. Когда на престарелую пани не подействовало и обещание составить акт на конфискацию вещей и выдать ей расписку, майор вынужден был раскрыть правду.

– Я вам, пани Полонская, должен сообщить о несчастье. Нину Владимировну Дубовую убили в Пылкове…

– Цо?! Нину забили? Пан майор шутит! Моя дочь выходит замуж!

– Нет, пани Полонская. Я бы не стал так жестоко шутить над вашими сединами. Нину Владимировну убили. А для того, чтобы найти убийцу, нужны ее вещи.

Наконец старушка поняла, что гость говорит правду. Некоторое время она молчала, с тоской глядя перед собой и беззвучно шепча что-то. Потом ее глаза заморгали часто-часто. Она через силу поднялась со стула, неверной походкой ушла в комнату Дубовой и вернулась оттуда с пальто и платьями на руках.

– Прошу пана майора, возьмите. Возьмите, прошу пана майора! – Она бережно положила принесенные вещи на диванчик и запричитала, застонала: – Моя дочка! Моя Нина!..

И вдруг разразилась такой бранью в адрес «мардера-убийцы», какой Сергей Петрович никак не мог ожидать от этой слабой старушки. Она пророчила, что «мардер» захлебнется собственной кровью, что его родные дети будут плевать на него, что его труп и в могилу не положат, а кости растащат по белому свету бешеные псы.

Собрав и сложив вещи Дубовой в чемодан, Сергей Петрович отнес их в отдел, созвонился с полковником Иваниловым и сообщил о своих первых успехах и неудачах.

Любовь требует жертв

После того, что произошло в памятное утро, Зиночка являлась в Дом народного творчества с таким чувством, с каким спешат на заветное свидание. И действительно, все восемь часов работы стали для нее каким-то нескончаемым радостным свиданием. Каждую минуту, каждую секунду она чувствовала, что Виталий Андреевич возле нее, вот здесь, в соседней комнате. Десятки раз на день над ее головой зажигалась лампочка, тихонько дребезжал звонок, и Зиночка спешила на его вызов. И если Виталий Андреевич куда-нибудь уходил, все равно для Зиночки он был рядом. Здесь, в этих комнатах, он работал, принимал посетителей, ходил, сидел и даже отдыхал. Поэтому на работу она теперь старалась прийти как можно раньше. Вот и сегодня она явилась за целых полчаса. Навела полнейший порядок у себя в приемной и успела дважды заглянуть в кабинет Виталия Андреевича.

«Чем его можно обрадовать?»

Не придумав ничего, она села на подоконник поджидать машину. Со второго этажа была видна вся улица, которая имела для Зиночки свой голос и свой вид. Там, в глубине улицы, сновали машины и трамваи, а здесь, возле здания областного Дома народного творчества, было тихо и уютно. В окно к Зиночке заглядывал раскидистый каштан. Это старый друг, которому она поверяет все свои девичьи чаяния. Стройное дерево протягивает в окна ветки и приветствует Зиночку: «Как дела, румяная?»

Из-под крыши выпорхнул воробей и уселся на ветке напротив окна. Он пыжится, дуется, как будто хочет обратить на себя внимание. «Чик-чирик, чик-чирик».

– Ждешь? – как к знакомому, обращается к нему Зиночка. – А где же остальные? Ты опять раньше других. Ох и жадный! – журит она воробья, который привык получать по утрам свой завтрак.

Девушка открыла форточку и высыпала на карниз окна горсть крошек. Сразу же невесть откуда налетела стайка серых сорванцов. Ерепенясь и, как мальчишки, отталкивая друг друга, они начали склевывать крошки.

От этой веселой сценки Зиночку оторвал телефонный звонок. Она недовольно повернулась к столу.

– Нет, еще не приехал.

Но, должно быть, именно в этот момент и прошмыгнула мимо окна долгожданная серая машина. Виталий Андреевич, хлопнув дверью, очутился в приемной. Зиночку он застал сидящей на краешке стола у телефона.

– Что новенького у нас? Почта пришла? – и прошел к себе в кабинет.

Зиночка вынула из стола целый ворох конвертов и бумаг. Но отнести их на просмотр директору не успела. Дверь рывком отворилась, и через приемную стремительно прошла Вероника Антоновна. На Зиночку она не обратила никакого внимания. Заведующая отделом кадров плотно прикрыла за собой дверь, подошла к директору и раскрыла перед ним папку:

– Тут… надо подписать.

Виталий Андреевич отложил только что раскрытую газету и внимательно посмотрел на плотно сжатые губы Калинович.

– Вас кто-нибудь расстроил, Вероника Антоновна? Чем вы недовольны? – он протянул руку к карандашу, аккуратно заточенному Зиночкой.

– Чем же мне быть недовольной? – сухо ответила Вероника Антоновна.

– Не знаю. Женщины без капризов не могут. Но вот беда – разгадывать их я не специалист…

– Подпишите, пожалуйста, приказы… товарищ директор.

Виталий Андреевич нехотя согласился.

– Давайте…

Красный карандаш запрыгал по бумагам, оставляя после себя размашистую подпись. Огромная и узкая, как готический костел, буква «Д» и целый забор закорючек должны были означать фамилию Дробот. Подписывая один из приказов, Виталий. Андреевич спросил:

– Кстати, товарищ заведующая отделом кадров, вам известно, что вы на днях едете в Киев на курсы по повышению квалификации?

– Известно.

– Это делает честь вашей догадливости.

– Мне даже известно, что вы смертельно рады избавиться от меня.

– Вероника Антоновна! – Дробот бросил на стол карандаш. – Я, кажется, не подавал повода к подобным разговорам.

Калинович вскинула голову.

– Повод сидит у вас в приемной. Но для беспокойства у меня есть причина поважнее.

Виталий Андреевич насмешливо прищурил глаза.

– Ну? Серьезно? Поделитесь же…

– Разрешите взять приказы?

И, резко постукивая каблуками, Вероника Антоновна вышла из кабинета. Дробот не отрываясь смотрел ей вслед.

Не успела Вероника Антоновна покинуть приемную, как Зиночка поспешила к директору.

– Корреспонденцию просмотрите, Виталий Андреевич?

– Что там хорошего?

– Сведения, которые вы запрашивали у директоров районных Домов культуры, поступают слабо. А из Пустовлянского района пришел совсем странный ответ.

– Дай-ка!

Зиночка из груды писем достала нужное.

– Вот.

«Сведения, которые запрашивает областной Дом народного творчества, связаны с экономическими данными района и ничего общего не имеют с культмассовой работой. Поэтому выслать их не имею возможности.

Директор Пустовлянского Дома культуры

С. Шурыкин»

Густые брови Дробота, сросшиеся на переносице, сошлись тучей.

– Умничает. Не подействовал на него выговор. Придется похлопотать об увольнении. С обязанностями не справляется, а прикидывается поборником культуры.

– Он же служил в Советской Армии. Ногу потерял на фронте. И Дом культуры хорошо работает. Селам помогает. Он не прикидывается, – попробовала Зиночка заступиться.

– Разве в его ноге дело? Конечно, жалко такого оставить без работы. Но пойми, работнику районного Дома культуры надо знать местные условия. Если дают концерт шахтерам, то надо знать, сколько рабочих на шахте, сколько угля добывают, какие запросы у интеллигенции. Это же значит «использовать для наглядной агитации местные факты». А Шурыкин, хотя и уроженец этого же района, не знает и не хочет вникать в его жизнь.

Читая письма, которые Зиночка вынимала из надрезанных конвертов и подавала ему, Виталий Андреевич спросил:

– Мне никто не звонил?

– Вас недавно спрашивал Николай Севастьянович и просил позвонить ему, как только придете. Он сказал: очень важное дело.

– Очень важное?

– Да.

– Позвоню. У меня тоже есть важное дело, – голос Виталия Андреевича стал вкрадчив и ласков. – Ты что сегодня вечером делаешь, котик? У меня есть два билета на «Князя Игоря».

Зиночка растерялась, не нашлась что ответить. А Дробот продолжал:

– Ну конечно… кто же со стариком в театр пойдет.

У девушки засверкали глаза.

– Виталий Андреевич! Вы… совсем, совсем не старик! И я пошла бы… Но как же Мария Васильевна?

– Приглашал, не хочет. Обиделась, что прошлый раз поздно пришел… – Он взял в свою ладонь ее мягкую руку. – Ты, наверно, думаешь, что тогда… все случайно?

Зиночку начал одолевать озноб. Она силилась перебороть его, накрепко сжав зубы, но это не помогало.

– Зиночка… вот уже третий год ты у меня работаешь… И все время я не решался сказать тебе, что люблю.

– Виталий Андреевич, но у вас жена…

– Поэтому я и не мог признаться…

– Не надо… Виталий Андреевич… Ничего мне не говорите, – чуть не плача, говорила Зиночка. – Прошу вас… у вас дети.

– В том-то и дело… Эх, Зиночка… если бы ты могла заглянуть в мое сердце… Ему не запретишь любить!

Телефонный звонок заставил Дробота вздрогнуть.

– Фу, чёрт, – сердито схватил он трубку. – Да, я слушаю. Николай? Да… да… Что?! Нину?!! – Рука с трубкой ослабла, упала на стол. С минуту Дробот сидел в мертвом оцепенении.

– Виталий Андреевич, Виталий Андреевич, что с вами? – Зиночка вцепилась в плечо Дробота и трясла его, стараясь привести в чувство. А он, закрыв в изнеможении глаза, грудью навалился на стол. В телефонной трубке неразборчиво урчал чей-то голос. Зиночка схватила ее и закричала:

– Кто это? Николай Севастьянович? Николай Севастьянович, с Виталием Андреевичем плохо!

Дробот потянулся к телефонной трубке: «Дай!»

– Николай! Когда это случилось… Где? Девятого! В Пылкове!!! Но она же была в Рымниках! Не понимаю… Хорошо, схожу.

Сейчас же пойду… Только Марии сообщу… – И он медленно опустил трубку на рычаг.

– Что, что случилось? – с глазами, полными ужаса, спрашивала Зиночка.

– Нину… у… у-би-или… Нину… Нину убили… – и закрыл глаза изуродованной ладонью.

Зиночка забыла обо всем на свете. Прилагая неимоверные усилия, она оторвала от бледного лица широкую ладонь и, прижав к своей груди голову с черными растрепавшимися волосами, как ребенка, нежно гладила Виталия Андреевича по щеке.

– Не надо… не расстраивайтесь… Может быть, это неправда… Напутали…

– В жизни у меня была только одна любовь, а остальное – увлечения. Ты прости меня, Зиночка. Мы с Ниной клялись в верности друг другу перед лицом смерти. И только злая судьба разлучила нас с ней.

– Я все знаю, Виталий Андреевич, и понимаю. Все, все… Только не надо так мучить себя…

Нежные уговоры понемногу успокаивали Дробота. Зиночка это чувствовала. Ей хотелось поднять своего возлюбленного на руки и убаюкивать, как маленького мальчонку.

– Я готов себя проклинать. Получилось так, будто Нина погибла потому, что я нарушил клятву верности. Сейчас мне очень тяжело… Лучше будет, если мы пока расстанемся… месяца на два.

– Я все сделаю, Виталий Андреевич, все. Мне самой ничего не надо. Не думайте обо мне… Лишь бы вам было легче.

* * *

Виталий Андреевич потянулся к телефону. Один. Два. Пять. Четыре. Семь. Жужжал барабан, посылая требование на автоматическую станцию.

– Кто это? Позовите директора.

Пока аппарат молчал, Дробот пододвинул к себе настольный календарь и на листочке «11 ноября» записал: «секретарь». В трубке послышался отдаленный голос, и Виталий Андреевич поздоровался.

– Приветствую, старина! Як ся маеш? Добре. Вот слушай. Надо бы пристроить тут одну. Она хорошая машинистка и вообще… Может быть очень полезным человеком… Договорились? Всего хорошего!

* * *

Мария Васильевна, угадав по длинным дребезжащим звонкам, что вернулся муж, поспешила ему навстречу. Не прошло и двух часов, как Виталий ушел. Что же заставило его вернуться? Открыв двери, она по осунувшемуся лицу мужа, по тому, как он, не раздеваясь, прошел в столовую и грузно опустился в кожаное кресло, почувствовала, что произошло что-то страшное.

Виталий молча опустил голову на ручку кресла. От этого движения его шляпа упала и покатилась по полу. Мария Васильевна нагнулась, подняла шляпу и остановилась перед Виталием.

– Что случилось?..

– Нину… убили, – медленно и глухо проговорил он.

– Нину? Не может быть…

Он поднял на нее воспаленные глаза, и, взглянув в них, Мария Васильевна поняла, что это правда.

– Найти бы… только бы найти этого мерзавца… Рвал бы в куски, кромсал!

– Но где? Когда?.. Ну, скажи толком, – теребила она мужа за рукав.

– Не знаю, ничего не знаю… Мне звонил Николай. Он тоже не знает. – Дробот поднялся и протянул руку за шляпой. – Мне надо ехать… на площадь Дзержинского. Принеси, Мусенька, Нинины письма.

– А где они?

– Там, в шкафу… где беллетристика.

В кабинет, кроме хозяина, входила только Мария Васильевна, и то лишь для уборки. Ни детям, ни работнице там появляться не разрешалось. И, хотя двери кабинета не запирались, туда никто не заходил.

В комнате стояли четыре шкафа с книгами и бумагами. Через резное стекло можно было видеть аккуратные томики Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина, а дальше – произведения русской, украинской и западноевропейской художественной литературы и книги по педагогике.

Мария открыла крайнюю дверцу. На средней полке лежала груда разных бумаг, а сверху – толстая тетрадка в плотном клеенчатом переплете. Не зная, которые из писем будут нужны, она захватила всю пачку сразу.

Когда Виталий увидел письма, лицо его опять приняло страдальческое выражение. Он отобрал несколько листков и вложил их в один конверт.

– Остальные отнеси на место. Дневник сунешь под журналы. Или лучше положи ко мне на стол. Приду, сам уберу.

Около дверей Виталий поцеловал жену в лоб и с затаенной грустью проговорил:

– Осиротели мы с тобой, Мусенька…

Виталий ушел. Мария прислонилась головой к двери и глухо зарыдала.

Со второго этажа особняка доносился шум, веселая возня, слышались смех и топот маленьких ножек. Мария поднялась наверх; навстречу ей, убегая от преследования домработницы, спешила Танечка. Красный бант едва держался в коротких кудряшках, чулок на левой ноге отстегнулся и готов был сползти совсем.

Танечка ткнулась личиком в колени матери.

– Спрячь меня, мама, спрячь!

Мария взяла дочь на руки.

– Идите, Одарка. Я побуду с ней.