Текст книги "Искалеченный мир"

Автор книги: Вадим Громов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Забираясь на водительское место, которое, казалось, ещё помнит тепло тела Германа, Лихо увидела, как Ловкий что-то экспрессивно талдычит брату, делая красноречивые жесты всеми конечностями. Потом они быстро побежали к «дзоту», наверняка начиная распихивать по баулам всё заработанное нелёгким трудом на ниве частного предпринимательства. Спасение – спасением, а барыш бросать не годится.

Лихо повернула ключ в замке зажигания, и спустя полминуты «Горыныч» лёг на прежний курс, держа путь в бывшую Первопрестольную. Можно было ничего и не говорить Ловкому, уехать, оставив его в неведении относительно происходящего. Но чернявый абсолютно не виноват в происшедшем, он-то тут при чём? – пускай спасается, как может. Она не могла по-другому.

Но легче не стало. Перед глазами стоял блеск стальной рыбки, неумолимо приближающийся к спине Германа, который, скорее всего, так и не успел понять, что умирает… Ведь можно было не заезжать в эту шашлычную, перебились бы как-нибудь. Случайность, нелепая случайность. Одна такая спасла их четверых от неминуемой западни Всплеска, другая, словно отыгрываясь, забрала Знатока. И ничего нельзя вернуть, поменять, исправить… Но под сердцем всё равно сидела тупая шершавая заноза, беспокойно ворочающаяся от любого воспоминания о только что минувшем.

Лихо бросила быстрый взгляд в зеркало заднего вида. Книжник сидел, прижавшись лбом к стеклу, и как будто не замечал всех кочек и трещин, на которых даже великолепно сбалансированного для езды по бездорожью бронированного монстра нещадно потряхивало и водило из стороны в сторону.

И снова сосредоточилась на езде, благо что дорога стала сущим наказанием – немного зазеваешься и останешься без колёс.

«На таких трассах в преисподней лихачи и вся остальная братия, не нашедшая компромисс с правилами дорожного движения, на потеху чертям гоняет. – Лихо ловко объехала выбоину, которую мог оставить лишь налакавшийся первача тираннозавр, пытавшийся отплясывать „сударыню-барыню“ изо всех своих тираннозаврьих силёнок. – На спорткарах, без тормозной системы…»

Встречных машин больше не было, что не особенно удивляло, даже принимая во внимание то, что ещё три с лишним десятилетия назад трасса носила название федеральной. Но хрен его знает, что могло стрястись в других районах Материка за последние сутки… Было бы наивным считать, что все беды в одночасье рухнули лишь на многострадальные Суровцы, а в остальном, прекрасная маркиза, – везде тип-топ. Ну и, конечно же, ни для кого не было секретом, что во времена Сдвига механизм, имеющий двигатель внутреннего сгорания, – это более чем роскошь. Потому что горючка, наравне с едой, стояла вторым пунктом в списке жизнеобеспечения, сразу после оружия и боеприпасов.

Машины, как правило, имелись у серьёзных группировок, вроде суровцевской. К какому виду жизнедеятельности склонялись эти группировки – особой роли не играло, главное, что они представляли собой реальную силу, способную на решительные действия, с помощью которых можно было обеспечить приемлемое существование в окружающей среде. Неважно – был это чистый криминал или мирная политика. «Мирная», конечно же, сугубо в тех рамках, в которых позволяло удерживаться нынешнее мироздание, никоим образом не заточенное под расцвет либерализма и демократии. И успешная добыча топлива была одной из задач, для положительного решения которой одиночки и мелкие, «дикие» криминальные формирования не годились. Только серьёзная сила, имеющая в своём активе всё необходимое для приобретения и безопасной транспортировки горючки к месту проживания. Нет, конечно же, автолюбители всех мастей могли иметь четырёхколёсного друга, вот только все горести и хлопоты, связанные с его содержанием и передвижением на нём, ложились исключительно на них самих. Любишь кататься – люби и от беспредельщиков отбиваться… Положение кое-как выправляло то обстоятельство, что после наступления Сдвига не только горючка, но и многие другие вещи приобрели (согласно каламбуру) свойства сохранять свои полезные свойства в несколько раз дольше, чем это было до новой реальности бытия. Еда могла храниться в пять, шесть, семь раз дольше, чем раньше. Одежда изнашивалась гораздо медленнее, металл ржавел ещё более неторопливо, и так далее, и тому подобное… Никто не забивал себе голову, почему произошло именно так, а не эдак. Подавляющее большинство мнений на этот счёт соглашалось с распространённой поговоркой: «С паршивой овцы – хоть шерсти клок». Тем более что на этом почти все полезности, принесённые катаклизмом, исчерпывались.

В багажниках «Антары» и «Патриота» нашлись две с половиной канистры горючки, самым законным образом перекочевавшие в грузовой отсек «Горыныча». Что позволяло чувствовать себя немного увереннее, на ноготок, на самую чуточку, но всё же…

– Что дальше будем делать? – Алмаз разорвал тягучую завесу молчания, выглядевшего как последняя дань Герману. – Проводника будем искать или в омут головёнками? Можно, конечно, как Знаток вчера предлагал, – спиритическое блюдечко вместо навигатора приловчить и переть, где – буром, где – аллюром, а где – не дыша и не пукая. Есть мнения?

– Есть мнение – доехать до златоглавой. – Лихо выехала на ровный участок дороги, радующий глаз своей изрядной протяжённостью, и притоптала педаль газа. – А там поглядим, покумекаем… Пылится у меня в заначке одна идейка, отнюдь не убогая, нет… Глыба, конечно же, что касается связей – был сущий кладезь, но кое-что и мне перепало. Есть один человечек, как Герман давеча изволил высказаться высоким штилем – из государственных.Не сошка-пристебай: важняк, тяжеловес. Андреич мне недавно задвигал, что тяжеловес этот снова хочет всё в кучу сгрести. Собиратель земли русской, ага… Не то чтобы идея плоха, нет. Только времени на её воплощение, как показывают последние изменения действительности, нема совсем. Тридцать пять… ну ладно – четверть века всё разваливалось, и уж за месяц – точно назад не склеить. По идее, мы ему сейчас, как козырной туз из рукава, без вариантов…

– А он тебя точно помнит? – Шатун с сомнением поглядел на Лихо. – Когда ты в последний раз там была? С полгода назад, не меньше…

– Да помнит! – хохотнула Лихо. – Он за мной в прошлые разы пытался приударить со всем старанием. Уже вроде в годах, но ба-альшой любитель сладенького, особенно таких редких экземпляров, вроде меня. Не за деловые качества, а за то, что я вся из себя натуральная блондинка. Если бы вы только знали, что он мне сулил за то, чтобы я в стольном граде осталась, у него под любвеобильным крылышком. Только куда ж я без вас, обормотов? – да и не нужны мне его карамельки… Должен он меня помнить, а уж Андреича – и подавно. Он через него примерно месяца три назад мне приветик передавал. Всё не оставляет надежды воспользоваться моим девичьим легкомыслием, старый развратник. Но, если подходить глобально – человечище серьёзный, без отталкивающих огрехов. Растолкуем ему расклад, глядишь – чем-нибудь обрадует. Ковровую дорожку до Байкала, конечно же, расстилать не кинется, но без подмоги не останемся. Такие вот перспективы…

– Что бы мы без тебя делали?! – Алмаз широко открыл глаза, с преувеличенным умилением глядя на блондинку. Потом хмыкнул и подмигнул уже без кривляния. С облегчением, которое обычно присутствует после появления чётких ориентиров в пространстве.

– А вы что, были бы способны без меня что-то сделать? – также преувеличенно изумилась Лихо. – Ну кровохлёбу яйца оторвать – это я согласна, даже при условии, что нет у него никаких яиц… Но ещё что-нибудь? Без меня? Шутить изволите, господин юморист…

«Горыныч», управляемый твёрдой рукой, поглощал расстояние, приближаясь к первой точке их маршрута. За окнами мелькали давно и прочно заброшенные поселения в пять-семь безнадёжно покосившихся домишек и лес, лес, лес. Проехали Любань, Крестцы – от которых осталось что-то невнятное, выглядевшее красочной декорацией к состоявшемуся апокалипсису. Что, в принципе, недалеко ускакало от истины. Впереди лежала бывшая Валдайская заповедная зона.

Никакой нечисти в поле зрения не попадалось. Этот факт можно было считать большой удачей, правда неизвестно, по каким причинам случившейся. Может быть, всех гадов разогнала наконец-то нашедшаяся на них аномалия, а может – просто везло. Если не фантастически, то где-то очень рядышком…

Проехали Вышний Волочек, Тверь, Клин – там местами виднелись признаки функционирования гомо сапиенсов, судя по всему, еще не изведавших грянувших перемен. Или хлебнувших, но не полным ковшом. Останавливаться и вызнавать новости четвёрка не посчитала нужным: вряд ли это принесло бы какую-то пользу. До Москвы оставалось совсем немного.

Миновали Солнечногорск, от которого, после окончания первой десятилетки Сдвига, остался насквозь неприглядный пейзаж, на довольно продолжительный период времени вызывающий стойкие ассоциации если не с преисподней, то с её преддверием. Побывав в Солнечногорске, можно было написать не один научный труд на тему «Нестабильное распределение аномального влияния Сдвига на окружающую среду». Если, конечно, осталось кому и когда писать эти пухлые тома словесной зауми, вместо того чтобы озаботиться становящейся всё более актуальной проблемой выживания.

Поменявшийся местами с Лихо Алмаз уверенно вёл «Горыныча» в быстро густеющих сумерках не самого безобидного фиолетового колера, приближаясь к МКАДу. После далёких от человеколюбия выкрутасов Сдвига, способных вызвать у душевно не стойких индивидуумов мгновенное помутнение рассудка, население бывшей златоглавой сократилось до двух с четвертью миллионов. Против тринадцати с лишком миллионов, проживавших до катаклизма. Окраины опустели, народишко перебрался поближе к центру, пережив все прелести, сопутствующие этому аналогу Смутного времени. Мародёрство, грабежи, разброд в умах, неуверенность в завтрашнем дне. Одним словом, всё то, что было описано в фантастическом ширпотребе, так беззаветно любимом Книжником. И в один (прекрасный, ага…) день ставшее доподлинной реальностью.

В общих чертах бывшая Первопрестольная являла собой некое относительно удачное подобие Суровцев с поправкой на некоторые критерии, конечно же. Управлять трёхтысячным посёлком или городом, где население, пусть и сократившееся в разы, но превышает два миллиона? Что вы выберете, учитывая то, что экологическая, экономическая, политическая и прочие обстановки изменились кардинально? Вот то-то…

– До центра бы добраться… А то не люблю ночевать на улице, тем более – в незнакомой местности, – сказал Шатун. – Неуютно мне.

– Не помешало бы. – Алмаз неторопливо преодолел преграду в виде лежащего поперёк дороги фонарного столба. – Думаю, доберёмся, места цивилизованные. Это дальше – вольному воля, а здесь, если, конечно, верить нашему «детектору лжи», вполне порядочные люди обитают.

– Во всяком случае, месяца три назад они такими вроде бы являлись. – Лихо с лёгкой задумчивостью кивнула головой. – Но в связи с недавними событиями могут возникнуть некоторые варианты. Вот так навяжет судьбина узелочков – а ты мучаешься. Особенно если перед этим все ногти до мяса обкусал… Ладно, до ближайшего поста дотянем – а там и заночуем. С утречка двинемся, я вас с государственным мужем познакомлю. Смокинги и вытягивание во фрунт необязательны, достаточно кивать головой, особенно когда он про единую и неделимую балаболить будет. И между вами сразу же установится чуткое и законченное понимание… Вон, Книжника вперёд пустим – он у нас мальчонка начитанный. Пойдёшь, Книжник, со всем пылом на амбразуру государственности?

– Для вас, мадам, готов что угодно. – Очкарик вызывающе прищурился, словно впереди уже замаячила та самая пресловутая амбразура. – Даже «кляксу» наизнанку выверну. Не говоря уж о небольшой политической дискуссии.

– Теперь я точно знаю, что наша миссия обречена на успех. – Лихо улыбнулась уголком рта. – Когда такие люди в стране и рядом есть. Алмазик, сверни сейчас направо и – до упора. Должен быть пост, если меня память не подводит.

Глава седьмая

Пост и точно обнаружился ровнёхонько там, где его и ожидала встретить Лихо. Алмаз остановил «Горыныча» метрах в пятидесяти от него, пригасил фары. Луч прожектора, бьющий с другой стороны, прошёлся по кабине внедорожника и замер в паре метров от капота. Впереди маячили определённо напряжённые фигуры с оружием на изготовку. Шатун насупленно глядел в сторону поста, потом повернулся; в глазах стоял вопрос, обращённый сразу ко всем.

– Сидите! Должны тут знакомые физиономии обретаться. Не дёргайтесь зря. – Лихо открыла дверь и неспешно выбралась наружу. Прожектор пополз вверх, освещая блондинку с ног до головы.

– Лихо, никак ты? – Голос, донесшийся от поста, был хриплым, словно простуженным, в довесок ко всему – иногда проглатывающим окончания слов. – Или у меня со зрением какая-то ахинея приключилась? А с лицом у тебя что? Надеюсь, что тот, кто это сделал, умер быстро и безболезненно.

– Неужели я вновь слышу этот неповторимый, полный чувственной эротичности голос Бубы Полушкина? – без малейшей иронии крикнула в ответ Лихо, и со стороны поста послышался явственный гогот пары глоток, впрочем, тут же смолкший. Лихо терпеливо ждала.

– А где Глыба? – послышался новый вопрос. – Первый раз я тебя без Андреича вижу, так что не посетуй на формальности…

– А нету больше Глыбы, – меланхолично проинформировала Лихо собеседника. – Такая вот печальная новость. Мне долго ещё изображать утомлённую прожекторным светом, не подскажешь?

– С тобой кто?

– Свои. Суровцевские.

– Ладно, проезжайте. Только без глупостей.

– Как скажете, милейший. Хотя я ещё могу постоять и послушать ваш неотразимый голос, от которого девичье сердце тает, словно сосулька в заднице сталевара со стажем…

На посту снова заржали и так же быстро заткнулись. Лихо махнула внимательно, но безо всякой нервозности следящему за происходящим Алмазу. «Горыныч» тут же зарокотал движком и медленно поехал в сторону поста. Лихо не стала садиться в машину, топая на пару метров впереди.

Сумерки уже почти перешли в полночь, и видимость вокруг была без малого нулевая. Почему-то приход Сдвига в наибольшей степени коснулся дня, оставив почти нетронутой ночь. Разве что иногда делая ночи непроницаемо тёмными, и темнота эта была концентрированной, долгой. С которой не справлялись приборы ночного видения, и самые яркие фонари вязли, пробивая лишь с десяток метров кромешной черноты. Одна радость, что многочисленные порождения Сдвига по каким-то причинам старались не высовывать клювы и прочие носопырки именно в такие ночи, плотно залегая в своих убежищах. А к людям, оказавшимся на свежем воздухе в такую ночь, на следующее утро в гости заваливалась лютая депрессия, длившаяся до вечера. Конечно же, нормальный командир старался беречь своих людей и избегать излишней жизнедеятельности на свежем воздухе. Но в данном случае можно не беспокоиться лишь за местную фауну, которая, как уже было сказано, вряд ли пойдёт шастать в непроглядной темноте. Но как быть с некоторыми гомо сапиенсами, которым такая погода была в самый раз для того, чтобы отчебучить какую-нибудь гадость на чужой территории? Вот и приходится жертвовать личным самочувствием на будущий день во благо общественной безопасности. Впрочем, те же толковые командиры старались загонять на такие дежурства только провинившихся, дабы те дерьмовым самочувствием искупали свою вину. И в следующий раз трижды думали, прежде чем выкинуть какой-нибудь непорядок, могущий привести к неурочному дежурству в «тёмную-тёмную ночь». И ведь способствовала образцовой дисциплинке подобная мера, знаете ли…

Как бы то ни было, Лихо мимолетно посочувствовала тем, кому выпало сегодняшнее дежурство. Сама попадала несколько раз, как же было препогано впоследствии, это что-то… Никому не пожелаешь.

Буба Полушкин стоял, мрачно сопя в роскошные, как у гусара-сердцееда, усы. Невысокого росточка, чем-то неуловимо напоминающий покойного дядю Книжника, он смотрел, как приближается Лихо, демонстрирующая тотальное безразличие к его уязвлённой гордости.

– Я вас ничем не огорчила? – мимоходом поинтересовалась блондинка, широко и наивно раскрыв глаза. – Порой мне говорят, что я ужасно воспитана… Сама страдаю, и никто не в состоянии утешить!

– Иди-иди… Без комментариев, – пробурчал Полушкин, стараясь не глядеть на неё, уделяя львиную долю внимания проезжающему мимо «Горынычу».

Лихо, насквозь проигнорировав высказывание командира поста, остановилась прямиком напротив него, глядя с восторженной доброжелательностью. Лицо Бубы медленно становилось насыщенно пунцовым. Сзади раздались негромкие смешки, и от одного из маячащих там силуэтов долетело сдавленное: «Прищемили Бубу…»

– Кому Буба, а кому – Яков Миронович Блотнер! – Роняя слова в темноту чугунными гирьками, Буба покосился за спину. – Или мне повторить?

Ответом стало извиняющееся покашливание, доказывающее, что авторитет у отца-командира, отвечающего за данный пропускной пункт, всё-таки имеется. Хотя и не совсем железобетонный.

– Чего тебе надобно, белобрысая? – обречённо вопросил Яков Миронович. – Не стой над душой, сама понимаешь, какое утречко поджидает. Спрашивай, ежели чего накипело, и отвали. Ну?

– Как дела? – Блондинка перестала валять дурака и смотрела цепко, неотрывно. – Что-то вы сегодня в расхристанных чувствах, я уж думала – не пустите на ночлег. Случилось что?

– Да никак дела, – печально раскололся Буба. – Вообще никак. Такое ощущение, что плющить нас начнёт ещё задолго до рассвета. И непонятно – с чего бы такие мысли? Но витает вокруг, витает, липнет… Ах, да – совсем забыл: «иголка» позавчера крякнулась. С концами.

– То-то я еду и ни рожна не понимаю – чего-то не хватает в пейзаже. – Лихо изумлённо покачала головой. – А, эвон что сотряслось. Наш ответ пизанскому перекосу благополучно накрылся…

Останкинская телебашня, «игла», наклоненная шаловливой ладошкой Сдвига, все двадцать с лишком лет торчала в окружающем пейзаже под углом в семьдесят пять градусов. Не отклонившись от этой величины ни на йоту. Это, собственно, была не единственная «шалость» Сдвига. Но в столице – пожалуй, одна из самых впечатляющих.

– Красиво дюбнулась, – поделился подробностями Буба. – Лично видел. И неожиданно так, как будто невидимую подпорку вышибли. Самое интересное, что шарахнулась она не в ту сторону, в которую по всем параметрам должна была чебурахнуться. Вопреки всем законам физики и здравого смысла.

– А где ты последние тридцать пять зим видел здравый смысл? Что касается законов физики – здесь ещё не всё так похабно. Отсюда вывод – садиться на унитаз теперь надо с большой опаской. Мало ли что…

– Ну в принципе – всего можно ожидать.

– Это всё? – деловито уточнила Лихо. – Давай, женщина любит ушами… Не останавливайся.

– Да были днём какие-то нестандартные передряги… Не в нашей степи, правда. С южной стороны. Точно ничего не знаю, вроде бы зверья попёрло, как из прорвы, еле отбились. Обычно перед такиминочками они тише воды ниже травы – а тут такой аврал. Вот и дёргаюсь, честно говоря…

– Всплеска не было? – Вылезший из «Горыныча» Книжник присоединился к беседе, больше напоминавшей предельно мягкий, но вдумчивый допрос.

– Нет.

– Точно?

– Куда уж точнее! – Яков Миронович удивлённо посмотрел на него. – Раз уж я тут стою и разговоры с вами разговариваю. Ещё вопросы имеются?

– А что бы ты хотел, чтобы я у тебя спросила? – Лихо обозначила легкомысленную улыбочку, поведя бедром. За спиной у Бубы восторженно крякнули.

– Ничего. – Полушкин начал отворачиваться, давая понять, что разговор завершён в полной мере.

– Мы тут рядышком с тобой заночуем? – Лихо довела улыбочку до предела и тотчас погасила её, став полностью серьёзной. – Можешь не отвечать, вижу, что жаждешь утром увидеть меня и понять, что начавшаяся депрессия – это далеко не самое большое из всех зол. И дружеское предупреждение – «плескалки» держите поближе.

Она повернулась и пошла к машине. Алмаз терпеливо ждал, на всякий случай не став глушить мотор. Лучше перестраховаться.

– Какие прогнозы? Что дальше? – Шатун внимательно посмотрел на вернувшихся друзей. – Судя по вашим лицам – ничего особенно жуткого вы не услышали.

– И ничего такого, что заставляло бы загадочно лыбиться, как та Дуня из Лувра. – Блондинка почесала бровь. – Разве что – «иголка» навернулась. Причём, я бы сказала – нестандартно загремела. Что удручает и наводит на весьма скверные мысли… Ладно, ночуем в машине. Алмаз – давай туда, к стеночке припаркуйся, и на боковую. Вы как хотите, а я дрыхать…

Через полчаса все спали, и только бойцы Бубы Блотнера исправно несли свою службу, заранее маясь дурным предчувствием.

Шатун вынырнул из сна, в первую очередь оглядываясь вокруг, а уж потом начиная протирать заспанные глаза. Утро уже наступило, и что характерно – вполне оптимистическое утро, не дающее никаких поводов для уныния.

Он вылез из «Горыныча», сделал несколько приседаний, до хруста потянулся. Утро действительно было замечательное – бледно-изумрудное небо, оранжевые, с лазурной каёмочкой облака. Одним словом – никакого видимого сдвига к безоговорочному слиянию параллельных миров.

Орлы Якова Мироновича находились на своём посту, безо всякого удовольствия созерцая царящую вокруг благодать. Немного радовало лишь то, что Буба оказался хреновым прорицателем и паскудное состояние души не заявилось в гости в более сжатые сроки. Хотя – часом раньше, часом позже. Эх, жизнь-жестянка…

– Мужики, а где у вас умыться можно? – Шатун подошёл к ним, доброжелательно улыбаясь. Собственно, даже самая добродушная улыбка у него выглядела так, что у всякого увидевшего её в голове молниеносно созревала череда зловещих ассоциаций. Пара хорошо заметных тесаков убедительно дополняла эту картину.

– За угол зайди, там рукомойник приколочен. – Указавший нужный ориентир был наголо бритым, коротконогим крепышом, примерно ровесником Шатуна. От внешнего уголка его левого глаза, змеясь сверху вниз и пересекая губы, тянулся тонкий шрам: немного не доходящий до горла. Крепыш выглядел тёртым караваем, но при надобности Шатун мог порвать его на шелуху, не особенно утруждаясь. Не спасла бы даже неплохая штурмовая винтовка «ЛР-300», которую обладатель шрама держал в руках довольно уверенно.

– «Гейша»? – Шатун указал на шрам крепыша.

«Гейшей» называли ящероподобную вертлявую тварь, имеющую что-то общее со «свистопляской». Очень красивую и очень опасную. Её передние конечности были перепончатыми, раскрывающимися наподобие веера. И на конце этого «веера» имелись острейшие коготочки, способные «расписать» вдоль и поперёк организма любого зазевавшегося любителя прекрасного. Но ведь в натуре – красива была, зараза. Как настоящая, грациозно танцующая перед клиентами гейша.

– Она, прошмандовка, – кивнул крепыш, проведя пальцем по шраму. – Хорошо, что Мироныч не стал хлебалом в щелкунчика играть, а то лежать бы мне – в холодном виде.

– Да, свезло Котовскому, – включился в беседу второй блокпостовец. Гибкий рыжеватый малый с глазами то ли хорошего психолога, то ли профессионального мошенника. – Мироныч у нас, конечно же, человек без чувства юмора, но зато с хорошей реакцией и чутьём на всякие гадости. Не будь его рядышком в ту драматическую минуту, Котовскому пришлось бы печально… А так хоть есть про что матрёшкам позадвигать. Котовский любит проникновенно трындеть, как он один против пяти «камнерезов» бился. Бабы верят!

– А вы сами-то откуда? – спросил бритоголовый. – Буба вчера пробурчал что-то про Тихолесье, но я до конца не въехал. Оттуда будете?

– Оттуда.

– И как там? Курорт?

– Ага, – мрачно осклабившись, кивнул Шатун. – Приходишь себе на пляж, а там от «пешеходов» не протолкнуться… Шипачи, опять же – по трое стали носиться. Видел когда-нибудь такое?

– Такого – нет! – с чуточку охреневшим видом сказал Котовский. – Если уж шипачи стали на троих соображать… Что вообще творится?

Шатун с видом «сам удивляюсь!» пожал могучими плечищами и пошёл умываться. Дружеская симпатия – это одно, а вот разбазаривание эксклюзивной информации – это совсем другое. К тому же – людям, которых он знает всего пару минут. То, что Лихо о возможных жизненных сложностях намекнула владельцу придорожной шашлычной, – это полбеды. Он, если можно так выразиться, вольный стрелок. А вот эти двое – люди из Системы. Шатун, Лихо, Алмаз и Книжник тоже были частью Системы, пока непредвиденные факторы не привели ее в состояние полной недееспособности. Вписываться в новую – это как получится, особенно после намечающейся беседы с местным авторитетом. А как поведёт себя другая Система, узнав о планах и мотивах четвёрки, не мог предсказать никто. Поэтому меньше болтаешь – лучше самочувствие…

– Ну что, гадский папа? Напропалую выбалтываешь наш эпохальный план по спасению Вселенной? – Лихо подошла сзади. – Вот дадут нам по темечку, заберут деактиватор – и не видать нам лавров спасителей, как Книжнику – моей благосклонности.

– Да ну тебя. – Шатун пригладил волосы и стряхнул оставшуюся воду с рук. – С каким бы превеликим удовольствием я отказался от этой почётной миссии, ты даже не представляешь. Надеюсь, что твои надежды на сегодняшний визит к этому деятелю будут ненапрасными.

– А уж я-то сама как надеюсь…

Вскоре проснулась оставшаяся часть команды. Наскоро ополоснувшись и не озаботившись даже лёгким перекусом, они двинулись дальше. Котовский попытался как бы невзначай выведать у Лихо ещё что-нибудь о происшедшем в Тихолесье, но получил в ответ полный непонимания взгляд, подкреплённый частым хлопаньем ресницами. Когда крепыш сослался на информацию, полученную от Шатуна, блондинка расплылась в очаровательной улыбке.

– Да вы его не слушайте! Он у нас контуженый совсем! Вон, видите на машине вмятину?

Вмятин на «Горыныче» не то чтобы хватало с излишком, но некоторое количество всё же присутствовало. Помявшись, Котовский закивал головой. Есть же вмятина, неважно какая…

– Это он год назад головой с разбегу приложился. Теперь иногда всякую ересь несёт, особенно незнакомым. А с виду – нормальный человек.

Лихо захихикала и пошла к внедорожнику. Неважно, поверили ей или нет, – этим ребятам через пару часов станет не до разбора свежих новостей. Лютая депрессия, да на целый день – это серьёзно, господа…

«Горыныч» завёлся с полоборота и покатил прочь от блокпоста.

– А почему «Буба Полушкин»? – спросил Книжник у Лихо.

– На самом деле не «Полушкин», а «Пол-ушкин», – пояснила Лихо. – У него, когда Сдвиг по-настоящему загулял, в первый же месяц какая-то живность, из новых, пол-уха смахнула. Вот тебе и весь расклад. Так-то он мужик неплохой. Вот только с чувством юмора у него напряг жуткий. Я бы даже сказала – тотальный.

– Заметно, – сказал Алмаз, проезжая мимо заброшенной станции метро, на которой сохранилось название «Сокол». – То-то он на тебя глядел, как «торчок» на Глыбу. Обречённо…

– А почему «Буба»?

– А вот это – тайна великая есть, друг мой. Не колется Яков Мироныч, как ни пыталась я на него своими чарами воздействовать… И чувствую, что никогда не дознаюсь.

«Горыныч» двигался по Ленинградскому шоссе, держа путь в сторону центра. Даже после всех пережитых сотрясений Москва почти вернулась в прежний жизненный ритм. Конечно же – с поправками на новые реалии. Москве повезло – от начала Сдвига до появления почти адекватно ориентирующейся в пространстве власти прошло чуть меньше года, и это сыграло далеко не последнюю роль в сбережении порядка. Прогресса, понятно, не наблюдалось, но и назвать всё, что происходило внутри МКАДа, полным убожеством и апогеем безнадёги было бы несправедливо. Заводы, в новом понимании этого слова, конечно же, дымились через пень-колоду, потихоньку доходя до нулевой стадии производства. Пароходов, самолётов и прочих «Жигулей», понятное дело, никто не строил. Но с голодухи никто не пух, и «свистопляски» по улицам не шастали, чувствуя себя хозяевами положения. Главной и основной задачей было выживание. И исходя из этого – производство предметов первой необходимости. Еда, одежда. Оружия и боеприпасов по армейским складам осталось немерено. Труднее было с топливом, но тоже как-то выкручивались. Одним словом – выживали. И бывшая златоглавая была далеко не самым наихудшим местом на искорёженной Сдвигом планете. Сюда, как и в Суровцы, тянулись желающие дожить свой земной век в относительно приличной обстановке. Благо с жильём здесь было крайне вольготно. А всё остальное приходило по мере личного вклада в окружающую среду обитания. Беспредельщиков и прочих синьоров фортуны, готовых лупить очередью от пуза, здесь не жаловали. Умеренное количество криминала, конечно же, водилось, но он был, так сказать, домашний, дающий лапу если не при первом свистке, то где-то из этой оперы. Чтобы в стольном граде, да без криминала? Это вообще ни в какие ворота. Хамьё, начинающее складывать жмуров в штабеля, не заживалось ни под каким соусом. Хоронили и забывали, как звали и где прикопан на скорую руку. Имелось даже энное количество ученого люда, бьющегося над разгадкой феномена Сдвига. Причём почти каждый месяц бодро рапортующего о максимальном приближении к желанному результату. Вследствие чего, спустя энное количество лет, веры этим столпам науки и техники не стало ни на грош, но, скрепя сердце, им разрешили продолжать исследования. Авось и выплывет чего… Хотя несколько лишних пар рабочих рук на посадке картошки, которая в нынешних условиях вырастала ярко-голубого цвета, но зато размером с прежний ананас, были бы предпочтительнее.

– Скоро будем на месте. – Лихо нахмурилась, словно настраиваясь на что-то, требующее титанических усилий. – А там видно будет, насколько мы в этом мире с голой задницей… Или же не всё так плохо.

«Горыныч» проехал Садовое кольцо, оказавшись на Тверской.

– Почти приехали, – поведала блондинка. – Любит Лукавин сибаритствовать, спасу никакого нет. Я, конечно, понимаю, что с квадратными метрами в Первопрестольной нынче полный простор, но захапать себе целый особняк недалеко от Кремля – это, на мой целомудренный взгляд, несколько пошло. Ладно хоть толку от сего государственного мужа – в избытке. Но фамилии своей он соответствует на полную катушку, проходимец с понятием… А с другой стороны, если положительный вклад в общее дело есть, то вроде как и не проходимец вовсе. Ладно, сами всё увидите. Почти приехали.

…Толпа колыхалась недалеко от пересечения Тверской и Охотного Ряда немаленькое сборище народных масс: человек в триста. В нём резко выделялась группа людей в камуфляже, даже не самим камуфляжем, которым никого не удивишь, а осмысленностью движений, каким-то ясным пониманием невидимой экипажу «Горыныча» цели. Она вроде бы находилась в толпе и в то же время была как бы наособицу, словно вживлённый по необходимости в нужную среду обитания чужеродный организм. «Камуфляжники» были вооружены добротно, на совесть.