Текст книги "Каждый фазан желает знать (СИ)"

Автор книги: Вадим Ечеистов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

   ― ...остальных потом нашли мёртвыми. И на их лицах застыло выражение дикого ужаса, ― рассказчица, невысокая пухлая девушка, замолчала, напоследок выпучив глаза. В свете приставленного к подбородку фонарика эта гримаса задумывалась, как устрашающая, но, несмотря на заметные старания девушки, вышла скорее комичной. Однако, никто из собравшихся вокруг костра даже не улыбнулся – на каждого произвела впечатление жуткая история, оставив перед мысленным взором призрачный след из пугающих образов и кошмарных сцен.

   Одно дело – страшилка, рассказанная во время застолья у друзей на квартире или на диване под мерцание телеэкрана. И совсем другое дело – услышать ту же историю ночью у костра, скупо расплескавшего неяркий свет по лесной полянке. Казалось, сама ночь заслушалась, набухла чёрным войлоком тьмы, и липко прильнула к дрожащему пятну света, приютившему компанию из семи человек. Лес, плотно укутавшись в непроглядный сумрак, настороженно дышал сыростью и необъяснимой тревогой. Гнетущая тишина душным облаком укрыла полянку, и, когда коротко, ударом хлыста, зашипело, все, как один, вздрогнули и обернулись на звук.

   ― Да, вы чего! Я только пиво открыл. Ха! Видели бы вы сейчас свои лица, ― высокий, угловатый парень с головой, похожей на перевёрнутую грушу, усмехнулся и жадно глотнул прямо из банки.

   ― Дурак, напугал! ― отчитала его толстушка, напугавшая всех своей байкой. Парень примирительно махнул рукой.

   ― Кстати, страшилка неплохая... для девчонки. Передай-ка мне фонарик – сейчас моя очередь вас пугать.

   Получив фонарь, парень подсветил снизу своё лицо, превратив его в жуткую маску, и, понизив голос до тревожного полушёпота, начал:

   ― Один охотник устроил засаду рядом с лесной поляной, вроде этой. Довольно долго ничего не происходило, и он просто наблюдал за жуком, ползущим по камню, пока жука не съела большая лягушка. Тут же из травы выползла змея, и проглотила лягушку. Прилетел фазан, и начал терзать змею. Тут охотник решил, что фазан – достойная добыча, и одним выстрелом убил птицу. Когда он нагнулся, чтобы забрать фазана, его посетила внезапная мысль: «лягушка съела жука, змея съела лягушку, фазан убил змею, а я – фазана. Получается, что теперь – моя очередь». И только он это подумал, как за его спиной..., ― однако, закончить историю рассказчик не успел.

   Со стороны леса, из самого сердца непроглядной тьмы вырвался душераздирающий рёв. Не похожий ни на один крик, способный вырваться из глотки земного существа, потрясающий в своей дикости и кошмарной мощи, этот вопль звучал, казалось, совсем рядом. Все, кто сидел вокруг костра, повскакивали со своих мест и в приступе безудержной паники бросились бежать прочь от чудовищного рыка, до обморока боясь встретиться с существом, его исторгнувшим.

   Явно довольный делом своих рук, Женька смахнул с ресниц едкий пот, и ещё раз проверил – хорошо ли замаскированы динамики, провода и аккумуляторы. Всё было укрыто на совесть, и Женька счёл за лучшее вернуться к оврагу, где его ожидали обед из сухого пайка и отдых в спальном мешке. К тому же на полянке становилось шумно – гости прибыли, и уже начинали обустраивать лагерь.

   Женька всегда любил хорошо, от души пошутить. Беда в том, что многих его шутки раздражали. Люди никак не могли понять, что нет ничего смешнее, чем напугать кого-то, и вволю нахохотаться, наблюдая за реакцией жертвы. Женька искренне недоумевал, когда в школе, напугав кого-нибудь из приятелей неожиданным и громким выкриком из-за спины, в награду он получал несколько крепких пинков или оплеух. Шутить и пугать он не прекратил, но понял, что надо уметь быстро бегать, хорошо прятаться или лучше готовить свои розыгрыши.

   Повзрослев, он на какое-то время оставил своё странное увлечение, но быстро затосковал по блаженному ощущению власти, от которого вскипала кровь на то короткое время, когда человек по его воле превращался в испуганное, растерянное существо. Тогда Женька чувствовал себя всесильным хищником, чудовищем, поймавшим в липкие сплетения прочной паутины беззащитного мотылька. Он не раз пытался найти более конструктивное увлечение, более прочный упор для приложения своих творческих сил, но надолго его не хватало. Женьку очень скоро настигала безудержная тоска по тому сладостному вакууму в груди и животе, что порождали наблюдения за испуганным «трепыханием» жертвы.

   Он старался не повторяться, и постоянно «рос над собой», устраивая всё более сложные и жуткие кошмары наяву. Однако, этим летом он решил изменить своим принципам, и весь сезон наводил ужас на туристов одним и тем же, невероятно жутким рёвом. Точнее, Женька не считал это сменой курса – для него это был переход на более высокую ступень в ремесле пугателя и мистификатора. Однажды он понял, что пора становиться настоящей городской легендой. Кошмаром местного, а может и не только, значения. А для этого нужна система.

   Ещё зимой в трамвае он услышал необычный сигнал на мобильном телефоне одного из пассажиров – это был крик осла. Звук был не самый приятный, от которого мурашки по коже забегали, и Женька решил, что этот эффект нельзя не использовать. Он скачал в сети запись ослиного крика, хорошенько его обработал, наложил несколько других малоприятных звуков, изменил частоту, и... вуаля – получился абсолютно сногсшибательный, клокочущее-завывающий, рокочуще-стонущий рёв. Самое кошмарное исчадие преисподней лопнуло бы от гордости, если бы смогло исторгнуть подобный вопль.

   Женька заранее подыскал красивую полянку на краю леса, где летом частенько отдыхали весёлые компании, собираясь ночами вокруг костра. Женька загодя устанавливал в ближних зарослях динамики, усилители, аккумуляторы. Всё это он хорошенько прятал, а, как стемнеет, приходил, и «пробуждал к жизни» своё ревущее чудовище. Эффект всегда был грандиозный – отдыхающие разбегались в стороны, захлёбываясь воплями ужаса. А Женька, трясущимися от счастья руками снимал это на камеру с возможностью ночной съёмки.

   Но основной своей цели он пока не достиг. Пугающие слухи по городу шли, но как-то вяло, и до внушающей трепет «городской легенды» редкие байки о лесном чудовище пока не дотягивали. Однако, на эту ночь Женька приготовил беззаботным любителям отдыха «на пленэре» поистине удивительное представление. Он установил вокруг полянки целый каскад из динамиков. Согласно его изощрённому плану, ревущий монстр сначала недолго побродит в ближних зарослях, громко ломая сучья и оглашая окрестности жутким воем. А потом «оно» бросится в сторону поляны, о чём жертв, несомненно, известит быстрое приближение шума и рёва. Жуть!

   Отдохнув в спальнике, Женька дождался сумерек, и неслышно пробрался к заранее намеченному месту, с которого он будет руководить представлением и наблюдать за реакцией жертв. Не просто наблюдать – он приготовил видеокамеру с функцией ночной съёмки. Когда-нибудь, когда матери станут пугать детей не «дядей полицейским», а страшным «лесным чудищем», он выложит эти записи в Интернет. Женька мечтательно облизал пересохшие губы, предвкушая рекордные просмотры для своих роликов. Кто знает – может, он станет творцом не только городской, но и всемирной легенды-страшилки.

   Женька, пока сумерки окончательно не захлебнулись тьмой, сквозь прорехи в зарослях присмотрелся к своим жертвам. Обычная компания – человек около десяти. Однако, Женьке очень не понравился один здоровяк – огромный, накачанный парень, который снисходительно подкалывал своих приятелей и грубовато задирал девчонок. Этакий альфа-самец, царь горы, вожак стаи, он постоянно норовил козырнуть своим непререкаемым авторитетом, и указать прочим на «своё место». Женька даже подумал перенести ночное представление, заподозрив, что здоровяк, вместо того, чтобы испугаться, как все, кинется в лес «разбираться» с неведомым зверем. А там, чего доброго, и самого Женьку поймает.

   Однако, потратив столько времени и сил на подготовку страшного спектакля, Женька даже под страхом разоблачения и жестокого наказания не пожелал идти на попятную. Скоро окончательно стемнело, и туристы собрались вокруг огня. Он выждал некоторое время, пока обласканные светом костра люди успокоились, занятые неспешной беседой. Одев стрелковые наушники, настроив видеокамеру, он почувствовал себя настоящим «инженером страха» и потянулся к пульту. Беззвучно усмехнувшись, Женя нащупал нужную кнопку, и одним нажатием «пробудил» оглушительно ревущее порождение тьмы.

   Пальцы привычно находили нужные кнопки пульта, заставляя чудовище двигаться в зарослях. Для большей достоверности загодя был записан треск ломающихся сучьев. Со сладким замиранием в сердце, Женька наблюдал за испуганной беготнёй на поляне. Парни и девушки в панике натыкались друг на друга, оглашая ночь воплями ужаса. Они безуспешно пытались сбежать, укрыться от страшного рёва неведомого существа. Лесная полянка превратилась в кипящий котёл ужаса, крика и безысходности. Лишь один человек не двигался. Тот самый здоровяк, который сразу не понравился Женьке, остался возле костра.

   «Мастер ужаса» недаром боялся, что этот спортсмен попытается испортить ему удовольствие, но такого он никак не ожидал. Когда все принялись в панике бегать вокруг костра, этот огромный детина резко вскочил со своего места, но не убежал, а так и остался стоять, вытянувшись во весь рост. Женька напрягся, решив, что здоровяк хочет броситься в лес, и «укротить» страшного зверя. Однако, парень схватился за грудь и, грузно осел на землю, сложившись, словно старый матрац. Женя забыл об остальных напуганных туристах, и наблюдал лишь за тем, как в отблесках пламени судорожно дёргается большое тело.

   Большой любитель пугать других чувствовал, как восторг от удачно исполненной страшилки сменяется нарастающей тревогой. Динамики давно смолкли, но Женя продолжал сжимать пульт в ладонях, прильнув к холодной земле. Он видел, как одна из девушек робко приблизилась к притихшему громиле. Он слышал её срывающийся голос, раскалённым крюком царапнувший скомканное в страшном предчувствии сознание.

   ― Он не дышит! Совсем не дышит!

   На минуту всё стихло, а потом поляна наполнилась разноголосой суетой:

   ― Что это с ним?

   ― За сердце держится. Надо в «скорую» звонить.

   ― Здесь связи нет, умник.

   Женька, поняв, что по его вине погиб человек, стиснул зубами мучительный стон и, не успев толком обдумать свои дальнейшие действия, стал медленно пятиться. Он старался спешно покинуть чёрные заросли, испуганных туристов, склонившихся над телом приятеля, чтобы поскорей оказаться дома, и наутро постараться всё забыть. Неуклюже двигаясь в полной темноте, Женя, случайно надавил на одну из кнопок пульта, который продолжал сжимать в руке. Душераздирающий рёв вырвался из динамика рядом с Женькой, порвав в клочья остатки его самообладания. Неожиданный вопль сокрушительным вихрем смахнул несвязные мысли и эмоции, кусками битого стекла скоблившие душу Женьки, пустив на их место жгучий, панический ужас.

   В полнейшем беспамятстве Женька бросился бежать, подставляя лицо хлёстким пощёчинам, которыми его нещадно казнили холодные щупальца веток. И, даже когда стало окончательно ясно, что при всём желании никто из друзей погибшего не сможет его догнать, Женя продолжал бежать, безрассудно углубляясь в тёмную чащу. Он не останавливался потому, что бежал не от кого-то, а старался скрыться от своего страха, родившегося от внезапной встречи со смертью. Смертью, случившейся по его вине.

   Остановился Женька лишь тогда, когда силы окончательно покинули его, а сердце норовило выскочить из груди под давлением измученных лёгких. Отдышавшись, он понял, что во время своего панического бегства потерял камеру, телефон, да почти всё, взамен получив лишь множество болезненных ссадин. Ещё он сообразил, что до самого рассвета не сможет выбраться из лесу, потому что отыскать верный путь в темноте – задача неразрешимая. Ночная сырость, между тем, стайкой мурашек проскользнула под одежду, что, вкупе с усталостью и нервным напряжением, заставляло Женьку мелко дрожать, отстукивая зубами звонкую дробь.

   Женька ждал первых проблесков света, стараясь не обращать внимания на странные шорохи и шумы, кружившие среди мрака пугающе близко. Однако, ночь не собиралась уступать ни капли своей непроницаемой мглы, а время словно увязло и застыло в чёрной смоле темноты. На дрожащих от усталости ногах, Женя сделал пару шагов и едва не расшиб лоб, наткнувшись на ствол большого дерева. Ощупав ладонями жёсткие борозды и выступы коры, он наткнулся на основание крепкой ветки. Чуть повыше пальцы дотянулись до ещё одного крупного сучка, и в этот момент сознание озарила удачная мысль.

  Женька решил последовать примеру многих героев из старых, некогда прочитанных им, сказок. Те люди не знали ни телефонов, ни спутниковых навигаторов, и, оказавшись ночью в лесу, просто забирались на высокое дерево, чтобы увидеть – не светит ли где огонёк костра или окошко деревенского дома. Не желая и дальше дрожать от сырости и страха в ожидании рассвета, Женька уцепился за ближайший сук, и принялся карабкаться вверх.

   Подняться на дерево в полной темноте было очень непросто. Женька, ободрав в кровь ладони, уже проклинал свою наивность. Надо же было додуматься – последовать примеру сказочных героев. И ведь взрослый человек! Однако, когда ствол дерева стал угрожающе тонким, вдали действительно блеснул огонёк. Женька присмотрелся и понял, что это всего лишь бледные отсветы тонкой паутиной налипли на вершины сосен, но несложно было догадаться, что совсем недалеко, у подножия тех деревьев есть огонь, а значит и люди.

   Запомнив направление, Женя осторожно спустился с дерева и поспешил туда, где он сможет вырваться из душных объятий ночной мглы. Не так быстро, как рассчитывал, но усталый, измученный страхом и угрызениями совести, путник набрёл-таки на редкую, сколоченную из кольев, изгородь, которая отделяла от леса расчищенную полянку. Всё, что смог рассмотреть Женька – это бревенчатое строение, над входом в которое горела настоящая керосиновая лампа. Женька уже и забыл, где последний раз видел подобные источники света – возможно в кино или на развалах блошиного рынка. Похоже, местные жители не очень-то рассчитывали на бесперебойное снабжение электричеством.

   Лампа светил слабо, выхватывая из тьмы лишь часть бревенчатой стены с раскрытой дверью да небольшой кусок утоптанного песка перед ней. В проеме двери также угадывался тусклый свет. Женька не стал искать калитку, и просто выломал жердь из забора и юркнул в образовавшуюся прореху. Едва передвигая усталые ноги, он вошёл в круг света и постучал в приоткрытую дверь. Никто не ответил. Тогда Женька осторожно вошёл. Он оказался в комнате без окон, которую тускло освещала висевшая на крюке масляная лампада. В углу мирно спал, вытянувшись на лавке, молодой парень с вороньим гнездом из чёрных волос на большой голове. Стена, противоположная входу, была укрыта пологом из грубой ткани, на котором двигались причудливые тени, порождённые трепетным колыханием огонька лампады.

   Женька сильнее постучал в раскрытую дверь. Парень зашевелился, сел на лавке, запустив пальцы в буйные заросли на голове. Громко зевнув, он, наконец, посмотрел на ночного гостя, и едва не вырвал себе клок волос от изумления. Такая реакция озадачила Женьку, и он поспешил успокоить парня:

   ― Не бойтесь. Я заблудился в лесу и вышел к вашему дому. Вы уж простите, что я вас разбудил, но дверь была открыта, и я подумал..., ― Женя прервался на полуслове, заметив, как странно ведёт себя взъерошенный парень. Тот нервно теребил свои космы и повторял, как молитву:

   ― Заснул, заснул. Пришёл, явился, а я чуть не пропал зазря. Как же я уснул. Морок, не иначе.

   Продолжая что-то бормотать себе под нос, и уткнув испуганный взгляд в Женьку, странный человек ухватился за конец перекинутой через гвоздь верёвки, идущей из-за полога, и принялся отчаянно его дёргать. Женька услышал, как вдали забренчал колокольчик. Тени в складках ткани затряслись в неистовом танце, полог распахнулся, и перед Женькой предстали пятеро заспанных мужиков. Бросив короткий взгляд на Женьку, один из них, довольно хмыкнув, прыгнул к двери, и захлопнул её. Остальные, с опаской рассматривая ночного гостя, стали подступать ближе.

   Неожиданно, полог распахнулся шире, и тёмный угол комнаты явил широкоплечего мужчину лет пятидесяти с редкими клочьями волос, обрамлявшими гладкую лысину, и густой бородой, расчёсанной надвое на манер рыбьего хвоста. Мужчина был одет в чёрный балахон до пят, а в руках держал серебряное ведёрко и большую кисть, больше похожую на веник. Не спуская налитого свинцовой тяжестью взгляда с Женьки, человек в балахоне обмакнул кисть в ведёрко и размашисто плюхнул тёплой жижей тому в лицо.

   Глаза немедленно защипало, а полученные в лесу ссадины тут же напомнили о себе мерзкой, жгучей болью. Казалось, что по лицу хлестнули не брызгами, а связкой крапивы. «Он, что – рассолом решил меня обрызгать», ― удивился Женька, и поднял руку, чтобы защититься от следующей партии обжигающих брызг.

   ― Что вы делаете? Зачем мне этой дрянью в лицо брызжете? Что я вам сделал?

   ― Слышали, дети мои, как он святую воду «дрянью» обозвал? Вот оно, бесовское нутро – сразу наружу просится. Никак его за ликом человеческим не спрятать. Святая водица жжёт беса огнём – вона, как его корчит, ― голос звучал резко, как скрежет стекла по металлу, отчего рябь из мурашек тут же рассыпалась по Женькиной коже. Он невольно содрогнулся, желая избавиться от неприятного озноба, и, сам не зная почему, стал оправдываться:

   ― Что за ерунду вы несёте? Какие бесы? Я из города, и просто в лесу заблудился. А вы мне в лицо водой солёной плещете – конечно, жжёт, ― Женька убрал от лица руку, желая убедиться, что его слушают. Однако, в тот же миг, ему в лицо сунули какую-то массивную деревяшку. Женька вынужден был отшатнуться, чтобы не лишиться зубов. Движение вышло резким и неловким, отчего он едва не упал. Но с двух сторон его крепко прихватили под руки.

   Вновь заскрежетал лысый бородач:

   ― Видите, дети мои, как он креста животворящего боится. Как от кипящей серы шарахнулся. Сомнений не осталось – бес к нам явился в человечьем обличье. Почуял души невинные, и пришёл, яко к трапезе. Только не по зубам ему, вражине, наши души, ибо одному Богу принадлежат.

   Женька только сейчас понял, что оказался среди безумцев. Он сам пришёл в руки фанатиков-сектантов, почему-то убеждённых в его бесовской природе. Он попытался вырваться из рук фанатиков, но пальцы на его руках лишь сомкнулись крепче. Женька взглянул на мужиков, и в их глазах рассмотрел решимость, замешанную на страхе. Они, и в самом деле, верили, что он – бес.

   Лысый снова заголосил:

   ― Не пугайтесь, дети мои. Здесь, под сенью креста и стен, укреплённых нашими молитвами, нечистый не сможет нам навредить. Это в лесу он – властелин. Там он бродит в нощи, рыкая подобно сотне львов, и трубя, словно тысячи слонов. Дерева во тьме трепещут от его рёва, но мы не должны убояться его бесовской силы. Нам самим Господом положено очистить род людской от лукавых искусителей. Уничтожая бесов, мы сохраняем невинные души для Господа нашего. Не пугайтесь, дети мои – не впервой ведь нам с нечистью справляться.

   Женька без особого успеха попытался вырваться ещё раз. Потом решил снова обратиться к разуму проповедника:

   ― Послушайте, я обычный человек. В бесов не верю, и уж точно одним из них не являюсь. Посмотрите внимательней – я такой же, как вы, просто живу в городе. А рёв и рычание, которые вы слышали – это всего лишь..., ― в этом месте Женька запнулся, вовремя сообразив, что не стоит этим людям рассказывать о происхождении пугающих ночных звуков. Однако, проповедник, похоже, и не собирался слушать объяснений пленника.

   ― Дьявол пустыми словами морок наводит, так и слуги его на это способны. Для бесов в любую личину обернуться не сложно – человеком, зверем, птицей. Только меня Господь сподобил видеть насквозь нутро ваше чёрное, бесовское – от меня его никакое обличье не скроет. Отныне не смущать тебе души людские, ― плечистый бородач в чёрном балахоне подал знак рукой, глядя куда-то за спину Женьке. В тот же миг на голову пленнику набросили мешок из грубого, толстого полотна, который оказался настолько большим, что поглотил бедолагу полностью, а горловину тугим узлом перевязали на щиколотках. Женька целиком оказался в мешке, из которого он с криками и отчаянной бранью пытался вырваться всё то время, что его волокли по доскам пола.

   Потом мешок заскользил по мокрой траве, щедро впитывая влагу, словно желая ещё и этим досадить Женьке. Потом мешок подняли, и грубо водрузили на какую-то округлую поверхность, вынудившую Женьку выгнуться телом до хруста в позвонках. Грубые ладони ухватили его через ткань мешка в районе подмышек. Другие руки уцепились за щиколотки, растянув Женьку, словно на средневековой дыбе. Отовсюду послышалось невнятное бурчание. По особому ритму звучащих фраз, Женька догадался, что фанатики молятся, но смысл молитвы ускользал от скованного страхом сознания. Ему лишь казалось, что сквозь нечленораздельное урчание прорывались отдельные слова: «бес», «наказание», «жертва». И эти слова раскалёнными иглами разили душу пленника, вынуждая извиваться в бесплотном желании вырваться из тисков чужих рук.

   Внезапно, наступила тишина, и Женька каким-то внутренним чутьём ощутил приближение опасности. Он дёрнулся сильнее прежнего, будто уворачиваясь от удара. И удар последовал – жестокий и мощный. Что-то тяжёлое и твёрдое обрушилось на Женькину голень, в тот же миг полыхнувшую чудовищной болью, которая волной жгучего напалма устремилась по нервам, суставам и сосудам, напрочь выжигая рассудок. Женька успел лишь оглушительно заорать, выплеснув вместе с воплем остатки самообладания, и стремительно сорвался в душную бездну беспамятства.

   Тьма раскачивалась, пульсируя багровыми вспышками глухой боли. Женька понял, что очнулся, раз вновь может чувствовать боль в ногах и шершавую мешковину, кисло пахнущую рвотой, на коже лица. Он понял, что его куда-то несут, и, не надеясь на успех, а скорее следуя инстинкту, попытался вырваться. Женька дёрнулся всем телом, и тут же пожалел об этом – голени мгновенно отозвались нестерпимой болью. «Перелом,» ― с ужасом подумал Женька. Не в силах больше кричать, он сдавленно застонал.

   ― Ты смотри – очухался. Крепкий бес попался, жилистый, ― прозвучал усталый, сбитый одышкой, голос. Ему ответил другой:

   ― Твоя правда. И тяжеленный чёрт, хотя на вид тощий. Слава Господу-вседержителю, уже пришли. Мёртвая вода и поганая земля, примите беса в свою утробу – нам он здесь не нужен. Ну, Митяй, и р-раз...

   Женька почувствовал, как его раскачивают, будто перед броском. Он хотел что-то крикнуть, попробовать убедить своих «конвоиров» отпустить его, но из пересохшего горла вырвался лишь сиплый стон, больше похожий на предсмертный хрип.

   ― ...три, ― услышал Женька, и понял, что стремительно падает вниз.

   Ударившись о твёрдый склон, Женька взвыл от боли, но падение не прекратилось. Его то подбрасывало, то жестоко било о какие-то выступы, причиняя невыносимую боль, и парализуя дыхание. Внезапно, верёвка, стянувшая на щиколотках горловину большого мешка, за что-то зацепилась, и Женька, резко дёрнувшись, повис вниз головой. Рывок был такой силы, что вспышка боли в ногах снова едва не лишила его сознания. Женька в отчаянии закричал, чувствуя, как слёзы брызнули из глаз, и едкими ручейками потекли по вискам. И, как «святая вода», касаясь ссадин, слёзы вызывали неприятное жжение. Впрочем, эта боль не шла ни в какое сравнение с той, что пульсировала в ногах, подобно всплескам раскалённого металла под кожей.

   Женька прикусил губу, чтобы немного сосредоточиться на чём-либо, кроме нестерпимой боли в сломанных ногах. Минуту он покачивался вниз головой, словно живой, точнее полуживой, маятник. Покой принёс недолгое облегчение, но пульс в висках начинал биться всё громче и яростней. Голова болела, а глаза вспухли и норовили вылезти из орбит. Женька понимал, что просто висеть нельзя, иначе он потеряет сознание от прилива крови к голове, и больше никогда не очнётся.

   Прикусив губу ещё крепче, до крови, Женька принялся дёргаться, раскачивая «маятник». Голени вновь полыхнули пульсирующим огнём, но Женька лишь крепче стискивал зубы, заходясь в мучительных стонах, и продолжал дёргаться всем телом, в отчаянных попытках вырваться из подвешенного состояния, которое грозило ему в самое ближайшее время мучительной смертью. Женька не хотел превратиться в агонизирующий фонтан крови, которая будет струями вытекать из его глазниц, ноздрей и ушей. Он хотел, пусть небольшой, но шанс на жизнь, а потому продолжал извиваться, с натужным стоном раскачивая свой мешок.

   Наконец, сверху послышался звук, похожий на треск рвущейся ткани. Треск повторился, и Женька камнем скользнул вниз, не успев даже вскрикнуть от новой порции боли, волком вцепившейся в ноги. Недолгое падение закончилось в холодной воде, которая стремительно хлынула в распахнутый для крика рот, наполнив его резким привкусом железа и гниющей тины. Поняв, что вот-вот захлебнётся, Женька в отчаянии попытался порвать мешок. Плотная ткань не поддавалась, но Женька почувствовал, что ноги выскользнули из мешка. Сообразив, что часть мешка вместе с верёвкой осталась висеть на том суку, где только что раскачивался маятником он сам, Женька принялся хватать пальцами намокшую материю, и стягивать её с себя, словно старый свитер.

   Почти теряя сознание, он освободился от мешка, и стал, что было сил, грести руками, норовя вытолкнуть своё тело к поверхности. И когда лица коснулся прохладный предрассветный туман, Женька принялся жадно, словно мальчишка сахарную вату, глотать его влажную, бодрящую свежесть. Отдышавшись и осмотрев то, что позволяли увидеть сумерки и туман, по островкам слипшейся тины и грязи, по затхлой вони стоячей воды, Женька догадался, что сбросили его в болото. Только теперь до него дошёл смысл услышанных слов о «мёртвой воде, поганой земле». Вот уж действительно – везёт, как утопленнику. Святой водой лицо облили, а в мёртвую подыхать бросили. Святые братья, сволочи!

   Женька не стал дожидаться, пока боль, усталость и нервное истощение окончательно лишат его скудных остатков сил, и стал судорожно перебирать в воде руками, стараясь плыть в сторону огромной тени, матово черневшей в клубах болотного тумана. Именно там должен быть обрыв, с которого только что падал Женька. Он не знал, сможет ли вскарабкаться наверх, но слишком плотные клубы испарений, не пускавшие к поверхности слабые лучи ещё не родившегося рассвета, исключали возможность оценить размеры болота. Женька не знал, сумеет ли добраться до твёрдой земли, если будет плыть в другую сторону. А так есть надежда, цепляясь за дно и выступы грунта на стене обрыва, добраться до более пологого участка берега.

   Очень скоро, вяло всколыхнувшаяся боль в ногах известила о соприкосновении с дном. Потом и руки коснулись склизкого ила, при малейшем нажиме увязая по самые локти. Насколько можно было видеть стену обрыва – она была слишком крута, чтобы по ней выбраться из трясины. К тому же, подобраться вплотную к берегу мешала широкая полоса вязкого, зловонного ила. Женька, старясь не опираться на студенистое дно, стал медленно, сберегая силы, двигаться вдоль обрыва, осматривая его влажные стенки в поисках пути к спасению.

   Однако, отвесный берег не желал становиться ни более низким, ни более пологим, скрывая свой верхний край в плотных слоях тумана. Измученный, покалеченный парень продолжал продираться сквозь склизкие и липкие облака тины, которая норовила опутать и утянуть несчастного пленника в гнилую бездну болота. Женька, чтобы не потерять сознание от усталости и боли, старался вспомнить, с чего начались все его злоключения. Ему казалось, что прошлый вечер остался где-то в прошлой жизни, в той, где беззаботная праздность толкала его на сомнительные приключения. Идиот! Пожелал стать создателем городской легенды, породить чудовище в массовом сознании горожан и селян.

  Возомнил себя творцом, демиургом, властителем ночных кошмаров. А теперь сам оказался в кошмаре, но просто дать болотной грязи пролиться в измученные, свистящие лёгкие, чтобы проснуться в своей постели, он не может. Это явь, которая хуже кошмара. Женька понимал, что отчасти сам виноват в своём теперешнем положении – если бы не перепуганный до смерти турист, он не набрёл бы на этих безумных маньяков-сектантов. Он понимал это, и злился – на палачей-сектантов, на качка со слабым сердцем, и...на себя. Эта злость придавала ему сил, чтобы продолжать безуспешный заплыв в вонючей грязи.

  Женька двигался, откликаясь стоном на всплески боли в ногах, и туман вторил ему эхом, жутко подвывая в ответ. В очередной раз скользнув пальцами по стенке обрыва, рука увязла в тёплом иле, нащупав там нечто, совсем не похожее на тину или болотную траву. Сжав пальцы, Женька вытянул край мешка, такого же, в котором только что его самого бросили в болото. Грязная мешковина навела его на мысль, что он каким-то невероятным образом вернулся к месту своего падения, зря потратив столько сил и времени. Однако, правда оказалась гораздо страшнее – подняв мокрую ткань выше, Женька с отвращением увидел, как над водой показались полуистлевшие человечьи ноги. Бледные, разбухшие лодыжки и стопы были изрыты глубокими язвами, в которых копошились лоснящиеся чёрным глянцем пиявки и суетливые личинки насекомых.

  Женька с воплем отвращения отбросил мерзкую находку. Минуту ему казалось, что плотоядные черви и личинки просыпались с мёртвого тела ему в рукава, и стали быстро расползаться по телу. Женька принялся лупить по своей одежде, с чавканьем расплёскивая грязь, и крича до хрипоты. Туман отвечал ему разноголосыми стонами и зловонным дыханием душного ветерка, досыта наевшегося гнилостных испарений. Несколько минут потребовалось Женьке, чтобы справиться с приступом тошноты и, немного успокоившись, насколько это вообще возможно в подобных обстоятельствах, продолжить изучение берега болота.

  Одна мысль раскалённым гвоздём царапала мозг: «Значит, я не первый „бес“, брошенный фанатиками подыхать в трясине». Он чувствовал, как страх и отвращение постепенно уступают место дикой ярости, необузданному желанию, во что бы то ни стало поквитаться с полоумными «бесогонами». Теперь он просто обязан выжить и выбраться из этой гнилой ямы. Он ещё не знал как, но верил, что непременно разорит гнездо этих набожных психов. Даже боль немного утихла, будто испугавшись жгучей ярости человека.