Текст книги "Дороги вглубь (с иллюстрациями Павлинова П.Я.)"

Автор книги: Вадим Охотников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

Глава седьмая

Покинув конструкторское бюро инженера Цесарского, Крымов направился к директору. Свидание с ним было назначено еще с утра.

В приемной к Крымову подошел молодой человек с вьющимися черными волосами.

– Разрешите познакомиться… – сказал он, весело улыбаясь. – Моя фамилия Петряк, счетовод производственного отдела.

– Инженер Крымов… – Олег Николаевич протянул счетоводу руку.

– Ну, как наш институт?

– Мне здесь нравится, – ответил Крымов, вспомнив свой разговор с Цесарским.

– У нас есть замечательные ребята, – продолжал Петряк. – Вы встретите таких людей, которые вам пригодятся для будущей работы над образами.

– Для чего пригодятся? – удивился Крымов.

– Да увидите сами! Мы хотим вас привлечь к общественной работе в самом широком смысле этого слова.

– Насколько у меня хватит умения, общественной работой займусь обязательно. Дайте только немного освоиться.

– Среди нашей молодежи вы будете пользоваться большим авторитетом. Такие люди, как вы, всюду желанные гости… Ну как, приготовились к выступлению? Катушкин мне говорил, что все в порядке!..

Крымов не знал, что они разговаривают на разных языках. Он не видел афиши, объявлявшей о литературном вечере, на котором должен был читать стихи, и не подозревал о надвигающемся скандале. Олег Николаевич мало следил за поэзией и не слышал о поэте-однофамильце, носящем к тому же его имя. Поэтому Крымов решил, что речь идет о его предстоящем свидании с директором.

– Да это, собственно говоря, будет разговор в общих чертах, – задумчиво проговорил он.

– Все равно очень интересно! У нас тут мало кто разбирается в этом деле, решительно заявил Петряк.

– Что вы! А инженер Цесарский? Я с ним только что говорил. Наконец инженер Трубнин…

Теперь настала очередь удивиться Петряку. Он впервые слышал, что Трубнин интересуется поэзией.

– Как вы смотрите на Катушкина? Будет ли из него толк? – снова задал вопрос Петряк. – Вы знаете, с ним просто беда! Парень не любит своей работы. Теперь вся надежда на вас…

– На меня?!

– Ну конечно! Мы все ждем, что вы ему поможете…

– Да… действительно, Катушкину нужно помочь… – пробормотал Крымов. Надо помочь, и я помогу ему, – закончил он твердо.

– Вот и хорошо! – радостно воскликнул Петряк, пожимая руку Крымова. – Я ему так и передам. Да, вот еще что! Ведь у нас есть ребята, подобные Катушкину! Конечно, со всеми сразу вам будет трудно заниматься, но со временем… в смысле их роста, так сказать, помочь тоже нужно. Вы меня понимаете?

– Вообще понимаю. Только вы уж слишком большие надежды возлагаете на меня…

Крымов хотел сказать еще что-то, но в это время Нина Леонтьевна предложила ему зайти к директору.

– Потом мы с вами поговорим об этом подробнее… – пообещал он, прощаясь с счетоводом.

– Константин Григорьевич, я пришел, чтобы переговорить о необходимости приступить как можно скорее к постройке модели машины, – начал Крымов, поздоровавшись с директором. – Вот тут общий вид. Первую модель, я считаю, надо строить небольшую. – Олег Николаевич разложил на столе чертежи.

Директор быстрым движением пододвинул их к себе и стал внимательно рассматривать.

– Скажите, пожалуйста… вы этим делом собираетесь заниматься серьезно или это минутное увлечение? – неожиданно спросил он, делая ударение на слове «минутное».

– Конечно, серьезно!

– Гм-ммм…

Наступило молчание.

– Видите ли… – продолжал Гремякин. – Принцип подобной машины так необычен. Я не хочу сказать, что в этом совершенно новом принципе заложена какая-либо порочная идея. Нет! Я верю, мы, можем осуществить даже идею, кажущуюся сейчас фантастической! Не в этом дело. Дело в человеке, берущемся бороться за осуществление идеи. Понимаете, бороться, преодолевать тысячу преград. Способны ли вы на это?

– Еще бы…

– А я не совсем уверен… Для осуществления предлагаемой вами машины нужна железная воля и… целеустремленность. Понимаете? Це-ле-уст-рем-ленность… Человек должен посвятить себя целиком этому делу, может быть, не на один и не на два года. Вы же… мне так кажется, решили заниматься проектом машины между прочим, параллельно с другим делом, которым уже занимаетесь с увлечением…

– Я не понимаю вас… – начал Крымов.

– Подождите. Сейчас поймете. В нашем институте разрабатываются десятки машин. Все они как воздух нужны стране… Прежде чем заняться еще одной машиной, внести ее, так сказать, в производственный план, за выполнение которого мы все отвечаем, я должен взвесить все обстоятельства. Подумать, кому поручить осуществление проекта.

Директор посмотрел на Крымова. Он увидел, что сидящий перед ним инженер слушает его с полуоткрытым от удивления ртом.

– Я не говорю, что ваш проект мы не будем осуществлять. Модель машины начнем строить, несмотря на ее необычайность и спорность. Но, к сожалению, сейчас мы вынуждены отложить разработку проекта…

Крымов медленно поднялся со своего места.

– Сидите, сидите… Обижаться не следует – институт перегружен. На днях я получил телеграфное распоряжение из центра форсировать работу по окончанию скоростного шахтного бура. Мне придется приостановить некоторые работы с тем, чтобы перебросить людей и освободить оборудование для выполнения этого задания… Видите, какое положение!

Крымов так же медленно, как поднялся, сел снова. Все услышанное было для него полной неожиданностью.

– Ну вот! Уже и приуныли! Как же вы думаете бороться за осуществление проекта, если сразу падаете духом! – уже более мягко произнес директор. Кончим работу над шахтным буром, займемся вашим изобретением. Людей нет! Мало людей!.. – закончил он.

Крымов молча принялся собирать со стола свои чертежи. У него немного дрожали руки, а разбросанные бумаги, как нарочно, не хотели укладываться в папку.

– Не отчаивайтесь, пожалуйста! – еще раз попробовал успокоить его Гремякин. – Вы, поэты, видно, все такие, нетерпеливые… Нет, Олег Николаевич, это вам не стих написать. Техника требует длительной и упорной работы. Кстати… Я хотел вас спросить, находите ли вы удобным писать стихи в служебное время?..

Крымов бросил на директора удивленный взгляд.

– Какие стихи? Я не понимаю вас… – проговорил он, глотая слюну.

– Я видел на вашем чертежном столе стихи.

– Это не мои… – смущенно сказал Олег Николаевич.

– Чьи же?

Крымов промолчал. Он вспомнил о стихотворении, обнаруженном им сегодня среди бумаг на чертежном столике, и решил, что нехорошо выдавать Катушкина.

– Да, Олег Николаевич. Между искусством и техникой есть некоторая разница. Общее между ними лишь то, что в том и другом случае необходима целеустремленность. Не унывайте и не сердитесь… – бросил вдогонку директор, когда Крымов уже подходил к двери. «Чорт бы побрал Катушкина! – думал изобретатель. – Это все произошло из-за его дурацких стихов».

Взволнованный разговором, он не заметил входившего в кабинет директора Батю и прошел мимо, не ответив на его приветствие.

– За что это ты его отчитал? – озабоченно спросил Батя, усаживаясь в кресло.

– Кажется, немного того… перегнул… – смущенно ответил Гремякин.

– Напрасно. Сегодня он выступает в клубе с чтением своих стихов.

– Да… действительно, кажется, напрасно… А с другой стороны – зачем он пишет стихи в рабочее время!

По клубной сцене, широко размахивая руками, носится Катушкин.

Последние приготовления подходят к концу.

Уже поставлен и покрыт красным сукном длинный стол, на стене повешен большой портрет Пушкина.

– Когда же, наконец, принесут графин с водой! – волнуется конструктор. Вася! Вася! – вскрикивает он и мчится по лестнице вниз, в раздевалку.

Из зала уже доносятся голоса собирающихся на вечер.

– Никакого вступительного слова не надо, – заявляет кто-то.

– Нет! Обязательно нужно что-нибудь сказать!

– Это конечно…

– Где Вася?!! Я не могу так, товарищи! Куда он исчез? – слышится голос Катушкина, снова бурей ворвавшегося на сцену.

– Да оставь ты в покое своего Васю! Скажи лучше, почему до сих пор нет Крымова?

– Время действительно позднее, – замечает Ермолов, глядя на часы. Товарищ Катушкин! Почему нет Олега Николаевича? Может быть, надо послать за ним? Человек все-таки новый…

– Уже давно послали. Целая делегация пошла.

Вскоре беспокойство устроителей вечера достигло высших границ. Вернулись люди, посланные за Крымовым, и заявили, что его решительно нигде нет.

– Объясните мне толком, – обратился к Катушкину Ермолов, уже не на шутку обеспокоенный отсутствием Крымова, – вы с ним договорились? Он дал согласие выступить?

– Сегодня три раза ему напоминал о вечере! Хотя… должен признаться… смущенно начал конструктор, – твердое согласие я получил только на выступление в прениях. Учитывая его скромность, на большем не настаивал. Все равно собравшиеся упросят его прочитать стихи.

– Полтора часа назад я говорил с ним в приемной директора, – вмешался в разговор Петряк. – Спрашивал, готов ли он к выступлению. Он, правда, предупредил, что это будет «разговор в общих чертах», но о том, что не сможет прийти, ничего не сказал.

– Эх, вы!.. Ор-га-ни-за-то-ры… – протянул Ермолов. – Не договорились как следует, напутали. Безответственная работа, товарищи… Стыдно за вас.

Между тем гул голосов людей, собравшихся в зале, все усиливался. Тяжелый занавес, словно под напором этих звуков, нетерпеливо раскачивался.

Крымов вышел из кабинета директора с чувством обиды. «Мы вынуждены отложить разработку проекта», – вспомнил он слова директора.

Олег Николаевич шел по коридору, судорожно сжимая в руках папку. Назойливо громким казался ему звук собственных шагов, отраженных от покрытых масляной краской стен коридора.

– Да что с вами? Очнитесь наконец!

Крымов останавливается. Его держит за руку Зоя Владимировна.

– Ничего не понимаю… Вы заставили меня буквально бежать за вами! Это не только рассеянность… Вы чем-то взволнованы?..

– Нет, нет… Ничего… – бормочет Крымов, стараясь высвободить руку. – Я действительно иногда бываю рассеянным…

– Вы, наверное, думаете о предстоящем выступлении?

– О каком выступлении? Вы меня извините… я очень тороплюсь.

– Ничего не понимаю. Очень странно… – Семенова с удивлением посмотрела вслед быстро удаляющемуся инженеру.

Постояв несколько минут и, видно, приняв какое-то решение, она последовала за ним.

Крымов направился в парк. Дождь давно прекратился. Вечернее солнце пробивалось сквозь остатки туч, уносимых ветром. Вскоре зеленые ветви, еще блестевшие от влаги, окружили Крымова со всех сторон. Он разыскал скамейку, расположенную в глубине парка, и, сев на нее, задумчиво склонил голову над папкой с чертежами.

Мысли проносились быстро, одна за другой.

Олег Николаевич вспомнил об инженере Катушкине и его настойчивом требовании прочесть ему «свои стихи». О поэзии почему-то говорил Трубнин, человек, не любящий искусства. И, наконец, директор… Все это было непонятным и странным.

Долго сидел Крымов, перебирая в голове всевозможные догадки. Солнце спускалось к горизонту, и на песчаную аллею ложились тени деревьев.

Постепенно чувство мелкой обиды стало сглаживаться. Его сменяло другое, нараставшее в душе быстро, как буря. «Надо бороться… – думал Крымов. – Добиваться осуществления проекта – это мой долг. Общественный долг. При чем тут обида!»

Он поднял голову, улыбнулся и неожиданно почувствовал облегчение.

Вдруг ему показалось, что рядом зашевелились ветви.

Он не ошибся. Из-за кустов вышла Семенова.

– Очень прошу простить меня, – проговорила она, направляясь к скамейке. Не слишком красиво следить, но вы вели себя странно… Я просто боялась оставить вас одного.

Появление Семеновой обрадовало Крымова.

– Садитесь, Зоя Владимировна. Очень рад, что вы пришли сюда. Я, кажется, вел себя действительно…

Крымов не договорил фразы и умолк, словно ни знал, что дальше сказать.

– С вами происходит что-то неладное. Если бы я могла рассчитывать на вашу откровенность, то, уверяю вас… – начала Семенова и также не договорила.

Некоторое время сидели молча.

– Скажите, – наконец нарушила молчание Зоя Владимировна. – Вы очень любите поэзию?

– Ничего не понимаю, – пробормотал Крымов. – Как будто сговорились! Почему вас всех интересует поэзия, искусство?.. Чего вы от меня хотите? Больше всего на свете я люблю технику! Понимаете – технику! Техника – мое искусство и моя поэзия… Я люблю ее по-настоящему, романтически, глубоко…

Семенова с удивлением смотрела на говорившего, силясь что-то сказать, но он не дал ей вставить ни слова.

– Мои воспоминания о детстве связаны именно с техникой! – возбужденно продолжал Крымов. – Вот я иду с матерью по улице города. Проезжает автомобиль – тогда это было редкостью… Меня охватывает волнение. Я слежу за удаляющейся машиной. Горе матери, если остановится испорченный мотоцикл. Меня не оторвать от него. Я буду стоять, рассматривая его со всех сторон, следить за каждым движением человека, который его исправляет… Помню своего дядю инженера. Для меня был праздник, когда он приходил к нам. Дядя казался мне необыкновенным человеком. Мать говорила, что он строит машины… Дядя машет рукой, изображая таким образом шатун двигателя. Он пытается объяснить мне принципы работы машины. Его кулак описывает круг, и я вижу: дядя вращает, рукой невидимый коленчатый вал. У меня колотится сердце. Прекрасная машина с тысячами мельчайших деталей, нарисованных моим воображением, становится ощутимой, реальной… Затем бессонная ночь. Наутро маленький трехколесный велосипед должен превратиться в самоходную коляску. Я думал, что велосипедные колеса будут беспрерывно вращаться, если к педалям привязать веревкой пружины от матраца. Тогда одна пружина, сжимаясь, потянет педаль и растянет другую, привязанную ко второй педали. Так они будут перетягивать друг друга, вращая при этом колесо. Я уже видел себя на велосипеде-самоходе, который мчится по асфальтовому тротуару на удивление всем мальчишкам. Меня ожидало разочарование. В то время я еще не знал, что изобретаю вечный двигатель…

Крымов замолчал и, подперев голову руками, глубоко задумался.

– Олег Николаевич, – тихо проговорила Семенова. – Какого вы мнения о Трубнине?

– Да как вам сказать? Специалист он замечательный… – неопределенно ответил тот, не поднимая головы.

– Вот о чем я хотела вас спросить… – снова начала Зоя Владимировна. Трубнин меня заинтересовал с первых же дней моего знакомства с ним. Вернее, не столько он сам, сколько люди, подобные ему. Я имею в виду инженеров, замкнувшихся в кругу узкой специальности, не любящих природу, искусство и даже… считающих за грех интересоваться ими. К сожалению, такие люди у нас еще есть.

– Да, Трубнин именно такой, – подтвердил Крымов.

– Мне кажется, что эти люди не могут быть полноценными работниками.

– Согласен с вами, – заметил Крымов, оживившись.

– Мне приходилось много спорить с Трубниным. Я поставила перед собой задачу – доказать ему, что он не прав. Ведь это же замечательный специалист, но он может работать еще лучше. Помогите мне в этом деле!

Олег Николаевич повернул голову к своей собеседнице и посмотрел на нее недоумевающим взглядом.

Вдали послышались возбужденные голоса. И через несколько мгновений Крымов увидел перед собой Катушкина и Костю Уточкина.

– Олег Николаевич! Что же вы делаете! Зрительный зал набит битком… Вас ждут! – задыхаясь от быстрого бега, проговорил Катушкин.

– Кто меня ждет? – удивленно спросил Крымов.

– Все ждут! Вы, наверное, забыли про вечер? В институтском городке расклеено восемь афиш… Начало в семь тридцать, а сейчас уже девять…

– Да, Олег Николаевич, все ждут. Насилу вас разыскали, – подтвердил Уточкин.

– Я просто не решалась вам напомнить… – вставила Семенова.

– Я, конечно, немного виноват перед вами… – чуть не плача, продолжал Катушкин. – Вы обещали принять участие в обсуждении, а я приписал в афише, что вы также будете читать свои стихи. Разве вы не видели афишу?

Крымов, совершенно сбитый с толку, переводил взгляд с Катушкина на Уточкина, с Уточкина на Семенову.

– Идемте, Олег Николаевич, – жалобно попросил Катушкин. – Представляете, какой скандал получится, если вы не придете. Все подумают, что вы гордый, и виноватым во всем окажусь я… Прочтите просто несколько стихов. Хотя бы из последних номеров журнала «За доблестный труд». Я захватил их с собой.

Только теперь Крымов заметил в руках Катушкина пачку журналов. Его осенила догадка.

– Какие стихи? Покажите… – он протянул руку к журналам.

– Вот они… Это один из лучших, – бормотал Катушкин, раскрывая толстую книжку без переплета.

Только теперь для Крымова многое стало ясным. Он увидел свое имя и свою фамилию, напечатанные крупными буквами перед названием стихотворения.

– Вот оно что… – растягивая слова, начал Олег Николаевич, почти с ненавистью глядя на Катушкина. – Понятно! И вы… организовали вечер, не договорившись… – Крымов запнулся, перевел дыхание и добавил: – не договорившись с поэтом!

– Идемте, Олег Николаевич… Идемте! – умоляющим голосом говорил Катушкин. – Я виноват перед вами. Но ведь публика ждет!

– Действительно неудобно! – вмешался Костя. – Народ собрался…

Несколько секунд Крымов смотрел неподвижно в какую-то неопределенную точку. Смелое решение назревало в его голове. Руки судорожно сжимали твердую папку с чертежами машины.

– Хорошо, – глухо сказал он, поднимаясь. – Идемте.

Глава восьмая

Под шум аплодисментов Крымов вышел на сцену и остановился недалеко от рампы.

– Товарищи… – произнес он нерешительно, смущенный пчелиным гулом зрительного зала.

Свет боковых прожекторов и закулисных софитов совершенно ослепил его, и потому головы зрителей казались окутанными легкой дымчатой пеленой.

– Товарищи! – повторил Крымов громче и снова умолк.

Поведение Олега Николаевича вызвало небольшое недоумение у организаторов вечера, но о назревающем скандале еще никто не подозревал. За столом президиума сидели местные поэты во главе с Катушкиным.

Зрительный зал приготовился слушать.

Но Крымов вел себя странно, явно разрушая у собравшихся представление о поэте как о властелине мысли, легко подчиняющем себе аудиторию. Он стоял, растерянно перекладывая из рук в руки толстую папку.

– Товарищи! – произнес Олег Николаевич в третий раз. – Если говорить о современной поэзии. Я имею в виду наш труд… и мы вместе с вами… – путано начал он.

За столом президиума заерзал на своем месте Катушкин, судорожно вцепившись в руку соседа.

– Нельзя ли говорить проще. Это же не лекция по астрономии! – послышался из зала недовольный голос Горшкова.

Разыскивая глазами человека, подавшего реплику, Крымов увидел Трубнина и Семенову, сидевших во втором ряду. Лицо Зои Владимировны выражало напряжение. Она подалась всем корпусом вперед и внимательно, с видом глубокого волнения глядела на сцену. Трубнин, наоборот, рассеянно смотрел по сторонам безразличным взглядом.

– Прежде всего, хочу предупредить вас, что я не тот человек, за которого вы меня принимаете, – твердым голосом сказал вдруг Крымов.

В зале стало тихо.

– Много говорят у нас о современном искусстве: о литературе, музыке, живописи и скульптуре. Но редко можно услышать о поэзии в технике, о вдохновенной романтике творческих исканий при конструировании новых машин… Среди нас есть люди, которые думают, что наука и техника не нуждаются в высоком поэтическом запале! – громовым голосом произнес Крымов, делая шаг вперед. – А это неверно! Я докажу!

Из-за стола президиума поднялся бледный Катушкин.

– Честно трудятся наборщики и другие типографские работники… – уже более спокойно продолжал Крымов. – Они делают большое дело. Только благодаря им выходят в свет книги. Но типографским работникам пришлось бы беспрерывно печатать одно и то же, если бы исчезли писатели… Честно трудится многотысячная армия инженеров, строящая всевозможные машины… Но им пришлось бы беспрерывно строить похожие одна на другую машины, если бы исчезли изобретатели. Разве не видно сходства между творцами литературы, искусства и творцами новых идей в области технической мысли? Разве работа изобретателей не есть творческий процесс? Разве будет развиваться техника, если не станет людей, страстно стремящихся идти неизведанными, часто очень тернистыми путями? Разве смогут эти люди работать, не имея в душе высокого романтического отношения к технике?.. Страстного поэтического горения…

По залу пронесся гул одобрения. Катушкин уселся, разводя руками.

– Писатели и изобретатели – люди одного склада. – Крымов приблизился к рампе. – Это люди, стремящиеся создавать новое, быть полезными родине… Сколько духовных сил приходилось тратить дореволюционным русским изобретателям на борьбу с косностью, неверием, безразличием! Ничего, кроме насмешек и издевательств со стороны царских чиновников, не встретил наш великий соотечественник механик Ползунов, построивший первую в мире паровую машину. Словно милостыню, выпрашивал средства на постройку своего аппарата Можайский изобретатель первого в мире летающего самолета. В условиях полного недоверия, окруженный темными махинациями капиталистов-предпринимателей, работал Лодыгин, создатель электрической лампочки. Вспомним о трагической судьбе гениального сына русского народа Яблочкова, изобретателя электрического освещения, самопишущего телеграфа и сотни механизмов, ставших неотъемлемой частью большинства современных электрических машин! Он вынужден был покинуть родину и работать вдали, на чужбине. Все знают, как относились к Попову, изобретателю радио, некоторые узколобые, бездушные чиновники, преклонявшиеся перед всем заграничным…

– А как относились к замечательнейшему русскому астроному Струве? послышался из зала возбужденный голос механика Горшкова.

– Так было в прошлом… – повысил голос Крымов. – Советскому ученому, изобретателю предоставлены прекрасные институты, созданы все условия для творческого труда. Сотни тысяч стахановцев – новаторов производства – окружены вниманием партии и правительства!.. Советский изобретатель знает, что его изобретение не будет спрятано в сейф и законсервировано в угоду биржевым соображениям предпринимателей, как это происходит в Америке или в Англии. Советский изобретатель знает, что каждая новая машина в нашей стране помогает осуществлению светлой мечты человечества – построению коммунистического общества! Ради этих высоких целей все свои силы, все свои способности советский изобретатель должен отдавать делу прогресса советской техники! Он должен быть готов к упорной борьбе – природа не отдает без боя своих тайн, и нельзя надеяться на ее милости… Мы одерживаем победы над нею потому, что в душе советского человека горит неугасимый огонь романтически-страстного отношения к своему делу. Так, за высокое романтическое отношение к технике!.. За упорство советских изобретателей – поэтов технического творчества! закончил свою речь Крымов, высоко подняв руку.

Ему ответили громкие аплодисменты.

Из-за стола поднялся Катушкин.

– Товарищи! – начал он. – Тут произошло недоразумение… Я виноват… Товарищ Крымов – это не Крымов… То есть он, конечно, Крымов, но не тот… И тут ни при чем…

Новый взрыв аплодисментов и смех заглушили слова оратора. Когда аплодисменты утихли, из зала послышался высокий женский голос:

– Расскажите о своей машине!..

Это сказала Зоя Владимировна. Крымов стоял в нерешительности, не зная, что ему делать.

Тем временем на сцену по маленькой деревянной лестничке взобрался пожилой человек с черной бородкой и горящими, как уголь, глазами.

– Я не согласен с товарищем Крымовым, – громко сказал он. – Инженеры не наборщики. Ни изобретательство, ни технику нельзя сравнивать с искусством. Это две совершенно разные вещи!

– И к технике и к искусству нужно относиться со страстью… – перебил его чей-то голос.

– Это конечно, но!..

На сцену быстро поднимается инженер Цесарский.

– Товарищи! – начинает он. – Все, что сегодня произошло здесь, – это замечательно! Это чудесно! Ну в самом деле! Когда бы мы с вами собрались поговорить по вопросам, затронутым товарищем Крымовым? Товарищ Крымов прав. Страстное и романтическое горение необходимо для новаторов в технике! Творчество изобретателя в какой-то мере напоминает творчество писателя. То же самое можно сказать о работе конструктора. Вот я вспоминаю такой случай… Как-то раз…

Послышался приглушенный смех.

– Вы думаете, я хочу рассказать о машине «ЦС-37»? – улыбаясь, говорит Цесарский. – Ничего подобного! Впрочем, будет лучше, если я использую в качестве примера смелую техническую идею, с которой недавно познакомился. Обратимся к этой папке с чертежами…

Инженер приближается к Крымову.

– Дайте-ка, дорогой Олег Николаевич, ваши чертежи…

Крымов с явной неохотой протягивает Модесту Никандровичу папку, с которой не расставался ни на минуту во время выступления.

– Вы только взгляните на этот проект! – продолжает Цесарский, разворачивая большой лист синьки. – Разве это не поэзия? Что мы тут видим, товарищи?.. Вот веретенообразное тело машины… Сзади плавники, как у рыбы… Впереди система резцов, с помощью которых машина будет вгрызаться в землю, превращать ее в пыль. А лопасти, с достаточной силой упираясь в землю, будут двигать снаряд в глубь земли… Вот тут, внутри машины, расположатся люди – смелые подземные путешественники, открыватели несметных геологических сокровищ… Ведь это же подземная лодка, которая сможет довольно быстро проникать в толщу земли, преодолевать любые преграды!.. Разве это не романтика, товарищи? Какая смелая мысль! Какой взлет научной фантазии! Взлет, посильный только натурам поэтическим, способным мечтать и увлекать полетом своей мечты других.

И приветливо улыбаясь, Цесарский спустился в зрительный зал.

Со своего места поднялся инженер Трубнин. Судорожно уцепившись за спинку впереди стоящего стула, он смотрел на сцену напряженным и нервным взглядом.

Воспользовавшись наступившей тишиной, Катушкин снова решил взять слово.

– Как видите, товарищи… по моей вине товарищ Крымов оказался совсем не поэтом… – начал было он, сильно волнуясь. Но ему не дали договорить.

– Неверррр-рр-нооо-оо! Непррр-рр-авильно-ооо! – пронесся по залу многоголосый крик.

Возвратившись из института, вахтер Панферыч застал у себя дома учеников местного ремесленного училища – гостей внука Петьки.

Кряхтя, Панферыч уселся за стол возле горячего самовара.

– Ну и дела… – протянул он, покачав головой. – Только что был на одном ответственном заседании.

– Что, дедушка, за дела? – хитро улыбаясь, спросил Петька, черноволосый, озорной мальчишка. Он знал по опыту, что предстоит интересный и, возможно, смешной рассказ.

– Да вот, заседание было в клубе, ну и меня пригласили… Приходи, говорят, Панферыч, вопрос очень ответственный будет разбираться… И действительно. Разбирали заявление одного молодого инженера, недавно прибывшего к нам на работу. Почему, заявил он, не стараетесь выдумывать новых, необыкновенных машин? В чем дело! Душевного интереса у вас к этому нет, что ли? Я вот тоже хотел попросить слова и рассказать насчет своего предложения… Чего вы хихикаете?..

Панферыч строго посмотрел на внука, поперхнувшегося чаем, и продолжал строгим, не допускающим возражений голосом.

– Чего вы смеетесь? Строят в нашем институте разные машины для бурения земли? Строят! А что это за машины? По-моему, самые обыкновенные, известные науке… Сколько раз я говорил директору: почему бы не построить нам машину, которая бы сверлила землю километров на десять? Интересно проверить, что там находится! А он в ответ: «Подожди, Панферыч, предложение твое используем несколько позже». А вот инженер этот хочет под землей ездить на лодке…

– На лодке?

– Ну да, на подземной! Садятся в нее люди, закупориваются, нажимают педаль и начинают себе понемногу опускаться… А вокруг разные породы драгоценные… Все видно…

– Да как же они их увидят?

– Вот чудак! А специальные стекла зачем? Через окошечки…

– Раздавит их земля…

– Вот какое у тебя неверие! Все будет по научному рассчитано… Комар носа не подточит… А ты говоришь – раздавит…

– И что же, будут строить такую машину?

– Известное дело, будут! Общественность требует!

– Во машина, ребята! – засуетился Петька, поднимая вверх большой палец.

– Ну еще бы… – подтвердил его товарищ, Ваня Савельев, худенький мальчик со смышленым лицом. – Если бы нам в такой машине отправиться путешествовать под землю! А? – добавил он через некоторое время.

Наступило молчание. Тихо пел самовар, слышалось бульканье чая, который ребята пили из блюдечек.

– Такую машину надо сделать обязательно… – проговорил, наконец, Петька. – Дедушка, – продолжал он лукаво, – в следующий раз, когда тебя пригласят на заседание, внеси предложение… Пусть строят сначала маленькую машину, для пробы: вот такую хотя бы… – и Петька растопырил руки, показывая объем будущей модели.

– Вот чудак какой! – опять рассердился Панферыч. – Известное дело, сразу большую строить не будут…

– Так за чем же остановка?

– Говорят, институт перегружен! Понятно тебе?

– У нас в ремесленном можно сделать, – пробасил один из мальчиков.

– Молокососы вы еще! – вспылил Панферыч. – Вон попросил Петьку сделать ключ к замку от сарая, так он до сих пор его делает.

Обиженные ремесленники загудели.

– Мы микрометры уже изготовляем, дедушка: инструмент, имеющий точность в одну сотую миллиметра! А вы упрекаете нас каким-то ключом, – важно заявил Ваня Савельев.

– Подумаешь! Микрометры… – продолжал ворчать Панферыч, поднимаясь из-за стола. – Подземная машина – это вам не микрометр…