Текст книги "Тайна гибели Лермонтова. Все версии"

Автор книги: Вадим Хачиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Хроника последних дней

Последнее лето Лермонтова предстает и в воспоминаниях современников, и в биографических сочинениях последующих лет как некий временной монолит, характерный на всем своем протяжении одинаковыми занятиями Михаила Юрьевича, его общением с одними и теми же людьми и очень немногочисленными событиями. Скудная хронология, отражающая пребывание поэта в Пятигорске, насчитывает обычно не более полутора десятков дат. Главное место среди них занимают дни подачи и получения бумаг, связанных с незаконным пребыванием поэта на курорте, указания на литературные события в столице, касающиеся Лермонтова. Из фактов его пятигорской жизни встречаем лишь упоминания о двух-трех встречах со знакомыми, о покупке билетов на ванны и, конечно, о бале у Грота Дианы, вечере у Верзилиных 13 июля и дуэли.

Практически никто не делал попыток разделить пятигорское лето Лермонтова на временные отрезки, каждый из которых, как мы убедимся, отмечен и своим набором событий, и кругом лиц, с которыми поэт мог общаться только в это время, и характером творческих занятий, и, наконец, местом жительства, которое тоже не оставалось неизменным. Правда, пытаясь произвести такой раздел, мы вступаем в область догадок и гипотез, всяческих «возможно», «вероятно», «не исключено», «очень может быть» и т. д. Тем не менее постараемся найти каждому предположению хотя бы косвенные документальные подтверждения, а также убедительные логические доказательства. Границы временных отрезков придется указывать приблизительно, хотя некоторые очень удобно укладываются в десятидневки. Итак…

С 20 по 26 мая.Приезд Лермонтова и Столыпина в Пятигорск. Наиболее вероятное место жительства – Ресторация. Главная забота – узаконить свое пребывание на курорте, определяющая и основные дела этих дней – получение свидетельств о болезни, подача рапортов коменданту. Круг общения невелик. Это, прежде всего, Мартынов, присутствие которого в Пятигорске, по словам Магденко, очень обрадовало Лермонтова.

Кроме Мартынова, в Пятигорске находились в это время на лечении Руфин Дорохов и Михаил Глебов – с обоими Лермонтов сблизился в предыдущем году в военных экспедициях и, надо полагать, с удовольствием увиделся на курорте. Но большинство его приятелей и друзей здесь еще не появились. А 26 мая уехал в Железноводск и Мартынов – продолжать там начатое в Пятигорске лечение. И Лермонтов тоже готовился принимать ванны.

С 26 мая по 6 июня.Лермонтов начинает лечение – 26 мая приобретает шесть билетов в Сабанеевские ванны. Скорее всего, не имея твердой уверенности в том, что им будет разрешено остаться в Пятигорске, Лермонтов и Столыпин поселяются у своих родственников Хастатовых. До главных центров развлечения – Ресторации и «Цветника» – от дома Хастатовых было далековато, но, возможно, Лермонтову это было и на руку. Компания друзей еще не собралась. И, невольно оказавшись в уединении, он активно занялся лечением и творческим трудом. Поэт получил возможность без помех доработать и переписать стихотворные наброски, сделанные по пути на Кавказ. Очень вероятно, что именно в это время появляются беловые варианты стихотворений «Утес», «Спор», «Они любили друг друга» и некоторых других.

На досуге Лермонтов понемногу рисует. Объектом его внимания стала семья хастатовских крепостных Чаловых, о чем мы узнали из воспоминаний Эмилии Шан-Гирей.

С 6 по 16 июня.Поселение Лермонтова со Столыпиным в доме Чилаева – исходим из того, что к моменту их появления здесь квартира в «Старом» доме, выходящем фасадом на улицу, была занята князем Васильчиковым, который, как мы уже знаем, прибыл в Пятигорск не ранее 4 июня. Тогда самый ранний срок возможного поселения Лермонтова и Столыпина у Чилаева – 6 июня. Но, как уже говорилось, они едва ли рискнули бы снять постоянную квартиру, не получив официального разрешения остаться в Пятигорске на лечение. И, видимо, только дождавшись надежного медицинского свидетельства, друзья сняли постоянную квартиру в этот же или на следующий день.

В этот период лермонтовское окружение существенно расширилось. К началу июня лечиться на Воды прибыло семейство Арнольди, из воспоминаний которого нам известно о появлении тогда же жены казачьего генерала Орловой (в девичестве Мусиной-Пушкиной) и ее хорошеньких сестер. С правого фланга Кавказской линии приехали отпущенные на лечение декабристы, хорошо знакомые поэту – в частности, Н. Лорер и М. Назимов. Главное же пополнение пятигорскому «водяному обществу» принесли офицеры из отряда Граббе, участвовавшие в крупной операции по взятию аула Черкей. Именно тогда появление в Пятигорске большого количества гвардейской молодежи было замечено Лорером.

Большинство этих молодых людей составили круг общения Лермонтова. Можно также предположить, что в это время Лермонтов несколько раз виделся с Мартыновым, возможно наезжавшим в Пятигорск из Железноводска. Есть сведения, что и Михаил Юрьевич навещал приятеля на Железных Водах и даже ночевал у него. В это время вполне возможны первые посещения Лермонтовым дома Верзилиных, куда ввести его мог Михаил Глебов, явно бывавший там по-соседски и ухаживавший за Надеждой Верзилиной.

Не исключено, что оживленные встречи с петербургским кругом приятелей и знакомых несколько отвлекли Лермонтова от работы над серьезными стихами, но могли дать настрой на шутливые экспромты. Исходя из содержания некоторых можно предположить, что в этот период появились такие, как «Очарователен Кавказский наш Монако…», «Он метил в умники, попался в дураки…», «Куда, седой прелюбодей…», «Слишком месяц у Мерлини…». По мнению Чилаева, в разговоре с комендантом Ильяшенковым 12 июня было произнесено четверостишие «Мои друзья вчерашние – враги…». Присутствие в Пятигорске художника князя Григория Гагарина, вместе с которым Лермонтов работал ранее над некоторыми картинами, могло «подвигнуть» их на продолжение совместного творчества. Но результаты его нам неизвестны, а 20 июня Гагарин из Пятигорска уехал.

С 16 по 26 июня.Жизнь Лермонтова и Столыпина в домике Чилаева, достаточно подробно описанная впоследствии квартирным хозяином журналисту Мартьянову. Лермонтов приглашает к обеду многих своих приятелей и знакомых, в первую очередь соседей – Глебова, Васильчикова, Арнольди. Иногда по вечерам на квартире поэта идет карточная игра, но большую часть вечернего времени Михаил Юрьевич проводит у Верзилиных. Вполне вероятно, что именно тогда Лермонтов увлекся падчерицей генерала, прекрасной Эмилией Клингенберг. Виделись они очень часто. В своих воспоминаниях Эмилия Александровна отмечает: «В течение последнего месяца он бывал у нас ежедневно…»

Встречается он в это время с несколькими интересными и симпатичными ему людьми, в частности с Л. С. Пушкиным, М. В. Дмитриевским. Оба они вошли в компанию, собиравшуюся у Верзилиных, где постоянно бывали также Глебов, Васильчиков, полковник Зельмиц, любивший общаться с молодежью, а также молодые армейцы, поклонники Надежды Верзилиной – прапорщик Лисаневич и юнкер Бенкендорф.

Обретение удобной, покойной квартиры, как и стабильность пребывания в Пятигорске, наверняка способствовали подъему творческой энергии. Скорее всего, именно в эти дни Лермонтов заканчивает обработку и переписывание набело в книжку Одоевского последних из набросанных ранее стихотворений – «Тамара», «Свидание», «Дубовый листок», «Нет, не тебя так пылко я люблю», «Пророк». Появляются и стихи, отсутствующие в черновиках, – «Морская царевна» и «Выхожу один я на дорогу», написанные, возможно, уже в домике. На клочках, обрывках бумаги записывает он и совершенно новые стихи – те, что были обнаружены в его вещах после гибели, но потом таинственно исчезли. Если же говорить о стихотворных экспромтах этого периода, то по своему содержанию подходят сюда такие, как «В игре силен, как лев…», посвященный Л. С. Пушкину, «Смело в пире жизни надо…», адресованный С. Трубецкому, два иронических четверостишия, относящихся к князю Васильчикову, и два – к верзилинской компании – «Милый Глебов, сродник Фебов…» и «Надежда Петровна, зачем так неровно…».

С 26 июня по 6 июля.Немаловажным событием этих дней стало возвращение Мартынова из Железноводска. Курс лечения он закончил там 26 или 27 июня и, через день-два появившись в Пятигорске, поселился во втором доме Верзилиных, рядом с Глебовым и Зельмицем, по соседству с Лермонтовым, Столыпиным, Васильчиковым и Трубецким.

Когда Мартынов появился в компании Верзилиных? Скорее всего, 29 июня, в воскресенье, когда отмечался День Петра и Павла, который в Пятигорске всегда праздновали довольно широко. Вполне возможно, что именно во время праздника Мартынов обратил на себя внимание Эмилии Александровны. И это не могло не повлиять на ее отношения с Лермонтовым, которые явно испортились.

«Получив отставку», поэт счел возможным злословить по поводу и неверной возлюбленной, и счастливого соперника. С этого времени он, видимо, меньше бывает в доме Верзилиных, больше встречается с петербургскими и московскими знакомыми, а также с Пушкиным и Дмитриевским, начинает уделять внимание другим представительницам прекрасного пола – своей дальней родственнице Кате Быховец, петербургской приятельнице Иде Мусиной-Пушкиной.

Были в эти дни встречи, особенно радовавшие поэта. Например, с бывшим его однокашником по университетскому благородному пансиону Н. Ф. Туровским. Или с прибывшим на лечение командиром Нижегородского драгунского полка полковником Безобразовым, питавшим к Лермонтову и его друзьям большую симпатию. Правда, общение с ним не могло быть долгим, и точные даты встреч с ним неизвестны.

Зато время общения поэта с московским профессором И. Е. Дядьковским, который привез ему гостинцы и письма от бабушки, можно определить с большой долей вероятности. Ведь 28 июня Лермонтов пишет Е. А. Арсеньевой, что получил от нее «три письма вдруг», то есть сразу, одновременно, что вряд ли могло быть при доставке их почтой. И с ответом тянуть он явно не стал – написал сразу же, получив их от Дядьковского. А встречались и беседовали они с Иустином Евдокимовичем, как рассказывает его знакомый Н. Молчанов в своем письме к В. Пассеку, в тот же и на следующий день после появления у Лермонтова московского гостя с гостинцами и письмами. Стало быть, видеться они могли, скорее всего, 26 и 27 июня.

Приблизительно в это же время, в конце июня – начале июля, на курорт прибыли из Петербурга братья Наркиз и Любим Тарасенко-Отрешковы. А значит, в один из ближайших дней могла произойти описанная А. Васильчиковым и Н. Раевским встреча одного из братьев, писавшего стихи, с Лермонтовым, который согласился эти стихи послушать и оценить, но главное внимание обратил на привезенные стихотворцем «свежепросоленные огурчики».

Сам Лермонтов, конечно, мог продолжать писать и серьезные стихи, но, скорее всего, в тот момент ограничивался ядовитыми четверостишиями, направленными в адрес Эмилии и Мартынова. Так что к этому периоду следует отнести экспромты «Пред девицей Emilie…», «Зачем, о счастии мечтая…», «Он прав – наш друг Мартыш не Соломон…», «Скинь бешмет свой, друг Мартыш…».

Очень вероятно, что именно в это время Лермонтов стал обдумывать свой исторический роман из кавказской жизни, о котором говорил с Глебовым по пути на дуэль. Можно даже предположить, что толчок этим мыслям дали беседы с М. Дмитриевским, хорошо знавшим людей и события, которые собирался описывать Лермонтов.

С 6 по 15 июля.Отъезд Лермонтова в Железноводск и лечение там. Скорее всего, лечение началось 8 июля, поскольку в «Книге дирекции Кавказских Минеральных Вод на записку прихода и расхода купаленных билетов» продажа «Господину поручику Лермонтову „четырех билетов в Калмыцкие ванны“» отмечена именно восьмого числа.

А выехал поэт в Железноводск, скорее всего, 7 июля. 6 июля было воскресенье, которое Михаил Юрьевич, вероятно, хотел бы провести не в железноводском одиночестве, а среди пятигорских приятелей и знакомых. Мы можем предположить, что именно на этот день была намечена поездка в колонию Каррас вместе с верзилинской компанией, явно еще сохранявшей для него свою привлекательность.

Не исключено, что 8 июля Лермонтов принял первую ванну. Но можно допустить и то, что, приобретя билеты, он отложил начало приема процедур до следующего дня и тут же отправился в Пятигорск, чтобы присутствовать на балу у Грота Дианы, подготовкой к которому его друзья занимались без него.

Остается неясным время встречи Лермонтова с его приятелем Гвоздевым поздно вечером на пятигорском бульваре. Мы уже отмечали, она не могла произойти 8 июля, как об этом пишет Меринский. Отпадают также и ближайшие дни – 7 и 9 июля, когда Лермонтов находился в Железноводске. Так что, скорее всего, они встретились 6 июля, после прогулки Лермонтова в Каррас, ухудшившей его отношения с Эмилией. Может быть, именно поэтому столь мрачными оказались его мысли, высказанные в откровенном разговоре.

Бештау близ Железноводска

М. Ю. Лермонтов, 1837

Четыре последующих дня, с 9 по 12 июля, Михаил Юрьевич провел в Железноводске, усердно принимая ванны. 13 июля, в воскресенье, он снова появился в Пятигорске и оказался на вечере у Верзилиных, который закончился ссорой с Мартыновым и вызовом на дуэль.

Все то, что произошло в этот и последующие два дня, требует отдельного основательного разговора. И мы можем быть вполне уверены, что обстоятельства, которые привели к роковому поединку, как и к предшествовавшей ему ссоре, во многом обусловлены именно событиями, которые составили нашу хронику, а не теми причинами, которые выдвигались нашими многочисленными предшественниками.

Давайте прервем повествование о событиях последних дней перед дуэлью и все же основательно разберемся в причинах ссоры.

IV. К тайнам трагедии под Машуком

Конь на свободе

М. Ю. Лермонтов. 1830-е годы

Дуэльные версии XIX–XXI веков

Казалось бы, постичь тайну гибели Михаила Юрьевича Лермонтова не составляет особого труда. Ведь о том, что произошло в Пятигорске 15 июля 1841 года, существует такое обилие материалов, что и представить себе трудно! Тут и документы судебного дела, и пересказы бесед с теми, кто был причастен к дуэли, письма и дневниковые записи современников, что-либо знавших или слышавших о поединке. Тут и опубликованные в периодических изданиях XIX столетия различные факты, связанные с последними днями М. Ю. Лермонтова. И – лавина воспоминаний, мемуаров, «записок», появившихся в 70–80 годы позапрошлого века. И – книги, написанные первыми биографами Лермонтова. И – обнаруженные в архивах документы, случайно найденные письма, по-новому прочтенные известные тексты. И наконец – обилие биографических исследований, не говоря уже о бесчисленных газетных и журнальных статьях, очерках, эссе…

Какое безграничное море возможностей, чтобы составить себе полную и ясную картину гибели Лермонтова!

Увы, окунувшись в это море, мы рискуем утонуть, так и не получив ответа на интересующие нас вопросы, хотя львиная доля всего этого невообразимого множества материалов так или иначе касается дуэльных событий и содержит попытки в них разобраться. Буквально со следующего после дуэли дня и до дней нынешних десятки, а потом и сотни людей пытались и до сих пор пытаются выяснить: из-за чего вчерашние если не друзья, то, во всяком случае, добрые приятели стали смертельными врагами? Как пустячная, на первый взгляд, ссора привела к дуэли? Почему поединок имел трагический исход?

Вопросы, вопросы, вопросы… Ответов, впрочем, тоже достаточно. За минувшие сто семьдесят с лишним лет накопилось великое множество самых разных версий гибели Михаила Юрьевича. Почти каждый, кто мало-мальски интересовался судьбой поэта, выдвигал свою версию, исходя из степени своей осведомленности и собственной оценки личности поэта.

Давайте рассмотрим основные, более всего внедрившиеся в наше сознание версии, для начала разделив их на три группы.

Первая предполагает, что в конфликте, а стало быть и в собственной гибели, – виновен сам Лермонтов. Вторая всю вину возлагает на Мартынова. Третья объясняет причину ссоры и дуэли различными сторонними обстоятельствами – от козней ближайшего окружения поэта до вмешательства влиятельных сил зла, в первую очередь – царского самодержавия. Так, в советское время всеобщее распространение получила безальтернативная трактовка поединка у подножия Машука, согласно которой Мартынов, как марионетка, выполнял волю императора Николая I и его приспешника Бенкендорфа.

Впрочем, черед императора Николая I считаться главным виновником гибели поэта пришел далеко не сразу. Поначалу причины виделись другие.

Виноват сам Лермонтов и его шутки

Сначала и ненавидевшие Лермонтова, и те, кто питал к нему самые добрые чувства, сводили все исключительно к шуткам Лермонтова над нелепым костюмом Мартынова. Эту точку зрения высказывают многие – и люди хорошо с поэтом знакомые, и знавшие о нем понаслышке; и те, кто был тогда в Пятигорске, и узнавшие о событиях того дня из вторых и третьих рук. Во всех письмах, дневниковых записях замечается удивительное единодушие:

Фр. Боденштедт (поэт, переводчик, знакомый Лермонтова): «Мартынов счел себя задетым острым словцом любившего пошутить Лермонтова и вызвал его на дуэль».

А. Я. Булгаков (московский почт-директор): «Мартынов показывался каждый день на водах в каком-то необыкновенном костюме… Лермонтов сочинил на него какие-то стихи, к коим присовокупил и нарисованный им очень похожий портрет Мартынова в странном его костюме. Все это он поднес самому Мартынову, но Мартынов не принял это как шутку, а, выйдя из себя, требовал сатисфакции за то, что называл обидою».

А. И. Вегелин (декабрист, находился в Пятигорске): «Покойник любил посмеяться всегда над слабостями Мартынова и, будучи с детства с ним знаком и в связи, позволял себе шутить над ним и перед чужими людьми. Однажды, находясь в доме генеральши Виртилиной (так. – Авт.), у которой три дочери и за которыми молодежь ухаживает, назвал Мартынова данным им прежде эпитетом Chevalier du poignard venu du monde sauvage („рыцарь с кинжалом, пришедший с диких гор“. – Фр.); (Мартынов носил черкесское платье и всегда при кинжале, по странностям умственным приобрел остальное). Мартынова это кольнуло, пошло объяснение. И назначена дуэль…»

М. А. Корф (петербургский чиновник): «…На водах он сошелся с прежним своим товарищем по воспитанию (в Школе гвардейских подпрапорщиков), кавалергардским офицером Мартыновым, которого он, по праву товарищества и по насмешливому вообще нраву, выбрал своим пластроном (человек, который является предметом общих насмешек и шуток. – Авт.). Мартынов долго терпел его насмешки и шуточки; но, наконец, вышел из себя и вызвал его».

К. К. Любомирский (ставропольский чиновник.): «Лермонтов… жил в Пятигорске, где нашел прежнего сослуживца своего, отставного гвардейского офицера Мартынова, который… уморительно одевался… Говорят, что Лермонтов по-приятельски несколько раз сказывал ему, как он смешон в этом шутовском виде, и советовал ему сбросить с себя эту дурь, наконец, нарисовал его в сидячем положении, державшимся обеими руками за ручку кинжала и объяснявшегося в любви, придав корпусу то положение или выражение, которое получает он при испражнении, и эту карикатуру показал ему первому. Мартынов вызвал его на дуэль».

П. Т. Полеводин (петербуржец, лечившийся летом 1841 года в Пятигорске): «Лермонтов в присутствии девиц трунил над Мартыновым целый вечер, до того, что Мартынов сделался предметом общего смеха, – предлогом к тому был его, Мартынова, костюм. Мартынов, выйдя от Верзилиных вместе с Лермонтовым, просил его на будущее время воздержаться от подобных шуток, а иначе он заставил его это сделать. На это Лермонтов отвечал, что он может это сделать завтра и что секундант его об остальном с ним условится».

Е. П. Растопчина (поэтесса, приятельница Лермонтова): «…в течение нескольких недель Мартынов был мишенью всех безумных выдумок поэта. Однажды, увидев на Мартынове кинжал, а может быть и два, по черкесской моде, что вовсе не шло к кавалергардскому мундиру, Лермонтов в присутствии дам подошел к нему и, смеясь, закричал:

– Ах! Как ты хорош, Мартынов! Ты похож на двух горцев!

Эта шутка переполнила чашу; последовал вызов…»

Н. М. Смирнов (чиновник, знал Лермонтова): «По старой юнкерской привычке он стал над ним трунить, прозвал „рыцарь с кинжалом“, потому что Мартынов носил черкесскую одежду с огромным кинжалом. …шутки надоели Мартынову, и по выходе из общества он просил их прекратить. Сия просьба была принята дурно, и на другой день в 6 часов вечера они дрались за горой Бештау».

Е. А. Столыпина (родственница поэта): «Мартынов… одевался очень странно, в черкесском платье. С кинжалом на боку. Мишель по привычке смеяться над всеми, все его назвал „рыцарь с диких гор“ и „господин кинжал“. Мартынов ему говорил: „полно шутить, ты мне надоел“, – тот еще пуще, начали браниться, и кончилось так ужасно».

Н. Ф. Туровский (приятель Лермонтова по университетскому благородному пансиону): «Лермонтов любил его (Мартынова). Как доброго малого, но часто забавлялся его странностью (ношение черкесского костюма), теперь же больше, нежели когда. Дамам это нравилось, все смеялись, и никто подозревать не мог таких ужасных последствий. Один Мартынов молчал, казался равнодушным, но затаил в душе тяжелую обиду.

„Оставь свои шутки – или я тебя заставлю молчать“, – были его слова, когда они возвращались домой. Готовность всегда и везде– был ответ Лермонтова».

К этой группе высказываний мы еще вернемся. А пока рассмотрим версии, предполагающие, что…