Текст книги "Время безветрия. Повесть"

Автор книги: Вадим Муратханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

14

Как всегда перед планеркой, Володя взял со стола в приемной газету, вошел в редакторский кабинет и, сев на свободный стул за длинным столом, начал листать ароматные, еще маркие страницы. Все были в сборе и ждали Рустама, негромко переговариваясь.

– Нет, этот не впечатлил, энергетика слабовата, – обсуждал Муравцев с дизайнером Юрой что-то эзотерическое. – Алим – тот сра… сразу тебя держит, совершенно другой же уровень.

Взгляд Володи упал на четвертую полосу. В надерганных из Интернета перепечатках говорилось о двойнике Буша, о тайских деликатесах из пауков и о ягненке с двумя головами. Одна заметка заставила прочесть ее целиком.

«Пятилетняя китайская девочка Ли Чжин страдает редкой формой психосоматического расстройства: в минуты бурной радости она теряет сознание. Наблюдавшие девочку врачи констатировали у нее в подобных ситуациях остановку сердца. Теперь родители строго следят за тем, чтобы Ли избегала эмоциональных нагрузок. „Мы не рискнули оставлять новогодний подарок под елкой, – признается мать девочки. – Пришлось рассказать ей о сюрпризе заранее и развернуть подарок у нее на глазах”».

Володя попытался представить, как сложится жизнь у Ли Чжин, и не сразу заметил, что занявший свое место Рустам глядит на него не отрываясь.

– Вот с этого все и начинается. С разболтанности, опозданий, с вашего вечного пофигизма. Вы не думаете о последствиях своих действий – лишь бы пропиарить себя получше. Да, Леша? – перевел он взгляд на Чудинова.

– Рустам, ты же сам…

– Что сам? Что – сам? Почему ты не сказал мне, что план генеральной реконструкции получен без ведома сотрудников министерства? Что за детский сад?

Только тут Володя заметил, что прочитанная им заметка о девочке и другие перепечатки занимают место чудиновской статьи о снесенных домах.

– Для тех, кто не в курсе: ночью, после одного неприятного звонка, печать номера была приостановлена. Первую и четвертую полосы пришлось переверстывать на ходу. Спасибо Давыдову и Ястрижевской, которые приехали и пахали тут почти до трех. – Он встал, прошелся по кабинету. – Правильно Шавкат-ака говорит: распустил я вас. Надо держать вас в ежовых рукавицах, по-другому не понимаете.

Пухлый и круглолицый Рустам, с его привычкой причмокивать после каждой фразы, и в гневе не был страшен. Но было жалко и неловко смотреть в его детские обиженные глаза.

– Вам-то что – как с гуся вода. Поругали – забыли. А я вот, по всей видимости, от вас ухожу. Будете теперь другого редактора подставлять. И будет у вас репутация коллектива, который своих редакторов увольняет. Идите с глаз моих, не могу вас больше видеть. Стойте, совсем забыл: знаю, что Макс позвал всех надень рожденья. Муравцев, Чудинов, если едете, заберите в приемной подарок. Скажете, что от меня. Свободны!

Из приемной выходили подавленные.

– Сатрапы! Душители! Доколе! – Чудинов, по обыкновению, попытался сыграть, но в этот раз никто не улыбнулся. Впрочем, он и сам не смог сдержать раздражения.

– Ничего, – пообещал он, выйдя из образа. – Отдам на сайт. Еще повоюем.

– Пар… пар… порази своим ржавым копьем еще одну ветряную мельницу, – посоветовал Муравцев.

– Я уж думал, ты в паразиты меня записал.

– Да и с пар… пар… партизанами как-то нехорошо получилось.

– Да, Рустама подставлять не хотелось, – со вздохом согласился Чудинов.

15

Володю преследовала когда-то идея магнитофона для одноразовых записей, где стирающая головка располагалась бы прямо за воспроизводящей и включалась одновременно с ней. Примерно так работала память у его бабушки. Во время семейных застолий, после пары выпитых рюмок, она сбивалась с круга истоптанных воспоминаний. Во вскопанном алкоголем мозгу нижние пласты оказывались на поверхности, и бабушка начинала рассказывать что-то новое и неслыханное, но впоследствии никогда не умела повторить этих рассказов – они таяли навсегда вместе с редеющим застольным весельем в усталых сумерках.

Механизм его последних погружений в прошлое был именно таков. Он мог заново, словно наяву, прожить какую-то сцену из детства, но это был однократный сеанс, не предполагавший повторов. Как будто кто-то спустя десятилетия давал ему еще один – только один – шанс, предлагая поступить в какой-то момент иначе, найти лазейку, развилку – и изменить что-то в его раз навсегда написанной судьбе. А иногда ему казалось, что, наоборот, ожившее и настигшее его время детства – сама целость и сохранность этого времени – зависит от каждого верного или неверного шага, совершаемого в настоящем.

16

Рашид, Бахтияр, длинный Анвар и Володя ходят по махалле, поджигают пух. Он падает в безветрии как снег, медленно и равнодушно. Скапливается в сухих арыках и вдоль заборов, цепляется за траву, растет невесомой прозрачной ватой.

Спички на правах старшего держит в руке Анвар – трое младших забегают вперед и показывают, где гуще. Пух сгорает бесследно: быстрая и непрерывная дорожка огня – легкий, еле слышный выдох, стелющийся по земле.

Больше всего пуха вдоль забора у дяди Миши. Но как только Анвар чиркает спичкой, на улицу выглядывает хозяин:

– Вам тут, обормоты, кто разрешил с огнем баловаться? Спалить меня хотите? Сейчас пойду с вашими родителями пообщаюсь.

– Это не я, это Анвар, – вырывается у Володи.

Праздник пуха испорчен – они уже ничего не жгут и молча идут по улице.

Дедушка и бабушка стоят у калитки.

– Володя, иди домой, там «Ребятам-озверятам» показывать будут, – зовет бабушка.

– Да-а, озверятам… – задумчиво повторяет дедушка, глядя на Володиных друзей.

– Иди, иди, зовут же, – бросает ему длинный Анвар. – Старших слушаться надо.

Володя заходит во двор, на глазах слезы.

– Что приключилось? Запомни, дедушке ты должен рассказывать все.

– Дядя Миша нас поругал, а я сказал, что это Анвар пух поджигает.

– Но ведь ты сказал правду? Значит, правильно сделал. Никогда не бойся говорить правду.

17

На выходе из корпуса Володю ждал человек. Он был в одной рубашке, хотя прохлада уже вступила в город и порывистый ветер налетал на листву, пытаясь уравнять в правах мертвые и засыпающие деревья.

– Здравствуйте, уважаемый. Владимир? Меня можете называть Алишер. Если не возражаете, присядем вон там, в сквере, и я задам вам несколько вопросов.

Одутловатое лицо Алишера было почти приветливым, но у Володи засосало внутри и что-то тихо мяукнуло в животе. Злясь на себя, приказал телу не раскисать. Он не сделал и не собирается делать ничего плохого. Он будет сейчас со спокойной и достойной улыбкой отвечать на вопросы этого человека, а потом поедет домой. Но организм уже жил своей отдельной жизнью, и дрожь, поднимаясь от живота, постепенно передавалась всему телу.

Когда сели за столик, Володя уловил исходящий от Алишера смешанный запах алкоголя и «Орбита» – и почувствовал себя еще хуже.

– Вам уже известно о неприятностях со статьей в вашей сегодняшней газете?

– Да.

– Что именно? – сразу же выбил почву у него из-под ног Алишер.

Пришлось пересказать услышанное на совещании.

– Статья подписана «Ч. Алексеев». Ясно, что это псевдоним. Как настоящее имя автора?

Володя сглотнул слюну и набрался смелости:

– Редакция не раскрывает псевдонимов.

– Только не в подобных случаях, уважаемый. Нам нужно только подтвердить то, что и так очевидно. Имен на «Ч» не много. Не Чарли же это и не Чулпон… Зато Алексей у вас в редакции один, и фамилия его как раз на «Ч» начинается. Если в номере уже есть одна статья какого-то автора, другая подписывается псевдонимом, где имя и фамилия меняются местами, – старая газетная практика. Известно ли вам, от кого получил Чудинов копию генерального плана реконструкции города?

– Нет.

– Значит, все же Чудинов, так и запишем, – сказал Алишер будто бы между делом, для себя, и действительно открыл блокнот.

Это было настолько лишним и оскорбительным, что Володины нервы сдали:

– Я ни в чем не виноват. И я не давал вам никаких показаний. Я вообще не обязан отвечать на ваши вопросы здесь, за столиком кафе.

– Конечно не обязаны, уважаемый, – вдруг очень дружелюбно улыбнулся Алишер, хотя глаза по-прежнему прятались в щелках припухшего лица. – В кафе лучше что-нибудь есть, пить, а не отвечать на вопросы. – Он подозвал официантку: – Пломбир, три шарика. Вы же любите пломбир, уважаемый? Расслабьтесь, отдохните. А вопросы подождут – ведь мы еще увидимся. Да, чуть не забыл: о нашей встрече никому говорить не надо.

Алишер встал, расплатился, не замечая протестующих жестов Володи, и зашагал в сторону корпуса.

18

Впервые Володя, провалившись в прожитое, обнаружил себя не в своем дворе и махалле, а в незнакомом месте. Он стоял на краю широкого строительного котлована. Внизу, на дне, выясняли отношения два подростка. На таком расстоянии нельзя было разобрать, в чем суть ссоры и кто из них прав, но тот, кто был крупнее и выше, обхватил меньшего за шею и стал душить. Володя взял с земли сухой комок глины и запустил им в высокого. Он целил в голову и почему-то был уверен, что попадет именно в ту голову, в которую целил. Так и случилось. Большой выпустил маленького и упал.

Но быстро встал и, потирая ушибленный затылок, побежал к тому краю котлована, где стоял Володя.

Сначала Володя убегал вполсилы: ему казалось, что фора велика. Но вот большой выкарабкался из котлована и стал стремительно настигать задыхающегося Володю. Догнал, повалил на землю, но внезапно хватка ослабла. Володя успел заметить взрослые руки, тянущие противника назад, и все погасло перед глазами.

19

Удивительно, сколь малое время занимали в реальности эти прорывы в прошлое. Там Володя успел спасти подростка и чуть не погибнуть. Здесь мороженое в металлической вазочке подтаяло едва на пол-ложки. Прожитое время, словно свернутое в тонкий свиток, легко помещалось в футляр настоящего.

Машинально он собрал подтаявшее в ложку и отправил в рот. В следующую секунду вспомнил, от кого пломбир, и вскочил на ноги. Поколебавшись, сел на место и снял жирную стружку с верхнего шарика.

20

Такси ждало у лестницы. Когда Володя спустился, Муравцев и Чудинов уже сидели в машине. Вскоре появилась Анжела. Она несла подарок Рустама – коробку конфет в полупрозрачном нарядном пакете.

– И ты, Ястрижевская? – приветствовал ее Муравцев. – А заболеть не боишься?

– Макса навестить – наш долг. Заболею так заболею, – добавила она уже тише. И совсем еле слышно: – Так мне и надо.

Глаза ее заблестели.

– Брось ты, Анжела, не переживай. – Чудинов, кажется, расслышал последнюю фразу. – Это был несчастный случай. И Рустам, кстати, остается.

Такси катилось по старому городу. Володя сидел впереди. Звучавшие за спиной голоса коллег озвучивали медленно разворачивающийся пейзаж.

Новый город неотвратимо поедал хитросплетения и закоулки старого, как точилка стачивает уроненный однажды на пол карандаш. Саманная стружка смешивалась с землей.

Володя заметил, что они проезжают место, где когда-то петляла и ветвилась его махалля. Теперь здесь заправка, школа, торговые ряды. Его память, закатанная в асфальт. Чудом уцелели два тополя, под которыми прежде стояла синяя фанерная будка сапожника.

Машина встала на светофоре, и Володя успел разглядеть чигирь. Ровесник его детства все так же неутомимо зачерпывал жестяными цилиндрами воду из арыка, но теперь это зачерпывание было бесплодным: пронеся воду по кругу, он выливал ее не в узкий желоб, как раньше, а возвращал в целости и сохранности арыку.

Машина тронулась, и голоса спутников вновь проступили сквозь измененный временем пейзаж.

– …Вый… вый…

– Тёма, не выражайся: здесь дама, – вставил Чудинов и тут же ойкнул, должно быть получив кулаком по коленке.

– Выйдут женщины и дети, все твои униженные и оскорбленные, на пикет, когда тебя эти псы заберут?

– Эх, Тёма, темный ты человек. Я от женщин и детей ничего не жду – мне редакция зарплату платит. Просто я вижу, что от статей бывает людям реальный толк.

– Ага, это ты про то, как невинной старушке телефон восстановили?

– Это я про все.

– Таких газет, как мы, в городе три-четыре на обоих языках, и тем недолго осталось. Вре… времена, Леша, изменились: впору себя спасать, а не старушек. Ад… ад… о душе своей позаботиться.

– Да, кстати, о душе. Ты когда меня со своим гуру знакомить будешь? Месяц назад обещал.

– Негр… негр…

– Да не гружу я тебя. Просто уже заикнулся Рустаму – он дает добро и полполосы. Теперь на каждой планерке спрашивает.

– Икс… икс., и кстати, ты отлично знаешь, что наставник у суфиев пир, а не гуру.

– Артем, вы крещеный? – неожиданно вмешалась в разговор Анжела.

– Як… як… я крещеный, но это мое сугубо частное дело.

– Универсам, приехали, – остановил машину таксист, и все растерянно замолчали.

21

– Вот так вота, – показывает Рашид самбистский прием, и Володя заваливается в чахлую траву.

Ему досадно, что не устоял на ногах, но он утешает себя: если б не упал – показ приема не состоялся бы.

– Ра-ашид! – кричат на том конце улицы. – Иди домой, помогать будешь.

Рашид деловито идет на голос. Володе тоже пора домой.

Первое, что он слышит из-за калитки:

– Да, уважаемая, не беспокойтесь. Получка у нас седьмого – платить буду в срок.

– Вот, Володя, – говорит бабушка, – познакомься с Сержотом. Будет жить у нас в маминой комнатке. До зимы точно не съедете?

– Не съеду, уважаемая. Шерзод, – протягивает он руку Володе.

– Сержот – офицер, поговори с ним. – И, повернувшись к Шерзоду: – Страсть как любит у нас рассказы читать про войну.

– А почему вы не в форме? – интересуется Володя.

– Потому что служба у нас такая. Дзержинского в школе проходили?

– А пистолет у вас есть?

– Конечно.

– Подержать дадите?

22

В лифте Чудинов перепутал стершиеся кнопки, и он остановился этажом ниже. На лестничной площадке двое местных освежевывали тушу барана. Кровь капала в подставленный таз. Анжелу едва не стошнило, мужчины инстинктивно отодвинулись вглубь кабины.

На нужном этаже несколько секунд стояли у черной двери.

– Молчите и улыбайтесь, – обернулся Муравцев к остальным и нажал кнопку звонка.

Володя не виделся с Максом несколько месяцев. Ему показалось, что за этот срок сослуживец превратился в старика – ссутулился и ссохся. Желтая кожа обтягивала череп, но тем ярче блестели глаза при виде посетителей.

Вошли в зал и стали вынимать подарки. Анжела вручила конфеты от Рустама и иконку с Богородицей от себя; Муравцев – вырезанную из какого-то корня лакированную фигурку, тянущую вверх корявые руки. Чудинов извлек из коробки магнитолу, а Володя добавил к ней диск с концертом Эрика Клэптона.

Пока Макс радовался подаркам, Володя подумал, что больше других угадал Рустам. Конфетами виновник торжества успеет насладиться сполна, а вот Клэптона послушает от силы раза четыре, и диск – вместе с другими любимыми игрушками – сиротливо ляжет на вечное хранение в мемориальную пыль Максовой спальни. Он пытался гнать от себя эту неловкую мысль, но она уже не отпускала его до конца вечера. Он вспомнил, как однажды на концерте камерной музыки вместо того, чтобы слушать, задавался вопросом, не переплатил ли он за билет. Стоило ли удовольствие, которое он получает, столько денег. И неловкость усилилась от этого воспоминания.

Все, включая Макса, пытались казаться веселыми. Отец с седыми растрепанными волосами и румяная студентка-сестра, а вслед за ними и гости желали Максу здоровья и скорейшего выздоровления.

– Вчера у нас произошло важное и радостное событие, – дождавшись паузы, объявил отец. – Максимушка бросил курить.

Все одобрительно загудели и принялись поздравлять Макса.

– Теперь быстрее пойдет на поправку. Да, Максимушка?

Макс расспрашивал о редакционных делах, но, не дожидаясь ответа, сам начинал что-то рассказывать, словно убеждая других и себя, что все помнит.

– Пойдем полежим?

Отец взял салфетку, вытер сыну пот с воскового лба и подставил плечо. Плотно прикрыв дверь спальни, вернулся к гостям.

– Знаете, с чего началось? Новость по «России» показали: боевики пленному солдату голову отрезают. Документальная съемка, все на самом деле. Максим две ночи уснуть не мог – картинка эта его преследовала. Потом слег. Думали, простуда, пока снимок не сделали. Как будто это ему, Макисмушке нашему…

Сестра молча протянула отцу салфетку.

Перед уходом гости зашли к имениннику попрощаться.

– Возвеселись, мужичина, хорош хандрить! – попытался встряхнуть его Чудинов.

Больной ответил бледной улыбкой.

– А что, Макс, страшно умирать? – неожиданно ровно произнес Муравцев.

Макс вздрогнул, мелко закивал. По желтым впалым щекам покатились восковые капли.

23

Что может быть страшней покалеченной мухи, ползущей к твоему лицу? Не темный бесплотный дух: отмахнешься – улетит, а навязчивый призрак, не оставляющий тебе права на милосердие.

Володя прихлопнул муху старой газетой, щелчком сбил с подушки черную лапку и понес выкидывать жертву.

– Звонили, – сообщала бабушка телефонной трубке, – из больницы. Ничего они не вырезали: разрезали и обратно зашили – мол, поздно. Ему велели не говорить. Ты бы хоть приехала. Наказание-то какое…

Володя оделся, открыл калитку и пошел по улице. Он не представлял, как будет скрывать от дедушки только что услышанную тайну, и не желал возвращаться домой. Ему хотелось идти все дальше, туда, где край города и кинотеатр «Октябрь». Где на асфальтовом кольце вокруг гигантской клумбы синие и красные троллейбусы общаются друг с другом, шевеля металлическими усами.

К вечеру он устал бродить и вернулся домой. Еще не дойдя до калитки, услышал тонкий бабушкин вой, чужие утешающие голоса и понял, что скрывать ничего не придется.

Двор был полон незнакомыми родственниками. Никто из них не обратил на него внимания, когда он подошел с клочком бумаги к печи. Синие буквы – «ХОЧУ, ЧТОБЫ ДЕДУШКА СНОВА БЫЛ ЖИВ» – сгорали в его руке справа налево.

24

После работы Володя пошел не на троллейбусную остановку, в двух шагах от газетного корпуса, а на метро. Он не мог отделаться от предчувствия, что встретит Алишера за столиком кафе – там, где они расстались. Володя боялся, что страх подтвердится, но желание проверить его оказалось сильнее.

Как только он увидел Алишера за столиком, тот оторвался от газеты и помахал ему. Отступать было поздно.

– Присаживайтесь, уважаемый. – Алишер подвинул пластиковый стул и носовым платком смахнул сухие листья с сиденья. – Как съездили, посидели? Это был красивый поступок – навестить умирающего товарища. У меня для вас небольшой сюрприз. – Алишер щелкнул замками дипломата и извлек диск с концертом Клэптона. – Вам было жаль расстаться с этим? Возьмите, великодушие должно вознаграждаться.

– Откуда? – вырвалось у Володи.

– Наши возможности часто недооценивают, уважаемый. К сожалению, а может быть, к счастью. А ведь мы ведем большую работу. В том числе благодаря тому, что нам помогают. Каждый пятый гражданин нашей страны работает в органах или активно с ними сотрудничает.

Алишер поднял бутылку с колой и знаком предложил выпить. Потрясенный Володя помотал головой. Он мысленно по кругу пересчитывал лица за столом Макса.

– Оглянитесь, уважаемый, – продолжал Алишер. – У нас мир и спокойствие. Не стреляют, не взрывают – просто благодать. А посмотрите, что творится у соседей – южных, северных. Мы не ценим того, что имеем. Ваш борец за свободу и права человека Чудинов рубит сук, на котором сидит. Он первый побежит отсюда, если «вовчики» свергнут душителей и сатрапов и доберутся до власти. Но с ним, по крайней мере, все ясно. Гораздо больше нас беспокоят Анжела Ястрижевская и Артем Муравцев. Первая – матерая сектантка, лидер религиозно-экстремистской ячейки. Она у нас давно под наблюдением, но боимся вспугнуть всю сеть. Второй состоит в тайном обществе суфийского толка. Вот только почему я сообщаю вам об этом, а не вы мне? С кем вы, уважаемый? Времени на размышление у вас уже нет. – Алишер достал и протянул Володе лист бумаги. – Пишите.

– Что?

– Расписку о неразглашении. Я, такой-то, обязуюсь не разглашать сведения о контактах с органами госбезопасности, – начал диктовать Алишер, – а также своевременно сообщать о противоправных действиях и фактах нарушения…

– Я это писать не хочу – вы сказали о неразглашении только.

– Это, уважаемый, у нас такая стандартная форма, одно без другого не бывает. Вы не волнуйтесь, никто вам пистолета не даст, чтоб вы с ним за преступниками гонялись, – у каждого своя работа.

Тут Володя заметил, что вместо ручки держит толстый красно-синий, заточенный с обоих концов граненый карандаш. В недоумении перевел взгляд на Алишера.

– Пишите, пишите, – успокоил тот. – Главное, что почерк ваш. Подпишетесь красным.