Текст книги "Контрразведка. Щит и меч против Абвера и ЦРУ"

Автор книги: Вадим Абрамов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

В отношении французского посла в Москве, Мориса Эрнеста Наполеона Дежана, были «проведены мероприятия» с целью сделать его используемым «втемную» источником, причем Грибанов принимал личное участие в этой операции.

Близкий сотрудник генерала Шарля де Голля, посол в ряде государств, с 1956 года – в СССР, Дежан, апартаменты которого в посольстве прослушивались сотрудниками французского отдела ВГУ КГБ (советскими агентами были шофер и горничная посла) попал в «медовую ловушку». По не раз отработанному сценарию, французский посол, оказавшийся «в заранее подготовленной квартире» вместе с понравившейся ему девушкой – «балериной Лорой» – был застигнут «на месте преступления» и побит разгневанным мужем (сотрудником КГБ), угрожавшим «прелюбодею» дальнейшими неприятностями.

Дежан обратился за помощью к знакомому «ответственному работнику Совета Министров СССР», некоему Олегу Михайловичу Горбунову (этим человеком был Грибанов, об истинной работе которого француз не знал). Горбунов помог – муж «Лоры» не стал развивать скандал. А посол таким образом оказался «должником» Горбунова, и, будучи джентльменом, «платил долги» – отвечал на интересующие Горбунова вопросы (здесь отметим, что французского языка Грибанов не знал, но владел английским, который изучал в течение 6 семестров), сообщая таким образом начальнику советской контрразведки секретную информацию и посылая в Париж подготовленную чекистами дезинформацию.

Операцию пришлось прекратить после ухода за границу секретного сотрудника ВГУ КГБ («освещал» мир искусства) Юрия Кроткова, сына художника, жившего в Тбилиси и писавшего портреты Берии. В сентябре 1963 года Кроткое, в составе советской туристической группы прибывший в Лондон и попросивший там политического убежища, рассказал сотрудникам английской контрразведки МИ-5 много интересного, в том числе и о Дежане, а уже те сообщили французским союзникам по НАТО. Дежан был отозван из Москвы, старый приятель – президент де Голль – пожурил его, но из МИД уволил.

Эта операция, на Западе считающаяся чуть ли не классической, в то же время, по мнению компетентных исследователей истории советских спецслужб и ветеранов органов госбезопасности, является весьма спорной, сама попытка вербовки посла, чреватая международными осложнениями, свидетельствует об авантюризме Грибанова, отмечавшемся его сослуживцами (в частности, В.Е. Семичастным).

Контрразведчики попытались также завербовать военно-воздушного атташе Франции полковника Луи Гибо, но он застрелился после просмотра показанных ему чекистами компрометирующих фотографий. Записки полковник не оставил, и об этой операции стало известно позднее.

В японском посольстве был завербован служащий, от которого чекисты получили ключи от секретных шкафов шифровальных комнат. В посольстве Канады в Москве был завербован посол Джон Уоткинс. О его вербовке контрразведчик Юрий Носенко, об измене которого в 1964 году еще пойдет речь, сообщил впоследствии ЦРУ (посол к тому времени уже умер).

Известно о проникновении советских чекистов в американское посольство в Будапеште (при естественном содействии венгерских контрразведчиков).

Спецслужбы стран НАТО, в первую очередь США и Англии, также пытались узнать секреты советского ВПК с помощью электронных средств прослушивания. Уже в 1955 году сотрудники аппарата военного атташе США в Советском Союзе выехали в Сталинград, где было много военных заводов. Американские разведчики – подполковник Бенсон, майор Мюле и капитан Строуд – с электронным прибором «прогулялись» возле оборонных объектов. Их «улов» смогли оценить посетившие сталинградскую гостиницу (где остановились американцы) советские контрразведчики (под предлогом проверки «сигнала о работе в гостинице незарегистрированной радиоаппаратуры»). У американцев изъяли «детекторный приемник, две антенны 3-х и 10-ти сантиметрового диапазона, два портативных аппарата для механической записи, малогабаритный головной телефон, источники питания, соединительные экранированные низкочастотные кабели и силовой трансформатор. Был составлен протокол об изъятии шпионской аппаратуры. С изъятой аппаратурой поработали сотрудники Оперативно-Технического Управления КГБ и выяснили, что в Сталинграде контрразведчиками был изъят "аппарат для предварительной разведки импульсивных, радиолокационных, радионавигационных станций и систем управления реактивным оружием"».

Самарский историк М.А.Тумшис также рассказывает (на примере Куйбышева) о попытках иностранных разведок получать информацию с территорий, расположенных около оборонных заводов:

«В Куйбышеве подобные попытки сбора информации зарубежными разведчиками фиксировались с 1958 года, когда в городе было начато серийное ракетное производство. Так в Куйбышеве контрразведчикам местного УКГБ несколько раз приходилось задерживать иностранных поданных близ завода № 1 (завода имени Сталина, ныне завода "Прогресс"), завода № 18 (авиационный завод имени Ворошилова, ныне завод "Авиакор"). При чем каждый раз чекисты изымали у задержанных иностранцев специальные технические средства, предназначенные для снятия информации с заводских источников электронных излучений. Такие попытки продолжались вплоть до 1960 года, когда Куйбышев, как и ряд других городов СССР, перешел к разряду закрытых территорий для въезда иностранцев.

Кроме этого, город Куйбышев являлся крупным железнодорожным узлом. И нередко иностранцы проезжая через город, имели возможность заснять на фото– и кинопленку интересующие их секретные объекты (дело в том, что ряд куйбышевских оборонных заводов располагались вблизи международной железнодорожной магистрали). Чекисты местного Управления КГБ выбрали простой, но крайне эффективный способ пресечения подобных действий. Руководство 2-й службы областного УКГБ выходило на начальника Управления Куйбышевской железной дороги и по его указанию в тот момент, когда поезд с установленными "дипломатами"-разведчиками проезжал мимо куйбышевских оборонных предприятий, то по параллельному пути пускали обычную электричку. И иностранцы вместо секретных объектов лицезрели одни лишь быстро мелькающие вагоны электропоезда».

Подобные операции приводили к объявлению «персонами нон грата» и высылке из СССР сотрудников ЦРУ и МИ-6, действовавших под дипломатическим прикрытием. Так, были высланы: в 1957 году – помощники военного атташе США Тенсей и Стоккел, атташе посольства США Уффелман и Льюис, в 1958 году – второй секретарь США Бейкер, в 1959 году – первый секретарь посольства США Дзвид Марк, в 1960 – году военно-воздушный атташе США Эдмунд Кертон.

Именно при Грибанове были проведены две успешнейшие операции советской контрразведки. Об одной из них до недавнего времени было известно мало, вторая была более на слуху, обрастая нелепыми слухами (вроде сожжения заживо в крематории, растиражированного бывшим офицером ГРУ, более удачливым перебежчиком В. Резуном-Суворовым). Объекты обеих операций были офицерами ГРУ– советской военной разведки.

Подполковник Петр Попов, считающийся первым разоблаченным агентом ЦРУ в советской военной разведке, был разоблачен в 1959 году.

По мнению аналитиков ЦРУ, информация Попова имела «прямое и значительное влияние на военную организацию Соединенных Штатов – ее доктрину и тактику, позволила Пентагону сэкономить, по крайней мере, 500 миллионов долларов на научно-исследовательских программах».

На Попова чекисты «вышли» через нового сотрудника посольства США в Москве (и ЦРУ) – атташе административно-хозяйственного отдела Рассела Аугуста Лэнжелли. Наружное наблюдение за ним в январе 1959 года установило факт передачи им на московской улице неизвестного предмета человеку в офицерской форме. Офицер был установлен – это был Петр Степанович Попов, подполковник интендантской службы, сотрудник одного из военных НИИ по разработке новейших образцов вооружения в Калинине, ранее по линии ГРУ находившийся в загранкомандировке в Австрии и ГДР (в разведпункте ГСВГ в Шверине и отделении нелегальной разведки группы ГРУ в Карлсхорсте). В октябре 1958 года он был уволен из ГРУ «за внеслужебную связь с австрийской гражданкой Эмилией Коханек». Именно связь с этой женщиной (и опасение репрессий в связи с этим) и послужила причиной его вербовки американскими разведчиками в Вене в 1951 году (по показаниям самого Попова на следствии, по данным ЦРУ, он, нуждаясь в деньгах на аборт своей любовницы, добровольно предложил свои услуги в январе 1953 года в Вене).

За пять лет работы на ЦРУ Попов передал сведения о 650 сотрудниках негласного аппарата ГРУ, «о порядке ведения боевых действий, оснащенности танковых, механизированных и пехотных дивизий, о количестве самоходных десантных машин и бронетранспортеров, а также описание нескольких систем тактических ракет и подводных лодок, оснащенных ракетным оружием». Также от Попова американцы узнали об операции МГБ-КГБ «Исповедь» (прослушивание кабинета посла США в Москве), проводившейся с середины 40-х годов.

Розыск Попова начался еще в 1957 году, когда советским чекистам стало известно (от советского агента в английской разведке Джорджа Блейка, по другим данным – от разведки одной из стран Варшавского договора, получившим эти сведения из американских источников) о записи беседы министра обороны СССР маршала ПК. Жукова с высшим комсоставом группы советских войск в Германии, переданной американцам одним из присутствовавших на встрече. Попов на этой встрече был, но подозрение его тогда не коснулось. Это случилось позднее, осенью того же года (по рассказу сотрудника 2-го ГУ полковника, впоследствии генерал-майора Валентина Звезденкова). Эта версия, как видим, не совпадает с ранее приведенной.

В 1 – м отделе 2-го Главка КГБ на Попова было заведено оперативное дело, ему присвоили кодовое имя «Иуда». Дело Попова контрразведчики вели вместе с особистами – сотрудниками 3-го Главка.

За Поповым было установлено тщательное наблюдение. В результате на присланной домой Попову почтовой открытке было обнаружено зашифрованное послание американской разведки.

Тем временем Попов добивался восстановления на службе в ГРУ при помощи нового начальника военной разведки генерала армии И.А. Серова – бывшего председателя КГБ, который способствовал положительному решению, и бумаги о восстановлении были представлены на подпись министру обороны СССР маршалу Р.Я. Малиновскому. Чекисты, видимо, не могли повлиять на своего бывшего начальника Серова, известного своим скандальным характером, и вместо основательного наблюдения и оперативной игры с ЦРУ пришлось прибегнуть к крайним мерам. По другой версии, решение об аресте было принято после случайного «ухода» Попова от наружного наблюдения (на свидании с любовницей в Серебряном Бору под Москвой он бежал от внезапно появившегося мужа) во избежания его окончательного исчезновения.

Попов был арестован 18 февраля 1959 года у билетных касс Ленинградского вокзала, при нем нашли записную книжку с номером домашнего телефона Лэнжелли, пароль для вызова на встречу, шесть листов специальной копировальной бумаги, пакет с агентурным донесением, а при обыске в доме – средства для тайнописи, план радиопередач, шифровальные и дешифровальные блокноты, более 20 тысяч рублей денег.

Об аресте Попова объявлено не было, чекисты легендировали (перед окружающими и потенциально – перед ЦРУ) его перевод на службу в Уральский военный округ (в инженерно-саперный батальон в городе Алапаевске Свердловской области). Для подготовки информации о новом месте службы, которая показалась бы достоверной для ЦРУ, на Урал были командированы офицеры из 2-го и 3-го Главков (одним их них был военный контрразведчик Борис Гераскин, будущий генерал-майор).

Попов активно сотрудничал со следствием, и чекисты сочли возможным его участие в оперативной игре против ЦРУ «Бумеранг».

На специальной даче КГБ в Подмосковье Попов готовился (после камеры Лефортовской тюрьмы) к встрече с Лэнжелли, которая и произошла 18 марта 1959 года в ресторане «Астория», затем последовали еще две – в «Астории» (во время этой встречи 23 июля Попов передал в туалете американскому разведчику письмо, написанное на клочках бумаги и спрятанное в носовом платке, в котором сообщал о своем аресте и допросах) и «Арагви». 16 октября 1959 года контрразведчиками были задержаны во время встречи в автобусе 107-го маршрута Лэнжелли и Попов. Уже на следующий день после официального протеста МИД СССР американскому посольству Лэнжелли (которого Грибанов, по воспоминаниям ветеранов КГБ, в течение 7 минут пытался завербовать, но неудачно) вылетел в Нью-Йорк.

Через 2 месяца 7 января 1960 года Военная Коллегия Верховного суда СССР приговорила Попова к расстрелу, хотя КГБ ходатайствовал о смягчении наказания за активную помощь следствию.

Аналогичным путем наружного наблюдения за резидентом английской разведки СИС вторым секретарем посольства Великобритании Родриком Чисхолмом и его женой Дженет Энн Чисхолм, активно помогавшей мужу, в октябре 1961 года было зафиксировано нахождение в одно время в подъезде одного из домов по Мало-Сухаревскому переулку в Москве миссис Чисхолм и неизвестного мужчины, ушедшего от наблюдения. Через 3 месяца в январе 1962 года у дома в одном из арбатских переулков, в который вошла Дж. Энн Чисхолм, неизвестный был замечен и установлен. Им оказался заместитель начальника отдела Госкомитета по координации научно-исследовательских работ при СМ СССР, сотрудник действующего резерва ГРУ Генштаба ВС СССР, полковник Олег Владимирович Пеньковский, он же агент ЦРУ и СИС («Янг», «Герой», «Алекс»). По другим данным, о его шпионаже в пользу Англии (с 1960 года) стало известно от агентуры советской разведки в американских спецслужбах.

Биография Пеньковского в настоящее время хорошо известна, и мы не будем ее излагать. Отметим, что в его карьере было участие в Великой Отечественной войне, высшее военное образование (Военная академия им. М.В. Фрунзе и Военно-дипломатическая академия), работа в центральном аппарате ГРУ, служба в Турции в военном атташате. Причиной его ненависти к советскому строю, по его же словам, было его дворянское происхождение, отец был белым офицером, убитым в бою под Ростовом. Этот факт Пеньковский скрывал.

Будучи в добрых отношениях с начальником Главного управления ракетных войск и артиллерии Советской Армии, маршалом артиллерии Сергеем Сергеевичем Варенцовым, у которого был порученцем во время войны, и начальником ГРУ, уже неоднократно упоминавшимся Серовым, а также многими высокопоставленными генералами и чиновниками ЦК КПСС, Пеньковский получал секретную информацию, зачастую не имея к ней прямого доступа.

По приказу Грибанова за Пеньковским было установлено наружное наблюдение, «подслушивание и подглядывание» дома и на работе. Таким образом выяснили, что он в своей квартире слушает радиоприемник и при этом ведет записи, ведет также фотосъемку документов. Также стало известно о его встречах с английским бизнесменом Гревиллом Винном (в номере англичанина в московской гостинице «Украина», в ванной комнате при включенных кранах и громко работающем радио; тем не менее сотрудники Оперативно-технического управления КГБ записали часть разговоров).

При негласном обыске в квартире Пеньковского контрразведчики обнаружили тайники со средствами шифровки и дешифровки. С противоположного берега Москвы-реки специальной телескопической кинофототехникой и приборами ночного видения Пеньковского «сняли» на пленку во время приема радиопередач, шифровки и дешифровки информации.

С такими доказательствами Грибанов предложил председателю КГБ В.Е. Семичастному «арестовать английского шпиона».

22 октября 1962 года Пеньковский был арестован при выходе с работы. 3 ноября 1962 года органами госбезопасности Венгрии был выдан советским органам арестованный в Будапеште связник Пеньковского англичанин Винн. Для этого из Москвы прилетел (во главе опергруппы) заместитель Грибанова полковник Сергей Банников.

Вскоре при попытке выемки из «почтового ящика», заложенного Пеньковским, был арестован сотрудник американского посольства в Москве Ричард Джекоб. Так было установлено, что Пеньковский активно сотрудничал и с разведкой США. В том же ноябре 1962 года по требованию советских органов (озвученному МИД СССР) были высланы 5 американских и 7 английских дипломатов, в том числе супруги Чисхолм.

На процессе по делу Пеньковского выяснилось, что он передавал американцам и англичанам информацию о советских межконтинентальных баллистических ракетах, личном составе ГРУ, деятельности советской военной разведки в Турции, Индии, Пакистане и др. восточных странах.

11 мая 1963 года Военной коллегией Верховного суда СССР Пеньковский был приговорен к расстрелу (Винн – к 8 годам тюрьмы).

Его покровители – Серов и Варенцов – были сняты с постов, разжалованы и лишены звания Героя Советского Союза.

Известные дела «валютчиков» («нарушение правил о валютных операциях и спекуляция валютными ценностями») также расследовались сотрудниками 2-го Главного управления КГБ. Эта сфера оперативной работы была передана из МВД в ведение 2-го ГУ КГБ в мае 1959 года. Был организован 16-й отдел ВГУ во главе с полковником С.М. Федосеевым.

Именно подчиненные Федосеева раскрыли широко известное дело валютчиков Файбышенко и Рокотова (уже после их осуждения к тюремному заключению после вмешательства Хрущева была изменена статья Уголовного кодекса, валютные операции стали караться и высшей мерой наказания, и новый закон «обратной силой» был применен к Файбышенко и Рокотову, после этого грубейшего нарушения правовых принципов СССР был исключен из Международной ассоциации юристов). По делам о контрабанде и продаже валюты проходили и иностранные дипломаты (в апреле 1962 года были задержаны и высланы из СССР сотрудники итальянского посольства, в мае того же года – иранские дипломаты, были и другие подобные случаи).

В 1959 году советскими контрразведчиками была разоблачена агент американской разведки переводчица Совета экономической взаимопомощи гражданка ГДР Кэтти Корб, арестованная в Москве и переданная властям ГДР.

Вся успешная работа советской контрразведки проходила под руководством Грибанова, полномочия которого были тогда же значительно расширены.

В феврале 1960 года по инициативе председателя КГБ А.Н. Шелепина (по мнению которого «…в деятельности КГБ и его органов на местах… еще немало параллелизма и распыленности сил, не изжито стремление обеспечить чекистским наблюдением многие объекты, где по существу нет серьезных интересов с точки зрения обеспечения госбезопасности…») произошло слияние контрразведки с другими подразделениями Комитета: в состав 2-го Главного управления были включены 4-е (борьба с антисоветским подпольем и националистами), 5-е (контрразведка в оборонной промышленности) и 6-е (контрразведка на транспорте) управления КГБ. Таким образом, Грибанову подчинялись теперь сотрудники: бывшей секретно-политической контрразведки (возглавлявшейся ранее Питоврановым), первых отделов на оборонных заводах и НИИ (бывший начальник – генерал И.И. Бетин), управлений и отделов госбезопасности на всех видах транспорта (бывший начальник – генерал М.И. Егоров).

Заместителями Грибанова после проведенной реорганизации стали бывший партийный работник Лев Иванович Панкратов, контрразведчики Сергей Георгиевич Банников и Филипп Денисович Бобков (в то время все они были в звании полковника).

Генерал армии Бобков – один из немногих мемуаристов, вспоминающих Грибанова, считает его «крепким профессионалом, не жалующим лентяев». Надо отметить, что о Грибанове пишут мало и кратко, но положительно. Генерал-полковник В.И. Алидин (начальник 7-го управления КГБ в 1960–1971 гг. и УКГБ Москвы и Московской области в 1971–1986 гг.) также пишет об Олеге Михайловиче буквально одной фразой, называя его «высококвалифицированным профессионалом».

23 февраля 1961 года Грибанову было присвоено звание генерал-лейтенанта.

Причиной отставки Грибанова традиционно считается «уход» к американцам заместителя начальника 7-го отдела 2-го ГУ КГБ, капитана (представлен к званию майора) Юрия Ивановича Носенко в Женеве (где он находился под видом эксперта советской делегации на совещании Международного комитета 18 государств по разоружению) 4 февраля 1964 года. Сын Ивана Исидоровича Носенко, министра судостроительной промышленности СССР, умершего в 1956 году (похоронен в Кремлевской стене) после окончания МГИМО в 1950 году служил в Управлении военно-морской разведки ГРУ, затем в 1-м (англоамериканском) и 7-м (контрразведывательные операции среди иностранных туристов в СССР) отделах 2-го ГУ КГБ. Носенко был в хороших отношениях с Грибановым.

Контакты с ЦРУ Носенко, по одной версии, установил в 1962 году в Швейцарии. Именно он выдал ЦРУ советского агента в Центральном пункте курьеров вооруженных сил в парижском аэропорту Орли сержанта Роберта Ли Джонсона, завербованного советской разведкой в 1953 году в Германии. Через курьерский центр проходили чрезвычайно важные секретные документы, включая списки ключей для шифровальных машин. Военные планы и планы действий в нештатных ситуациях, большие документы, которые были слишком длинными и засекреченными, чтобы передавать их с использованием шифромашин, также направлялись через курьерские центры. Центр в Орли оперировал криптоматериалами и высокосекретными документами, предназначавшимися НАТО, командованию вооруженных сил США в Европе и Шестому флоту США в Средиземном море. Джонсон имел доступ к сейфу, в котором они хранились в перерыве между прибытием из Вашингтона и отправкой их с курьером по месту назначения.

По другой версии, в Женеве Носенко с помощью психотропных средств был похищен американской разведкой и пошел на предательство под физическим и психологическим давлением.

В Женеве Носенко должен был завербовать гражданку Франции, сотрудничавшую с несколькими западными разведками. Участвовать в вербовке планировал и Грибанов, собиравшийся приехать в Женеву. Понятно, что американцы вряд ли упустили возможность каким-либо образом захватить начальника советской контрразведки. Получается, что Носенко не сообщил о предполагаемом визите Грибанова.

Есть и другие версии побега Носенко, обобщенные бывшим сотрудником советской разведки полковником А.А. Соколовым в статье «Юрий Носенко и ЦРУ: похищение или предательство?» (электронный журнал «Мир истории», 2003. № 3). По его мнению, «Носенко был похищен ЦРУ, чтобы получить с наибольшей вероятностью единственно достоверную на то время информацию о советском периоде жизни Освальда и о так называемом "советском следе" в убийстве Кеннеди, наличие которого в то время реально предполагали немалое число политических лидеров и пресса. Первые месяцы поддерживал его и президент Джонсон. План похищения возник в январе 1964 года в бернской резидентуре и в Советском отделе ЦРУ и был, безусловно, одобрен Президентом».

Генерал армии Ф.Д. Бобков (в 1964 году – заместитель Грибанова), в общем положительно оценивающий Носенко, писал в 1995 году о возможных причинах побега:

«Я же до сих пор убежден, что Носенко попал в какую-то сложную ситуацию и не выдержал. Конечно, не исключено, что он заранее обдумал свой шаг, но только душа моя этого не принимала, я знал, как любил Юрий дочь, как тяжело переживал ее болезнь. Не мог он вот так просто бросить ее, бросить семью. А возможно, ему пригрозили, что убьют. У меня для такого вывода были основания».

В 2002 году Бобков дополнительно сообщил: «Главной заботой Носенко перед отъездом в Швейцарию было: как он будет встречать в Женеве начальника контрразведки Олега Михайловича Грибанова, который собирался там быть… Какие-то оперативные вопросы, которые он мог там решать, во 2-м Главном управлении не обсуждались. Инструктаж в основном шел по линии разведки… Между тем, находясь в Женеве, Носенко активно готовился к встрече с Грибановым, который в это время находился в командировке за рубежом, естественно, под другой фамилией. В Женеву он должен был прибыть 5 февраля. Наши товарищи говорили, что в эти дни Носенко бегал по магазинам, купил лекарство, куклу для дочери… Логика подсказывает, что если Носенко был агентом, то, значит, он рассказал, что завтра в Швейцарии будет начальник советской контрразведки. В этой ситуации не было никакого смысла его убирать с «поля» – американцы могли получить в свое распоряжение начальника 2-го Главка. Грибанов к Носенко относился очень хорошо, тот мог его пригласить куда угодно. Стоит учесть, что Олег Михайлович был человек твердый, смелый – в общем, во всех отношениях нормальный мужик. Носенко приглашает его в загородный ресторан, во время застолья появляются американцы. Официально они не знают, кто это, и им не обязательно хватать Грибанова – достаточно провокации. А то, что начальник советской контрразведки приехал в Женеву под чужой фамилией, уже достаточно для компрометации…В течение четырех дней после исчезновения Носенко находился в Швейцарии и никаких акций, чтобы выйти на наших людей за эти дни не было. Все, что за этот срок можно было сделать, чтобы обезопасить людей, было сделано…Я твердо убежден в том, что Носенко не был агентом, заранее завербованным. Его захватили американцы – он мог дать повод для этого, потому что парень он был с точки зрения своего поведения, так сказать, лихой».

Также читаем в воспоминаниях В.Е. Семичастного: «В январе 1964 г. Носенко поехал, уже не в первый раз, в Женеву как член советской делегации на переговоры по разоружению. Официальное назначение было лишь прикрытием для его настоящей работы: разведчик Носенко имел довольно важное задание от КГБ. В Женеве он должен был встретиться также с начальником контрразведки Грибановым.

КГБ проявлял интерес к одной француженке, которая, по ее собственным словам, имела доступ в некоторые организации и к определенной информации. Заданием Носенко было выйти на контакт с ней и завербовать ее. Приехав в Швейцарию, Носенко нашел ее и договорился о встрече: решено было вместе поужинать. Встретились они в гостинице на французско-швейцарской границе. Это была наша последняя информация. После ужина Носенко исчез без следа. Это произошло за два дня до приезда в Женеву Грибанова. Очаровательная дама оказалась разведчицей, вероятно, более способной. О том, что произошло позднее, я могу только догадываться. Очевидно, французская мадам работала не только на разведку своей собственной страны… Всё новые и новые неясности будили в нас подозрение: а не был ли Носенко во время ужина чем-то одурманен? В таком состоянии подписал просьбу о предоставлении политического убежища. А когда пришёл через какое-то время в себя, мир уже был полон сообщений о его побеге. После всего случившегося ему трудно было бы объяснить, что все это ошибка…До самого конца моего пребывания в КГБ мы так ничего о Носенко и не узнали. Много позже дошло до нас, что он не выдал ни одного имени, вызвав, таким образом, даже недоверие к себе американцев, и какое-то время провел за решеткой в суровых условиях: оказался, мол, ключевой фигурой, а затемняет «контакты» между КГБ и Освальдом…Недоверие с американской стороны говорит о том, что до побега из СССР Носенко в Москве не работал на западные секретные службы…То, что он не передал имен наших разведчиков, еще одно свидетельство того, что к побегу он не готовился, иначе прихватил бы с собой достаточное количество полезных для новых работодателей материалов. А что, если он сознательно утаил имена своих бывших коллег? Если это так, то можно ли говорить о его добровольном побеге…Правду о побеге Юрия Носенко пока еще никто не разузнал. Не знаю ее и я».

Как бы то ни было, в карьере Грибанова побег Носенко поставил точку. В 1964 году реакция в Москве была крайне негативной. Первый секретарь ЦК КПСС Н.С. Хрущев заявил председателю КГБ Семичастному: «Как ты мог допустить его побег?» Семичастный предложил Хрущеву обратиться к президенту США Л. Джонсону с просьбой: «скажем, Носенко – сын министра, вот так получилось, – может, его вернут?» Хрущева, по словам председателя КГБ, «очень образно ответил, что ты вот обмазался дерьмом, ты сам и отмывайся».

23 июня 1964 года на закрытом заседании Военной коллегии Верховного суда СССР Носенко был заочно приговорен к расстрелу.

В это время в КГБ уже шла чистка. «Комиссия КГБ по расследованию дела Носенко работала не один месяц. Проверялся весь оперативный и технический составы центрального аппарата контрразведки. Были вскрыты недостатки работы с кадрами, нарушения этических и моральных норм отдельными сотрудниками… ряд руководителей были исключены из КПСС и уволены из органов, другие понижены в должности, несколько сот сотрудников отозвали из-за заграницы и они стали на долгое время «невыездными». Какое-то время управление работало не в полную силу».

15 мая 1964 года решением парткома КГБ при СМ СССР Грибанову, который к тому времени был награжден (кроме вышеперечисленных) двумя орденами Красного Знамени, орденом Красной Звезды, знаком «Почетный сотрудник госбезопасности» (28 декабря 1957 года «за достигнутые успехи в работе и безупречную службу»), медалями «40 лет Вооруженных Сил СССР» (1958) и «За доблестный труд», был объявлен строгий выговор с занесением в учетную карточку – «за грубые нарушения партийных принципов в работе с кадрами, за серьезные ошибки и недостатки в оперативной работе, порочный стиль в руководстве Главком, что привело тяжелым последствиям». 18 мая последовал приказ по Комитету: «За допущенные грубые нарушения партийных принципов в работе с кадрами, серьезные ошибки и недостатки в работе с агентурой, порочный стиль в руководстве Главком, приведшие к тяжелым последствиям, освободить от должности начальника 2-го Главного Управления и обязанностей члена Коллегии КГБ при СМ СССР».

3 июня 1964 года Президиум ЦК КПСС утвердил освобождение Грибанова с занимаемых постов в КГБ с зачислением в действующий резерв по должности заместителя начальника отдела Главного управления КГБ. 6 июня приказом по КГБ он был отозван в распоряжение Управления кадров. В тот же день Совет Министров СССР освободил Грибанова от обязанностей члена Коллегии КГБ при СМ СССР.

26 августа 1964 года О.М. Грибанов, находившийся в распоряжении УК КГБ при СМ СССР, был откомандирован в распоряжение Государственного производственного комитета по среднему машиностроению СССР, с зачислением в действующий резерв КГБ. С 27 февраля 1965 года он работал заместителем директора завода № 1134 по режиму и охране Министерства среднего машиностроения СССР (оставаясь в действующем резерве КГБ по должности заместителя начальника Отдела Управления).