Текст книги "Летопись"

Автор книги: В. Нарижный

Соавторы: Д. Нарижный
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Через некоторое время наступила ночь. В зарослях кричали голодные попугаи и тигры. Форидж, хотя тоже был голоден, кричать боялся. Уставшим людям пришлось улечься прямо на ворохе старых пальмовых листьев. Озлобленно кусались наглые москиты и термиты. Форидж брезгливо поднял воротник дорожного пиджака и, втянув голову в плечи, погрузился в сумбурную тревожную дремоту.

Утром все проснулись от топота: это скакал по джунглям бешеный бельгийский слон, как на бегу объяснил Фориджу проводник. Слон оказался отдохнувший за ночь и резвый. Бежал он легко и непринужденно, бесясь на ходу, как умел, а умел он многое: не одно поколение упорных бельгийских дрессировщиков на протяжении всей его долгой слоновьей жизни занималось его воспитанием, от чего, собственно, бедняга в конце концов и взбесился.

Итак, впереди, болтая на ломаном английском и показывая на хо-ду местные достопримечательности, во весь дух мчался проводник. За ним гуськом бежали Форидж, Фоше, капитан Портес, пара откуда-то приблудившихся обезьян-макак и все остальные. Последним бежал слон. Бежали долго. Джунгли были колючие и непроходимые, и к вечеру слон начал уставать. Он тоскливо поглядел вслед удаляющимся людям, горестно затрубил, шумно развернулся и побежал обратно. Втянувшись в темп, бегуны некоторое время не замечали его отсутствия и продолжали увлеченно бежать, но скоро чаща поредела, и тут показался полуразрушенный остов древнего строения.

– Это и есть храм? – отдышавшись, спросил проводника Форидж. Он мысленно прикинул размеры подвалов и остался доволен.

– Да, сагиб, – согласился тот. – Он самый и есть. Святое место!..

К святому месту вела тропа, по которой вприпрыжку сновали большие черные пауки, а само святилище было опутано густой сетью лиан. Откуда-то из пристройки – на вид еще более древней, чем сам храм – вышел старикашка в оранжевом хитоне с мелко трясущейся от старости верхней челюстью. Прикрыв ладонью от солнца слезящиеся глаза, он кротко смотрел на приближавшихся к нему золотоискателей.

– Где золото, старый банан?! – мешая суахили и хинди, кричал Форидж, подталкивая старика ко входу в подвал. – Капитан, организуйте вынос, а вы, Фоше, займитесь учетом.

Перепуганный смотритель упирался и идти в подвал решительно отказывался. Форидж рвался к сокровищам, но старик этого явно не понимал. Он что-то лепетал, размахивал руками и даже умер, но Фориджа переубедить не смог.

Запалив факелы, кладоискатели спустились в подземелье. На свет сразу же сбежалась уйма черных пауков. Брызгая ядом, они шипели, таращили многочисленные фасеточные глаза и активно кусались. Это первым открыл капитан, который упал, сраженный ядом. Черные мохнатые волны жадно сомкнулись над ним, а когда через минуту они разомкнулись, взорам потрясенных людей предстал свежий, выскобленный жвалами скелет. Кроме него в подвале было еще несколько скелетов более раннего происхождения. Золотом и не пахло, если не считать золотого клыка во рту у капитанского черепа. Форидж на ходу выхватил зуб и бросился наружу во главе всей команды.

У выхода их поджидал бешеный бельгийский слон, которого Форидж тут же застрелил из кольта. Упавшая туша наглухо закрыла выход. Сзади наступали пауки. Форидж попытался отстреливаться, но у него кончились патроны. Он швырнул бесполезный пистолет, отпихнул слона и выскочил, по дороге попав ногой в змеиное гнездо. За ним выскочили и остальные, исключая Мирко Толича, который выяснял отношения с разъяренными кобрами.

Ну что ж, оставим Мирко объясняться со змеями, а сами снова заглянем в Сан-Диего. Каботажная кампания процветала на освобожденной от конкурентов благодатной гуановой почве. Банковский счет Ван-Ю-Ли и Курочкина настолько возрос, что банк, где он находился, лопнул. Курочкин и Ли прибрали банк к рукам, а воробью на радостях купили самоучитель игры на гавайской гитаре. Денег было некуда девать, и они их никуда не девали. Иван Христофорович теперь покупал к завтраку целых три банана, а Ван-Ю-Ли завел себе лакированные палочки для риса, который уже не размачивали, а варили. В пустовавших прежде комнатах появилась первая робкая мебель. Теперь гуановозы арендовали и пустовавший первый этаж, где они складывали деньги, не умещавшиеся в их банке. Вывеску бывшей пароходной компании Фориджа мстительный китаец самолично прибил в отхожем месте, и каждый раз заходя туда по делам, метко плевал в заглавную букву F.

В связи с улучшением жилищных условий у Курочкина появилась отдельная комната, в которую он переволок свой старый фанерный чемодан – верный его спутник от Севастополя до Сан-Диего. У него появилась привычка в долгие вечерние часы перебирать содержимое чемодана, воскрешая в памяти блестящие балы, дуэли, упоительные гусарские пьянки и многочисленных женщин, попадавшихся на его долгом жизненном пути. Были в этом чемодане и чисто фамильные реликвии: кольцо с фальшивым бриллиантом изумительно чистой воды, серебряная вилочка из кофейного сервиза бабушки, неизвестно кому принадлежавший орден Андрея Первозванного, запасной нательный крест, револьвер, пачка презервативов, библия и предметы культа, удостоверение личности штабс-капитана Его Императорского Величества первого пехотного полка Хрякова Константина Ильича с дагерротипом Курочкина, бильярдный кий, колода карт с шестью тузами и еще много старой, никому не нужной чепухи.

При каждом новом переборе Курочкин обязательно находил в необъятном чреве чемодана что-то новое, чему он всегда искренне удивлялся; при этом каждая новая безделушка приводила его в благоговейный восторг, оканчивающийся острым приступом ностальгической ипохондрии. Перед его мысленным взором проплывали тогда решетка Летнего сада, бронзовые купидоны, подобострастное лицо околоточного и непередаваемый вихрь из обрывков сладко-розовых воспоминаний.

Однажды ностальгия дошла до такой степени, что Курочкин взвыл и так глубоко копнул в чемодане, как до этого он еще никогда не делал. В результате этого самокопания – ибо чемодан давно следовало уже считать частью его самого – на свет была извлечена слежавшаяся тетрадь с двумя целующимися голубками на переплете выцвевшей козловой кожи. На титуле можно было разобрать полустертое золотое тиснение:

КОРВЕТЪ "ШПЕЦРУТЕНЪ"

вахтенный журналъ

– Стоп, стоп, стоп! – не выдерживает, наконец, любознательный читатель. – Стоп, граждане авторы! Что-то у вас, как говорится, прицел сбился! Где динамизм повествования? Где экспрессия? Где легкость и игривость сюжета? Где поучительные диалоги, где блистательные подвиги; где, наконец, любовь?!

Молчат авторы. Действительно, нет динамизма. Исчезла легкость. Полностью отсутствует любовь. Что ж, любознательный читатель, ты во всем прав! И ничего нам не остается, как, щелкнув каблуками, хором отвечать:

– Виноваты! Исправимся! Больше не повторится!

И, в качестве первой меры перевоспитания и оживления действия, авторы предполагают, к примеру, подсунуть в чемодан Курочкина (пардон, пардон, К. И. Хрякова !) что-либо такое, эдакое! Впрочем, вот:

В руках князя внезапно оказалась старая бутылка казенной водки с орластой русской этикеткой. Стерев рукавом легкую пыль веков (Прости, любознательный читатель! Увлеклись! Всего лишь десятилетий!), Хряков-Курочкин ловким движением, всплывшим откуда-то из недр памяти, удалил пробку и поднес горлышко к губам!

Закусив лучшим бананом Ван-Ю-Ли, заметно развеселившийся князь, казалось, сбросил груз лет, расправил плечи и громко пукнул. Насвистывая песенку "желтая луна" (нещадно перевирая мотив), Курочкин, снова превратившийся в Хрякова, твердым гвардейским шагом направился гулять. Путь его волею судьбы пролег через недавно разбитый возле дома китайский садик, где Ван-Ю-Ли на досуге предавался боевым шаолиньским искусствам. Со свистом рассекая воздух стальными ладонями, китаец выполнял сложнейшие акробатические прыжки, круша специально вкопанные для этого столбы из железного дерева.

Хряков наблюдал за ним, издавая время от времени одобрительные возгласы:

– Давай, тезка! А ну, еще разок! Левой работай! – при этом не забывая наяривать очередной ван-ю-лийский банан.

Ван-Ю-Ли был сосредоточен и творил чудеса. Вихрем подлетев к последнему, самому толстому бревну, он отчаянно взвизгнул, размахнулся и шлепнулся носом в пыль, поскользнувшись на небрежно брошенной Хряковым банановой кожуре.

Хряков снисходительно похлопал его по заднице:

– Ничего, ходя! Потренируешься еще годика два – я думаю, все у тебя будет нормально, – тут Хряков отхлебнул из бутылки очередную порцию. – А ну, дай-ка я! – Неуловимым движением бывший штабс-капитан скользнул к бревну и с размаху врезал по нему кулаком. Раздался треск, и громадный ствол расщепился по всей длине. Князь, морщась и потирая расшибленные в кровь костяшки пальцев, скомандовал:

– Вольно! Строевые занятия закончить! – затем икнул и снова приложился к бутыли. – Вот так-то! А теперь, Ю-ли – не юли, к цыганам! Шампанского! Я у! угощаю!

Широкая русская натура Хрякова разворачивалась, как освободившаяся часовая пружина. Ван-Ю-Ли изумленно следил за перерождением Курочкина; он уже давным-давно не видел его таким и очень рассчитывал более никогда и не увидеть.

Единственным заведением в Сан-Диего, где пели цыгане, был "Парадиз" ресторан сомнительной репутации с баснословными ценами – в котором выступала несравненная Джипси Гандон. Цены, впрочем, князя особо не волновали. Купив извозчика, Хряков и Ли немедленно отправились туда.

"Парадиз" был заведением круглосуточным! Впрочем, читатель, мы не станем утомлять тебя описанием нравов, царивших там – они, ей-богу, везде одинаковы. Скажем только, что после обильных возлияний, надрывных цыганских мелодий и стриптиза, трижды повторенного "на бис", разгоряченный Хряков был полностью очарован упомянутой девицею Гандон. В связи с патологическим обострением великорусской ностальгии Ван-Ю-Ли был поставлен перед твердым решением князя вернуться в Россию – и немедленно! Разумеется, Джипси непременно должна была ехать с ним.

Ван-Ю-Ли не был бы азиатом, если бы не придумал выход и из этого положения. Требовалось решить задачу контролирования Курочкина и возвращения его, яко возможно, на круги своя. При этом желательно было его, Ван-Ю-Ли, личное присутствие рядом для принятия оперативных решений. И в то же время нежелательно было показать зародившееся недоверие к компаньону и сам факт слежки; равно нельзя было бросать дела по гуановому контракту. Поэтому Ван-Ю-Ли принял соломоново решение (Ли сильно подозревал, что Со-Ло-Мон тоже был китайцем). Впрочем, все по порядку.

Любознательный читатель! Представь себе лучезарное утро в тропиках, когда жара раскаленного лета смягчена ночным бризом; представь себе веерные пальмы, гордо вздымающие зеленые головы в ослепительное синее небо, нежное море, сливающееся с небосводом где-то далеко-далеко, просыпающийся город и белый пароход у пирса. На борту парохода, впрочем, кто-то уже успел нацарапать углем матерное слово!

Волны лениво плещут; появляются бродяги, открываются склады и таверны. Читатель, представь себе побелевшие на солнце дома, шум порта и резкие вскрики чаек, запах апельсинов и табака, а над всем этим великолепием – в меру величественные горы!

Небрежно помахивая порнографическим журнальчиком, Хряков походкой светского льва двигался по палубе вышеупомянутого парохода. Князь был бледен и решителен. На его галантно отставленном локте висела цыганская звезда Гандон, томно жмурясь от блеска океана и предвкушаемых удовольствий. По трапу на борт поднимались последние пассажиры. Среди них выделялась беременная басурманка в молочно-белом бурнусе до пят. Сквозь волосяную паранджу неверно блестели раскосые глаза Ван-Ю-Ли. Китаец успел настолько освоиться с ролью, словно так и родился женщиной. Говорящий же воробей был им оставлен в конторе с неограниченными полномочиями на неопределенный срок – руководить гуановыми работами в отсутствие Курочкина и Ли. Последний ему вполне доверял.

Хряков, насколько ему позволяла девица Гандон, отдыхал душой и телом. Покусывая отрастающий ус, он гулял по обширной палубе, наслаждаясь положением действительно богатого человека. Пароход шел в Индию; там у князя должна была произойти пересадка на почтовый экспресс до Одессы.

– Салям алейкум! – приветствовал князя, как равного, встречаясь с ним на палубе, персидский бек из Хорремшехра.

– Гамарджоба, генацвале! – отвечал ему Хряков, не будучи силен в арабском. – А не выпить ли нам водочки?

Прекрасно понимая друг друга, мусульманин и атеист отправлялись в бар, сопровождаемые Джипси и замаскированным Ван-Ю-Ли.

– Котик! – ворковала Джипси, прижимаясь к Хрякову, – котик, твоя кошечка хочет чего-нибудь сладенького!

– Водки! – заказывал князь. – Клико урожая тридцать второго года, балык, икра, пирожные! Шашлык для моего друга – три порции. Уха стерляжья. Расстегаи. Настоящий черный хлеб. Даме фрукты!

– Люля-кебаб, – вторил ему бек, – халва, щербет, мороженое! Фаршированный павлин! Позволь, дорогой, я угощаю!

Что бы ни говорили, ничто не сближает мужчин быстрее, чем совместная выпивка. Где-то к обеду разгоряченный Хряков ловил бека за уши и начинал целовать, а тот плакал и уговаривал Константина Ильича продать ему Джипси в гарем.

– Кунак! – стонал он. – Коня дам, ружье дам! Кинжал подарю! Визирем будешь! Золота сколько хочешь! Обрезание чик-чик, совсем не больно! Дай Джипси, дорогой!

– А этого, батоно, не хошь?! – складывал кукиш Иван Ильич. – Хрен тебе обрезание! Русские не продаются!

– Какая она русские?! – кричал бек. – Она в гарем хочет! Скажи, женщина!

Джипси томно улыбалась и строила беку глазки. Она никак не могла выбрать, чье состояние больше, и неопределенность положения действовала ей на нервы. Ван-Ю-Ли в углу сверкал глазами через паранджу и невозмутимо пил молоко.

– Сколько их у тебя в гареме, Ибрагим? – спросил однажды Хряков перса. – Если не секрет, конечно.

– Двенадцать, уважаемый, – ответил бек. – Зухра, Зульфия, Фатима..

– И Гюльчатай, – задумчиво закончил Хряков. – Вот что, подарю я тебе тринадцатую, так и быть. Не прыгай, сиди спокойно! Речь идет не про Джипси. Тут по случаю купил я одну! – и дальнейшее он прошептал на ухо персиянину так тихо, что даже бдительный китаец ничего не услышал.

– О бриллиант моей души! Благодарю, дорогой! – улыбнулся бек. – Ах, как жаль, что ты не правоверный! Аллах да продлит твои дни! А Джипси твоей позволь, я подарю! – с этими словами бек протянул ей массивное золотое кольцо с огромным капским рубином. Забегая вперед, скажем, что именно это кольцо, похоже, и определило выбор цыганки!

Наконец на горизонте показался берег благословенной Индии.

– Мангалуру! Подходим к Мангалуру! Стоянка в порту двое суток! звонко кричал бой-стюард. – Желающие обменять валюту на рупии могут обратиться к капитану!

Хряков наблюдал, как к переодетому Ван-Ю-Ли быстро подошли два здоровенных евнуха, накинули на него мешок и сноровисто спеленали его по рукам и ногам. Бедный китаец не успел даже пискнуть, как его уже готовили к выгрузке вместе со всем скарбом правоверного бека.

– Что же, Ли-джан, желаю тебе счастья с новым мужем, – криво ухмыльнулся Хряков и повернулся к Джипси. – Я думаю, он здорово удивится, правда, дорогая? Вернее, они оба удивятся.

Однако Джипси вдруг выдернула руку.

– Прости, котик, – холодно сказала она. – Но нам придется расстаться. Это судьба! Она зовет меня, она велит мне следовать за ним! Прощай, я буду помнить тебя всю жизнь! Если, конечно, это тебя утешит. Пока!

И проклятая цыганка, покачивая бедрами, направилась к победно улыбающемуся персиянину!

– Вай, не грусти, что такое женщина! – сквозь шум в ушах донеслось до Константина Ильича. – Прости ее, дорогой!

Ошеломленный Хряков вдруг понял, что офицером российской армии он был слишком давно, и груз лет не так-то легко сбросить; он съежился, ссутулился и отошел в сторону – никому не нужный старикашка с неуемными амбициями и вдребезги разбитым сердцем. Вытащив из кармана свой верный револьвер, он приставил дуло к виску и спустил курок.

Надо все же отдать должное азиатской предусмотрительности Ван-Ю-Ли: патронов в барабане не было. Хряков, вновь превратившийся в Курочкина, плюнул и, размахнувшись, выбросил пистолет в море.

Закусив губу, надрываясь, Иван Христофорович выволок на палубу запасной кормовой якорь. Привязав его за шею подтяжками, Курочкин последний раз обвел взглядом рейд, налетевших чаек, снующих пассажиров и столкнул якорь за борт. Оказалось, что дно в этом месте было совсем рядом – каких-нибудь тридцать метров. Курочкин последний раз открыл глаза – и чуть не захлебнулся от удивления. Перед ним на дне лежал обросший водорослями переломленный пополам старинный парусный корабль. На борту, крытом позеленевшим медным листом, можно было рассмотреть русскую вязь:

"ШПЕЦРУТЕНЪ"

Рядом валялся только что выброшенный князем револьвер.

Тут же вспомнилась ему тетрадка козловой кожи; тут же всплыла в памяти информация о грузе: золото! Мексиканское золото! Вот, оказывается, где кончил свой рейс легендарный петровский корсар! Курочкин мгновенно снова превратился в Хрякова. В конце концов, он единственный законный наследник этого огромного состояния!

Гуановые миллионы вмиг поблекли. Теперь ему принадлежал весь мир! И Хряков ринулся наверх!

В Россию, куда его так властно влекла ностальгия, Хрякову под своей фамилией нельзя было и носу казать. Поэтому в русском посольстве он оформил туристическую визу на свою прежнюю фамилию Курочкин. Некоторое время заняла, правда, добыча драгоценностей со дна и легализация средств на черном рынке (Хрякову не хотелось делиться с индийским правительством); большого мужества потребовал окончательный разрыв с Джипси коварная изменщица тут же вернулась было, прослышав о баснословных деньгах! В свою очередь, бек, оскорбившись таким поведением, также выдал ей отставку, и цыганке, чтобы не помереть с голоду, снова приходилось подрабатывать благотворительными (в свою, естественно, пользу) сеансами стриптиза и различными бенефисами.

На границе интуриста Ивана Христофоровича Курочкина, как позарез необходимый государству источник валюты, встречали с оркестром. Симпатичная блондинка с толстой черной косой поднесла ему хлеб-соль; специально приставленный гид-переводчик бойко тараторил ему в ухо по-испански, затрудняя естественное понимание родной речи; Большой театр прислал ангажемент на премьеру балета "Заря революции". Курочкин честно выдержал два дня, потом тайком купил плацкартный билет до Владивостока, сел в поезд и затерялся в необъятных просторах Советского Союза.

На необъятных просторах СССР царствовала зима. О, долгожданная русская зима! О, морозные узоры на окнах и желтые сосульки под вагоном! Курочкин, часами стоя в тамбуре, взахлеб пил крепко насыщенный никотином воздух родины. Ночью он всматривался в небо, вспоминая забытые созвездия родного северного полушария. Его восхищала некая патриархальная всеобщая родственность пассажиров, уют вагона-ресторана (хоть выучка официантов была ни к черту) и осознание долгожданного возвращения к истокам.

На второй день, во время остановки в Казани, к Курочкину подошли двое рослых молодых людей в кожаных полушубках.

– Нехорошо, гражданин, – сказал один. – Придется пройти.

– Билет сдадите в кассу, – добавил другой. Пассажиры вокруг князя разом поднялись и направились в туалет, который, несмотря на стоянку, почему-то функционировал. Курочкин, вполне представлявший советские порядки, понял, что пройти придется.

!Следователь казанской прокуратуры Ринат Идинакуев долго и доброжелательно смотрел князю в лицо.

– Константин Ильич, – сказал он наконец, – мы же с вами интеллигентные люди. Вы все прекрасно понимаете. Органам про вас известно абсолютно все. И было известно с самого начала! Дела ваши швах, запираться бесполезно. Вы – агент иностранной разведки, в прошлом – боевой офицер, эмигрант. Это в любом случае высшая мера. – В руках Идинакуева оказалась пачка фотографий, в которой Хряков узнал себя анфас (с якорем на шее) и в профиль, Ван-Ю-Ли, говорящего воробья, фотокопию гуанового контракта и Джипси Гандон в разных позах.

– Что вам угодно? – хмурясь, спросил князь.

– Маленькой помощи следствию, – ответил Идинакуев. – Ни вам, ни мне не нужно бесполезное геройство. Вы подписываете ряд документов и спокойно возвращаетесь к себе в камеру. Мне бы не хотелось, скажем, зажимать вам пальцы дверью, тем более, что это вредит почерку. Поверьте, результат все равно будет один и тот же.

– Что за документы?

– Распоряжение о добровольном перечислении всех средств вот на этот счет – раз. Полное признание своей вины – два. И список своей агентурной сети – ознакомьтесь, кстати, с фамилиями, а то может неудобно получиться, – следователь помолчал и добавил. – И пусть совесть вас не мучает, с вами или без вас – эти люди все равно обречены. Как и вы. Просто я хочу избавить вас от лишних мучений, а себя – от неприятной и утомительной работы. Подпишите, Константин Ильич. Кстати, ваши средства пойдут на полезное для родины дело, а вам они уже не понадобятся. Можете, конечно, подумать денек-другой!

Хряков действительно хорошо знал советские порядки. Он молча посмотрел в открытое лицо следователя, пожевал губами и потянулся за авторучкой.

Белый лес встретил людей тишиной и густым инеем на ветвях. Служебная полуторка переваливалась в ледяных колдобинах, натужно подвывая мотором. Двое конвоиров молча зябли в своих подбитых ветром шинельках, стискивая стылыми пальцами табельные винтовки. Наконец, мотор заглох, из кабины высунулся гладкий и упитанный лейтенант:

– Приехали! Выходи!

Хряков босиком – следователю Идинакуеву пришлись впору его итальянские меховые полусапожки – выпрыгнул на снег, сопровождаемый ударом приклада в арьергардную часть. Неподалеку под сосной снег был нарушен; из комьев мерзлого грунта, занесенных поземкой, торчал ржавый заступ. Хряков понял, что это могила. Его могила. Он выпрямился и, стараясь унять дрожь, подошел к краю.

– Целься! – скомандовал лейтенант, не вылезая из теплой кабины. Он явно хотел закончить дело побыстрее. – Пли!!

За секунду до этого Хряков упал в занесенную снегом могилу. Пули визгнули над головой, снег обжег лицо. Из-под снега вдруг высунулась оскаленная медвежья морда: какой-то шатун вздумал было оборудовать себе тут комфортабельную берлогу, пользуясь удобной ямой, а выстрелы и падение Хрякова потревожили зверя. Разъяренный медведь, рыча, метнулся над князем, послышался перепуганный крик лейтенанта "Ходу! Ходу!!!". Взревел, удаляясь, двигатель; хлопнул отдаленный выстрел – и все.

Константин Ильич Хряков осторожно выбрался из ямы. Никого вокруг не было. Медведя тоже. Резко пахло порохом и мочой. У сосны валялась винтовка с погнутым стволом.

Ностальгия князя вдруг как-то незаметно прошла – от холода, наверно. Хряков что есть духу босиком рванул в сторону западной границы; он отлично помнил, что где-то в Сан-Диего на одной из улиц все еще стоял старый кирпичный дом, представлявший собой смесь многих архитектурных стилей!

Операция ?

история пятая

Документ ? 1 Из поэтического дневника Д. Свинякина.

Как много утекло водицы

С тех пор, как начат марафон?

И сколько это будет длиться?

И как далек еще разгон?

Приходит осень тихо-тихо,

Как пьяный муж домой к жене;

И, как всегда, неразбериха

И чьи-то взгляды на спине.

Отчизна ждет больших свершений

Судьба рождает дураков,

И кажется, что мы – мишени

Пред цепью частою стрелков.

В краях не слишком отдаленных

Большая туча копит снег.

И обреченный, распаленный

Грядет сомнительный успех.

Ведет нас в бой товарищ ******!

С пути прямого не свернуть.

Но дни тяжелые настали;

Куда же выведет нас путь?

Гремят, озверясь, телефоны,

Бумага плещет и кипит,

И в этом, право, столько вони,

Что хоть сейчас топор взлетит.

А за окном спокойно, тихо

Там осень делает свое;

И дорожает облепиха,

И с лету гадит воронье!

И день за днем все меньше толку,

И как нам быть – ни в зуб ногой!

Но до обеда ждать недолго,

А там – крутнулся, и домой.

Но верю я в одно, хоть тресни:

Что с рыльца опадет пушок,

И прилетев, как буревестник,

Кого-то клюнет петушок!

Документ ? 2 Из рукописи В. и Д. Нарижных.

В ночь с 30 на 31 декабря в научно-исследовательском институте пространственных и временных отклонений (НИИ ПиВО) прорвало баллон со сжиженным пространством-временем. Временная дыра возникла в главном коридоре, напротив плаката "Бдительность – залог безопасности" с изображением ражего красноармейца, дающего по рукам кровожадному буржую. Плакат был старый, 1937-го года издания, но в хорошем состоянии. Дыра медленно разрасталась, метр за метром поглощая стену, и неуклонно подползала к плакату. Когда дыра добралась до него, очертания красной и черной фигур стали размываться, колыхаясь в пучившейся пустоте, отчего фигуры представлялись как бы живыми. Красноармеец исчез последним, символизируя несгибаемую пролетарскую закалку и крепость большевистской идеологии.

Когда границы дыры достигли скрытой проводки, произошло короткое замыкание, сработала пожарная сигнализация и блокировка всех выходов. Проснувшийся по тревоге караул разобрал оружие и приступил к исполнению обязанностей согласно инструкции. Наружная охрана стрельцов, заинтересованная происходящей суматохой, то и дело совала любопытные носы за вертушку проходной (проходить далее им строжайше запрещалось). Срочно были разбужены и доставлены на службу директор НИИ Давид Семенович Равель, замполит Панас Григорьевич Поросенко и зав. лабораторией квантованного континуума Петр Петрович Гарин. В это время дыра достигла пяти метров в диаметре и стабилизировалась. Возле нее срочно был выставлен дополнительный пост. Ввиду серьезности произошедшего ЧП прямой телефонограммой была поставлена в известность Москва. Звонившего потом, правда, так и не нашли.

Когда смысл случившегося стал ясен, Давид Семенович твердо взял ситуацию в свои руки:

– Так. Жертв нет. Что удастся – мы таки спишем под это дело. С минуты на минуту надо ждать правительственной комиссии. Коридор срочно вымести. Ковер из ленкомнаты вытряхнуть, дыру завесить. Приставить двух терминаторов – никого не подпускать, пока объект не рассосется. Петр Петрович, на сколько это приблизительно? Не знаете? Ну так Равель знает. Этого вам хватит на всю жизнь, я вам обещаю. Вы у Равеля насидитесь без премии. И вы тоже! И зачем только Равель пошел на эту каторгу?! Ведь была же приличная должность товароведа! Свинякин! Вы же интеллигентный человек. Берите дежурный НЛО средней дальности, застегните ширинку – и быстренько куда-нибудь в тропики, за фруктами. Петр Петрович, отправляйтесь подальше в прошлое, добудете экологически чистой рыбки!

– На прошлое лимит исчерпан, Давид Семенович, – хмуро отозвался Гарин.

– Ну, в будущее! Сами разберетесь. Жизель Эдуардовна, за вами, как всегда, стол и общее руководство. Потом проведете статьей "расходы на питание киборгов". Действуйте!

– Давид Семенович! А если квартальный отчет – в дыру? – думая о своем, прошептала главбух на ухо директору.

– Ха! Дыра – на красном уголке, а бухгалтерия – в другом конце коридора! – встрял отличающийся тонким слухом Свинякин.

– Стоп! – скомандовал Равель. – Насчет отчета я ничего не слышал. Бухгалтерию немедленно перевести в красный уголок. Подчеркиваю – немедленно! А в освободившемся помещении накроем столы. Свяжитесь кто-нибудь с князем Владимиром – пусть выделит бочонок романеи. Скажите – для меня лично!

Документ ? 3 Из личного дела героя социалистического труда Равеля Давида Семеновича.

Равель Давид Семенович, 1913 года рождения, среднее, русский, член КПСС с 1930 года, не имеет, не привлекался, нет, нет, нет, политику партии одобряет и поддерживает, морально устойчив. Женат; жена – Равель (девичья фамилия – Бурхибершлойдт) Рахиль Соломоновна, 1907 года рождения, доктор технических наук, русская, беспартийная, 57 авторских свидетельств, не привлекалась, нет, нет, нет. Детей нет. Родственников за границей нет. По данным проверки НКВД – действительно нет.

Отличается широким кругозором. Славянофил. Отношения с коллегами ровные, устойчивые. По деловым качествам выделяется умением руководить любым коллективом. Отличный семьянин, что гибко применяет на практике. Состоит в резерве руководящих кадров на замещение должности руководителя главка. Спортсмен. Кандидат в мастера спорта по стоклеточным шашкам и го. Не курит. Не пьет. В порочащих связях замечен не был. Морально подвижен. Любит Шолом-Алейхема и Левитана в подлинниках. В позе Рутберга устойчив. В совершенстве владеет еврейским и украинским, английским – со словарем. Значкист ГТО. Член профсоюза с 1923 года. Военнообязанный, в настоящее время имеет бронь.

Документ ? 4 Донесение коллежского регистратора Шванца в Галактический центр службы прогрессоров.

Ваше превосходительство !

На вверенной мне планете (местное наименование Земля) за истекший период времени в связи с развитием технологии перемещения материальных тел в пространстве и особенно во времени создались условия, препятствующие однозначному определению исторического процесса. Поясняю. После основания в одной из стран, называемой ныне Союз Советских Социалистических Республик, научного учреждения по изучению и использованию времени (НИИ ПиВО, основатель – бывший эмигрант, меценат И.Х.Курочкин; расстрелян в 1938 году, реабилитирован посмертно), достигнуты значительные успехи в создании так называемой машины времени (МВ). К сожалению, несмотря на ряд мер правительства СССР по ограничению использования МВ (размещение НИИ в средневековом Киеве, строгая секретность, тщательный отбор сотрудников), наблюдаются факты вмешательства в прошлое и изменение таким образом будущего. Ввиду удручающей регулярности указанных воздействий и возможности возникновения аналогичных структур в других государствах планеты из-за утечки сведений создается экспоненциально возрастающая лавина параллельно существующих виртуальных реальностей. С целью недопущения выхода ситуации из-под контроля прошу разрешения на разработку и осуществление операции пресечения.

Агент Шванц.

Документ ? 5 Ментография рабочего дня ст. инженера лаборатории КК Лягушкиной Н.И. (фрагмент) .

Психически неполноценный день! Все как-будто взбесились, бегают, как бешеные тараканы. А как хорошо бы лечь на правый бочок, куснуть ветчинки да развернуть шикарный детективчик! Но нет. Работа. План. План работы. Работа по плану. Хотя все прекрасно знают, что все зря, и солнце уже склоняется к горизонту. – Скоро плюну на все и уйду, – думает Надя. Домой, в пампасы! Поймаю в холодильнике курицу и съем. Нет, сперва зажарю. А еще раньше помою: немытые куры – это холестерин. Надя почесывает нос и взглядывает на часы. Вот и часы хорошо бы купить новые, все-таки какое-то разнообразие в жизни будет. Часы куплю, думает она, поеду на Майами. Бананов поем. С негром подружусь. Польку-бабочку станцую. Так под пальмами и забацаю! А пальмы там высокие, наверно. Попугаи, гиппопотамы, каннибалы! Нет уж, хрен вам Майами. Лучше в Лондон. Это город традиций и туманов, принцев и нищих, и вообще столица. А раз так, то тут тебе и колбаса, и кока-кола, и кабачковая икра банками. По скольку меняют на таможне? А, наши червонцы, говорят, и так неплохо идут.