355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » В. Ашурков » Мосин – создатель русской винтовки » Текст книги (страница 3)
Мосин – создатель русской винтовки
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 15:46

Текст книги "Мосин – создатель русской винтовки"


Автор книги: В. Ашурков



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Среди присутствующих оказался лишь один человек, который смело возвысил свой голос в защиту достоинств отечественной техники и русского конструктора. Это был известный специалист в области оружейного дела – заслуженный ординарный профессор артиллерийской академии генерал-лейтенант В.Л. Чебышев, который представил особое мнение. Он рассматривал вопрос по существу, исходя из общей оценки конструкции винтовки. «Если подсчитать, – указывал Чебышев, – сколько получится всех задержек в действиях магазинов, то окажется, что их было при стрельбе из системы капитана Мосина (217) втрое менее, чем при системе Нагана (557). Принимая во внимание, что это преимущество оказалось несмотря на то, что представленные капитаном Мосиным на опыты ружья и обоймы приготовлены были при условиях крайне неблагоприятных и вследствие того очень неточно, ружья же пачки Нагана, напротив того, оказались изготовленными изумительно (подчеркнуто Чебышевым) точно, я не могу согласиться с заключением, что обе испытанные системы одинаково хороши, и, по моему мнению, – писал в заключение Чебышев, – ввиду изложенных обстоятельств система капитана Мосина имеет громадные преимущества перед системой Нагана».

Чебышев отдал должное таланту и труду Мосина, который сумел при явно неблагоприятных условиях создать надёжную винтовку столь оригинальной и совершенной системы. Чебышев смело заявил о превосходстве работы русского конструктора над его иностранным конкурентом.

Вместе с особым мнением Чебышева журнал оружейного отдела поступил на «благоусмотрение» военного министра. Надо сказать, что оружейный отдел сделал всё, чтобы его мнение не слишком стесняло начальственный выбор. Однако достоинства мосинской винтовки не мог отрицать даже Ванновский.

30 марта 1891 года, учитывая мнения комиссии и оружейного отдела о большей простоте и экономичности мосинской винтовки, Ванновский писал: «Согласен и я, но решение сего важного вопроса зависит от благоусмотрения государя императора». Далее министр особо отметил: «В изготовляемом новом образце имеются части, предложенные полковником Роговцевым, комиссией, генерал-лейтенантом Чагиным, капитаном Мосиным и оружейником Наганом, так что целесообразнее дать вырабатываемому образцу наименование: русская трехлинейная винтовка образца 1891 года».

Так Ванновский сделал всё, чтобы умалить авторство Мосина. Имя создателя винтовки, судьба которой решалась в ходе испытаний, оказалось на третьем месте.

Министру было необходимо в угоду Нагану во что бы то ни стало обезличить изобретение Мосина для того, чтобы получить законные основания для выплаты Нагану 200 тысяч рублей, на которые последний не имел права претендовать. Эта сумма подлежала выдаче Нагану лишь при условии принятия его системы, чего в действительности не было.

Конечно, Ванновский не мог не понимать, что такая награда даст возможность Нагану прямо утверждать, что его винтовка якобы принята русским правительством на вооружение армии, таким образом, явно принижалась роль русского изобретателя, русской технической мысли. Но это не беспокоило царского министра. Господствующая правящая клика, низкопоклонствуя перед заграницей, ставила личные интересы и собственное обогащение выше любви к родине и к своему народу, в закабалении и эксплуатации которого она услужливо помогала иностранным капиталистам.

До этого дня никто, даже те, кого Ванновский росчерком пера возвёл в соавторы Мосина, не помышляли о таком решении вопроса. Винтовка в течение почти двух лет во всей официальной переписке именовалась «винтовкой системы капитана Мосина» и только Ванновский, следуя подсказке Нагана, отнял у неё это наименование, заменив его обезличенным обозначением «русская трёхлинейная винтовка образца 1891 года».

По мнению специалистов, при сравнении конструкции магазинных винтовок Мосина и Нагана было очевидно, что винтовка Нагана имела неудачную конструкцию затвора с двумя винтами. Разборка его была невозможна без отвёртки. Как общая компоновка затвора, так и отдельные его детали (соединительная планка, предохранительный взвод, боевая личинка и т. д.) выгодно отличали затвор Мосина от затвора Нагана. Следует также отметить, что спусковой механизм и флажковый предохранитель винтовки Нагана были сложны по конструкции. Неудачно была расположена в винтовке Нагана защёлка крышки магазинной коробки, а патроноподающий механизм состоял из отдельных легко теряемых деталей. В технологическом отношении винтовка Нагана также была сложнее, чем винтовка Мосина, так как её основные детали были весьма трудоёмки в производстве.

В то время когда в России царские сановники всячески старались принизить изобретение Мосина, иностранцы оказались гораздо дальновиднее царского правительства. Они сразу поняли огромное значение изобретения русского конструктора, сведения о котором уже проникли в военные круги.

Разведчики иностранных держав усиленно охотились за русской винтовкой. Английским агентам даже удалось «достать», т. е. украсть, один ее экземпляр. Пытались не отстать от англичан дипломатические и военные представители других капиталистических стран.

Американский империализм, готовясь вступить в борьбу за новый передел мира и захват колоний, в интересах финансовых воротил Уолл-стрита усиленно вооружался. Пронырливые американские дельцы настойчиво изыскивали все возможности для усиления мощи своей армии, стараясь приобрести в России и других странах наиболее совершенные образцы военной техники.

5 апреля 1891 года капитан Мосин неожиданно получил письмо от военного атташе Соединённых Штатов Америки лейтенанта кавалерии Генри Аллена. Он писал: «Милостивый государь! Вам, без сомнения, известно, что наше правительство занято в настоящее время выбором оружия. Если бы вы могли,…послать в Америку образец вашего ружья, то это могло бы оказаться очень выгодным обоим: вам и нашему правительству.

Если на ваше ружье не взято еще привилегии в Соединённых Штатах, то, естественно, прежде всего это нужно сделать, чтобы оградить ваши интересы.

Я, конечно, делаю вышеупомянутое предложение, не зная, насколько вы свободны, чтобы предоставить ваше изобретение дружественному государству.

Я беру на себя всю ответственность за все могущие быть расходы.

С искренним почтением имею честь быть ваш покорный слуга Генри Аллен. Лейтенант кавалерии, военный атташе».

В этом письме прежде всего весьма показательно, что при широко распространённой среди правящих кругов царской России легенде о пресловутом «превосходстве» заграничной техники, в могущество которой слепо верило царское правительство, Соединённые Штаты Америки стремились воспользоваться изобретением Мосина. Это было ещё одним явным, хотя и вынужденным признанием безусловного превосходства мосинской винтовки над всеми существующими иностранными образцами, в том числе и винтовкой Нагана.

Лейтенант Аллен подошёл к делу приобретения винтовки Мосина, свято веруя во всемогущество доллара. Он видел в изобретении Мосина прежде всего возможность для хорошего бизнеса (наживы) и хотел в русском капитане найти такого же дельца-бизнесмена. С Мосиным он рассчитывал легко договориться, тем более, что лейтенант Аллен с подчёркнутой щедростью принимал на себя «всю ответственность за все могущие быть расходы».

Американский военный атташе не сомневался в услужливости царских властей «дружественному» государству США и был заранее уверен в их содействии.

Аллен был более всего заинтересован в согласии Мосина, справедливо видя в нем автора изобретения, чего упорно не желало признавать царское правительство. Американский делец расточал Мосину самые заманчивые обещания. Но он жестоко ошибся. Как в своё время французская фирма, американец не получил от Мосина ответа. Ни заграничная «слава», ни деньги не могли соблазнить русского конструктора. Американское золото оказалось бессильным перед патриотизмом простого русского офицера-конструктора лучшей в мире винтовки.

За границей уже признали винтовку Мосина. Между тем русское военное министерство всё еще медлило. Только 29 марта 1891 года последовало распоряжение о срочном изготовлении 15 новых «справочных» винтовок Мосина. 6 апреля 1891 года царь Александр III «изволил осматривать стрельбу» из всех образцов винтовок на Гатчинском военном поле. Александр III не был знатоком военного дела и привык верить министру Банковскому, но всё же решил лично посетить испытания. Царю были доложены журнал артиллерийского комитета и сведения о поломках, имевших место при испытании. Представленные Мосиным винтовки имели все изменения, внесённые им в течение самих испытаний (в защёлку крышки магазинной коробки, патроноподающий, спусковой механизмы и некоторые другие детали). Но все эти изменения были весьма незначительны, что ещё раз свидетельствовало о высоком конструктивном совершенстве мосинской винтовки в целом.

В начале апреля две винтовки были приспособлены под обойму Нагана и одна под обойму Мосина. На последних решающих испытаниях пластинчатая обойма могла оправдать себя на опыте, но Ванновский уже предрешил вопрос в пользу обоймы Нагана.

Стрельбы из винтовок Мосина дали весьма благоприятные результаты. «Магазинный и запирающий механизмы означенных трёх ружей действовали исправно и не было задержек при наполнении и опоражнивании магазина. Затвор открывался свободно, и осечек не было. Магазинный механизм действовал исправно даже и в том ружье, в котором нарочно был устранён винт отсечки, благодаря тому, что коробка снабжена пазом для укрепления в нём хвоста пружинной отсечки».

9 апреля оружейный отдел артиллерийского комитета признал, что представленное Мосиным ружьё последнего образца, «может служить руководством для изготовления на Тульском оружейном заводе справочных ружей, если пачечное ружье образца капитана Мосина удостоится высочайшего одобрения».

12, 13 и 14 апреля шли последние стрельбы из винтовок Мосина. Было дано по 1000 выстрелов. 13 апреля на стрельбе присутствовал сам Мосин. Из ружья № 3 было дано 3600 выстрелов, но оно оказалось в полной исправности.

Так закончились испытания винтовки Мосина, но не для самого её конструктора.

Артиллерийский комитет говорил о «ружье образца капитана Мосина». В переписке оно значилось под наименованием «ружья системы капитана Мосина». Следовательно, ни артиллерийский комитет, ни лица, непосредственно содействовавшие работе Мосина, не сомневались ни в оригинальности разработанной им конструкции, ни в том, что Мосин является автором созданной им винтовки.

Решающее слово оставалось за царем Александром III.

13 апреля 1891 года военный министр Ванновский представил Александру III всеподданнейший доклад «Об утверждении образца пачечного трехлинейного ружья, предложенного капитаном Мосиным». После краткого обзора проведённых испытаний в докладе говорилось, что «система, предложенная капитаном Мосиным, заслуживает во многих отношениях предпочтения перед системой иностранца Нагана как по более простому устройству своему и по дешевизне своего изготовления, так и по тому, что с принятием её наши оружейные заводы скорее смогут приступить к валовому изготовлению ружей».

Военный министр сам вынужден был признать безусловное преимущество винтовки Мосина.

Однако, отметив высокие качества винтовки Мосина, Ванновский в угоду Нагану решил замолчать авторство и многолетний плодотворный труд Мосина над изобретением винтовки.

В заключительном разделе доклада Ванновский писал: «…благоугодно ли будет образец пачечного ружья, предложенного капитаном Мосиным и усовершенствованного по указанию оружейного отдела, всемилостивейше утвердить, наименовав „Русская винтовка образца 1891 года“, так как в окончательной разработке этой винтовки участвовал не один капитан Мосин». Ванновский, сознательно извращая существо дела, конечно, не указал, что участие этих лиц не имело решающего значения и они ни в какой степени не являлись соавторами Мосина.

Александр III по обыкновению не противоречил своему министру. 16 апреля он утвердил Образец винтовки, повелев: «именовать эту винтовку трехлинейной винтовкой образца 1891 года». Царь решил удалить из названия даже слово «русская». Так был устранен последний намёк на отечественное происхождение вновь вводимого образца. На долгие годы винтовка стала безымянной.

Приказ по военному ведомству от 11 мая 1891 года возвестил о состоявшемся утверждении образца «новой пачечной винтовки уменьшенного калибра» патрона и обоймы к ней. В первоначальном тексте проекта приказа указанию на «образец новой пачечной винтовки» предшествовали слова: «предложенной гвардейской артиллерии капитаном Мосиным». Было указано на то, что патрон проектирован комиссией, а обойма – Наганом. Однако Ванновский лично вычеркнул все эти упоминания, сделав пометку на полях: «Исправить». Русская армия, считал Ванновский, не должна была знать имени изобретателя винтовки Мосина. Но многие офицеры и военные техники знали, кто создал эту надёжную и простую винтовку, которая затем десятки лет верно служила русской армии и русскому народу во многих победных боях.

Созданная трудами Мосина винтовка – лучшая в мире из всех известных и принятых на вооружение. Основатель новой школы научного проектирования оружия лауреат Сталинской премии, академик, генерал-лейтенант А.А. Благонравов справедливо писал: «В течение более пятидесяти лет мосинская винтовка с честью оправдывает свое назначение. За этот долгий срок своей службы, какого не имела еще ни одна винтовка за границей, наша винтовка подверглась лишь незначительной модернизации, что свидетельствует о её высоких качествах, о прекрасной конструктивной отработке».

Введение магазинной винтовки в России произошло несколько позднее, чем в других государствах. Но зато Мосину удалось разработать столь совершенный образец, что России не пришлось прибегать к новому дорого стоившему перевооружению армии, как пришлось делать это почти всем остальным европейским государствам.

Заслуги Мосина перед Родиной бесспорны. Почему же его труды не получили должной оценки царского правительства? «Иностранные капиталисты, занимавшие в царской России прочные позиции, всячески поддерживали и насаждали в России представления о культурной и духовной неполноценности русского народа. Оторванные от народа и чуждые ему правящие классы царской России не верили в творческие силы русского народа и не допускали возможности, чтобы Россия собственными силами выбралась из отсталости. Отсюда проистекало неправильное представление о том, что русские всегда-де должны играть роль „учеников“ у западноевропейских „учителей“» (Г. Маленков).

Вот почему правящие круги царской России не оценили по достоинству работу замечательного русского конструктора.

Это справедливо огорчало Мосина. Но в нём говорило не столько личное честолюбие, сколько горечь за незаслуженное умаление роли русской техники и национального достоинства. Разным заграничным системам: Лебеля, Маузера, Манлихера и другим, Россия могла противопоставить лишь безымянный образец своей винтовки, который никак не говорил о его отечественном происхождении.

Отстаивая свое авторское право, Мосин настойчиво боролся против тех, кто хотел поставить русскую науку и русскую технику на задворки западноевропейских «достижений». В одном ряду со своими замечательными современниками: Лодыгиным, Яблочковым, Поповым и многими другими, составлявшими славу и гордость России, он боролся против низкопоклонства перед Западом, за честь и достоинство русской науки и техники.

Именно в среде правящей верхушки царской России, лишённой национального достоинства и гордости, поддерживалась подлая «теорийка» о неспособности русского народа к техническому творчеству, считалось, что русские учёные и изобретатели якобы только повторяют европейские открытия и «заимствуют» у Европы.

Только помня об этом и можно понять вопрос о так называемых «заимствованиях», якобы сделанных Мосиным из системы Нагана, которые вскоре же после утверждения винтовки сделались предметом официального разбирательства.

Чрезвычайно характерно для правящих кругов царской России, что самый вопрос об авторских правах Мосина был поставлен в связи с обсуждением возможности предоставления образца его винтовки Соединённым Штатам Америки. Таким образом, даже в этом случае на первом месте были не интересы Мосина, а стремление царского правительства угодить всё тем же иностранцам – заокеанским «друзьям».

Кто впервые поставил вопрос о «заимствованиях» Мосина у Нагана? Сделал это сам Наган, по собственному признанию, вследствие того «разговора, которым удостоил» его заместитель начальника главного артиллерийского управления генерал Крыжановский еще 8 марта 1891 года. При этом Наган проявил весьма подозрительную осведомлённость, заранее представив список деталей и их сочетаний в винтовке Мосина, на которые он предъявлял авторские права, в случае если в будущем трехлинейном ружье «будут выполнены эти части или их сочетания». В числе их значились и бессовестно украденные Наганом у Мосина конструкции отсечки-отражателя, курка, боевой личинки и других деталей.

Винтовка Мосина еще не была утверждена, и её конструкция являлась военной тайной, а Наган уже был настолько осведомлён о ней, что поспешил заявить свои «претензии» на некоторые её детали. Этот факт говорит о продажности правящих царских кругов, неумении хранить военную тайну. Наган не рассчитывал на принятие его винтовки и, заблаговременно выдвигая вопрос о якобы сделанных у него «заимствованиях», старался обеспечить себе получение обещанного вознаграждения. В отличие от Мосина Наган коренным образом перерабатывал свой образец винтовки в процессе испытаний. При этом он без всякого стеснения заимствовал идеи конструкции многих деталей у Мосина. Примером может служить введение отсечки в образце винтовки, представленном через пять с половиной месяцев после Мосина. Однако Нагану удалось использовать только идею. Конструктивно же отсечка в его винтовке была оформлена неудачно. Наган заимствовал у Мосина сначала устройство курка, а позднее, подражая Мосину, в 1890 году он вводит в затвор боевую личинку с двумя боевыми упорами.

9 марта 1891 года комиссия для выработки образца малокалиберной винтовки обсуждала, «в какой степени основательны или неверны претензии, заявленные Наганом». Отвергнув ряд притязаний Нагана, комиссия в спешке, не разобравшись в существе дела, решила, что Мосин якобы «заимствовал» от Нагана: «1) подаватель патронов, помещение подавателя на дверце и открытие дверцы магазина вниз; 2) способ наполнения магазина опусканием из пачки патронов пальцем, а следовательно, и пазы в ствольной коробке». О «претензиях» на соавторство с Мосиным каких-либо других лиц даже эта комиссия не упоминает ни слова.

Так несправедливо решался вопрос о «заимствованиях» в марте 1891 года. Хотя комиссия не брала под сомнение оригинальность мосинской винтовки в целом, ее опрометчивое решение, несомненно, давало в руки Банковского весьма существенный аргумент в пользу покровительствуемого им Нагана и было использовано министром в известной резолюции от 30 марта. Нежелание комиссии по-настоящему разобраться в существе дела нанесло в то время большой ущерб приоритету русской военной техники и конструктору винтовки Мосину.

Отстаивая честь русской техники, Мосин настойчиво выступал в защиту своих прав на изобретение винтовки.

17 мая 1891 года, через месяц после утверждения винтовки, Мосин подал инспектору оружейных и патронных заводов докладную записку «с указанием всего сделанного им в устройстве ружья образца 1891 года». Он просил заключения артиллерийского комитета, которое могло бы послужить основанием для ограждения его «прав путём привилегий».

Мосин пишет в этой записке: «Бесспорно принадлежит мне право привилегии на следующие части: 1) планку запирающего механизма; 2) форма ушков на боевой личинке; 3) устройство предохранительного взвода; 4) скомбинирование всего запирающего механизма, т. е. устройство его в том виде, в котором он мною предложен и через что имеет характерное свое отличие: отсутствие винтов и возможность сборки и разборки его без отвертки, что получилось вследствие особого устройства боевой личинки, затвора, экстрактора, ударника и замочной трубки; 5) отсечка, ее устройство и назначение, предложенная мною на пять с половиной месяцев раньше иностранца Нагана; 6) запорка магазинной крышки». Все это, как указывает Мосин, было признано принадлежащим ему еще в марте 1891 года и исполнительной комиссией и оружейным отделом артиллерийского комитета.

Далее Мосин, уверенный в своей правоте, указывает на отличие предложенной им конструкции подающего механизма, возражая против обвинения в позаиметвовании этого механизма у Нагана. Как отмечал конструктор, «подобное заключение опровергается приложенным при этом в журнале письмом самого иностранца Нагана, в котором в пункте три описывается устройство верхней платформы, сделанное совершенно на других основаниях, чем это устроено у меня, а потому устройство верхней платформы, скомбинирование подавателя с дверцами, давшее мне возможность отнимать весь подающий механизм от магазинной коробки, принадлежит мне».

Таким образом, ссылаясь на документальное признание самого Нагана, Мосин, бесспорно, опроверг ложное утверждение комиссии о «позаимствовании» им подающего механизма у Нагана, т. е. по существу уличил комиссию в определенном пристрастии в пользу Нагана. Опровергнуть этих подтверждённых документами аргументов Мосина комиссии не удалось. В последующих решениях и комиссии, и артиллерийскому комитету пришлось прибегать к различным словесным ухищрениям, чтобы любым путём поддержать своё клеветническое утверждение о «заимствованиях», якобы сделанных Мосиным у Нагана.

Другим «заимствованием» у Нагана комиссия признавала способ наполнения магазина опусканием из пачки патронов пальцем, а следовательно, и пазы в ствольной коробке. Бесспорными фактами установлено, что Мосин, обладавший большим военным и производственным опытом, совершенно самостоятельно пришёл к этой мысли, множество раз наблюдая процесс заряжания оружия. Комиссии было известно, что Наган представил заряжавшееся таким способом ружьё значительно позже Мосина, уже самостоятельно разработавшего способ наполнения магазина из пачки патронов. И всё же комиссия упорно не признавала оригинальности и самостоятельности предложенного Мосиным способа наполнения магазина. Она бездоказательно настаивала на непременном «заимствовании» способа наполнения магазина у иностранца.

Постыдное неверие в силы и способности русских людей, свойственное господствующим классам царской России, ещё раз с полной отчетливостью проявилось в решении комиссии.

Далее в своей записке Мосин писал: «Я имею права не на идею, а на самое устройство и на скомбинирование следующих частей: 8) магазинной коробки в том виде, в котором она устроена в утверждённом ружье, и способ её скрепления с ложей и ствольной коробкой; 9) помещение антабки; 10) устройство планки на шейке ложи, сделанное мной намного раньше Нагана; 11) скомбинирование ствольной коробки со стволом, с ложей и магазином; 12) и скомбинирование всей ложи со всеми частями ружья».

Докладная записка Мосина, скромная и строго деловая, была проникнута глубоким чувством собственного достоинства и совершенно чужда мелкого самохвальства, присущего изобретателям-иностранцам, прежде всего тому же Нагану. Записка Мосина даёт все основания к тому, чтобы решительно опровергнуть ложное мнение о каких-либо «заимствованиях», якобы сделанных им у Нагана.

Первый пункт решения комиссии был документально опровергнут Мосиным ссылкою на письмо самого Нагана. Способ наполнения магазина был разработан Мосиным совершенно самостоятельно. Мосин, безусловно, создал свою, совершенно оригинальную консрукцию винтовки. Тем не менее артиллерийский комитет, разделяя свойственное правящим кругам царской России неверие в русские способности и силы, не поддержал права талантливого русского конструктора и честь отечественной техники, а настаивал на мнимых «заимствованиях» Мосина у Нагана.

Царские правящие круги привыкли угодливо уступать первенство иностранцам, не защищая приоритет своей отечественной техники. Это полностью определяло и подход артиллерийского комитета к мосинской винтовке.

28 мая 1891 года оружейный отдел артиллерийского комитета, которому в связи с вопросом о предоставлении привилегии Мосину, Ванновский приказал выяснить, «что именно заимствовано Мосиным у Нагана», по существу повторил лишь то, что было ошибочно отмечено ранее, добавив к этому ещё одно новое клеветническое утверждение о «заимствовании» якобы Мосиным у Нагана обоймы.

Приписывание этого нового «позаимствования» Мосину явно не отвечало действительности. Мосин одновременно с винтовкой проектировал и свою собственную пластинчатую обойму. Здесь, как мы знаем, он на восемь лет опередил иностранца Маузера. Обойма Мосина была признана хорошей на испытаниях. Конечно, не по вине Мосина работы эти не были доведены до конца, а была принята обойма Нагана. Эта обойма была единственной деталью, которая принадлежала Нагану, но она ни в какой степени не была заимствована Мосиным, а навязана ему распоряжением высшего начальства. При дальнейшем продолжении испытаний винтовка вполне могла бы получить более совершенную пластинчатую обойму Мосина.

Указывая некоторые «главные существенные части» винтовки, которые, по его мнению, принадлежали Мосину, оружейный отдел вместе с тем оговорил то, что части, прямо не поименованные в его журнале, разработаны другими лицами при участии Мосина. В данном случае эксперты, желая угодить начальству, подкрепили своим «авторитетным» словом известную резолюцию Банковского от 30 марта, произвольно приписавшего Мосину соавторов в его изобретении.

Оружейный отдел явно желал подхалимски услужить Ванновскому.

Для чего оружейному отделу нужно было любым путём «доказать» мнимое «заимствование» Мосина у Нагана и тем умалять его изобретение? Только для того чтобы обеспечить Нагану обещанное ему вознаграждение, в выплате которого оказались заинтересованными и Ванновский, и другие, у которых были «деловые» отношения с Наганом.

Несомненно, Мосин многое знал и понимал, ему был противен дух низкопоклонства перед заграницей, но что мог в то время сделать он, простой русский офицер, против этих высокопоставленных бюрократов, привыкших раболепствовать перед заграницей, жадных к иностранному золоту и равнодушных к чести и достоинству своей Родины!

И всё же Мосин не примирился, а настойчиво протестовал против низкопоклонства, унижающего национальное достоинство нашего народа. В одной из своих записок он с горечью писал: «…Я, правда, привилегий не имею, но никак не следует придавать (этому) значение, умаляющее мою работу по устройству и скомбинированию всего ружья. Раз, если ружейный отдел признал, что запирающий механизм построен мною, то само собой следует, что и ствольная коробка, которая есть как бы футляр для запирающего механизма, может быть построена только мною. То же самое я должен сказать и о наружных начертаниях и о всех прорезях этой коробки. Так как отсечка-отражатель и магазин по отдельности признаны построенными мною, то, следовательно, и соединение их с коробкой произведено мною. Проектируя ствольную коробку и магазин, я должен был иметь в виду и устройство ложи, то-есть должен был придать такое очертание коробке и магазину, чтобы, врезая их в ложу, не ослабить ее излишними вырезами. А потому постройка ложи и скомбинирование её с частями ружья принадлежит мне, а также в ней длина и изгиб приклада даны мной. Комиссия по выработке образца признала предложенную мною ложу за самую удобную для вскидки ружья при скорой стрельбе…

Я считаю, что достаточно всего вышеизложенного, чтобы составилось убеждение, что раз главные части ружья построены мною, то и скомбинирование всего ружья принадлежит мне…»

Мосин ещё раз настойчиво и обоснованно утверждал авторские права на созданную им, но обезличенную царским правительством русскую винтовку. Однако это ни к чему не привело.

Мосину напомнили о том, что он должен знать своё место. 28 мая он подал начальству записку в ограждение своих изобретательских прав и в тот же день получил предписание от заместителя начальника главного артиллерийского управления «по исполнении возложенных на него поручений отправиться обратно к месту своего служения». Мосина спешили грубо выпроводить из Петербурга даже до решения вопроса о его привилегии. Наскоро подав рапорт о выдаче ему одного ружья для представления на соискание большой Михайловской премии и выписки из журнала о признании за ним прав, Мосин с горьким чувством выехал в Тулу.

В Петербурге он был теперь лишним. Царские власти забыли о нем, торопясь вознаградить Нагана и самим нажиться на этом деле.

7 июня 1891 года Ванновский представил Александру III подробный доклад. В нем Ванновский указывал, что при соглашении с Наганом в октябре 1890 года правительство обязалось в случае принятия его системы уплатить ему 200 тысяч рублей.

В докладе Ванновский, сознательно искажая факты, настаивал на мнимых заимствованиях Мосина у Нагана. Ванновский, рассчитывая на сдачу заказов на оружие за границу и возможность заработать на этом деле, считал необходимым выдать Нагану полную сумму премии. Он ничуть при этом не смущался тем, что система Нагана не принята на вооружение армии, а ружье Мосина могут успешно вырабатывать наши русские заводы. Министр на первый план ставил вопросы личного обогащения и поэтому был за Нагана.

8 июня 1891 года было «высочайше повелено»: «Выдать оружейному мастеру Леону Нагану 200 тысяч рублей за предложенное им для нашей армии ружье». Такая сумма явилась настоящим подарком для Нагана; царское правительство не жалело народных денег для иностранных капиталистов.

Еще задолго до этого решения Наган буквально забрасывал главное артиллерийское управление телеграммами, настаивая на скорейшей выдаче денег.

Назойливость, бесцеремонность Нагана ещё раз говорят о близких «деловых связях» между царскими генералами во главе с Военным министром и предприимчивым бельгийским дельцом.

Об этих связях ярко говорят и самые письма Нагана, которые более пятидесяти лет пролежали в архивах и теперь проливают новый свет на причины его «успехов».

Летом 1891 года Наган писал военному министру генералу Ванновскому: «Я не могу более медлить в выражении вам моей глубочайшей признательности за оказание мне чести принятия магазинного ружья моей системы (!?) для перевооружения в России, а также за великодушное присуждение мне премии…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю