Текст книги "По следам тунгусской катастрофы"

Автор книги: В. Кувшинников

Соавторы: Р. Журавлева,Н. Васильев,В. Краснов,В. Журавлев,Л. Шикалов,Г. Колобкова,А. Ероховец,Г. Плеханов,Д. Денин,В. Матушевский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

Однако мы не должны закрывать глаза и на то, что гипотеза «ядерного взрыва» до сих пор не подкреплена прямыми доказательствами.

Достойно сожаления, что А. П. Казанцев, являющийся наиболее активным ее защитником, не скупящийся на публичные выступления и полемику, до сих пор (а с момента опубликования его первых статей прошло уже 14 лет) не предпринял ни малейшей попытки к ее обоснованию фактами.

К сожалению, в полемике по этому вопросу А. П. Казанцев выступает как фантаст, а не как ученый. Поэтому в его изложении зачастую трудно бывает понять, где кончаются факты и где начинаются домыслы. Но не предпринято достаточно фундаментальной попытки и к опровержению теории «ядерного взрыва» ее противниками, поскольку те спорадические промеры радиоактивности, которые проводились экспедицией 1958 года и которые до сих пор не опубликованы, не могут удовлетворить кого бы то ни было.

Создается впечатление, что обе спорящие стороны, несмотря на взаимную остроту дискуссии, едины в бездейственном отношении к инструментальной проверке гипотезы ядерного взрыва.

Между тем, огромное внимание, с которым относятся к метеоритной проблеме в нашей стране, предельные усилия, уже приложенные к решению Тунгусской загадки при жизни Кулика, диктуют необходимость доведения этого дела до конца.

Сделано уже многое. Собраны уже огромные материалы, проведен громадный комплекс наблюдений, но, как говорят, «конец венчает дело», а конца этого, к сожалению, не видно.

Какова бы ни была природа катастрофы 1908 года, разгадка ее может быть найдена лишь путем дальнейшего накопления фактов, их внимательного и беспристрастного анализа. Совершенно очевидно, что такой объем работы по плечу лишь крупному научному коллективу, оснащенному совершенной техникой. Однако какую-то посильную помощь может оказать и научная общественность. Сказав это, мы не погрешим против славных научных традиций Л. А. Кулика, неизменно опиравшегося в своих работах на широкую общественную поддержку.

Именно поэтому группа научных работников и студентов старших курсов сибирских вузов решила внести свой посильный вклад в дело изучения Тунгусского метеорита. Основной задачей организованной нами экспедиции являлась инструментальная проверка ядерной природы Тунгусской катастрофы 1908 года. Наряду с этим в программу работы было включено исследование общей картины явления и поиски распыленного вещества возможно упавшего тела.

Рождение КСЭ

КСЭ – значит комплексная самодеятельная экспедиция.

Многие члены ее помнят маленькую, насквозь прокуренную комнатушку в студенческом общежитии, где жаром обсуждались и теория относительности, и план Маршалла, и культура острова Пасхи.

Говорили здесь и о Тунгусской загадке. Отзвуки споров, долетавшие со страниц толстых журналов, вызывали бурные диспуты, и бывало, что «криновцы» и «космонавты» расходились по домам, когда над спящим городом уже начинало светать. Тогда-то и появилась впервые мысль о том, что неплохо было бы, не ограничиваясь длинными разговорами, съездить на Подкаменную Tyнгуску самим и посмотреть все своими глазами.

Вначале это представлялось в виде туристского похода повышенной трудности. Но к весне 1959 года выкристаллизовалась идея о том, что нужно готовиться не к туристскому походу, а к настоящей экспедиции.

Первое время подготовкой к ней занималась небольшая группа энтузиастов в Томском медицинском институте. Организационная сторона оказалась сложной. Штаб подготовки находился в бетатронной лаборатории мединститута, где работал Г. Плеханов. Первоначально предполагалось создать группу в составе 6–8 человек. Среди них должны быть радиологи, географы, врачи. Однако вскоре неожиданно обнаружилось, что по соседству, в университете, также формируется экспедиционная группа с такими же целями. Было решено объединиться. Товарищи из университета к тому времени успели вступить в контакт с Комитетом по метеоритам при Академии наук СССР. Виктор Журавлев, будучи в Москве, побывал у Е. Л. Кринова и И. Т. Зоткина. Идея самодеятельной экспедиции ими одобрялась, но к мысли о необходимости проведения радиометрии в районе катастрофы Е. Л. Кринов отнесся отрицательно. Увеличение численного состава экспедиции значительно усложнило подготовительный период. Отдаленность района катастрофы, сложные климатические и природные условия и бездорожье заставили относиться к подготовке с большой тщательностью.

Прежде всего, нужно было продумать программу научной деятельности. Она была составлена после ряда консультаций с научными учреждениями Москвы, Ленинграда и Томска.

Главной задачей экспедиции был забор проб почв из района центра катастрофы и с периферии в радиусе до 50 километров. Вне зависимости от того, какой природы взрыв произошел 30 июня 1908 года, исследование этих проб может дать очень многое. Если это был железный метеорит, то спектроскопия почвенных образцов покажет повышенный процент содержания никеля и кобальта в центре взрыва. Если это был космический корабль, то те химические элементы, из которых состояла его оболочка, должны в наибольших количествах сохраниться также в центральных образцах. Если это было любое другое космическое тело, то все равно анализ химического состава проб центра и сравнение его с периферией может дать многое. Для того, чтобы получить этот ответ, нужно произвести спектральный анализ проб на содержание тридцати – сорока элементов таблицы Менделеева.

Второй задачей, поставленной перед экспедицией, являлась радиометрия. Необходимо было буквально обшарить радиометрами центр катастрофы (Большую котловину), а также изучить радиоактивность всего окружающего района в радиусе километров на сорок. Число необходимых замеров исчислялось тысячами. Для этого нужны были точные и портативные радиометры с большим запасом питания.

Карта-схема района работ КСЭ-1

Однако сама по себе полевая радиометрия не могла дать ответ на вопрос о характере катастрофы. Даже в том случае, если радиоактивность в центре катастрофы действительно повышена, это еще не дает оснований говорить о ядерной природе взрыва, так как это повышение может быть связано с выходами радиоактивных руд или с выпадением радиоактивных осадков после испытаний ядерного оружия.

Полевые измерения радиоактивности могли дать ответ только о ее величине, оставляя открытым вопрос о ее причине. Только точное установление изотопного состава элементов могло выявить причину повышения радиоактивности. Если, например, в растительности или в верхних слоях почвы было бы повышено содержание радиоактивного калия или углерода, это свидетельствовало бы о том, что в этом районе когда-то был взрыв типа взрыва водородной бомбы; если обнаруживается радиоактивный иод, это говорит о выпадении в этом районе осадков, связанных с испытаниями ядерных бомб. Для этих исследований нужно было взять достаточное количестве образцов с целью их лабораторного исследования.

Еще в годы первых экспедиций Л. А. Кулика эвенки рассказывали, что будто бы в первое время после катастрофы охотники находили в Южной котловине куски белого серебристого металла, цветом светлее ножа. Ни один из этих кусков, которые, возможно, были обломками метеорита, не попал в руки экспедиций. Поиски с помощью магнитных приборов, проведенные экспедициями Академии наук СССР, также не дали положительных результатов. Однако нельзя исключить мысль о том, что упавшее космическое тело могло состоять из немагнитного материала, поэтому в программу работы была включена индуктометрия – поиски металлических обломков приборами типа миноискателей. Эти приборы нужно было доставать или конструировать самим.

Были и другие трудности. Нужны были подробные карты. Их у нас не было. Нужны были палатки, компасы обычные и горные, болотные буры, саперные лопаты. Наконец, нужны были средства. С самого начала стало ясно, что осуществить программу экспедиции можно лишь при широкой поддержке общественности.

Скажем прямо: общественная поддержка явилась главным условием, благодаря которому состоялась КСЭ. В нескольких словах трудно перечислить все организации и всех людей, к которым члены КСЭ обращались за помощью, и не было случая, чтобы им не было оказано содействие, если только это находилось в пределах возможного. У тех товарищей, к кому мы обращались, были свои дела, свои ответственные и сложные обязанности; помощь, оказываемая ими была не от избытка доступных средств и свободного времени, и все же они шли на определенные жертвы, потому что тунгусская проблема волнует всех.

Проще всего решили вопрос с радиометрами: часть из них предоставил медицинский, часть – политехнический институты, кое-что достал в Сталинске Юра Кандыба. Томский и Новосибирский областные комитеты комсомола помогли обеспечить радиометры питанием. Удалось получить, хотя и с некоторыми приключениями, и индуктометры.

Г. Ф. Плеханов, избранный начальником самодеятельной экспедиции, только покряхтывал, подписывая то один, то другой грозный финансовый документ с обязательством «возместить стоимость означенных приборов в случае их потери или поломки». С картами дело обстояло скверно. К концу июня в распоряжении экспедиции была лишь карта-десятиверстка да примитивно выполненный аэрофотоснимок эпицентра катастрофы. Отсутствие надежной карты явилось причиной многих мучительных раздумий в тайге.

Финансирование экспедиции шло главным образом за счет средств ее участников в период их летних отпусков. Однако это не столь уж важно, так как помощь в обеспечении экспедиции приборами, оборудованием, энергопитанием позволила при сравнительно ограниченной смете запланировать большой объем исследований.

Параллельно с подготовкой материальной части экспедиции отбирался ее личный состав. Каждую пятницу рабочая комната Г. Ф. Плеханова превращалась в своеобразный штаб, где собирались все, кого волновала проблема метеорита. Кого здесь только не бывало, в этой маленькой квадратной комнатушке на втором этаже Анатомического корпуса! Далеко не все из них приняли в дальнейшем участие в экспедиции. Некоторым не позволили вырваться на Подкаменную Тунгуску дела, связанные с их непосредственной работой, попадались среди посетителей и фигуры, которые, помахав руками и поговорив о Космосе денек – другой, бесследно исчезали с горизонта.

К концу апреля состав экспедиции определился. Кроме врача-инженера Г. Ф. Плеханова, в нее вошли ассистент Томского медицинскою института Н. В. Васильев, аспирант Томского университета В. К. Журавлев, конструктор В. Кувшинников, лаборант Томского политехнического института В. П. Краснов, инженер-электрик Л. Шикалов, географ Г. Колобкова, студентка географического факультета университета Р Журавлева и студент металлургического института в Сталинске Юра Кандыба. Впоследствии, уже когда экспедиция была в пути, ее нагнали физик Д. Демин и студент университета Володя Матушевский. Кроме того, в Красноярске к экспедиции присоединился молодой журналист Саша Ероховец.

Еженедельно устраивались тренировочные выходы за город. Тренировки дали многое, хотя и нельзя сказать, чтобы они были очень насыщенным.

Каждому предполагаемому участнику работы предъявлялись два условия: «не пищать» ни при каких обстоятельствах и не нарушать дисциплину в походе.

В подготовительной работе каждый из нас имел определенный круг обязанностей. На совести Валерия Кувшинникова лежала подготовка приборов. Галя Колобкова и Руфа Журавлева шили мешки для образцов почв и марлевые пологи к палаткам. Леня Шикалов доставал индуктометры. На Николая Васильева, как на человека «писучего»; была возложена деловая переписка, «дипломатические» визиты в различные организации, а также подготовка походной аптечки. Виктор Краснов был избран завхозом экспедиции. Каждый день приносил новые заботы: нужно было доставать тюль для накомарников и лопаты для забора проб, походные топоры и ремонтный набор, готовить неприкосновенный запас и градуировать приборы.

Лопатки достал Виктор Журавлев на одной из кафедр университета. Дали их ему со строжайшим наказом не потерять, и все время работы в экспедиции Виктор их оберегал так, как будто они были сделаны из чистого золота.

Лейб-егерем экспедиции считался Леня Шикалов. На вооружении у него был огромный «Зауэр». Леня рассчитывал на встречу с медведем. К медведям вообще члены экспедиции относились по-разному. Одни считали, что с медведями лучше не встречаться, другие отрицали самую возможность встречи. Леня жаждал медведей: он набивал патроны, лил пули и оттачивал самодельный охотничий кинжал.

Убедить Леню в необходимости оставления хотя бы пары медведей «на разводку» оказалось невозможным. Медвежьему поголовью Эвенкии угрожало полное истребление.

Большие заботы вызвал объем аптеки, заготовленной Николаем Васильевым. Количество взятых медикаментов было столь велико, что Плеханов осведомился у него, не собирается ли он открывать в Ванаваре полевой госпиталь. Плеханов держался того мнения, что «в тайге никакая инфекция не пристанет», и со своей стороны рекомендовал лечить все болезни марганцовкой. Дискуссия между эскулапами окончилась тем, что аптека была оставлена в прежнем виде, с условием, что таскать ее, в наказание за строптивость, будет Васильев…

Числа 20 июня был окончательно выработан план действий. 30 июня в Красноярск должны были выехать в качестве разведчиков и квартирьеров Плеханов и Васильев. Остальные должны были отправиться в путь 5 июля. В Красноярске наши «разведчики» должны были установить контакт с краевыми общественными организациями, попытаться разыскать очевидцев пролета метеорита, познакомиться с материалами краеведческого музея, а также попытаться привлечь к работе местных краеведов.

Стоял погожий летний денек, когда 30 июня близ вокзала Томск-1 собрались члены КСЭ. Светило солнце. На подъездных путях весело пыхтел бийский поезд. Толпы людей провожали родственников, друзей и знакомых, уезжавших в летние отпуска. Призывно гудели паровозы. Геннадий и Николай поднялись в вагон. Мимо окон медленно плыли станционные постройки.

КСЭ-1 началась…

От Томска до изб Кулика

(Из дневника И. Васильева)

1 июля

Итак, можно считать, что экспедиция началась. Мы в Красноярске. Прежде всего пошли к первому секретарю крайкома ВЛКСМ тов. Ратановой. Оказывается, мы приехали как раз вовремя: на днях открывается пленум крайкома комсомола. Товарищи из Эвенкии уже прилетели, и не прошло и десяти минут, как мы уже разговаривали с двумя Сашами: Сашей Шадриным – секретарем Эвенкийского окружкома ВЛКСМ и Сашей Мочаловым– секретарем Тунгусско-Чунского райкома.

Обстоятельства складываются так: нам надо лететь до Кежмы, сделать там пересадку и следовать дальше до Ванавары. В Ванаваре придется провести дня три-четыре: закупить продукты, договориться с проводником, организовать караван оленей. Саша Мочалов обещает помочь все это сделать. Разговор в крайкоме нас окрылил.

После разговоров в крайкоме были в краеведческом музее. К сожалению, никаких новых для нас материалов о метеорите в музее не оказалось, как это ни удивительно. Однако визит был не бесполезным: нам дали адреса красноярских старожилов: бывшего директора музея Яворского и старейшего врача Эвенкии – Симонова.

Вечером, когда уже стемнело, мы долго бродили по городу. Это типичный город новой Сибири, и если Новосибирск – ее столица, то Красноярск – ворота Севера.

Бросается в глаза, что в городе много приезжих. Встречаются усталые, загорелые люди, видимо, геологи или геофизики, только что вернувшиеся из маршрута откуда-нибудь с Саян, парни и девчата, едущие в Братск, Ангарск, учителя, ожидающие самолета на Норильск, врачи, получившие назначение в далекий Диксон.

Первые трудности

3 июля

Много времени пришлось потратить в крайздраве. Ведь если допустить, что в 1908 году на Подкаменной Тунгуске был атомный взрыв, то это могло отразиться на состоянии здоровья местного населения. Можно ожидать, например, повышения заболеваемости раком, болезнями крови, увеличения мертворождаемости и врожденных уродств. Мы думали, что кое-какие данные такого рода можно обнаружить в статистике органов здравоохранения. Пришли в крайздрав, договорились с его руководителями, подняли архивные материалы, но – увы! – оказалось, что систематическая врачебная помощь в Ванаваре была введена лишь с 1936 года, т. е спустя почти тридцать лет с момента катастрофы. Конечно, обнаружить что-либо в таких условиях затруднительно. К тому же анализ заболеваемости стал приводиться в отчетах районной больницы лишь в последние годы. Решили попытать счастья в краевом онкодиспансере. На наши вопросы врачи диспансера дали категорический ответ: никаких особенностей в заболеваемости раком в Тунгусско-Чунском районе нет. Ответ, очень для нас важный, но, к несчастью, данные по раку в этом районе есть лишь начиная с 1953 года. Что там было во времена, близкие к Тунгусской катастрофе – никто не знает. В общем, придется многое уточнять на месте, в Ванаваре. Ну что же – поживем, увидим, день моего отлета туда уже не за горами.

5 июля

Я уже писал, что в краеведческом музее нам дали адрес доктора Симонова – старейшего медицинского работника и большого знатока прошлого Эвенкии. Сегодня утром мы с Геннадием познакомились с этим человеком, и мне кажется, что о нем стоит написать подробнее.

Живет Леонид Александрович Симонов в небольшом домике на краю города. Лет ему – около семидесяти, он невысок ростом, худощав, седобород и по внешности своей напоминает не то старого врача-земца, не то интеллигента-народника. Всю свою жизнь он проработал в Сибири, а точнее – в Эвенкии, куда уехал после окончания университета в 1916 году.

Не стяжательство и не склонность к приключениям привели его в невылазную глушь дореволюционного Севера. Хороший, знающий врач, он без труда смог бы составить частную практику в любом сибирском городе. В 1916 году, когда Леонид Александрович приехал в Эвенкию, никакого медицинского обслуживания в этом районе не существовало. А район был приличного размера, любое европейское государство могло бы в нем уложиться без особого труда. На тысячи верст – тайга, гари, буреломы да мочажины, отдельные фактории, связанные друг с другом тонкой ниточкой полузаросших троп. Купец, урядник, шаман составляли «интеллигенцию» этого мира. Нужно было обладать большой решимостью, ясностью цели и твердой волей, чтобы пойти на такой шаг. И Симонов пошел на него. Пошел спокойно, без фразы, без позы, не рассчитывая на какую-то личную выгоду или прославление.

Шли годы. Сверстники Симонова изобретали новые виды хирургических операций, писали ученые труды, выступали на научных конференциях.

Симонов кочевал от стойбища к стойбищу, лечил трахому и сифилис и показывал первым оседлым эвенкам, как надо белить избу. Никто не знает, какой мерой может быть измерен его труд, но думается, что в Эвенкии 1916 года научить людей мыться в бане было не меньшей заслугой, чем сделать в других условиях научное открытие.

Этот человек видел на своем веку многое и многих. Он отлично помнит, с каким трудом приходилось пробивать на первых порах вековое невежество и дикость. Он помнил, как организовывались первые школы, как за буквари садились парни в шестнадцать – семнадцать лет, как родители отказывались обучать детей грамоте, говоря; «На что она охотнику? Белку и без грамоты добывать можно».

Симонов – один из тех, чьими руками создается новая жизнь на Севере. Симонов, этнограф Суслов и многие другие геологи и этнографы, врачи и педагоги, инженеры и ученые ехали в эти края не за длинным рублем, не в сибирский Клондайк, а шли согретые мечтой о счастливом и светлом будущем. И разговаривая с Симоновым, мы невольно думали, хорошо было бы почаще и побольше показывать таких людей нашей молодежи – у них есть чему поучиться. Ведь, что греха таить, иной молодой человек или девушка, окончив институт, пускают в ход все правды и неправды, нажимают на любые доступные рычаги, чтобы только не выезжать за пределы трамвайного маршрута. Мне бы очень хотелось, чтобы с Симоновым поговорили и девушка-архитектор, не желающая ехать по направлению из Москвы в Кулунду и считающая Пензу «глухой периферией», и молодой режиссер телестудии, чья карьера в некоем сибирском городе закончилась в течение недели, и тот выпускник мединститута, который полагает, что Крым всегда лучше, чем Нарым.

Эвенкию Симонов знает прекрасно. И не только оттого, что он проработал там много лет, но и потому, что даже сейчас, когда он на пенсии, каждый день к нему в дом приезжают из Эвенкии. Все, кто проезжает через Красноярск – едут ли они на учебу, просто ли приехали по делам, – идут к «дедушке Симонову». Иногда это его хорошие знакомые или бывшие пациенты, а чаще всего – люди, которых он лично не знает, но которые всегда могут найти в его доме приют, ночлег и теплое дружеское участие. Ежедневно почтальон приносит ему толстую пачку писем. Ему пишут из разных концов Союза; пишут его воспитанники и друзья, где бы они ни находились.

Я не буду говорить о том, что в его доме мы встретили самый радушный прием. Леонид Александрович долго рассказывал нам о своей жизни в Эвенкии, о быте и нравах эвенков, называл адреса людей, к которым мы могли бы обратиться в связи с работой экспедиции. Но о заболеваниях людей, которые можно было бы поставить в связь с падением метеорита, он ничего сказать не мог. Думаю, что это очень важное свидетельство в пользу того, что если такие заболевания и были, то только в отдельных случаях, и поэтому они могли быть не замечены. Интересно было бы знать, откуда у А. П. Казанцева сведения о том, что люди, бывавшие в первое время на месте катастрофы, заболевали и умирали. Пока что никаких указаний на этот счет нет.

7 июля

В полете… Под крылом самолета проплывает наша родная Сибирь. Видны поля, похожие на пестрое одеяло, пыльные ленты проселочных дорог, с ползущими по ним букашками – автомашинами, зеленые массивы лесов. Чем дальше на север, тем их становится все больше и больше. Пересекли серебристую полосу Енисея. За ним полей почти не видно, кругом, насколько хватает глаз, тайга. Местность здесь холмистая, и кажется, что летишь над застывшим зеленым морем. Порой мелькают причудливо извитые таежные речки с низкими заболоченными берегами. Пустынно, но все же эти леса уже обжиты человеком: нет-нет, да и промелькнут, словно спичечные коробки, постройки леспромхозов, от них – песчаными змейками разбегаются лесные дороги. Деловитыми жуками копошатся в чаще трелевочные тракторы.

Самолет идет плавно, почти не качаясь. Ощущения скорости нет; с трудом веришь, что каждую минуту на несколько километров приближаешься к тому таинственному пока для нас кружочку на карте, который называется Ванаварой.

Короткая посадка, и мы снова в воздухе. Леса идут теперь, не прерываясь, сплошным массивом. Леспромхозов уже почти не попадается, исчезли проезжие дороги.

Кругом стоит могучая вековая тайга, в зеленом мареве которой неопытный человек теряется, как иголка в стоге сена. Погода сегодня ясная, лишь кое-где видны кудрявые июльские облака. Жарко. Включены вентиляторы, но все же духота дает себя знать… Идем на посадку. Справа виднеется голубая гладь – Ангара. Вот, она, оказывается, какая! Что же, о такой реке и в самом деле можно складывать песни. Делаем круг над Кежмой. Несколько минут тряски по летному полю, и самолет останавливается. Беру рюкзак, выхожу. В ушах еще звенит от гула моторов. Бросается в глаза, что многие встречающие в черных сетках, закрывающих лица от мошкары.

В аэропорту много народу, но мне везет, я сходу попадаю на самолет, следующий в Ванавару. И вновь лес; и леса без конца. Ровно работает мотор. И этот гул, и легкое покачивание, и волнующее ощущение полета к долгожданной цели – все это приводит в то состояние, когда хорошо, мечтается и думается. Мысль невольно снова возвращается к виновнику нашего путешествия – к Тунгусскому метеориту. Что же, все-таки, это такое было. Признаться, гипотеза А. П. Казанцева не кажется мне вероятной. Успех, который она имеет в широких кругах, – это не успех научной теории, а скорее успех красивой фантазии, психологически созвучной нашей эпохе, эпохе начала покорения космоса. Но, с другой стороны – как говорится, чем черт не шутит. Без сомнения, существуют уголки Вселенной – и, может быть, даже нашей Галактики, – где уже давным-давно звездолеты и планетолеты неведомых нам миров бороздят бескрайние межзвездные просторы. Но расстояния, разделяющие один центр разумной жизни от другого; колоссальны, они так велики, что их не может себе реально представить даже самое пылкое воображение.

Но ведь даже сами расстояния – вещь весьма относительная! Когда наши бабушки семьдесят лет назад на перекладных добирались из Томска в Петербург, им приходилось тратить на это почти три месяца. А сейчас на реактивном самолете тот же путь мы можем проделать за несколько часов. Конечно, скорость света – это такой рубеж, который перешагнуть принципиально невозможно (если верить теории относительности), но с другой стороны, мы сейчас не можем ничего сказать о продолжительности жизни разумных существ других миров. Почем знать, может быть, она гораздо больше нашей, а может быть, «там» давно найдены способы удлинения жизни (мечтаем же мы, врачи, увеличить продолжительность человеческой жизни до полутораста лет, и вряд ли это предел). И – как знать, – может быть, в предположениях фантастов есть все-таки доля истины!

Дух захватывает при одной мысли о том, что, может быть, вот эти вздыбленные холмы, петляющие в заболоченных долинах речки, эти красноватые скалы видели в иллюминаторы космического корабля пришельцы «оттуда» – в последние мгновенья своего существования.

И если так, то, что случилось с ними, понятно нам, людям. Пройдут годы, и в иллюминаторы наших земных космических кораблей заглянут каналы Марса, грозовые облака Венеры, ледяные бездны Юпитера. Человечество, запустившее спутники, пойдет на штурм других планет. Колумбы, спящие сейчас в колыбелях, поведут могучие корабли к звездам. Этот путь не будет легким. Будут и неудачи, будут и жертвы. Но ничто не сможет остановить человека, стремящегося все познать.

Самолет сильно встряхивает Лес расступился, внизу видна широкая, кое-где морщинистая лента реки, на ее крутом скалистом берегу разбросаны, точно спичечные коробки, сотни две домиков. Снижаемся.

Здравствуй, Ванавара!

9 июля

Ванавара – не глушь и не медвежий угол. Я всерьез начинаю сомневаться, существуют ли у нас на севере «медвежьи углы», о которых с таким упоением пишут любители ложной романтики. Ванавара – это, прежде всего, советский райцентр. Здесь есть все необходимое для культурной жизни: клуб, газета, радио, с любовью подобранная библиотека, школа-десятилетка, великолепный интернат для детей эвенков, больница, санаторий. На улицах – много детворы. Бросается в глаза, что поселок интенсивно строится. По направлению к лесу вытянулась целая улица свежих срубов.

Нет, не глухомань здесь, не медвежий угол, а форпост, где человек всегда может организовать свою жизнь так, чтобы она была насыщенной, полной и интересной.

Когда я прохожу по улицам поселка, слышу рев трелевочных тракторов на ближней просеке, стук моторных лодок на Подкаменной, веселое пение пионерского горна близ эвенкийского интерната, мне вновь приходят на ум очерки Смирнова, написанные тридцать с лишним лет назад.

«Число анаварцев, – писал он, – невелико: кроме заведующего – два человека… При слове «фактория» в вашем воображении, вероятно, рисуется ряд больших построек, магазины, склады, десятки служащих… Нет, в данном случае это нечто гораздо более скромное. Две маленьких бревенчатых избы, три покосившихся сарая, человек с цыганской бородой, именующийся заведующим, человек с повязанной щекой, исполняющий хозяйственные обязанности, и маленькая женщина в огромных пимах, стряпающая обеды и ужины – вот что носит название фактории Анавар…». Всего 30 лет прошло с той поры, а как неузнаваемо изменилась жизнь.

Сразу с аэродрома я направился в райком комсомола. Зная, что Саша Мочалов задержался в Красноярске, разыскал второго секретаря – Николая Брюханова. Он невысокого роста, коренаст, плечист и, как большинство жителей здешних мест, немногословен. Познакомились, разговорились. К нашему разговору с видимым интересом прислушивалась сидевшая за соседним столом худенькая скуластая черноглазая девушка, Зина Первушина, инструктор райкома по пионерской работе. Рассказал о нашей экспедиции, – кто, что, откуда и зачем. Меня интересует ряд прозаических вопросов: проводники, олени, закупка продовольствия. Узнаю, что закупка продуктов никакого труда не составляет, но что касается проводников и оленей, то, во-первых, время страдное – скоро сенокос, во-вторых, всех свободных людей и оленей уже взяли геологические партии. Что же делать? Один за другим рассматриваем и отвергаем несколько вариантов. Не придя ни к чему, резонно заключаем, что «утро вечера мудренее», и прощаемся до утра.

…В дверь постучали, и в комнату вошел средних лет седоватый мужчина с умными серыми глазами на загорелом лице. Это был Геннадий Иванович Расторгуев, первый секретарь райкома партии. Допоздна просидели мы с ним, снова и снова обсуждая различные варианты работы экспедиции. Хотя в каждом его слове видно искреннее желание нам помочь, совершенно ясно, что ни проводников, ни оленей достать в Ванаваре невозможно. Лошади же по Куликовой тропе не пройдут. В связи с этим предлагается «водный вариант» маршрута: добираться лодками по Подкаменной, по Чамбе и далее вверх по Хушме, насколько только будет возможно (к несчастью, лето сухое, и река здорово обмелела).

Райком партии собрал совещание руководителей районных организаций об оказании помощи нашей экспедиции. Этим делом непосредственно занимаются секретари райкома партии Расторгуев и Быков и предрайисполкома Михненко. Даже как-то неловко, что мы доставляем столько хлопот.

Во второй половине дня встретился с Зиной Первушиной и начал розыски и расспросы ванаварских старожилов. Их оказывается, не так уж мало, но без Зины я, наверное, ничего бы от них не добился, так как по-русски они говорят неважно. Зина – сама эвенка и служит мне одновременно переводчиком и консультантом по части местных обычаев и нравов.

Падение метеорита хорошо помнит бабушка Зины, но разговаривать с ней трудно, так как ей уже около ста лет и она ничего не слышит. Ее сын, Егор Данилович Шигильдичин, Зинин дядя, рассказывает со слов матери, как все это произошло. Чум их стоял в то время на Тэтэрэ (это – километров сорок к востоку от Ванавары). Дело было рано утром, все спали. Внезапно послышались звуки, напоминающие выстрелы из винтовки. Тем, кто был в этот момент на улице, показалось, что «небо раскололось надвое» и через него прошла с востока на запад светлая полоса. В народе говорили потом, что при падении метеорита многие теряли сознание, а некоторые – оглохли.