Текст книги "Заговор на Нуич-стрит"

Автор книги: Уоррен Мэрфи

Соавторы: Ричард Сэпир
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Глава шестая

На съезде, кроме Римо, присутствовали и другие люди, работающие на КЮРЕ, но, в отличие от него, они понятия не имели, кто их настоящий хозяин. По всей стране шел сбор информации, но куда ее направляли, никто не знал. За созданием суперпрофсоюза, которому под силу поставить страну на колени, следили множество глаз и ушей. И день ото дня эта информация, попадающая в конце концов в санаторий Фолкрофт, на стол доктора Харолда Смита, становилась все тревожнее. План монополизации всей транспортной системы Америки казался неуязвимым.

Один из служащих профсоюза, отвечающий за подготовку электронного табло для голосования в зале съезда, подметил, что чересчур уж гладко все проходит. Никто не пытался подстроить что-нибудь, никто не предлагал взяток, не появлялись неизвестно откуда взявшиеся электрики с непонятными документами. Шла обычная, рутинная проверка оборудования.

Этот служащий позвонил по телефону-автомату и рассказал обо всем человеку, который, как он говорил, писал книгу о профсоюзном движении. Служащего не особенно интересовало, для чего может понадобиться такая информация, лишь бы платили вовремя. А деньги поступали в срок, причем в конвертах, так что налоги с них можно было не платить.

Вице-президент авиакомпании время от времени позванивал одному из своих консультантов, который, похоже, работал на ФБР или что-то в этом роде, но вице-президента это мало интересовало. Консультант помог ему быстро подняться по служебной лестнице, так почему бы не оказать ответную услугу и не сообщить о том, что президент компании собирается подписывать какой-то странный контракт, о котором не знает остальное руководство? Суть контракта заключалась в том, что в течение месяца компания будет единственной действующей на всех авиалиниях, это профсоюз гарантировал в обмен на некоторые услуги. Пришлось заранее приобретать дополнительные авиалайнеры, чтобы справиться с критической нагрузкой. Очень странно, что профсоюз мог гарантировать такое. Еще более странным было то, что консультант вице-президента в последнее время интересовался именно такой информацией.

В Дулуте, штат Миннесота, главный бухгалтер высказал недовольство действиями своего работодателя – Совета профсоюза работников железнодорожного транспорта.

– Что за формулировка «в пользу профсоюзного движения»! Необходимо указать название профсоюза – получателя средств. А если это не ваш профсоюз, то прошу прощения, господа, я вообще не в праве вносить такие записи в финансовые документы. Если сделать так, как вы настаиваете, то после первой же проверки финансовыми органами нашей документации я вынужден буду провести значительную часть жизни за решеткой, не говоря уже о том, что навсегда лишусь лицензии на право работы по специальности.

В конце концов бухгалтер, поколебавшись, предложил свой вариант: до конца отчетного года, но не дольше, эти расходы вообще не фиксировать.

– Вот и отлично, – отвечал президент Совета, – нам больше недели и не понадобится.

Закончив дела, главный бухгалтер попросил секретаршу спрятать в сейф документы и ведомости по перечислению денег. Так она и сделала, но сперва сняла с них фотокопии для одного симпатичного парня, работающего в большом универмаге. Его, непонятно почему, интересовали такие вещи, а как не сделаешь добро хорошему человеку, который порой тоже оказывает тебе услуги? Продлит срок выплаты кредита, например, или не берет с тебя первого взноса и, кроме этого, время от времени сам немного приплачивает. Так было, когда она сообщила ему некоторые сведения об одном из клиентов, замешанном в каких-то не совсем чистых делах с нефтью с одной из брокерских фирм на Уолл-Стрит. На полученный гонорар удалось обновить кое-что из мебели и купить новый цветной телевизор. А сейчас ей больше всего нужна была новая мебель для кухни, и появился реальный шанс ее заполучить. Человека из универмага особо интересовала именно такого рода информация, как та, которую она добыла сегодня. Может, даже хватит на новую стиральную машину с сушкой, хотя у нее уже были две таких.

Симпатичному парню из универмага полученные фотокопии настолько пришлись по душе, что он предложил секретарше за его счет сменить мебель в гостиной. Позднее он позвонил по телефону и передал полученные сведения человеку, который работал, как он считал, на ФБР. Человек этот и в самом деле работал в ФБР, последние четыре года – в отделе по особым заданиям. Он передал документы в другой отдел женщине, которая знала, что работает вовсе не на ФБР, а выполняет специальное задание Государственного департамента, где она числилась программисткой. Запершись в офисе, она ввела в компьютер полученные данные. Так как на экране монитора при этом ничего не появлялось, она не могла определить, все ли введено правильно. Но ее это особенно не беспокоило, это была обычная мера предосторожности, дабы никто, кому не положено, не имел доступа к информации. Вывести ее на экран можно было только в Вашингтоне с компьютера Государственного департамента.

Однако в Вашингтон эта информация не попала. Линия связи шла в санаторий Фолкрофт, в штате Нью-Йорк, где получением информации ведал другой эксперт-программист, понятия не имевший, что это за информация, откуда она берется и куда попадает. Но он знал, что добросовестно выполняя свои обязанности, помогает широкомасштабному изучению влияния экономических факторов на уровень здоровья нации.

Вызвать собранные данные на экран можно было с единственного монитора – в кабинете директора санатория – Харолда В. Смита, руководившего этими экономико-медицинскими исследованиями. Под дубовой крышкой его письменного стола была вмонтирована панель управления компьютером. Рядом – прорезь, через которую выходила из компьютера бумажная лента с распечаткой. Лента эта не попадала, как обычно бывает, в корзину, а проходя под застекленным окошечком, видимым только при сдвинутой в сторону крышке стола, направлялась прямо в устройство для измельчения бумаги.

Сейчас панель была сдвинута, а лицо доктора Смита имело более кислое, чем обычно, выражение. Он внимательно вчитывался в угловатый шрифт компьютерной распечатки на зеленой бумажной ленте, словно река текущей под застекленным оконцем из печатающего устройства в измельчитель. Смит мог при желании вернуть ленту немного назад, чтобы перечитать текст, но получить ее в руки было невозможно.

За зеркальными стеклами оком, не пропускающими любопытные взоры снаружи, плескались о берег темные волны залива Лонг-Айленд, переходящего в даль Атлантики. Когда-то люди пересекли океан, чтобы жить в новой стране, стране справедливости и правого суда, где несколько бумажных страниц в равной степени защищали и бедных, и богатых. Теперь эти бумажки не срабатывали, и правосудие свершалось далеко не всегда. Оставалась надежда. Надежда на то, что придет время, КЮРЕ можно будет распустить, и никто, кроме тех, кто руководил проектом, ничего о нем так и не узнает. Организация никогда не существовала и существовать не будет.

Именно поэтому доктор Смит не мог даже взять распечатки в руки: не должно было остаться никаких материальных свидетельств существования КЮРЕ. Компьютерный текст, как и сама организация, был реальным только в данный момент, а затем бесследно исчезал.

– Проклятие! – буркнул Смит и вместе с креслом повернулся к окну, там в темноте залива мигали огоньки судов. Пальцы Смита выстукивали что-то на обшитом кожей подлокотнике вертящегося кресла.

– Проклятие! – повторил он, продолжая наблюдать за огоньками, потом повернулся обратно к столу и, вернув ленту назад, перечитал текст. Ничего в нем, естественно, не изменилось, и Смит понял, что отменить вынужденное решение невозможно. Мысли его возвратились к временам, когда еще не было застеклено окошечко с бегущей под ним лентой, ее можно было вынуть из машины и хранить в запертом ящике стола. Несмотря на все предосторожности, один из таких листков все-таки случайно затесался среди других бумаг, касающихся официальной деятельности санатория, и на него наткнулся один из наиболее толковых помощников Смита, ничего не подозревавший, естественно, об истинном назначении Фолкрофта. В нем пробудилось любопытство, и однажды, очень довольный собой, он радостно сообщил Смиту, что наконец-то понял, чем они занимаются на самом деле. То, что он рассказал затем начальнику, было действительно очень близко к секретным функциям КЮРЕ.

– Чрезвычайно любопытно, – улыбнулся в ответ доктор Смит. – А что думают по этому поводу остальные?

– Какие остальные?

– Вы знаете, какие. Одному человеку не под силу додуматься да такого.

– А мне удалось, – просиял помощник. – Я знаю вас, сэр, знаю, что вы порядочный человек и никогда не ввязались бы во что-то незаконное или аморальное. Я пришел к выводу, что вы совершаете какое-то доброе дело. Мне не хотелось этому помешать или повредить, и я решил никого не посвящать в свое открытие. Да так, к тому же, интереснее, ведь задача была сложной.

– Весьма похвально, – сказал доктор Смит. – Что ж, надеюсь, вы сохраните это в тайне.

– Будьте спокойны, сэр, и желаю вам удачи в вашем благом деле.

– Благодарю, – откликнулся доктор Смит. – Эта работа так меня утомила. Через полчаса уезжаю в отпуск, отдохнуть на побережье, в Малибу.

– Малибу? Я там родился.

– Что вы говорите?!

– Да, там. Разве вы не читали моего личного дела? Именно там, двадцать шесть лет назад, в августе. До сих пор не могу забыть аромат тихоокеанского воздуха, им, по-моему, и дышится легче, чем атлантическим.

– Так поедем вместе, – радостно предложил доктор Смит. – Поедем вдвоем, и не вздумайте отказываться. Я вас познакомлю со своим племянником. Его зовут Римо.

Вот тогда-то и было застеклено окошечко, и встроен механизм измельчения бумаги. Смит ненавидел себя за то, что он был вынужден сделать со своим несчастным помощником, ненавидел вынужденные жестокость и двуличие, так противоречащие его натуре. Когда сотрудник одной из правительственных организаций пытался шантажировать КЮРЕ, все было по-другому, гораздо проще, у Смита было моральное оправдание. А в чем был виноват доктор Брайтуэйт? В том, что ему оставалось жить меньше, чем его коллеге? В чем состояло преступление молоденького помощника? В том, что он был умен? В том, что он был честен, что не лелеял злого умысла? Если бы он захотел нанести КЮРЕ вред и передал бы свои соображения в «Нью-Йорк таймс», то, возможно, был бы сейчас жив. Он этого не сделал и был за это наказан смертью!

Смит выключил ЭВМ, и измельчитель бумаги подтянул на свои лезвия несколько последних параграфов текста. Так древесина снова обращалась в древесину, навеки утрачивая свою мимолетную функцию носителя информации.

Он посмотрел на залив за окном и бросил взгляд на часы. Через пять часов и двенадцать минут сработает специальный механизм на линии связи и позвонит Римо. Нет смысла ехать домой, можно вздремнуть прямо в кресле. Вдруг за это время появится новая информация, и не придется отдавать Римо тот приказ, который должен быть отдан. Возможно, что специальный «отдел по решению проблем» Фолкрофта, работающий с условными символами, а не информацией, отыщет иное решение. В конце концов, в этом и состоит их функция – оценка и проверка человеческим разумом решений, принимаемых электронным мозгом ЭВМ.

Им никогда не сообщали, что означают те или иные символы, но иногда у них рождались конструктивные идеи, недоступные машине. В какие реальные действия воплощаются их мысли, они, конечно, не знали.

Смит закрыл глаза. Остается надеяться, что они придумают иное решение.

Когда Смит проснулся, серо-сине-белый залив за окном поблескивал под солнечными лучами. Восемь утра: через пару минут «отдел по решению проблем» должен представить результаты ночной работы, которые он просил доложить пораньше. Зазвонил звонок, и Смит нажал клавишу интеркома.

– Слушаю.

– Готово, сэр, – послышался голос.

– Заходите, – сказал Смит и нажал другую клавишу, бесшумно отомкнувшую замки на тяжелой дубовой двери. Дверь отворилась, и одновременно крышка стола автоматически задвинулась, скрыв под собой панель компьютера и прищемив Смиту локоть. От острой боли доктор скривился.

– Что с вами, сэр? – обеспокоенно спросил вошедший в кабинет человек, на вид лет сорока.

– Ничего, ничего. Все в порядке, – ответил Смит, безуспешно пытаясь скрыть гримасу боли. – Что там у вас?

– Сэр, основываясь на взаимоотношениях всех групп, занятых в этом контракте по продаже и закупке зерна, мы можем прогнозировать крайне тяжелые последствия.

– Понятно, – сказал Смит.

– Другого исхода быть не может, сэр. Если на рынок не будут поступать значительные партии товара из других источников, то представители слабо связанных между собой до этого продавцов зерна смогут, фигурально выражаясь, приставить пистолет к виску покупателя.

– Это окончательное решение? – спросил Смит.

– Да. Но, в принципе, с ростом цен наступит и снижение спроса, поэтому рост цен когда-нибудь прекратится. Цены перестанут расти, но будут высокими.

– А что, если продавец не захочет продавать зерно?

– Это абсурд, сэр. Он обязан захотеть, а иначе зачем захватывать рынок, ведь этого он и добивался?

– Думаю, что да. Благодарю вас.

– Рады быть полезными.

– Спасибо, вы очень помогли.

Лишь только за посетителем затворилась дверь, Смит ударил кулаком по кожаному подлокотнику кресла.

– Проклятие!

Римо позвонил в восемь пятнадцать.

– Римо? – спросил Смит.

– Нет, Чарли Чаплин, – ответил Римо.

– Я рад, что у вас хорошее настроение. Можете переходить к следующей стадии. Придется действовать по чрезвычайному плану.

– Это тот, о котором вы говорили, что он никогда не пригодится?

– Да.

– А, может, просто разбомбим к чертовой матери весь этот съезд?

– Мне не до шуток, молодой человек.

– Так вот, слушайте и введите то, что я сейчас скажу, в компьютер: я этого делать не стану! Придумайте что-нибудь другое. Или я сам придумаю.

– Римо, мне тяжело просить вас об этом, но, пожалуйста, подготовьтесь к исполнению чрезвычайного плана. Это последняя возможность, надеяться больше не на что.

– Не на что, значит – не на что.

– Исполняйте.

– Нет, не стану. И вообще, после того случая со мной, я чувствую себя подавленным, как никогда прежде. У меня депрессия. Вам этого не понять, потому что это исключительно человеческие эмоции. Запомните, я – человек! Слышите, сукин вы сын, я – человек!

В Чикаго повесили трубку. Смит забарабанил пальцами по подлокотнику. Разговор лишь на первый взгляд не предвещал ничего хорошего. Римо сделает все, что обязан сделать, он просто не может не исполнить свои функции, так же, как не может съесть гамбургер с глютаматом натрия.

Глава седьмая

Зал гудел, грохотал, люди аплодировали, фланировали по проходам между рядами кресел в поисках знакомых, пива или туалета. Все это делалось с энтузиазмом, причем наиболее искренне – последнее. На пост президента Международного братства водителей выдвигались три кандидатуры, и после каждой объявленной фамилии центральный проход немедленно заполняла толпа делегатов с плакатами, как на съезде политической партии, и поднимала истерический крик, словно победа зависела от уровня шума в децибелах, а не от результатов голосования.

Объявили кандидатуру Джетро, и Эйб Бладнер, схватив здоровенный брус с прикрепленным к нему плакатом, вместе с делегатами от своего региона и от объединенного совета Нью-Йорка влился в поток поддерживающих объявленную до этого кандидатуру молодого человека – представителя от Нэшвилла. Римо не стал присоединяться к своей делегации и остался сидеть на месте, закинув ногу на ногу и подперев подбородок рукой.

Спокойная поза человека, сидевшего среди покинутых делегатами кресел, бросалась в глаза как Воздвижение креста Господня во время оргии. Джин Джетро, приветствуя с трибуны своих сторонников взмахами рук и улыбками, через плечо поинтересовался у Негронски:

– Это кто такой?

– Тот самый парень, который отделал охрану и делегацию из Аризоны.

– Так это он, – проговорил Джетро. – Подойди к нему незаметно, когда сможешь, и передай, что я хочу с ним познакомиться.

Все это Джетро произнес, не переставая изливать на толпу восторг и упоение. В это время на лице одного из конкурентов он заметил фальшивое выражение безразличия и одарил его одной из своих сверхулыбок.

Соперник улыбнулся в ответ.

– Я тебя выкину из профсоюза! – крикнул он, не переставая радостно улыбаться толпе сторонников внизу.

– Тебе пришел конец, старикан! – прокричал в ответ Джетро, изображая при этом настоящий взрыв счастья и радости. – Ты мертв! Пусть мертвецы хоронят своих мертвецов!

Снизу из зала это походило на дружеский разговор двух приятелей-кандидатов. Но Римо этого не видел. Он ощущал крики, движение, возбуждение зала, но не смотрел, не слушал, а раздумывал, начиная понимать, что все последние года обманывал себя. Чтобы освободиться от этой лжи, потребовался обычный гамбургер, который ежедневно едят миллионы, и ничего им не делается, а для него эта несчастная котлета – смерть.

Начиная работать на КЮРЕ, Римо тешил себя мыслью о том, что когда-нибудь после очередного задания он просто сбежит, но исполнение плана постоянно переносилось на будущее. Не раз он решал: Ну, хватит! Сегодня же вечером!

Вечер наступал и проходил, за ним следовали месяцы, превращались в годы. А тренировки не прекращались. Каждый день Чиун хотя бы немного, но влиял на его сознание, изменяя его, а сознание влияло на тело. Сам он этих изменений не замечал. Римо осознавал, что слегка отличается от остальных: чуть быстрее боксера, посильнее штангиста, половчее футболиста, что тонус организма у него повыше, чем у большинства жителей планеты. Но он считал, и изо всех сил цеплялся за эту мысль, что на самом деле отличие невелико.

Он лелеял надежду когда-нибудь обзавестись семьей, домом и работой с девяти до пяти часов. И если быть настороже, может быть, хотя и маловероятно, удастся прожить десять или пятнадцать лет обычным человеком, пока кто-нибудь из организации не позвонит в дверь и не выстрелит ему в лицо. (Если это будет его преемник, то роль пули сыграет рука).

Десять или пятнадцать лет принадлежать другим, существовать, знать, что ты нужен людям, а они – тебе. Единственный человек, близкий ему в настоящий момент, если поступит приказ, прикончит его, так как он профессионал. Римо беспокоило сознание того факта, что если он сам получит такой приказ, то убьет Чиуна, так как это его работа. Он выполнит приказ и, кстати, выяснит, сможет ли он справиться с Чиуном, своим учителем.

Римо ненавидел себя за это до мозга костей. Кроме цвета кожи ничто не отличало его от наемных убийц-ассасинов Дома Синанджу, а цвет кожи – это на самом деле никакое не отличие.

Как было запланировано, делегаты демонстрировали энтузиазм и поддержку своих кандидатов в течение двадцати минут, а затем разошлись по местам, Римо не обратил внимания на нью-йоркскую делегацию, рассевшуюся вокруг. Бладнер устроился рядом и протянул ему какой-то плакат. Римо, не глядя, взял его.

– С тобой все в порядке, парень? – поинтересовался Бладнер.

Римо не ответил. Он посмотрел вверх, где под потолком зала висел громадный транспарант, и автоматически сработала мысль о воздушных течениях под потолком, о месяцах, в течение которых он привык рассматривать воздух как амортизатор, как силу, как препятствие и как союзника. Автоматизм мысли неприятно поразил его. Теперь ему не принадлежит и собственный разум. Что же удивляться самостоятельности тела, его рефлекторной реакции? Стоит ли удивляться тому, что он не может съесть обычный гамбургер с глютаматом натрия, тогда как это под силу любому школьнику? Он понял, почему наорал на Смита, почему криком пытался доказать, что он – человек. Кричать пришлось по простой причине: ложь требует больше энергии.

Римо смотрел наверх, на транспарант, колеблемый невидимыми потоками воздуха. Допустим, нижний брус упадет на сцену, и если его направить при падении одним из концов вниз… Римо встал, чтобы получше разглядеть, как расположены ряды кресел президиума. Ага, если брус упадет как надо, то прикончит сидящих на двух первых рядах. Третий ряд не пострадает.

– Эйб, дай-ка мне повестку дня, – попросил Римо.

– Чего это ты, парень, вдруг так заинтересовался повесткой?

– Заинтересовался. Дай мне повестку.

– Эй, Тони, дай парнишке повестку! – крикнул Бладнер.

Римо передали небольшую папку с эмблемой профсоюза.

– Спасибо, – поблагодарил Римо и, не сводя глаз со сцены, нашел распорядок дня на среду. Так: программные выступления, рассмотрение поправок к уставу, обращение к делегатам сенатора из Миссури. Не пойдет. Четверг: обращение к женам водителей, выступление президента Американского легиона, голосование по поправкам. И это не годится. Пятница: выступления президентов Братства железнодорожников, Международной ассоциации портовых грузчиков. Ассоциации пилотов и заключительное обращение министра труда. Отлично!

– Слушай, Эйб, докладчик, которому предстоит выступать, выходит на трибуну прямо из зала или с самого начала сидит на сцене в президиуме?

– Приходится сидеть в президиуме от начала до конца, – ответил Бладнер. – А что?

– Да просто так. Это же, наверное, тоска зеленая.

– Парень, тебя ведь никто сюда силком не тащил.

– Конечно, конечно. Я просто представил себе, как тоскливо сидеть там, в третьем ряду, целый день.

– Выступающий – он вроде почетного гостя и сидит всегда в первом ряду. Да, парень, что же ты мне такой тупой достался? Не обижайся, конечно, но ты в наших делах ни черта не понимаешь.

– Ага, – отвечал Римо, опускаясь в кресло. Транспарант вдруг заколыхался, по нему прошла рябь волн, и он повис неподвижно, а потом опять начал качаться. Балка, с которой свисал транспарант, была скорее всего прикручена болтами. Свет от ламп, освещающих зал, падает вниз и поэтому можно остаться незаметным для сидящих в зале, если проникнуть под потолок и сделать с балкой все, что задумано. Если будет выступать министр труда, то для него все может кончиться сломанной спиной.

В пятницу, перед закрытием съезда, Римо заберется наверх и ослабит крепление балки так, чтобы любое сотрясение нарушило ее равновесие, и она, как спичка, аккуратно установленная на лезвии ножа, рухнула бы вниз. Тысячефунтовая спичка.

Римо попытался оценить силу сквозняка под потолком. Сами по себе потоки воздуха ничего не сделают такому массивному предмету, как балка. Придется один ее конец отвинтить, а другой оставить висящим на волоске. Так, а если эта громадина рухнет раньше времени? Римо посмотрел наверх следя за поднимающимся к потолку воздушным шариком. Ничего, сойдет, не так уж силен сквозняк.

Он посмотрел на сцену, где будут сидеть лидеры профсоюзов – люди, собирающиеся наступить на горло Америки. Да, если Бладнер не прав насчет того, кто где будет сидеть, придется действовать по-другому.

Массовое убийство – крайне рискованное дело и в смысле его организации, и в плане исполнения. Трудно представить, какой вокруг этого поднимется шум. На расследование будут брошены все силы. Могут добраться и до КЮРЕ. Но будет гораздо страшнее, судя по объяснениям Смита, если сработает план создания суперпрофсоюза.

Если кто-то получит возможность контролировать все транспортные перевозки в стране – а именно эта цель преследуется при создании суперпрофсоюза транспортников – рухнет вся экономика Америки, а с нею и американский образ жизни. Рост стоимости перевозок ударит опять по тем, кто больше всех страдает от повышения цен, – по рядовому потребителю. Цены на мясо, овощи и молоко – и так уже достаточно высокие – окажутся недоступными для тех, кто когда-то был самым сытым народом мира. Те, кто существует на социальные пособия или живет на фиксированную зарплату, окажутся на диете населения голодающих стран. Повышение стоимости перевозок вызовет рост цен. Рост цен приведет к росту заработной платы. Последует невиданная доселе инфляция. Деньги в магазины народ понесет в сумках, а продукты домой – в кошельках. А если суперпрофсоюз забастует, безработица времен депрессии тридцатых годов покажется детской игрушкой. Или суперсоюз уничтожит нацию, или нация уничтожит его принятием соответствующих законодательных ограничений. Профсоюзное движение, позволившее рабочему почувствовать себя человеком, будет обречено.

На другой чаше весов – жизни четырех профсоюзных лидеров. Если не найти другого выхода – гибель их неизбежна. Римо сфокусировал внимание на балке транспаранта.

– Слушай, Эйб.

– Чего тебе, парень?

– А почему ты думаешь, что Джетро не сможет победить? Что может ему помешать?

– Во-первых, Новая Англия, у них там настоящий блок. Этот самый Маккалох, их лидер, он против Джетро, на дух его не переносит. Они пытались надавить на меня, да не вышло. Но Маккалох все равно будет бороться против Джетро, их блок поддержит любого, лишь бы только не нашего кандидата. Нам с ними не справиться.

Римо огляделся вокруг.

– Покажи мне Маккалоха.

Не поднимаясь с места, Бладнер ткнул пальцем куда-то вперед и направо, указывая сквозь спину широкоплечего делегата в белой рубашке, сидящего перед ними

– Вот там, рядов за двадцать от нас, в секции, где сидят Массачусетс, Мэн, Нью-Гемпшир и Вермонт. Они все заодно. Ты его отсюда не разглядишь, а вот видишь, там мужики все ходят взад и вперед по проходам и подходят все время к одному и тому же месту. Там сидит человек, ростом под два метра, рыжий, за сто тридцать кило весом. Это и есть Маккалох.

Римо встал ногами на сиденье кресла, но ничего не увидел.

– Ничего подобного я там не вижу.

– Посмотри внимательней, – ответил Бладнер.

– Эй, сядь! – раздался голос сзади. – Мне ничего не видно.

Вглядываясь на двадцать рядов вперед, Римо наконец разглядел делегацию Новой Англии, но Маккалоха видно не было.

– Приятель, я тебя по-хорошему прошу, сядь! – снова раздался бас сзади.

– Римо, садись. Потом сходишь туда, – сказал Бладнер. – А ты оставь парня в покое, он сейчас сядет.

По ряду, где сидели делегаты Массачусетса, пробирался похожий на шар человек в белой спортивной рубашке и брюках, напоминающих чехол для дирижабля. Может он остановится поговорить с Маккалохом?

– Эй, ты! Получай! – послышался сзади голос, и Римо ощутил легкий шлепок по заду. Поймав за спиной провинившуюся руку, Римо раздробил суставы пальцев. Его не интересовало происходящее сзади, а вот замеченный им толстяк впереди наклонился и, кажется, собирался с кем-то заговорить. А, черт! Нет. Он просто сел на место. Где же этот проклятый Маккалох? Придется сходить туда. Римо слез с сиденья и заметил, что Бладнер удивленно глядит на него. А позади высоченный здоровяк вцепился левой рукой в правую, будто стараясь перекрыть ток крови к кисти. Лицо было искажено гримасой боли. Он приплясывал на месте, переминаясь с одной ноги на другую. Римо взглянул на его руку. Ага, кто-то раздавил соседу сзади суставы пальцев. А, это, наверное, тот самый мужик, что шлепнул его по заду! Точно, это он и есть.

– Опусти руку в холодную воду, – посочувствовал ему Римо и, извинившись за беспокойство, протиснулся мимо Бладнера, застывшего на месте с раскрытым ртом.

– Нечего было лезть к парню, – сказал Бладнер. – Не надо было приставать.

Римо протиснулся к рядам, занятым делегацией Массачусетса. В поисках Маккалоха он вертел головой, звал его, ругался, но Маккалоха не было.

– Эй, слушайте, а где же Маккалох? – поинтересовался Римо у окружающих.

Толстяк, перед этим пробиравшийся вдоль ряда, крикнул в ответ:

– А сам-то ты кто такой?

– Римо Джоунс, делегат от Нью-Йорка.

– Его тут нет.

– А где он?

– Он ушел.

– Это у тебя значок с Джетро? – спросил Римо.

– Нет, с Элвисом Пресли!

– А для неграмотного ты довольно сообразительный, – сказал Римо, не придумав ничего пообиднее.

– Сам ты дурак! – заорал толстый. – Сам неграмотный! Педик!

Так закончилось обсуждение проблем профсоюзного движения.

Бладнер чрезвычайно заинтересовался сообщением о значке и о том, что Маккалоха нигде нет. Присмотревшись, он обнаружил, что все делегаты от Новой Англии надели значки с изображением Джетро.

– Вот почему мне показалось, что в толпе, когда мы демонстрировали поддержку Джетро, я заметил ребят из делегации Новой Англии! Значит, так оно и было.

– По порядку ведения! – изо всех сил закричал вдруг Бладнер. – Господин председатель! По порядку ведения! Заявление делегации Нью-Йорка, объединенных советов и региональных организаций!

Председатель дал слово коллеге из Нью-Йорка.

– Господин председатель, братья, коллеги. Позор! Вопиющая несправедливость! – грохотал Эйб-Ломик Бладнер. – Безобразие! На нашем съезде до сих пор надлежащим образом не представлено изображение величайшего борца за права рабочего человека. Я говорю о самом выдающемся, честнейшем человеке во всем Международном братстве водителей! Это Юджин Джетро, который, несомненно, станет следующим президентом нашего…

Голос Бладнера утонул в восторженных воплях, за которыми последовала бурная демонстрация сторонников Джетро. Председатель звонил в колокольчик, призывая к порядку демонстрантов и делегацию Нью-Йорка, но безуспешно.

Эйб Бладнер горделиво уселся на место посреди вызванного им хаоса.

– Спасибо за информацию, парень, – сказал он Римо.

Но Римо его не слышал. Он пытался догадаться, когда была установлена поддерживающая транспарант балка: еще во время постройки здания или недавно? Когда собираешься обрушить такую штуку на чьи-то головы, нужно предусмотреть все.