Текст книги "Проклятие вождя"

Автор книги: Уоррен Мэрфи

Соавторы: Ричард Сэпир
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Уоррен Мерфи, Ричард Сэпир
Проклятие вождя

Глава 1

Этот древний камень существовал задолго до того, как бледнолицые люди на четырех высоких ногах с железными туловищами и головами вышли по солнечной тропе из большой реки, воду которой нельзя пить.

Камень лежал здесь еще до того, как во главе племени встали вожди-жрецы, и до того, как их сменили вожди-воины. Еще до ацтеков, тольтеков и майя. И до рождения племени актатль, которое поклонялось камню как божеству и считало своим и только своим богом.

Камень был высотой с вождя, и, если вы не знали, что круг в центре камня был начерчен самими богами, прежде чем первый человек вышел из пасти черепахи, значит, вы не принадлежали к племени актатль. И вас ни за что не допустили бы в святилище божества, не позволили бы и близко подойти к священному камню, чтобы бог не разгневался от прикосновения пальцев непосвященного.

Люди называли священный камень «Уктут».

Но лишь жрецы знали его истинное имя.

Едва только появились бледнолицые люди, как вождь-воин племени актатль призвал пятерых жрецов Уктута в храм – туда вело 142 ступени; мощные стены защищали камень от северного ветра и света. И спросил вождь жрецов, что думают они о прибывших в страну бледнолицых.

– Моктезума говорит, что они боги, – сказал один жрец.

– Послушать Моктезуму, так и газы, которые он выпускает после пиршества – это дыхание богов, – недовольно заметил вождь.

– Моктезума стоит ближе к тропе богов, – укоризненно произнес один из жрецов. – Всем известно, что ацтеки под предводительством Моктезумы лучше служат своим божествам, потому что у них вождь – жрец.

– Жизнь слишком коротка, чтобы проводить ее за подготовкой к смерти, – ответил вождь. – И я считаю, что дожди выпадают вне зависимости от того, бросили ли в колодец, который питает Уктут, сердце младенца или нет, что дети будут рождаться, даже если не кидать в тот же колодец женские сердца, и одерживаю я победы не потому, что Уктут регулярно поят кровью, а потому что мои воины всегда занимают позиции на возвышенности и оттуда атакуют врага, который находится внизу.

– Неужели тебе никогда не хотелось узнать имя Уктута? Его настоящее имя? Чтобы он мог говорить с тобой так же, как он говорит с нами? – спросил другой жрец.

– Для чего? У каждого есть свое название для окружающих вещей. Это всего лишь колыхание воздуха. Я позвал вас сюда не за тем, чтобы сообщить, что после стольких лет решил встать у вас на пути. Да будет так: вы даете людям своих богов, я не отвращаю от вас людей. А теперь я хочу спросить, что вы думаете по поводу пришельцев, цветом кожи напоминающих облако?

– Уктут считает, что их сердца должны попасть в воду, которую он пьет, – ответил один из жрецов.

– Моктезума считает, что мы должны отдать высоким пришельцам на четырех ногах желтый металл, за которым они охотятся, – заметил другой.

А еще один добавил:

– Моктезума сказал, что мы должны отдать сердца этих белых людей Уктуту.

– Моктезума сказал, что ацтеки отдадут сердца белых вместе с их палками смерти? – поинтересовался вождь. – Или он сказал, что племя актатль само должно взять их сердца?

– По его словам, это столь прекрасная жертва, что он с удовольствием уступит ее Уктуту, – ответил жрец.

– Тогда пусть великий Моктезума сам забирает их сердца. Он может предложить их Кецалькоатлю, своей покрытой перьями змее.

Тут вмешался третий жрец:

– Он сказал, что ацтеки хотят оказать актатлям честь – они не станут брать столь богатую жертву себе, а позволят нам отдать ее Уктуту, чтобы наш бог сделался богатым и красным от прекраснейших сердец.

– Итак, я говорю, обращаясь к Моктезуме, великому вождю великих ацтеков. Вот послание от самого почтительного из его соседей, вождя племени актатль, властителя леопардов, от того, кто защищает Уктут от северных ветров, покорителя умаев, акоплов и хореков. К Моктезуме обращаюсь я: приветствую тебя, о сосед! Мы ценим твою щедрость и, в свою очередь, приносим дары ацтекам и их великому вождю.

Пока вождь говорил, жрецы писали священные знаки, поскольку знали секрет, как нанести письмена на каменную пластинку, чтобы другой человек, увидав письмена, мог угадать в них мысль, даже если создатель пластинки с письменами много лет назад перешел в другой мир.

Пять столетий спустя в стране, где практически все умели читать, и в этом не было ничего мистического, археологи занимались своим любимым времяпрепровождением, мечтая о том, как бы пообщаться с представителями умерших культур, которые они изучали. По их словам, они гораздо больше получили бы от получасового разговора с человеком, жившим в ту эпоху, чем от изучения обнаруженных во время раскопок покрытых письменами пластин.

Однако если бы они поговорили с рядовым представителем племени актатль, то узнали бы лишь, что знаки на табличках – великая тайна, что вождь жил на возвышенности, а люди – внизу, и что жрецы служили Уктуту, чье настоящее имя знали только они, и только им позволено было это имя произносить.

Но камень Уктут продолжал жить. Уже не было ни ацтеков, ни майя, ни инков. Исчезло название «актатль», равно как и названия покоренных ими племен, которые жили в глубине материка.

Все забылось, и лишь Уктут в это отдаленное время сумел уцелеть в стране, под названием Соединенные Штаты Америки. А за много веков до этого тысячи людей познали ужас и кровь, когда представители племени актатль взялись приносить королевские жертвы своему каменному божеству.

Эти кровавые жертвы брали начало от событий того дня, когда вождь племени актатль попытался избежать открытого боя с испанским завоевателем, который, как он подозревал, был никакой не бог, а просто человек, только с другим цветом кожи.

Итак, жрецы чертили знаки, а вождь говорил. Подарок, который он и его народ преподнесут ацтекам, будет исключительное право последних обладать сердцами бледнолицых людей на четырех ногах с металлическими грудью и головой.

– Это слишком щедрый дар, – запротестовал один из жрецов, – Уктут станет завидовать Кецакоатлю, верховному божеству ацтеков. – Но вождь сделал ему знак замолчать, и тот оборвал свою речь.

Чтобы получить одобрение Уктута, было решено принести небольшую жертву – юную девушку, с упругой грудью из хорошей семьи. Ее одели в королевский наряд из желтых перьев и усадили на камень – как раз над колодцем, где находилась вода, питавшая Уктут.

И, если семья с трудом выдавливала из себя слезы и лишь изображала стенания, на то были веские причины, ибо вот уже в течение многих поколений племя актатль покупало рабов или приберегало пленных как раз для подобных церемонии, так что, когда жрецы требовали жертвы у знатных воинов, владельцев крестьян или надсмотрщиков, следивших за строительством дорог, те обычно наряжали своих рабов в красивые одежды и предлагали их Уктуту.

Один жрец держал ее за правую лодыжку, другой – за левую, еще двое сжимали ей руки. На эту роль по необходимости выбирали сильных мужчин, потому что те, кто борются за жизнь, обретают недюжинную силу. Кожа девушки была гладкой, у нее были прекрасные зубы, а глаза – иссиня-черные. Пятый жрец одобрительно кивнул членам семьи, которые впоследствии будут вполне довольны собой, но в этот момент стенали так, будто собирались принести в жертву собственную дочь.

Нежно и заботливо пятый жрец распустил ее одеяние из перьев – его руки были такими заботливыми, что девушка с надеждой улыбнулась ему. Может, он отпустит ее. Она слышала, как рабы говорили, будто тех, кого приводят к большому камню, порой отпускают. Конечно, такое случалось не часто, а лишь иногда, но она специально сложила в кружок гальку на поросшем травой берегу – в качестве жертвы божествам реки. Они не так сильны, как Уктут, но иногда могут его перехитрить. И когда ее с поля привели в святилище, она просила своих покровителей лишь о том, чтобы они перехитрили Уктута и оставили ей жизнь.

И разве улыбка жреца, склонившегося над ней, и его нежные руки не означают, что она слишком юна и слишком хороша собой, чтобы умереть? Она, как и остальные рабы, не знала, что жертвы отсылают назад лишь в случае косоглазия, щербатого рта или шрамов, которые портят внешний вид.

Но у этой девчонки не было ни малейшего изъяна, и жрец племени актатль вырвал сердце у нее из груди.

И сердце было хорошее – даже изъятое из растерзанной груди, оно продолжало биться в чутких руках, а сама девица испустила отличный вопль – он наверняка разожжет аппетит Уктута. Жрец поднял продолжавшее пульсировать сердце высоко над головой, чтобы все видели, какой прекрасный дар семья принесла на благо всему племени.

Та, что выдавала себя за мать, завыла и упала на колени в притворном горе, выражения которого ожидали от нее. Хвалебная песнь наполнила храм под открытым небом, и, прежде чем сердце остановилось, жрец опустил его в колодец, а четверо других жрецов отправили вслед за ним и тело, не забыв снять драгоценное одеяние.

Таково было послание вождя племени актатль Моктезуме – с заверениями в доброй воле Уктута.

Вождь наблюдал происходящее с явным одобрением, но мысли его были далеко от этой бессмысленной и жестокой церемонии. Еще ребенком он понял, что вовсе не Уктут жаждал жертв, они нужны были народу и жрецам. А поскольку жертвами становились лишь рабы и пленные, жертвоприношения будут продолжаться.

В этот день другие мысли занимали его ум, когда он оглядывал свой народ, его дома и поля, простиравшиеся во все стороны на двадцать дней пути – на горных массивах, равнинах и реках. Все это было обречено. Люди обречены. Исчезнут даже слова, которые они говорят. И хотя он знал, что подобное случалось и с другими и еще со многими произойдет в будущем, что такова природа вещей – что-то приходит, а что-то уходит, внутренний голос подсказывал ему, что он не должен этого допустить.

Он знал, что пришельцы, появившиеся из воды, которую нельзя пить, заберут все, ибо они желали большего, чем просто желтый металл или рабы. Как донесли его шпионы, они хотели чего-то, что есть в каждом человеке и что существует вечно. «Что-то вроде разума, но не разум», – сказали шпионы. И пришельцы хотели заполучить это для своего бога.

А их бог был один, и в то же время их было трое, причем один из них погиб, но в то же время не умер. Вождь попросил шпиона узнать: не примет ли бог бледнолицых в свою компанию четвертого, Уктута, и, когда шпион вернулся со словами, переведенными с чужого языка, вождь понял, что все, чем жили актатль, ацтеки и майя, обречено и скоро уйдет навсегда. Слова были: «Да не будет у тебя других богов пред лицом Моим».

Их бог не примет крови, еды или вышитых тканей. Ему нужен живой рассудок людей. Не то что Уктут, которого можно обмануть одеянием из желтых перьев и фальшивым плачем женщины, притворяющейся матерью жертвы.

Вождь ничего не сказал жрецам, чтобы от страха или от гнева они не наделали глупостей. Это новое было непохоже ни на что, известное племени актатль до сих пор, и ничто, им известное, не могло этому новому противостоять.

В тот вечер жертвоприношения вождь объявил, что уединится в своем высокогорном жилище на много дней, но вместо этого переоделся рабом и в сопровождении самого доблестного воина ушел из дворца, прихватив с собой желтого металла. Поначалу воину было трудно обращаться с вождем как с рабом, поскольку с рождения его учили служить вождю и, если понадобится, даже умереть за него, но вождь объяснил, что они должны поменяться ролями, чтобы обеспечить скрытность операции, как однажды использовали для этого лес. Воин был озадачен – странное распоряжение вождя не давало ему покоя, когда ночами они пробирались тайными тропами. Ведь каждый знал, что вождь – это вождь, потому что он вождь. Он вовсе не раб, иначе он был бы рабом. И бледнолицые пришельцы сразу это поймут, потому что вожди – это вожди.

И вождь никак не мог растолковать ему того, до чего сам давно додумался, – что различия между людьми придуманы самими же людьми, точно так же, как детские сказки, с той только разницей, что в эти различия люди свято верят. В конце концов вождь сказал воину, что знает волшебное слово, которое заставит бледнолицых поверить, что он раб, а не вождь племени актатль, и воин был удовлетворен.

Они шли по ночам, а днем спали, и так двадцать две ночи подряд, пока не миновали город Моктезумы. И однажды утром их глазам предстало страшное зрелище.

Мимо них проехал бледнолицый человек, вдвое выше всех остальных, с заросшим волосами лицом и со сверкающим металлом на голове и груди, – у него были две ноги спереди и две сзади. Инстинктивно воин заслонил своего вождя, но вождь вновь предупредил, что с ним следует обращаться, как с рабом и что больше предупреждений не будет. Он просто не сможет предупредить его еще раз.

И вышли они из укрытия, и большой бледнолицый ткнул в их сторону копьем без наконечника. И тут вождь заметил вторую голову под цвет туловища, и тогда понял, почему у бледнолицего четыре ноги и он столь высок. Он сидел на каком-то животном.

Но разве инки на юге не приучили животных таскать тяжести? А это невиданное, диковинное животное было приучено носить на себе человека. И еще вождь понял, что железной была не голова бледнолицего, а что-то, надетое на нее. Эта мысль подтвердилась, когда они пришли в большой лагерь, и вождь увидел, что у одних на головах было железо, а у других – нет. И еще он увидел, что бледнолицые люди и диковинные звери существовали сами по себе, а не составляли единое целое.

Он увидел царицу прибрежного племени – она сидела на высоком стуле рядом с бледнолицым, и вождя с воином подвели к ним. Женщина говорила на языке ацтеков, и она обратилась к воину. Повинуясь приказу, воин назвал свое имя и положение в племени актатль, затем замолчал, ожидая новых вопросов.

Перестав спрашивать, женщина обратилась к бледнолицему на другом языке. И вождь запомнил каждый звук, слетевший с ее губ, ибо ему предстояло многому научиться, чтобы спасти свой народ. А потом воин сказал, что поймал раба, сбежавшего из города Моктезумы.

Воин вновь умолк, и женщина опять заговорила на странном языке. Она правильно произнесла имя Моктезумы, а вот бледнолицему этого не удалось. Когда он его повторил, у него получилось «Монтесума», причем с неправильным ударением.

Воин сказал, что раб ни на что не годен и у него ничего нет, потому что Моктезума и ацтеки бедны. И тогда снова говорила женщина на чужом языке, и говорил бледнолицый, и звучало напряжение в их голосах. И сказала воину женщина, что вовсе ацтеки не бедны, а у Моктезумы есть золотые покои. И ответил воин: «Никакого золота нет. Только никчемные рабы». И когда женщина заговорила вновь, вождь племени актатль, переодетый рабом, достал весь огромный груз золотых слитков, который столько дней нес с собой, и, словно не придавая ему большого значения, принялся отряхивать свои жалкие отрепья, как будто золото было не золото, а обыкновенная пыль.

Как он и предполагал, это вызвало великое смятение, и бледнолицые даже попытались золото есть, так и вгрызаясь в него зубами. Тогда вождь, притворившийся рабом, рассмеялся и крикнул:

– О, великая царица, почему эти бледнолицые так любят желтую грязь?

– Это из города Моктезумы? – спросила она.

Вождь поклонился низко, как и положено рабу, и сказал:

– Да, из его золотых покоев.

Когда она перевела это бледнолицему, тот вскочил на ноги и пустился в пляс, и с этого момента желал говорить только с рабом, а воина приказал казнить за то, что он лгал. И таким образом вождь-раб заставил бледнолицых себе доверять и принять его в свой лагерь, и сделал так, что бледнолицый, которого, как он позже узнал, звали Кортес, начал долгую и трудную осаду города Моктезумы и в конце концов взял его.

За долгие месяцы осады вождь, притворившийся рабом, выдавал сведения об ацтеках малыми порциями – так ежедневно из озера вытекает лишь малая толика воды. А сам он тем временем наблюдал и учился. Как и люди его племени, здесь тоже мало кто умел читать, хотя секреты тут хранили не так строго. Он научился новому языку у жреца нового бога. Он узнал, что звук издают не палки, способные убивать, а пули, которые вылетают с большой скоростью из дыр в этих палках. И еще узнал, что существуют более крупные палки, которые стреляют более крупными пулями. Однажды ночью он предпринял попытку научиться ездить на лошади и чуть не разбился насмерть.

Металл бледнолицых был прочнее, чем у племени актатль. Их боевые порядки не были так уж безукоризненны, но этого и не требовалось, потому что они могли убивать с тридцати или даже сорока метров из палок, которые назывались «ружья». И письменность их передавала не символы вещей, а звуки, в чем заключалась великая мудрость, и вождь племени актатль это понимал. К людям с более светлой кожей относились лучше, чем с темной, и, как верно сказал шпион, бледнолицые не приносили в дар богам животных или людей, хотя поначалу, увидев статую человека, распятого на кресте, вождь был не вполне в этом уверен.

Он видел, как город Моктезумы пал, а его жители были обращены в рабство, и теперь окончательно убедился, что раз более развитые ацтеки покорены, то и его народ обречен. От него не останется даже воспоминаний.

Бледнолицые из страны, под названием Европа, были воинами-грабителями, и хотя не было ничего необычного в том, чтобы новые племена заселяли старинные земли, эти бледнолицые вели себя иначе: они не разделяли обычаи живущих здесь людей, а навязывали свои. Но их обычаи были лучше, потому что не требовали бессмысленных жертв.

Но он должен был помешать своему народу исчезнуть навсегда.

В лагере бледнолицых было много племен, примкнувших к пришельцам в войне против Моктезумы Один из них узнал вождя племени актатль, пошел к женщине Кортеса и сказал.

– Это не раб, а вождь племени актатль.

И женщина призвала вождя к себе и спросила, почему он пришел под видом раба, ведь как вождю, ему бы оказали радушный прием.

– Ты еще не успела сказать об этом Кортесу? – спросил вождь.

– Я расскажу обо всем перед рассветом, – ответила царица прибрежного племени.

И тогда более прочным и острым ножом бледнолицых вождь перерезал ей горло. Но не взял ее сердца.

Когда кровь на руках обсохла, он отправился к Кортесу и рассказал о чем слышал еще в молодости, будто севернее города Моктезумы есть города из чистого золота. И стены там золотые, и потолки. И даже улицы вымощены золотом.

Кортес поинтересовался, почему раб не сказал ему этого раньше.

– О, великий вождь бледнолицых, твоя женщина спрашивала меня лишь о комнатах, наполненных золотом. А там, в северных городах, никто не держит золото в комнатах. Они делают из него кирпичи и строят из них дома – так много там этого желтого металла.

Рассмеявшись радостным смехом, Кортес приказал снарядить экспедицию. В возбуждении сборов смерть переводчицы, пусть даже царицы прибрежного племени, не была воспринята как большая трагедия. К этому времени появилось много переводчиков.

Пятнадцать дней вел вождь на север Кортеса и его отряд, а ночью шестнадцатого дня, когда они забрались в горы, бежал.

Лишившись проводника, Кортес повернул назад, но еще много столетий спустя его последователи продолжали искать Семь городов Цибола, которые на самом деле существовали лишь в воображении вождя, желавшего увести жадных испанцев подальше от своего народа.

Ночью шестнадцатого дня вождь бежал, забрав с собой лошадь, ружье с порохом и пулями, кремень и много-много книг.

Месяц спустя он прибыл в главный город племени актатль. Он отсутствовал ровно четыре года.

Страной правил теперь новый вождь, и жрецы Уктута, оказавшись в сложном положении, объявили, что один из вождей должен умереть. И тогда новый вождь, сын прежнего вождя, собрал воинов, чтобы принести отца в жертву богам. Однако стоило первому воину приблизиться к нему, как старый вождь достал палку, извергающую огонь, и, ничего не бросив и не метнув, убил нападавшего. Увидев, что события принимают такой оборот, все быстро смекнули что к чему и накинулись на нового вождя, чтобы принести в жертву его, но старый вождь этого не допустил. Он вернулся не для того, чтобы вернуть себе власть, а чтобы сообщить о начинании, которое должен одобрить Уктут.

Старый вождь собирался взять пятьдесят женщин, десять юношей и десять девушек и уйти с ними. Но жрецы не хотели его отпускать, потому что это означало существование двух вождей и могло прогневить Уктута.

– Сменится всего нескольких поколений, и Уктут перестанет существовать, – заявил старый вождь. – И этот город перестанет существовать. Не будет языка, на котором мы говорим, забудется ритуал, согласно которому жрец приветствуют вождя, вождь – жреца, а простые люди – своих господ. От племени актатль не останется ничего.

Его спросили, значит ли это, что в священном видении ему являлся сам бог, и, чтобы им было понятно, он сказал, что об этом поведал ему Уктут.

Известие очень обеспокоило жрецов, и они велели каждой семье приготовить по жертве, чтобы Уктут согласился и с ними поговорить.

Когда жертвоприношение было закончено, на камне возле колодца было невозможно стоять – он был насквозь пропитан кровью.

Кровавые лужи застыли в щелях и трещинах ступеней, ведущих к камню Колодец, питавший Уктут, стал красным от крови, а сам камень распространял вокруг себя нестерпимую вонь.

И тогда пришло прозрение. Старый вождь может осуществить свой замысел, но все, кто уйдет с ним, должны стать жрецами Уктута и узнать настоящее имя камня, и, если предсказания вождя верны, дать клятву выполнять обязанности жрецов, чтобы защитить Уктут.

И в этой клятве, в недрах цивилизации, обреченной на гибель, на цветущих зеленых холмах между Мексикой и Южной Америкой было заложено семя, которому суждено было прорасти более чем четыре столетия спустя. И росток его питала человеческая кровь, и ничто в этом новом мире, способном отправить человека на Луну, не могло защитить от потомков тех, кто воспринимал светящийся в ночи желтый круг как божество.

Старый вождь привел свою новую семью в необитаемую долину, которую присмотрел во время путешествия. Он произвел на свет большое потомство и дал всем домашнее образование. Каждый освоил язык, письмо, счет и другие примитивные знания западного мира. И когда рожденное от него новое поколение достигло взрослого возраста, он разделил своих детей на группы и отправил искать бледнолицых завоевателей, но не для того, чтобы их убивать – ибо к тому времени их было уже несметное количество, но чтобы спариваться с ними, а затем, выбрав лучшего из своих детей, рассказать ему, что он актатль. Даже если у него будут белокурые волосы, все равно он актатль.

Ибо вождь понял, что единственный способ для его народа выжить – это подделаться под других, кем бы они ни были.

Лишь одно беспокоило его: он не мог заставить их порвать с Уктутом, этим дурацким куском скалы. Потому что, когда он всему их научил, Уктут и его настоящее имя оказалось единственным, что его детям было известно, а ему нет. И они теперь чтили свое божество даже больше, чем раньше. И чем настойчивее вождь повторял, что это всего лишь пустой камень, тем важнее для них становился Уктут – как символ того, чем они были и что должны сохранить в своей будущей жизни. Так что вождь просто перестал об этом говорить.

Когда умерла последняя женщина из тех, кого он взял с собой, вождь понял, что остался один. Он похоронил ее согласно обряду, хотя громоздить камни один на другой было трудно, ибо он был стар.

Новая деревня была пуста, глиняные таблички, на которых писали слова языка актатль и европейского языка, не использовались вот уже много лет, с тех пор, как ушла последняя группа выучившихся молодых людей. Тем, кто постарше, новый язык и другие предметы давались с трудом, и большинство из них до своей смерти жили с ним, в этой укрытой от посторонних глаз деревне. Но теперь она была пуста, остался лишь старый пес, который едва мог передвигаться и очень долго скулил, когда умер его хозяин, а случилось это много лет назад.

– Все кончено, – сказал последний вождь племени актатль.

Он попытался уговорить собаку пойти с ним, но ему это не удалось. Тогда он собрал столько пищи, сколько мог унести, и открыл для собаки амбар. Хотя теперь, когда здесь не будет человека, она наверняка станет лакомой добычей для какого-нибудь хищника из джунглей.

Вождь направился в сторону главного города племени актатль. Но еще до того, как он ступил на землю племени, он уже знал, что его царства больше нет. Дороги поросли травой, пола стояли невспаханными. В камнях, из которых были выложены наблюдательные башни, выросли деревья.

Возможно, где-то в развалинах все еще прячутся друзья его молодости, доживая последние дни. Но никого не было, даже собак не осталось в огромном городе, некогда бывшем столицей империи Актатль. Но вот что странно: он нигде не видел следов пламени, без которого обычно не обходится ни одна осада.

– Да, испанцы побывали здесь, – подумал он. – Все золото забрали. Он заметил, что слитки не были вырублены или грубо вырваны; их вынули очень аккуратно. На какое-то мгновение у него промелькнула надежда, что пришедшие ему на смену вожди мудро рассудили увести народ куда-нибудь подальше, хотя сам он был уверен, что ему ни за что не удалось бы уговорить жрецов согласиться на такое. Но когда он подошел к каменному алтарю, то все понял и тогда испустил дикий вопль, вырвавшийся, как казалось, из самых недр его естества. Ступени, ведущие к камню, были усеяны побелевшими костями, образовавшими небольшие холмы, через которые начали уже прорастать молодые побеги. Рядом лежал череп – из его ощерившегося улыбкой рта вылезало маленькое деревцо.

Он понял, что произошло. Заслышав о приближении испанцев, все жители поднялись на возвышенное место, пытаясь уберечь то, что по их представлениям, представляло главную ценность для бледнолицых пришельцев. А потом все они убили себя, принеся свою последнюю жертву Уктуту. Скорее всего, они много дней подряд убивали друг друга, пока наконец последний оставшийся в живых не принес в жертву собственную жизнь. Он заметил, что грудные клетки тех, кто лежал ниже, повреждены, а тех, кто повыше, – нет. Очевидно, первые были принесены в жертву в соответствии с ритуалом, но по мере того, как кровавое пиршество продолжалось, убийство стало напоминать возделывание полей – дело, с которым надо покончить как можно скорее и эффективнее. Дальше по лестнице он увидел черепа с зияющими в них дырами, и понял, что его догадка верна. Под конец жрецы начали просто проламывать всем головы.

На него навалилась страшная усталость, скорее от нравственных мук, нежели от его собственной телесной немощи.

Подняв глаза на покрытый резьбой камень в человечески и рост, вождь произнес:

– Уктут, – ибо он не знал тайного имени, – ты даже не глуп, потому что глупы люди, а ты не человек. Ты камень. Камень, специально изготовленный людьми. Ты как голыш, попавшийся на пути плуга. Кусок скалы. Просто камень.

Он сел и, отодвинув кости, удивился, насколько они легки, когда высохнут. От усталости он не мог пошевелиться. На четвертый день что-то кольнуло в сердце, и вождь слабой рукой потянулся к груди, чтобы убедиться, что там нет крови. Конечно же, крови не было, и он закрыл глаза, чувствуя себя лучше и желая, чтобы смерть пришла естественным путем. И тут же погрузился в глубокий сон, сознавая, что работа его выполнена на славу.

Прошли столетия, и поскольку не было предпринято ничего, чтобы сохранить кости, они разложились на вещества, из которых возникли. Не осталось даже воспоминаний о них, когда тяжелый кран поднял камень в человеческий рост с возвышенного места. Другие камни, украшенные резьбой, распиливали на куски, но этот камень был дороже в неразрезанном виде, хотя и потребовалось целых четыре мула, чтобы протащить его через горы и джунгли, где люди с лицами ацтеков и испанскими именами продали его потом человеку, посулившему хорошую цену.

Камень по имени Уктут оказался в большом музее в Нью-Йорке, в западной части Центрального парка, и был ошибочно помещен в зал, представлявший искусство ацтеков. Однажды в музее появился немецкий бизнесмен, который предложил отвести камню отдельное помещение. Богатый промышленник из Детройта сделал щедрое пожертвование музею и, став попечителем этого заведения, бросился выполнять предложение немецкого магната.

Этому воспротивился хранитель музея, заявив, что камень – всего-навсего незначительный образчик доацтекского периода и не заслуживает отдельного зала, но вскоре после этого, к своему большому удивлению, был уволен за «грубость и непрофессионализм».

Японский архитектор спроектировал для камня новый зал, предусмотрев грубую тяжелую стену, закрывающую его от света, который проникал из широкого окна, расположенного с северной стороны. Архитектор даже разместил в зале фонтан, хотя в вестибюле и без того имелся фонтанчик с питьевой водой.

Очевидно, новый попечитель и архитектор знали, что делали, потому что камень собрал множество посетителей со всего мира. Ярый арабский радикал-исламист посетил камень в один день с полковником воздушно-десантных войск Израиля. И похоже, камень оказывал какое-то умиротворяющее воздействие, потому что они не просто хорошо поладили между собой, а даже обнялись на прощание. Впрочем, впоследствии перед соотечественниками оба отрицали этот факт. Но, конечно же, никто не был так очарован этим камнем доацтекской эпохи, как граф Руй Лопес де Гома и Санчес, который приходил сюда каждый день.

Однажды октябрьским вечером охранник обнаружил, что кто-то с помощью баллончика написал на камне ярко-зеленой краской: «Джой-172».

На следующий день конгрессмен от этого округа был обнаружен в своем кабинете в Вашингтоне мертвым – его развороченная грудная клетка была чуть не до краев заполнена кровью.

Сердце было вырвано у него из груди.