Текст книги "Цветок пустыни"

Автор книги: Уорис Дири

Соавторы: Кэтлин Миллер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

– А помнишь, как мы привязали папину молодую жену? – И мы покатывались со смеху.

Поначалу Али очень смущался, потом признался:

– Знаешь, я так скучал, а тебя все не было… Даже странно думать, что ты уже стала взрослой женщиной, а я мужчиной.

Как это чудесно – снова быть в семье, беседовать, дурачиться, спорить на родном языке! Говорить о вещах, которые хорошо знаешь.

Все жители деревни были необычайно радушны. Каждый день кто-нибудь приглашал нас к себе на обед или ужин. Каждый стремился угодить нам и перещеголять других, а заодно и послушать наши рассказы.

– Идемте, я должна познакомить вас с моим сыном, а потом с бабушкой…

И нас тащили из одного дома в другой и знакомили со своими родичами. И все это отнюдь не потому, что я супермодель – об этом здесь никто и понятия не имел. Я была такой же, как они, кочевницей и вернулась домой издалека.

Моя мама – да благословит ее Аллах! – так и не сумела понять, каким образом я зарабатываю деньги, хотя я изо всех сил старалась ей объяснить.

– Расскажи еще разок. Что такое «модель»? Что ты там делаешь-то? Так, а если толком сказать, то это что?

Тут кто-то из кочевников, прошедших пустыню вдоль и поперек, подарил маме экземпляр «Санди таймс» с моим портретом на первой полосе. Сомалийцы – люди исключительно гордые, им было страшно приятно видеть портрет соотечественницы на первой странице английской газеты. Мама посмотрела и сказала:

– О! Это же Уорис! Это моя дочь!

Она ходила по всей деревне и показывала газету.

В первый вечер она держалась неуверенно, но быстро преодолела смущение и принялась командовать:

– Ну что ты, Уорис, кто же так готовит? Ц-ц-ц, а ну давай! Смотри, я тебе покажу. Ты что, не готовишь там, где живешь теперь?

Потом брат начал приставать ко мне с вопросами: что я думаю об этом, а что о том.

– Ой, помолчал бы ты, Али! – поддразнивала я его. – Вы глупые люди, неграмотные, живете в пустыне. Слишком долго вы тут живете. Ты даже не представляешь того, о чем берешься судить.

– Ах, вот как? Ты стала знаменитостью, приехала домой и ведешь себя, как распроклятая европейка! Раз ты живешь там, на Западе, то все знаешь, да?

Мы часами с ним пикировались. Я не хотела никого обижать, но рассуждала так: если я им чего-то не скажу, то кто же скажет?

– Положим, всего я не знаю. Но я немало повидала и узнала много такого, о чем представления не имела, пока жила в пустыне. Я знаю не только то, как обращаться с коровами да верблюдами. Могу и о других вещах рассказать.

– Например?

– Например, вы губите природу, вырубая все деревья подряд. Даже молодые деревца идут на загоны для скотины. – Я ткнула пальцем в ближайшую козу. – Так нельзя делать!

– Это ты о чем?

– Понимаешь, теперь вокруг пустыня, потому что мы вырубили все деревья.

– Пустыня просто потому, что нет дождей, Уорис! На севере бывают дожди, поэтому там и деревья есть.

– Наоборот, потому-то там и идут дожди! Дожди идут как раз потому, что там растут леса. А вы здесь чуть не каждый день срубаете все веточки, так что и лесу взяться неоткуда.

Они не знали, верить этим странным рассуждениям или нет, но была одна тема, спорить на которую я, по их твердому убеждению, не могла.

– А почему ты до сих пор не замужем? – поинтересовалась как-то мама.

Несмотря на то, что годы шли, вопрос брака оставался для меня страшно болезненным. С моей точки зрения, именно из-за этого я потеряла свой дом и семью. Я знаю, что отец хотел мне добра, но он поставил меня перед ужасным выбором: или подчиниться ему и погубить свою жизнь, выйдя замуж за старика, или бежать из дому и отказаться от всего, что было мне знакомо и дорого. Цена, которую я заплатила за свободу, была непомерно высокой, и я уповаю на то, что мне никогда не придется вынуждать собственное дитя делать столь мучительный выбор.

– Мама, неужели так уж необходимо выходить замуж? Я что, обязанабыть замужем? Разве ты не видишь, что я добиваюсь успеха, становлюсь сильной, самостоятельной? Я вот что хочу сказать: если я до сих пор не вышла замуж, то это просто потому, что не встретила достойного мужчину. Вот когда встречу, тогдаи пора будет выходить замуж.

– Ну а я хочу внучат.

Теперь они решили наброситься на меня все вместе.

– Да она уже старая! – включился в разговор двоюродный брат. – Кто захочет взять ее в жены? Она слишком старая…

И он покачал головой, не веря тому, что кто-то захочет взять в жены женщину двадцати восьми лет.

Я замахала руками.

– А почему нужно выходить замуж по принуждению? Вот вы оба, почему вы решили жениться? – Я ткнула пальцем в Али и двоюродного брата. – Спорим, кто-то настоял на этом.

– Нет-нет! – не соглашались они.

– Допустим, но это потому, что вы парни. А я, девочка, не имею права голоса. Считается, что я должна выходить за того, на кого вы мне укажете, и тогда, когда вы скажете. Что это за глупости? Кому только это в голову пришло?

– Помолчи, Уорис! – рассердился брат.

– Ты тоже помолчи!

До нашего отъезда осталось два дня, и Джерри сказал, что пора начинать съемки. Он снял несколько сцен, где я была с мамой, но мама никогда прежде не видела камеры, и та ей очень не понравилась.

– Уберите эту штуку от моего лица! – сказала мама. – Она мне не нравится. Уорис, скажи ему, пусть он не направляет ее мне на лицо. Он смотрит на меня? Или на тебя?

Я постаралась успокоить ее.

– Он смотрит на нас обеих.

– Так скажи ему, что я вовсе не желаю смотреть на него. Меня он, похоже, не слышит, да?

Я попыталась растолковать ей, как все происходит, заранее зная, что она все равно ничего не поймет.

– Да ну, мамочка, он прекрасно тебя слышит! – сказала я и засмеялась.

Оператор тут же пристал ко мне с расспросами, над чем это мы смеемся.

– Да так, над всякими глупостями, – ответила я.

Еще один день ушел на то, чтобы снять меня, бредущую по пустыне в одиночестве. Все это время я с трудом сдерживала слезы. Я увидела мальчика, который поил верблюда у колодца, и спросила, можно ли мне сделать это. Специально для оператора я подняла ведро повыше, к самой морде животного. Накануне нашего отъезда одна местная жительница накрасила мне ногти хной. Я поднесла руку к камере – впечатление было такое, будто на кончиках пальцев у меня растеклись капельки свежего коровьего навоза. Но я чувствовала себя царицей. То был древний ритуал, символизирующий у моего народа красоту: обычно так украшали только невесту.

В тот вечер мы устроили пир. Жители деревни хлопали в ладоши, плясали и пели. Это так напоминало далекие дни детства, когда все праздновали приход дождя, – то же самое чувство ничем не сдерживаемой свободы и радости!

На следующее утро, пока за нами еще не прилетел самолет, я встала рано и позавтракала вместе с мамой. Я спросила, не хочет ли она поехать со мной и жить в Англии или в Штатах.

– А что я там буду делать? – спросила она.

– Я как раз и хочу, чтобы ты ничего не делала. Ты за свою жизнь достаточно потрудилась. Пора тебе отдохнуть, просто посмотреть вокруг.

– Нет. Я так не смогу. Во-первых, твой отец стареет, и мне нужно быть с ним рядом. Во-вторых, мне надо заботиться о детях.

– О каких детях? Мы все уже взрослые!

– О детях твоего отца. Помнишь ту… Как же ее звали? Ну, ту молоденькую, которую он взял в жены?

– Еще бы!

– Так вот, она родила пятерых. А потом не выдержала. Думаю, наша жизнь была для нее слишком трудной, а может, она не поладила с твоим отцом. В общем, она сбежала – пропала, и все.

– Мамочка… Как ты можешь? Ты уже не так молода, чтобы трудиться до седьмого пота. Нельзя, чтобы ты изводила себя работой. В твоем возрасте за ребятишками малыми бегать!

– Ну что ж, отец тоже стареет, без меня ему никак. Да и не умею я сидеть сложа руки. Если я сяду, то сразу состарюсь. Я столько лет трудилась, что уже просто не смогу остановиться. Да я от этого с ума сойду! Нет. Если хочешь чем-нибудь помочь, купи мне домик в Африке, в Сомали. Я смогу поселиться там на старости лет. Здесь моя родина, ничего другого я не знаю.

Я крепко обняла ее.

– Я люблю тебя, мамочка. Я вернусь за тобой, не забывай об этом, ладно? Я вернусь за тобой…

Она улыбнулась и помахала мне рукой на прощание.

Как только мы оказались в самолете, я дала волю слезам. Я не знала, когда увижу маму снова и увижу ли вообще. Я глядела сквозь слезы в окно – на то, как исчезают под крылом сперва деревня, потом и пустыня, а операторы снимали меня крупным планом.

16. Нью-Йорк

Весной тысяча девятьсот девяносто пятого года съемки документального фильма Би-би-си с моим участием были завершены. Он получил название «Кочевница в Нью-Йорке». А ведь и вправду, столько лет прошло, но я все еще оставалась кочевницей – у меня не было постоянного пристанища. Я то и дело переезжала в зависимости от работы: Нью-Йорк, Лондон, Париж, Милан. Жила то у друзей, то в отелях. Моя небогатая собственность – несколько фотографий, немного книг и компакт-дисков – пылилась где-то в Челтнеме, у Найджела. Чаще всего я работала в Нью-Йорке, поэтому там обычно и жила. Одно время я даже снимала там свой первый «дом» – однокомнатную квартирку в Сохо [26]26
  Район в Южном Манхэттене, недалеко от Гринидж-Виллидж.


[Закрыть]. Позднее у меня появилась квартира в Гринидж-Виллидж, а затем и домик на Западном Бродвее. Но ни в одном из этих жилищ мне не было уютно. Домик на Бродвее вообще доводил меня до бешенства: стоило автомобилю проехать по улице, как грохот стоял такой, будто он едет прямо в доме. А на углу располагалась пожарная часть, поэтому всю ночь я слушала завывание сирен. Мне никак не удавалось нормально выспаться. Я продержалась десять месяцев, а потом махнула на все рукой и вернулась к кочевому образу жизни.

Осенью того же года я была на показе мод в Париже, а потом решила пропустить лондонские показы и ехать прямо в Нью-Йорк. Я почувствовала, что пора обзавестись своим домом и немного пожить оседлой жизнью. Я подыскивала жилье, а пока остановилась у одного из самых близких друзей, Джорджа. Однажды вечером, когда я была там, еще одна подруга Джорджа, Люси, отмечала свой день рождения. Она хотела отправиться в город, отпраздновать это событие в ресторане, но Джордж объявил, что очень устал, а завтра надо рано вставать на работу. Я согласилась пойти вместе с Люси.

Мы вышли из дому, еще не решив, куда же все-таки направимся. На Восьмой авеню я остановилась и показала на окна моей прежней квартиры.

– Я когда-то жила здесь наверху. Внизу играет джаз. У них хорошая музыка, но я никогда не была внутри. – Я прислушалась к доносившейся музыке. – О! Давай зайдем сюда. Согласна?

– Нет, я хочу пойти в «Неллз».

– Да брось! Давай зайдем и посмотрим, как здесь. Мне очень нравится такая музыка. И потанцевать хочется.

Люси неохотно согласилась. Я спустилась по ступенькам в маленький уютный клуб и прошла прямо к оркестру. Подошла к сцене и остановилась. Первым, на кого я обратила внимание, был ударник. Помещение было затемнено, а на его лице играли блики света. Он самозабвенно колотил по своим инструментам, а я стояла и смотрела. У него была вошедшая в моду лет двадцать назад пышная прическа «афро» – в том стиле, как ее носили поклонники фанка [27]27
  Сильно ритмизированный музыкальный стиль, предшественник диско.


[Закрыть]. Люси догнала меня, и я обернулась к ней:

– Нет-нет-нет! Мы остаемся! Садись за столик, выпей чего-нибудь. Мы побудем здесь, хотя бы недолго.

Джаз-банд зажигал по-настоящему, и я пустилась в пляс, совершенно потеряв голову. Люси составила мне компанию, и вскоре все посетители, которые до этого просто сидели за столиками и слушали, поднялись со своих мест и присоединились к нам.

Разгоряченная и запыхавшаяся, я подошла к стойке выпить и обратилась к стоявшей рядом женщине, одной из посетительниц:

– Вот это музыка так музыка! А кто они такие, откуда?

– Толком не знаю. Они вольные птицы, каждый сам по себе. Вон тот, который играет на саксофоне, – мой муж.

– Понятно. А ударник кто?

– Этого, извините, я не знаю. – Она помолчала и вдруг улыбнулась.

Через несколько минут оркестр сделал передышку. Когда ударник проходил мимо нас, она поймала его за рукав и сказала:

– Извините, моя подруга хочет с вами познакомиться.

– Что, правда? И кто же это?

– А вот она.

С этими словами женщина подтолкнула меня вперед. От смущения я потеряла дар речи.

«Спокойно, Уорис».

Немного помолчав, я сказала:

– Привет! Мне музыка понравилась.

– Спасибо.

– А как вас зовут?

– Дейна, – ответил он и растерянно огляделся.

– Вот как.

И он пошел дальше. Вот черт! Но я не собиралась его упускать. Я прошла к столику, за которым собрались его товарищи, придвинула стул и села рядом с Дейной. Ударник обернулся, увидел меня и едва не подпрыгнул. Я принялась ему выговаривать:

– А вы грубиян. Я разговаривала с вами, а вы повернулись и ушли. Разве можно так делать?

Дейна какое-то время растерянно смотрел на меня, а потом вдруг зашелся от смеха.

– Тебя как зовут? – спросил он, понемногу приходя в себя.

– Какое теперь это имеет значение? – с гордым видом ответила я.

В конце концов мы разговорились и болтали обо всем на свете, пока он не сказал, что пора возвращаться на сцену.

– Ты еще не уходишь? – спросил он. – Ты с кем здесь?

– С подругой. Вон она.

Во время следующего перерыва Дейна сказал, что оркестр скоро заканчивает. Если я согласна, мы можем куда-нибудь пойти. Мы снова сидели рядом и болтали о чем угодно. Наконец я сказала:

– Здесь так накурено, прямо дышать нечем. Может, выйдем?

– Ладно, давай посидим на ступеньках.

Мы поднялись из подвальчика на улицу, и Дейна остановился.

– Можно задать тебе вопрос? Я хочу тебя обнять. Разрешаешь?

Я посмотрела на него так, словно ни о чем другом он и попросить не мог, будто мы были с ним уже сто лет знакомы. Я прижалась к нему крепко-крепко и сразу же поняла: вот оно! Точно так же, как в свое время я поняла, что нужно ехать в Лондон, а потом – что надо стать фотомоделью. Я поняла, что этот застенчивый ударник с прической «афро» и есть мой суженый. В тот вечер было уже поздно куда-то идти, но я попросила его позвонить завтра и дала номер телефона Джорджа.

– Утром я буду на работе. Но ровно в три позвони мне. Договорились?

Я хотела проверить, позвонит ли он тогда, когда я сказала.

Позднее Дейна рассказал мне: тем вечером он возвращался к себе домой, на окраину Гарлема, а когда вошел в метро и поднял голову, то увидел огромный рекламный щит. Со щита на него смотрела я. Прежде он никогда его не замечал и понятия не имел, что я модель.

На следующий день телефон зазвонил в двадцать минут четвертого. Я схватила трубку.

– ТЫ ОПОЗДАЛ!

– Извини, пожалуйста. Ты согласна пообедать со мной?

Мы встретились в маленьком кафе в Гринидж-Виллидж и снова без умолку говорили. Теперь, когда я хорошо его знаю, я поняла, как это было на него не похоже: с незнакомыми людьми он на удивление молчалив. В конце обеда я расхохоталась. Дейна удивленно посмотрел на меня.

– Над чем ты смеешься?

– Если скажу, ты подумаешь, что я сумасшедшая.

– Ладно, не стесняйся! Я и так думаю, что ты сумасшедшая.

– Я собираюсь родить ребенка от тебя.

Дейна, кажется, не слишком обрадовался, узнав, что ему предстоит стать отцом моего будущего ребенка. Он смотрел на меня, и глаза его говорили: «Да она и впрямь сумасшедшая!»

– Понимаю, тебе это кажется странным, но я хотела, чтобы ты знал. Впрочем, как хочешь. Считай, что я ничего не говорила.

Дейна сидел, молча глядя на меня. Видно было, что он потрясен, и неудивительно. Я ведь даже не знала еще его фамилии. Как позднее он сам признался, в тот момент он думал: «Я не хочу больше с ней встречаться. От этой женщины необходимо отделаться. Она точно как та любовная маньячка из фильма "Роковое влечение"».

После обеда Дейна проводил меня до дома, но по дороге все больше отмалчивался. Весь следующий день я злилась на себя. Просто не верилось, что я могла ляпнуть такую глупость. Но в тот момент мне это казалось совершенно естественным, все равно что сказать: «Ой, сегодня вроде бы дождь будет». Не удивительно, что он не звонил мне целую неделю. В конце концов я не выдержала и позвонила сама.

– Ты где? – спросил он.

– У своего знакомого. Хочешь пойти куда-нибудь?

– Господи боже! Да, хорошо. Можем пойти на ленч.

– Я люблю тебя.

– Я тебя тоже люблю.

Я повесила трубку в ужасе от того, что призналась мужчине в любви, а ведь только перед этим клялась себе быть паинькой. Больше никаких разговоров о детях, ничего такого – и на тебе, возьми да и брякни: «Я люблю тебя»! «Уорис, да что с тобой происходит?» Я всегда пускалась наутек, если только замечала, что мужчина мной интересуется. Я тут же исчезала. И вот теперь я охочусь за мужчиной, которого едва знаю. В тот вечер, когда я познакомилась с Дейной, я была одета в зеленый свитер, а на голове – разлохмаченная прическа «афро». Потом он говорил, что куда бы ни повернулся – ему всюду мерещились ЗЕЛЕНЫЙ СВИТЕР И «АФРО». Я объяснила, что если чего-нибудь хочу, я стараюсь это заполучить, а тогда почему-то – впервые! – я очень захотела мужчину. Вот чего я не могла объяснить, так это почему чувствовала себя с ним так, словно мы знакомы всю жизнь.

Мы с Дейной встретились за ленчем и снова говорили, говорили, говорили обо всем на свете. Через две недели я уже жила в его квартире в Гарлеме. Через шесть месяцев мы поняли, что хотим пожениться.

Мы были вместе уже около года, когда Дейна вдруг сказал:

– Мне кажется, ты беременна.

– Боже сохрани! – воскликнула я. – Что ты такое говоришь?

– Ладно, не спорь, идем в аптеку.

Я пыталась возражать, но он не отступал. Мы пошли в аптеку и купили тест на беременность. Он оказался положительным.

– Ты же не веришь этой дурацкой коробке? – сказала я, указывая на упаковку с тестами.

Дейна достал из нее еще одну пластинку.

– Сделай снова.

И опять положительный результат. Я уже давненько ощущала тошноту, но меня всегда тошнит, когда наступают месячные. На этот раз, правда, было по-другому. Я чувствовала себя хуже, чем обычно, и боль была очень сильная. Но я никак не думала, что забеременела. Я решила, что дело очень серьезное, – мне казалось, что я вот-вот умру. Я обратилась к врачу, объяснила, в чем дело. Он сделал анализ крови, и я целых три дня мучительно ожидала, что же он мне скажет. «Дьявол! Да что же это творится? Я заболела чем-то страшным, и он просто не хочет мне об этом сообщать?»

Но вот я пришла домой, и Дейна сказал:

– Да, вот что… Звонил доктор.

Я схватилась рукой за горло.

– Господи! И что он сказал?

– Сказал, что хочет поговорить с тобой.

– А ты что же, ни о чем его не спросил?

– Он сказал, что позвонит тебе завтра часов в одиннадцать-двенадцать.

Это была самая долгая ночь в моей жизни. Я лежала без сна и гадала, что сулит мне завтрашний день. Наутро телефон зазвонил, и я тут же схватила трубку.

– У меня для вас новость, – сказал доктор. – Вы теперь не одна.

«Ну вот, так я и знала! Не одна… Небось с опухолью по всему телу!»

– Ой, только не это! Что вы имеете в виду?

– Вы беременны. Уже на третьем месяце.

Когда он это сказал, я оказалась на седьмом небе. Дейна тоже был очень рад – он всю жизнь мечтал стать отцом. Мы оба как-то сразу угадали, что должен родиться мальчик. Но первой моей заботой было здоровье будущего ребенка. Как только стало ясно, что я беременна, я сразу же отправилась к акушеру-гинекологу. Женщина-врач сделала мне УЗИ, но я попросила не сообщать мне пол ребенка.

– Вы только скажите, с малышом все нормально?

– Чудесный малыш! – ответила она. – Просто чудесный.

Это-то я и хотела услышать.

Разумеется, на пути к моему счастью в браке с Дейной стояло серьезное препятствие – Найджел. Когда я уже была на пятом месяце беременности, мы решили поехать вместе в Челтнем и разобраться с Найджелом раз и навсегда. Мы прилетели в Лондон. В тот день я страдала и от утренней тошноты, и от сильной простуды. Мы остановились в доме моих друзей, и я дня два приходила в себя, пока наконец собралась с силами и позвонила Найджелу. Но он сказал, что простудился, так что визит к нему пришлось отложить.

Мы с Дейной больше недели ждали в Лондоне, пока Найджел «созрел» для визита. Я позвонила и сообщила ему расписание поездов, чтобы он встретил нас на вокзале, а потом добавила:

– Со мной будет Дейна. И не надо никаких сцен по этому поводу, ладно?

– Я не желаю его видеть. Это касается только нас с тобой.

– Найджел…

– Да плевать мне на него! Он не имеет к этому ни малейшего отношения.

– Теперь он как раз имеет к этому самое непосредственное отношение. Он мой жених. Он тот человек, за которого я собираюсь выйти замуж. Понял? И что бы я здесь ни делала, я буду делать это вместе с ним.

– Я не желаю его видеть!

Значит, Найджел вбил себе в голову, что я приеду поездом в Челтнем одна. Когда мы вышли из вагона, он стоял, прислонившись к столбу на парковке, и курил, как обычно. Выглядел он хуже, чем в нашу последнюю встречу. Давно не стригся, под глазами залегли темные круги.

– А вот и он, – сказала я Дейне. – Постарайся держать себя в руках.

Мы подошли к Найджелу, но не успела я и рта открыть, как он заявил:

– Я же сказал тебе, что не желаю его видеть! Я же тебе сказал! Ясно сказал. Я сказал тебе это совершенно ясно. Я хочу видеть только тебя, и никого больше.

Дейна поставил чемоданы на асфальт.

– Послушай, не надо с ней так разговаривать. И со мной не надо. Чего ты торгуешься? Хочешь говорить с ней наедине? А я не хочу, чтобы ты говорил с ней наедине. Если будешь настаивать, я тебе задницу надеру, сукин ты сын!

Найджел сделался еще бледнее, чем обычно.

– Но… в машине нет места.

– А я в гробу видел твою машину! Можно и такси взять. Главное – нам надо договориться раз и навсегда.

Но Найджел уже направился к своей машине, бросив через плечо:

– Нет, нет и нет! Я так дела не делаю.

Он вскочил в машину, включил зажигание и промчался мимо нас с Дейной. Мы стояли у своих чемоданов и смотрели, как он уезжает. Мы решили, что лучше всего остановиться в гостинице. К счастью, прямо возле вокзала была маленькая гостиница, жуткая дыра, но в сложившихся обстоятельствах это нас беспокоило меньше всего. Мы оставили в номере вещи, спустились и заказали себе что-то из индийской кухни, но аппетита не было никакого, и мы просто сидели за столом, мрачно глядя в тарелки. В итоге мы решили вернуться в номер.

Утром я позвонила Найджелу.

– Я хочу только одного: забрать свои вещи. О'кей? Если тебе неохота всем этим заниматься, можешь не морочить себе голову. Отдай мне мое, и дело с концом.

Все без толку. Нам с Дейной пришлось перебраться в нормальный отель, потому что гостиница, где мы остановились, была переполнена, а нам нужно было больше удобств. Бог знает, сколько времени займут переговоры с Найджелом. Итак, мы устроились на новом месте, и я снова позвонила.

– В конце-то концов, ты ведешь себя, как последняя скотина! Для чего это? Сколько уже лет мы с тобой разбираемся? Семь? Восемь? Пора заканчивать.

– Ладно. Ты хочешь повидать меня, я не возражаю. Но только ты, ты одна. Я заеду за тобой в гостиницу, и если он хоть нос оттуда высунет – все. Я сразу уеду. Никаких возражений – ты, и только ты.

Я тяжело вздохнула, но другого варианта не нашла. Пришлось соглашаться на его условия.

Я повесила трубку и объяснила все Дейне.

– Давай я сама поеду и посмотрю, удастся ли с ним договориться. Не спорь, ну пожалуйста, ради меня…

– Если ты думаешь, что так лучше, пусть будет по-твоему. Но если он тебя хоть пальцем тронет, пусть пеняет на себя. Честно скажу, мне эта затея не нравится, но раз уж ты так решила, мешать не стану.

Я попросила Дейну не уходить из отеля: если он мне понадобится, я позвоню.

Найджел заехал за мной и отвез в коттедж, который он снимал. Мы вошли, и он принес мне чай.

– Послушай, Найджел, – начала я. – Я нашла мужчину, за которого хочу выйти замуж. Я жду ребенка от него. Пора тебе спуститься с небес на землю и перестать воображать, будто я твоя любимая женушка и нас что-то связывает. Хватит. О'кей? Усек? Давай договоримся по-хорошему. Я хочу, чтобы мы оформили развод без проволочек, на этой же неделе. Я не вернусь в Нью-Йорк, пока мы не покончим со всеми формальностями.

– Ну что ж. Во-первых, я не дам тебе развод, пока ты не вернешь мне все деньги, какие должна.

– Э-э… А разве я тебедолжна? И сколько же? А кто, интересно, работал все эти годы и давал тебе деньги?

– Они все ушли на то, чтобы прокормить тебя.

– А, ну да. Притом что я здесь даже не жила. Ладно, раз ты не можешь думать ни о чем, кроме денег… Сколько ты хочешь?

– Самое меньшее, сорок тысяч фунтов стерлингов.

– Ха-ха! Откуда же мне взять столько? У меня таких денег и близко нет.

– А меня не колышет. Меня это не колышет. Не колышет это меня. Дело обстоит вот как: ты должна мне деньги, поэтому я и с места не сдвинусь, и пальцем не пошевелю, и развод тебе не дам. Ты никогда в жизни не получишь свободу, если не отдашь мне то, что должна. Мне из-за тебя пришлось продать дом.

– Дом ты продал потому, что не мог выплатить ипотеку, а мне надоело платить за тебя. Тебе всего-то и нужно было, что найти работу, так ты и того не сумел!

– Что ты говоришь? Какая работа? Какую работу я мог найти – в «Макдоналдс»?

– А почему бы и нет, если это позволило бы тебе выплачивать ипотеку?

– Я для такой работы не очень-то подхожу.

– А для чего ты, урод, вообще подходишь?

– Я по призванию – защитник окружающей среды.

– Ах, ну да! Я же нашла тебе работу в «Гринпис», но тебя оттуда выгнали – раз и навсегда. И винить тебе в этом некого, только самого себя, тут и спорить не о чем. И не получишь ты от меня ни копейки, хоть удавись. А знаешь что? Можешь забрать этот дурацкий паспорт и засунуть его себе в задницу. С тобой все равно без толку говорить. У нас был фиктивный брак, он все равно незаконный, потому что мы не жили как муж и жена.

– Это неправда. Теперь это уже не так. Закон говорит совсем другое. Ты – моя законная жена, и я никогда не отпущу тебя, Уорис. И твой ребенок навсегда останется незаконнорожденным.

Я сидела, глядя на Найджела во все глаза. Если у меня и оставалась еще жалость к нему, то теперь ее сменила ненависть. До меня дошла вся трагическая нелепость ситуации. Я решилась выйти за Найджела тогда, когда он так горячо стремился мне помочь, потому что «такова воля Аллаха». А так как его сестра была моей доброй подругой, я полагала, что она поможет мне, если будет необходимо. Но в последний раз я видела Жюли, когда ее заперли в психиатрической больнице. Я навещала ее несколько раз. Она совсем лишилась рассудка, без конца оглядывалась по сторонам, несла несусветную чушь о каких-то людях, которые охотились за ней, пытались ее убить. Сердце у меня обливалось кровью, когда я видела ее в таком состоянии, но, несомненно, безумие было в их семье наследственным.

– Я добьюсь развода, Найджел, согласен ты на это или нет. Больше нам говорить не о чем.

Он с минуту грустно смотрел на меня, потом сказал:

– Ну что ж, если ты меня бросишь, у меня ничего не останется. Я убью сначала тебя, а потом себя.

Я застыла, лихорадочно просчитывая варианты своего поведения, и решила блефовать.

– Сейчас за мной приедет Дейна. На твоем месте я бы не стала делать глупостей.

Было ясно, что отсюда надо убираться немедленно, потому что на этот раз Найджел действительно дошел до точки. Я наклонилась, чтобы поднять с пола свою сумочку, и тут Найджел толкнул меня в спину. Я с разгону влетела лицом в музыкальный центр, а потом упала на жесткий пол, успев перекатиться на спину. Я лежала и боялась пошевелиться. Боже мой, ребенок! Меня парализовал страх при мысли, что я могла навредить ребенку. Я начала медленно подниматься.

– Ах, чтоб ему черт! Ты не ушиблась? – воскликнул Найджел.

– Нет, все нормально.

Он помог мне встать на ноги. Пытаясь сохранять спокойствие, я надела куртку.

– Я отвезу тебя. Садись в мою колымагу, чтоб ее!.. – Он снова начал злиться.

Он вел машину, а я сидела и размышляла: «Найджелу противен этот ребенок, его только обрадует, если малыша не будет. А вдруг ему вздумается сбросить машину со скалы?» Я пристегнула ремень. Найджел тем временем орал, ругался, проклиная меня на чем свет стоит. Я сидела не шевелясь и смотрела прямо перед собой, опасаясь сказать хоть слово, чтобы он меня не ударил. Я словно оцепенела – мне не было страшно за себя, но я ужасно боялась за ребенка. Вообще-то я умею драться и, не будь я беременна, оторвала бы Найджелу яйца.

Мы уже подъезжали к отелю, когда он снова принялся орать:

– Что, и это все? Так и будешь сидеть и молчать? И это благодарность за все, что я для тебя сделал?

Остановив машину, Найджел потянулся, распахнул дверцу с моей стороны и вытолкнул меня на мостовую. Одна моя нога застряла в салоне машины. Я с трудом выбралась, бросилась в отель и взбежала наверх.

Когда Дейна отворил дверь номера, у меня по лицу ручьем лились слезы.

– Что произошло? Что он тебе сделал?

Предвидеть дальнейшее было несложно: если я расскажу Дейне правду, он убьет Найджела, сам сядет в тюрьму, а мне придется растить ребенка одной.

– Да ничего. Как всегда, он ведет себя по-свински. Не хочет отдавать мои вещи. – И я высморкалась.

– Только и всего? Ох, Уорис, выбрось это из головы. Не стоит из-за мелочей проливать слезы.

И первым же рейсом, на который были билеты, мы с Дейной вылетели в Нью-Йорк.

Я была уже на последнем месяце беременности, когда один фотограф-африканец узнал, что я готовлюсь стать матерью, и сообщил о своем желании сфотографировать меня. Он работал в Испании и попросил меня приехать туда. В то время я чувствовала себя замечательно, поэтому отважилась на путешествие. Я знала, что после шести месяцев беременности летать не рекомендуется, но я надела очень свободный свитер и проскользнула в самолет без помех. Фотограф сделал несколько прекрасных снимков для «Мари Клер» [28]28
  Журнал мод для состоятельных женщин, издающийся в ряде стран Европы, в том числе в России и Украине.


[Закрыть].

Однако мне пришлось совершить еще один перелет. За двадцать дней до родов я отправилась в штат Небраска, где жила семья Дейны: я хотела, чтобы они помогли мне на первых порах после рождения ребенка. Я остановилась у родителей Дейны в Омахе. Сам он выполнял контракты в клубах Нью-Йорка и собирался прилететь ко мне на следующей неделе. Вскоре после приезда в Омаху я встала как-то утром и заметила, что живот немного побаливает. Я ломала себе голову над тем, отчего это, что я могла съесть такого накануне за ужином. Так продолжалось весь день, но я никому ничего не сказала. На следующее утро живот разболелся всерьез. Тогда только мне пришло в голову, что дело, возможно, вовсе не в желудке. А вдруг пришло время рожать?

Я позвонила на работу матери Дейны.

– Понимаете, у меня такие странные боли – то схватывает, то отпускает. Это началось вчера утром и продолжалось весь день и всю ночь. Но сейчас стало хуже. Даже не представляю, что я такого съела, но ощущения непривычные.