Текст книги "Инноваторы. Как несколько гениев, хакеров и гиков совершили цифровую революцию"

Автор книги: Уолтер Айзексон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

Транзисторные радиоприемники

Bell Labs была тем местом, где, словно в котле, варились новые идеи. Кроме транзисторов, они были первыми в разработке схем элементов вычислительных машин, в лазерных технологиях и сотовой связи. Однако там не слишком хорошо умели извлекать выгоду из своих изобретений. Bell Labs была частью компании, имевшей монополию практически на все относящееся к телефонии. Государство регулировало деятельность этой компании, и поэтому там не слишком стремились выпускать новую продукцию, а законодательство не позволяло ей распространять свою монополию на другие рынки. Чтобы избежать недовольства публики и судебных исков в связи с нарушением антимонопольного законодательства, компания часто передавала права на свои патенты другим организациям. Цена, за которую Bell Labs была согласна уступить патент на транзистор любой компании, согласной заняться их производством, была чрезвычайно низкой: всего 25 тысяч долларов. Предлагалось даже проводить семинары, где объяснялась бы технология их изготовления.

Несмотря на такую неразборчивость, у одной молодой быстрорастущей фирмы в последнюю минуту возникли сложности с правом получения лицензии. Эта компания, специализирующаяся на разведке нефти и базирующаяся в Далласе, недавно поменяла название и стала называться Texas Instruments. Ее исполнительный вице-президент Пэт Хаггерти, впоследствии возглавивший компанию, до этого работал в Бюро аэронавтики ВМС США. Он был убежден, что уже в скором времени электроника кардинально изменит жизнь. Услышав о транзисторе, он решил, что Texas Instruments должны найти способ его использовать. В отличие от многих признанных компаний, Texas Instruments была готова к рискованным преобразованиям. Но, по воспоминаниям Хаггерти, сотрудники Bell Labs были “явно изумлены нашей наглостью и убежденностью, что мы сможем достичь уровня профессионализма, позволяющего нам стать конкурентоспособными в этой области”. По крайней мере, вначале Bell сопротивлялась продаже лицензии Texas Instruments. “Такой бизнес не для вас, – было заявлено фирме. – Мы не думаем, что вы способны это сделать”³⁸.

Весной 1952 года Хаггерти наконец удалось убедить Bell Labs продать компании Texas Instruments лицензию на производство транзисторов. А еще он переманил к себе химика Гордона Тила, работавшего в Bell Labs по соседству с полупроводниковой командой. Тил был специалистом по работе с германием, но к тому времени, когда он перешел в Texas Instruments, его больше интересовал кремний, элемент более распространенный и лучше работающий при высокой температуре. К маю 1954 года ему удалось изготовить кремниевый транзистор, используя разработанную Шокли схему n-p-n-перехода.

В том же месяце он выступил на конференции. Кончая зачитывать доклад на тридцать одну страницу, который почти усыпил слушателей, он огорошил их заявлением: “В противоположность тому, что говорили мои коллеги о туманных перспективах кремниевых транзисторов, несколько таких транзисторов случайно оказались у меня с собой, в кармане”. Затем, продолжив доклад, он опустил германиевый транзистор, подключенный к проигрывателю, в мензурку с горячим маслом. Транзистор вышел из строя. Затем он проделал то же самое со своим кремниевым транзистором, но песня Арти Шоу “Summit Ridge Drive” по-прежнему продолжала звучать. “До конца заседания, – рассказывал позднее Тил, – пораженные слушатели боролись за право получить текст доклада, несколько копий которого у нас случайно было с собой”³⁹.

Инновации происходят поэтапно. В случае транзистора его сначала надо было придумать, что сделали Шокли, Бардин и Браттейн, затем последовал этап изготовления, им руководили такие инженеры, как Тил. И наконец, что было не менее важно, были предприниматели, сообразившие, как создать новые рынки. На этом, третьем этапе инновационного процесса поведение Пэта Хаггерти, решительно действовавшего начальника Гордона Тила, являет собой яркий пример для подражания.

Как и Стив Джобс, Хаггерти был способен спроектировать искажение пространства реальности, позволяющее ему подвигнуть людей совершить то, что они считали невозможным. В 1954 году транзисторы покупали военные по цене 16 долларов за штуку. Но надо было прорываться на потребительский рынок, и Хаггерти настаивал: инженеры должны что-то придумать, чтобы транзисторы можно было продавать дешевле чем за 3 доллара. Им это удалось. Как и Джобс, он придумал трюк, послуживший ему верой и правдой и тогда, и в будущем. Словно из ничего стали появляться устройства, о которых потребители сначала и не догадывались, совсем не думали, что они им нужны, но вскоре признавали их необходимыми. В случае транзисторов Хаггерти пришла в голову мысль сделать маленькое карманное радио. Когда он пытался убедить RCA и другие большие фирмы, выпускавшие настольные радиоприемники, стать партнерами в этом предприятии, они указывали (и правильно), что от потребителей запроса на карманное радио не поступало. Но Хаггерти понимал, насколько важно способствовать появлению новых рынков, а не просто пытаться завоевать старые. Он убедил небольшую компанию из Индианаполиса, выпускавшую антенные усилители, объединить усилия для создания устройства, получившего впоследствии название “радиоприемник Regency TR-i”. Контракт с ними Хаггерти заключил в июне 1954 года и настоял на том, чтобы устройство появилось на рынке в ноябре. Так и произошло.

Радио Regency было размером с карточку учета в библиотеке, в него входило четыре транзистора, и продавалось оно по цене 49,95 доллара. К этому времени у русских уже была атомная бомба, и поначалу приемник рекламировали, в частности, как средство защиты. “В случае атаки врага ваш Regency TR-i станет одним из самых ценных ваших приобретений”, – утверждалось в первом руководстве для пользователей. Но очень быстро такое радио превратилось в вожделенную покупку, соблазн для подростков. Его пластиковый корпус, как и у айпода, был одного из четырех цветов: черного, цвета слоновой кости, мандариново-красного и светлосерого. В течение года было продано 100 тысяч штук, что сделало транзисторный приемник одним из наиболее популярных новых товаров за всю историю продаж⁴⁰.

Неожиданно оказалось, что все в Америке знают, что такое транзистор. Глава IBM Томас Уотсон-младший закупил сотню приемников Regency, раздал их руководящим работникам компании и предложил начать разработку компьютеров на основе транзисторов⁴¹.

Более существенным было то, что транзисторный радиоприемник стал первым впечатляющим примером, указавшим основное направление развития в эру цифровых технологий – технологий, делающих устройство персональным. Радио перестало быть аппаратом общего пользования, стоявшим в гостиной. Это было персональное устройство, позволявшее слушать любимую музыку где и когда захочешь, даже если родители хотят тебе это запретить.

Действительно, связь между появлением транзисторных радиоприемников и ростом популярности рок-н-ролла оказалась очень тесной. Первая коммерческая запись песни Элвиса Пресли "That’s All Right” была сделана одновременно с появлением Regency. Бунтарская новая музыка делала радио желанным для каждого подростка. А тот факт, что его можно было взять с собой на пляж или в подвал, подальше от неодобрительных взглядов родителей, контролирующих настройку твоего радиоприемника, привело к расцвету этого жанра. “В транзисторе меня огорчает только то, что его используют для рок-н-ролла”, – часто, хотя, вероятно, отчасти лукавя, жаловался один из его изобретателей Уолтер Браттейн. Роджер Макгинн, впоследствии солист группы The Byrds, получил транзисторное радио в 1955 году, в подарок на тринадцатый день рождения. “Я услышал Элвиса, – вспоминал он. – И мир перевернулся”⁴².

В сознании, особенно молодых, произошел сдвиг. Зарождалось новое отношение к электронным технологиям. Они перестали быть вотчиной больших корпораций и военных. Они могли стать стимулом развития человека, его личной свободы, творческих способностей и даже в какой-то степени духа бунтарства.

Совершить невозможное

С успешными группами, особенно сильными, не все так просто: они иногда разваливаются. Таким группам нужен лидер, наделенный особыми качествами, который должен не только вселять уверенность в себе, но и пестовать, быть соперником, хотя и готовым к сотрудничеству. Шокли таким лидером не был. Как раз наоборот. Он продемонстрировал, что может конкурировать со своими коллегами и иметь от них секреты, когда единолично начал работу над планарным транзистором. Еще одно качество руководителя слаженной команды – умение, отказавшись от чинопочитания, создать атмосферу товарищества. И этого Шокли не умел. Он был авторитарен, часто портил настроение, подавляя инициативу на корню. Браттейн и Бардин одержали великую победу, когда Шокли, сделав несколько ценных замечаний, перестал контролировать каждый их шаг и командовать ими. А затем он стал еще более самонадеян и заносчив.

Во время еженедельной игры в гольф по выходным Бардин и Браттейн делились своими претензиями к Шокли. В какой-то момент Браттейн решил, что Мервина Келли, президента Bell Labs, необходимо ввести в курс дела. “Хочешь сам позвонить ему или хочешь, чтобы это сделал я?” – спросил он Бардина. Естественно, этим занялся более разговорчивый Браттейн.

Как-то днем они встретились дома у Келли в небольшом соседнем городке Шорт-Хилс. Разговор проходил в его обшитом деревянными панелями кабинете. Браттейн изложил их жалобу, описав, насколько бестактно ведет себя Шокли в роли руководителя и коллеги. Келли ничего не хотел слушать. “Тогда, в конце концов, не думая о том, какое это произведет впечатление, я ненароком обмолвился, что мы с Джоном Бардиным знаем, когда Шокли изобрел свой транзистор на p-n-p-переходе”, – вспоминал Браттейн. Иначе говоря, в его словах прозвучала скрытая угроза: ряд идей, перечисленных в патентной заявке на планарный транзистор, где изобретателем указан Шокли, на самом деле были результатом работы Браттейна и Бардина. “Келли понял, что, если нас вызовут свидетелями при отстаивании этого патента в суде, ни Бардин, ни я лгать не будем. Это полностью изменило его позицию. После этого мое положение в лаборатории стало чуть более удовлетворительным”⁴³. Теперь Бардин и Браттейн не должны были докладывать результаты своей работы Шокли.

Оказалось, что новый порядок не вполне устраивает Бардина. Он переориентировался, отставил в сторону полупроводники и начал заниматься теорией сверхпроводимости. Бардин перешел на работу в Иллинойский университет. “Сложности у меня возникли в связи с изобретением транзистора, – написал он в письме Келли, где просил освободить его от работы. – До того здесь была прекрасная атмосфера для исследований… Но после изобретения транзистора Шокли начал с того, что запретил всем остальным заниматься этой проблемой. Короче говоря, он использовал группу главным образом для того, чтобы разрабатывать собственные идеи”⁴⁴.

Отставка Бардина и жалобы Браттейна не способствовали упрочению репутации Шокли в Bell Labs. Он был раздражителен и обидчив, из-за чего его обходили с повышением. Он жаловался Келли и даже президенту AT&T, но безрезультатно. “К черту, – заявил он коллегам. – Я намереваюсь открыть собственное дело. Так я заработаю миллионы. И, кстати, я собираюсь отправиться в Калифорнию”. Келли, услышав о планах Шокли, не пытался его отговорить. Совсем наоборот: “Я сказал, что если он думает, что может заработать миллион долларов, то пора действовать!” Келли даже позвонил Лорансу Рокфеллеру, предложив ему помочь Шокли с финансами в его рискованном предприятии⁴⁵.

В 1954 году, пытаясь справиться с этой непростой ситуацией, Шокли прошел через кризис среднего возраста. Он поддерживал жену, болевшую раком яичников, но оставил ее во время ремиссии и нашел себе подругу, на которой позднее женился. Он взял отпуск в Bell Labs. А поскольку это был классический кризис среднего возраста, то даже купил себе спортивную машину, двухместный зеленый “ягуар XK120” с откидным верхом.

Шокли, как приглашенный профессор, провел семестр в Калифорнийском технологическом институте – Калтехе, он подрабатывал, консультируя для армии группу оценки систем вооружений в Вашингтоне. Но большую часть времени он ездил по стране, выясняя, как должно быть устроено его новое предприятие, навещал технологические компании и встречался с успешными бизнесменами, такими как Уильям Хьюлетт и Эдвин Лэнд. “Положим, я приложу усилия, чтобы привлечь деньги и начать свое дело, – писал Шокли своей подруге. – В конце концов, очевидно же, что я толковее и энергичнее многих, что лучше понимаю людей, чем большинство тех, кто этим занимается”. Его дневники за 1954 год демонстрируют, как он старался придать смысл своим исканиям. “Отсутствие признания со стороны начальников, что это означает?” – записал он однажды. Как и у многих других, присутствует тема, связанная с желанием оправдать надежды покойного отца. Размышляя над планом создания компании, которая привела бы к повсеместному распространению транзисторов, он пишет: “Суть в том, чтобы совершить невозможное. Отец бы гордился”⁴⁶.

Совершить невозможное. Хотя, как потом выяснилось, добиться успеха в бизнесе ему не удалось, в этом Шокли преуспел. Компания, которую он намеревался открыть, преобразовала долину, известную своими абрикосовыми садами, в место, знаменитое тем, что там кремний превращают в золото.

Полупроводник Шокли

В феврале 1955 года на ежегодном собрании Торговой палаты Лос-Анджелеса чествовали двух основоположников электроники: Ли де Фореста – изобретателя электронной лампы и Шокли – изобретателя прибора, ее заменившего. Шокли сидел рядом со знаменитым промышленником Арнольдом Бекманом, заместителем председателя палаты. Как и Шокли, Бекман работал в Bell Labs, где занимался разработкой электронных ламп. Будучи профессором Калтеха, он придумал большое количество разнообразных измерительных приборов, включая, например, измеритель кислоты лимонов. Свои изобретения он положил в основу создания большой производственной компании.

В августе того же года Шокли пригласил Бекмана войти в правление компании по производству транзисторов, которую он намеревался создать. “Я расспросил его подробнее, кто еще собирается стать членом правления, – вспоминал Бекман, – и, как выяснилось, он собирался пригласить в правление практически всех, кто занимается производством оборудования, каждого, кто мог бы стать его конкурентом”. Бекман понимал, как “невероятно наивен” был Шокли, поэтому, чтобы помочь ему разработать более разумный подход к своему предприятию, он пригласил его провести неделю в Ньюпорт-Бич, где он держал свою яхту⁴⁷.

При изготовлении транзисторов Шокли планировал использовать метод газовой диффузии для легирования кремния примесями. Правильно подбирая время, давление и температуру, можно с нужной точностью контролировать этот процесс, а значит, массово выпускать самые разнообразные транзисторы. Предложение Шокли произвело впечатление на Бекмана. Он убедил его не основывать собственную компанию, а встать во главе нового филиала его компании Beckman Instruments. Финансирование проектов Шокли Бекман брал на себя.

Бекман хотел, чтобы, как и большинство других отделов, новое подразделение размещалось вблизи Лос-Анджелеса. Но Шокли настаивал, что этот филиал должен располагаться в его родном Пало-Альто, где он мог бы жить вблизи стареющей матери. Мать и сын просто обожали друг друга, что некоторые считали странностью. Однако во многом именно благодаря этой странности и была создана Силиконовая долина.

Как и в детстве Шокли, Пало-Альто был тихим небольшим городком, окруженным фруктовыми садами. Однако в пятидесятые годы его население удвоилось, достигнув пятидесяти двух тысяч, было построено двенадцать новых школ. В какой-то мере наплыв людей был связан с оживлением оборонной промышленности из-за холодной войны. Кассеты с пленками, отснятыми американскими самолетами-разведчиками U-2, посылали в расположенный неподалеку Саннивейл, где располагался Исследовательский центр имени Эймса агентства НАСА. Вокруг обосновались выполняющие оборонные заказы фирмы, такие как Lockheed Missiles и Space Division, занятые разработкой баллистических ракет подводного пуска, и Westinghouse, где производились стартовые трубы и трансформаторы для ракетных систем. Поблизости как грибы после дождя росли поселки из типовых домов, где могли жить молодые инженеры и преподаватели-стажеры из Стэнфордского университета. “Прямо тут, перед тобой были все эти самые передовые военные компании, – вспоминал Стив Джобс, родившийся в 1955 году и выросший в этом районе. – Все это было непостижимо и высокотехнологично, и зарабатывать так на жизнь было очень увлекательно”⁴⁸. Бок о бок с фирмами, выполнявшими оборонные заказы, располагались компании, изготовлявшие электрические измерительные приборы и другие технические устройства. История отрасли началась в 1938 году, когда выпускавший электронику промышленник Дэйв Паккард со своей новой женой переехали в Пало-Альто, в дом с пристройкой, в которой вскоре поселился и его друг Билл Хьюлетт. При доме был гараж – дополнительное помещение, оказавшееся полезным и ставшее в дальнейшем символом долины. Они возились в гараже до тех пор, пока не было готово их первое изделие – генератор звуковой частоты. К 1950 году компания Hewlett-Packard стала одним из самых быстро развивающихся новых предприятий в регионе⁴⁹.

К счастью, там было место и для предпринимателей, которым стало тесно в своих гаражах. Фред Терман, аспирант Вэнивара Буша из Массачусетского технологического института, а затем – декан Школы инженерии Стэнфордского университета, на семистах акрах невозделанной университетской земли создал в 1953 году индустриальный парк, где высокотехнологичные компании могли недорого арендовать землю и строить новые офисы. Это преобразовало весь район. Когда-то Хьюлетт и Паккард были студентами Термана, и когда они основали свою компанию, он убедил их остаться в Пало-Альто, а не перебираться на восток, как поступало большинство выпускников Стэнфорда. Они и стали одними из первых обитателей Стэнфордского индустриального парка. В пятидесятые годы Терман, ставший провостом в Стэнфорде, расширял индустриальный парк и поощрял тесное сотрудничество его обитателей с университетом. Служащие и менеджеры парка могли учиться в университете или быть внештатными преподавателями, а профессора Стэнфорда беспрепятственно консультировали новый бизнес. В Стэнфордском бизнес-парке встали на ноги многие компании, в том числе Varian и Facebook.

Узнав, что Шокли подумывает о том, чтобы разместить свое новое предприятие в Пало-Альто, Терман написал ему, указывая на преимущества, которые может предоставить близость к Стэнфорду. “Я верю, что наше соседство окажется взаимовыгодным”, – закончил он свое письмо. Пока в Пало-Альто возводился новый головной офис, Shokley Semiconductor Laboratory, это подразделение Beckman Instruments, временно разместилась в сарае со сводчатой крышей, который раньше служил для хранения абрикосов. В долину пришел кремний.

Роберт Нойс и Гордон Мур

Шокли старался переманить к себе некоторых коллег из Bell Labs, но они его знали слишком хорошо. Поэтому он составил список лучших инженеров страны, специалистов в области полупроводников, и начал обзванивать всех подряд, предлагая работу. Среди них самым известным был Роберт Нойс, обаятельный, блестящий молодой человек из Айовы, защитивший диссертацию в Массачусетском технологическом. В двадцать восемь лет он был руководителем научно-исследовательского отдела Philco в Филадельфии. Это решение оказалось судьбоносным. В январе 1956 года Нойс снял телефонную трубку и услышал: “Говорит Шокли”. Он немедленно понял, кто звонит. “Это было как если бы ты поднял трубку и заговорил с Богом”, – признавался Нойс⁵⁰. Позднее он шутил: “Когда стало известно, что он организует Shockley Labs, ему достаточно было свистнуть, чтобы я пошел за ним”⁵¹.

Нойс был третьим из четверых сыновей проповедника-конгрегационалиста. Он рос в тех небольших сельскохозяйственных городках штата Айова – Бурлингтон, Атлантик, Декора, Уэбстер-Сити, – где оказывался его отец. Оба деда Нойса тоже были проповедниками конгрегационалистской церкви – нонконформистского протестантского движения, восходящего корнями к пуританам. Хотя семейных религиозных убеждений Нойс не унаследовал, он воспринял свойственное им отвращение к иерархичности, единоначалию и авторитарному стилю руководства⁵².

Когда ему было двенадцать, семейство наконец осело в городке Гриннелл (тогда там жили всего 5200 человек), примерно в пятидесяти милях к востоку от города Де-Мойн, где его отец получил административную работу в церкви. Главной достопримечательностью города был Гриннелл-колледж, основанный в 1846-м конгрегационалистами из Новой Англии. Умевший заразительно смеяться, мускулистый, элегантный Нойс расцвел в местной школе, где считался умницей, спортсменом и сердцеедом. “Чуть кривоватая, беглая улыбка, хорошие манеры и прекрасная семья, вьющиеся волосы над высоким лбом – все вместе было неотразимо”, – пишет его биограф Лесли Берлин. Как сказала одна из школьных подруг Нойса: “Он, похоже, был самым физически привлекательным человеком из тех, кого я встречала”⁵³.

Через много лет писатель и журналист Том Вулф, почти канонизируя Нойса, напишет о нем блестящий биографический очерк для Esquire:

У Боба был свой характерный способ слушать и рассматривать человека. Он слегка опускал голову и смотрел вверх, причем казалось, что напряженность его взгляда достигает ста ампер. Глядя на вас, он никогда не мигал и никогда не сглатывал. Он впитывал все, что вы говорили, а затем очень серьезно отвечал (у него был мягкий баритон), часто улыбаясь и показывая свои потрясающие зубы. Взгляд, голос, улыбка – все слегка напоминало картинный образ самого известного из выпускников Гриннелл-колледжа Гэри Купера. Волевое лицо, атлетическая фигура и манеры Гэри Купера – Боб Нойс производил впечатление, которое психологи называют эффектом гало. Люди, способные создавать эффект гало, выглядят так, словно точно знают, чего они хотят, и более того, словно они способны заставить вас обожать их за это. Вам кажется, что вы видите сияние вокруг их головы⁵⁴.

Ребенком Нойс с пользой для себя использовал вполне обычную для тех дней ситуацию: “Отец всегда умудрялся оборудовать в подвале нечто вроде мастерской”. Сам Нойс любил мастерить. Он собрал радио на электронных лампах, сани с воздушным винтом, фонарь, которым он пользовался, развозя ранним утром газеты. И, самое замечательное, он построил дельтаплан, на котором летал, прицепив его сзади к быстро едущей машине или прыгая с крыши сарая. “Я рос в маленьком американском городке, а это значит, что надо было быть самостоятельными. Если что-то ломалось, чинить должен был ты сам”⁵⁵.

Слева: Роберт Нойс (1927–1990) в Fairchild, 1960 г:

Гордон Мур (род. в 1929 г.) в Intel, 1970 г

Гордон Мур (слева вдали), Роберт Нойс (спереди в центре) и остальные участники “восьмерки предателей”, оставивших в 1957 году Шокли, чтобы основать Fairchild Semiconductor

Как и его братья, в своем классе Нойс был одним из лучших учеников. Он стриг газон у любимого всеми профессора физики Гриннелл-колледжа Гранта Гейла. С помощью матери, знавшей семейство профессора по церкви, еще в старшем классе Нойсу удалось добиться от Гейла разрешения посещать его курс в колледже. Гейл стал духовным наставником Нойса. Это продолжилось и в следующем году, когда он, окончив школу, поступил в Гриннелл.

В колледже Нойс специализировался сразу по двум наукам: по математике и физике. Он с легкостью был первым во всем, и в занятиях, и в том, что происходило вне аудиторий. Нойс побеждал изящно и легко. Каждую физическую формулу он выводил исходя из первооснов, стал чемпионом по прыжкам в воду на Американской спортивной конференции на Среднем Западе, играл в оркестре на гобое, пел в хоре, играл главную роль в мыльной опере на радио и помогал своему профессору математики вести занятия по математическому анализу, где изучали комплексные числа. И самое удивительное, несмотря на все это, его очень любили.

Он был непутев и добродушен, что иногда приводило к неприятным последствиям. На третьем курсе его товарищи по общежитию устраивали весной пикник. Нойс с приятелем вызвались раздобыть поросенка, которого собирались зажарить. После нескольких стаканов они пробрались на ферму по соседству и ловко выкрали молочного поросенка весом в двадцать пять фунтов (примерно одиннадцать с половиной килограммов). Разделав визжащего поросенка в душе на верхнем этаже, они приготовили его. Поросенок был съеден под громкие аплодисменты, тосты и пожелания. На следующее утро за похмельем последовали моральные терзания. Вместе с товарищем Нойс отправился к фермеру и покаялся, предложив заплатить за украденного поросенка. Если бы речь шла о сказке, их наградили бы так же, как Джорджа Вашингтона после истории с вишневым деревом[31]31
  Эта история – из книги Парсона Вимса «Жизнь Вашингтона» (1800), где собрано много якобы достоверных историй о первом президенте Соединенных Штатов. Шестилетний Вашингтон получил в подарок топорик. Он срубил вишневое деревце, которое очень любил отец. Когда Вашингтон-старший стал выяснять, кто погубил деревце, сын признался, сказав, что лгать не может. Отец похвалил маленького Джорджа за смелый поступок.


[Закрыть]. Но в сельскохозяйственной Айове, где жизнь была достаточно тяжела, воровство не считалось заслуживающей прощения забавой. Владельцем фермы был угрюмый мэр городка, который пригрозил подать в суд. В итоге профессор Гейл помог прийти к компромиссу: Нойс заплатит за свинью и на семестр будет отстранен от занятий, но из колледжа его не исключат. Нойс был не слишком расстроен⁵⁶.

Когда в феврале 1949 года Нойс вернулся к занятиям, Гейл оказал ему гораздо более важную услугу. Со времен университета профессор дружил с Джоном Бардином. Когда он прочел о том, что в Bell Labs был сделан транзистор, одним из авторов которого был Бардин, он написал ему и попросил прислать образец. Гейл также связался с президентом Bell Labs – выпускником Гриннелла и отцом двух студентов, учившихся там в это время. За появлением транзистора последовало множество научных монографий. “Гранту Гейлу удалось раздобыть один из самых первых точечных транзисторов, – вспоминал Нойс. – Тогда я был на третьем курсе. Может, именно поэтому я и занялся транзисторами”. В одном из более поздних интервью Нойс живо описывает свое волнение: “Эта концепция поразила меня. Просто невероятно. Сам принцип – можно добиться усиления без вакуума. Это была одна из тех идей, которые выбивают тебя из колеи, заставляют думать по-другому”⁵⁷.

По окончании колледжа Нойс получил самую высокую награду, которую соученики могли присудить человеку его характера и обаяния: приз Brown Derby. Эта награда давалась “старшекурснику, получившему самые лучшие оценки, затратив на это меньше всего усилий”. Но когда он появился в Массачусетском технологическом институте, где собирался делать докторскую диссертацию, то понял, что придется стать старательнее. Его знания по теоретической физике не отвечали требованиям, и ему пришлось начать с вводного курса по этому предмету. Однако ко второму курсу он вошел в свою обычную форму и получил аспирантскую стипендию. Его диссертация была посвящена исследованию фотоэлектрического эффекта в изоляторах при наличии поверхностных состояний. Хотя работа Нойса не была чем-то выдающимся как в экспериментальной, так и в теоретической части, она дала ему возможность познакомиться с работами Шокли в этой области.

Поэтому, получив предложение Шокли, Нойс горел желанием начать работу. Но было одно странное испытание, через которое надо было пройти. Когда Шокли был ребенком, ему не удалось с блеском выдержать IQ-тест. А теперь у него начало проявляться отвратительное параноидальное расстройство, омрачившее его дальнейшую карьеру. Он настаивал на том, чтобы люди, которых он принимал на работу, проходили множество тестов по проверке умственных способностей и психологических особенностей. Поэтому Нойс провел целый день на Манхэттене, где сотрудники фирмы, занимающейся тестированием, наблюдали за его реакцией на чернильные пятна, слушали его высказывания о каких-то таинственных рисунках, заставляли заполнять опросные листы, проверяя сообразительность. Они пришли к выводу, что он интроверт, не слишком способный быть руководителем, что больше говорит о непригодности их тестов, чем о Нойсе⁵⁸.

Еще одной удачей Шокли, набиравшего себе сотрудников, был химик Гордон Мур. И этого тихого человека психологи признали непригодным для руководящей работы, а звонок Шокли для него тоже стал полной неожиданностью. Шокли тщательно составлял команду из талантливых ученых разных специальностей, которые, если их собрать вместе, могли стать катализатором для инноваций. “Он знал, что в Bell Laboratories химики были полезны, поэтому решил, что и для нового предприятия один химик пригодится, ему посоветовали меня, он мне и позвонил, – рассказывал Мур. – К счастью, я знал, кто он такой. Когда я поднял трубку, он сказал: «Привет, это Шокли»”⁵⁹.

Благодаря скромной и доброжелательной манере держаться, за которой скрывалась способность принимать точно выверенные решения, Гордон Мур стал одним из самых почитаемых и любимых людей в Силиконовой долине. Он вырос вблизи Пало-Альто, в городке Редвуд-Сити, где его отец был помощником шерифа. Когда ему было одиннадцать, товарищ, живший по соседству, получил в подарок набор юного химика. “В те дни наборы юного химика были просто отличными”, – вспоминал Мур, жалуясь, что с тех пор из-за инструкций чиновников и страхов родителей подобные комплекты стали гораздо менее привлекательными, что, возможно, лишает страну столь нужных ей специалистов. Ему удалось получить некоторое количество нитроглицерина, из которого он изготовил динамит. “Из нескольких унций динамита получился абсолютно фантастический фейерверк”, – не скупясь на подробности, рассказывал в одном из интервью Мур, демонстрируя, что все его десять пальцев пережили эту глупую детскую выходку⁶⁰. Детское увлечение помогло ему выйти на дорогу, которая привела его в Беркли, где он получил диплом химика, а затем и в Калтех, где он защитил диссертацию по той же специальности.

Мур, пока не написал диссертацию, не выбирался никуда восточнее Пасадены. Он был истинным калифорнийцем, беспечным и приветливым. После защиты диссертации он недолгое время проработал в Военно-морской физической лаборатории в Мэриленде. Но и ему, и его любимой жене Бетти, тоже уроженке Северной Калифорнии, постоянно хотелось домой. Поэтому звонок Шокли пришелся очень кстати.

Когда Мур поехал на собеседование, ему было двадцать семь лет. Он был на год моложе Нойса и уже заметно начинал лысеть. Шокли засыпал его вопросами и головоломками, хронометрируя время, нужное ему для ответов. Мур показал себя так хорошо, что Шокли пригласил его на обед в ресторан отеля Rickeys Hyatt House, где обычно собиралась местная элита, и продемонстрировал свой излюбленный трюк – согнул ложку без видимого усилия⁶¹.