Текст книги "Дневник Штукатурова"

Автор книги: Унтер-офицер Штукатуров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

В 10 часов утра была служба, и священник сказал слово. С самого утра шла очень сильная артиллерийская стрельба по всему фронту. Пообедали, и затем побрились и постриглись. Нас выстроили и повели снова к стеклянному заводу. День был солнечный, и идти было жарко. Перед самым вечером пришли туда и разместились по старым местам. [161] Я залез в большую печку и спал там. В других ротах была поверка, у нас ее не было. Рассказывали, что немцы трижды выбивали наших гвардейцев из окопов, но те доблестно вновь занимали их.

Утром разбудили в 4 часа, вывели на шоссе, потом свернули и повели, по слухам, на правый фланг гвардии. Пришли в одну деревушку, составили ружья в козла, раскинули палатки и замаскировали их от аэропланов. После обеда я немного уснул. Проснулся и услыхал, что всем приказано спешно готовиться к выступлению. Весь полк двинулся вместе и пошел по направлению выстрелов. Потом говорили, что немцы прорвали в одном месте расположение одного из лучших гвардейских полков. Мы встали в саду одного имения на грядках капусты и других овощей. Вечером приказали раскинуть палатки.

Нам очень не хотелось расставлять, но кое как сделали это и улеглись. Получили хлеб, сухари и мыло.

День и ночь шла оглушительная стрельба. Мы ежеминутно ожидали, что нас потребуют на помощь, но обошлись без нас.

31 августа.

Проснулся, сильно зябли ноги. Немного походил и снова улегся спать. Немного спустя, сходил за водой, вскипятил чай и закусил. Помыл белье. Ждали с минуты на минуту тревоги и, действительно, приказали было снимать палатки, но потом отменили. Вечером стало известно, что немцы отступают. Пообедали. К ночи стрельба немного стихла.

1 сентября.

Разбудили полк в 3 часа, и через час мы снялись с бивака. После почти двадцативерстного марша по трудной дороге, пришли в польское имение у небольшого лесочка. Запылали огоньки, в котелках закипала вода. Рассказывали, что немцы ночью чуть не взяли нашу батарею; только благодаря бронированным автомобилям нам удалось отвести ее обратно. Я сам ходил смотреть бронированные автомобили с пулеметами; вещь – очень хорошая, только не везде применимая. Только на шоссе можно пускать их в ход… Сделали уборку и расставили палатки и пели песни. Кругом шла артиллерийская канонада.

На другой день утром было назначено учение, на которое пошли, попив чаю. Оно продолжалось два часа и по обыкновению сопровождалось рукоприкладством и ругательствами.

Сегодня купил булку за 15 коп., коробку печенья и монпансье. Вечером приказали готовиться, и в 8 часов выступили. Шли очень быстро и страшно устали. Ежеминутно спотыкаясь, мы, пройдя несколько оврагов, встали на позицию. [162]

3 сентября.

На рассвете сменили один из сибирских полков. Окопы они оставили нам очень хорошие. Ротный наш командир и полуротный заболели, а потому командует ротой прапорщик другого батальона. Он приказал днем ставить только одного наблюдателя, а ночью нельзя спать никому.

Многие легли спать, но скоро пришел батальонный командир я ногами расталкивал тех, кто заснул. Стоял сильный туман. Лишь только туман стал рассеиваться, мы стали замечать цепи окапывающихся немцев. Хотя обстрелять их было очень удобно залпами с расстояния 1500 шагов, но нам не приказали обнаруживать себя, а потому мы доложили ротному командиру. Последний не приказал стрелять, но скоро началась сама по себе одиночная перестрелка.

Противник открыл по нас артиллерийский огонь тяжелыми и легкими снарядами. Со страшным грохотом рвались вокруг меня «чемоданы», но благодарение Господу Спасителю, ни один снаряд не попал в тот окоп, в котором я сидел, хотя в соседней роте один тяжелый снаряд завалил землей и похоронил целое отделение.

Часа в два дня густые цепи немцев начали спускаться с горки в лощину против нашего фронта. Шли они очень спокойно, мы открыли по ним частую ружейную стрельбу, но в виду того, что заранее не пристрелялись и не определили дистанцию, попаданий было мало. Немного спустя мы пристрелялись и ни один из них не мог идти безнаказано. В то время, как мы растреливали атакующую нас пехоту, противник усиленно угощал нас из орудий. Снаряды рвались с ужасающей силой, от грохота болела голова, было темно в глазах, дым застилал все и ежеминутно думалось, что лопнут барабанные перепонки. В нескольких шагах от меня разорвался шестидюймовый снаряд и меня так ударило воздухом, что я думал, что хлынет кровь изо рта и носа, но обошлось благополучно. Противник залег за горкой шагах в 300 от нас и не показывался. Мы приготовились отразить атаку, но неприятель не шел с фронта, а делал попытки охватить наши фланги. Это тоже ему.не удалось{33}.

Противник сильно зашел левым флангом и наша рота несла большой урон от тыльного огня. С наступлением сумерек мы полагали, что вот-вот немцы возобновят атаку, но они не шли вперед. [163]

Если у противника было только силы, что мы видели, то, по моему мнению, теперь нам самим было нужно перейти в наступление. К сожалению, многие, наши солдаты слишком боятся наступать. Я, слава Богу, чувствовал себя совершенно спокойно{34}.

Так как каждую минуту могло последовать отступление, то я вынул из сумки самое дорогое для меня: иконку Св. Николая Чудотворца, и положил ее в карман. Ночь была очень темная и нужно было быть настороже, но страшно хотелось спать. Последнюю ночь не спали, весь день прошел в напряжении, мне стоило громадных усилий, чтобы не уснуть.

Часов в 10 нам приказали без шума отходить. Спотыкаясь на каждом шагу в темноте мы шли назад. Батальонный удрал вперед, предоставляя ротным командирам вести людей.

Стал накрапывать дождь и ночь была такой темной, что рядом стоящего человека не было видно. Приходилось идти по слуху, конечно, падая и спотыкаясь ежеминутно.

Сегодня, если бы у нас было столько же артиллерии, как у противника, он понес бы большие потери{35}. Мне очень хотелось пить, так как целый день у меня не было во рту ни одной капли воды. Услышав близко журчание ручья, я пошел туда, но стремглав полетел вниз. Опомнившись, увидел, что отделался только ушибами, выпил долгом две кружки воды и немного торопливо налил во фляжку.

4 сентября.

Утром пришли на дорогу, которая вела в горку покрытую высоким красивым лесом{36}. Здесь по обеим сторонам дороги встали в окопы, заранее приготовленные. Спать так хотелось, что я дремал на ходу. Здесь с удовольствием попили чаю и затем я уснул. Днем несколько раз принимался идти дождь. Потери за вчерашний день в нашей роте – 35 человек убитых и раненых. В других ротах потери были более значительны.

Мы думали, что здесь будем ожидать немцев, но вечером внезапно приказано было отступить. Перешли мост через Вилейку и пошли влево. Идти было неудобно: грязь, дождь и непроницаемая темнота. [164]

Очень устали, разбили ноги и выбивались из сил{37}.

Утром на следующий день остановились на поляне, а затем пошли дальше в лес. Пройдя несколько верст, встали у домика. Вскипятили чай, у огня обсушились и улеглись. Часа в два выступили и, покружившись, вышли на дорогу.

По дороге шли длинной вереницей повозки обозов и полки. Трудно было двигаться в этом нескончаемом море людей и лошадей. Наконец, вошли в ряд хуторов, расположению недалеко от дороги. Тут нас квартирьеры развели по сараям, но нашему вэводу места не хватило. Скоро, однако, нас повел, поизбу, где мы улеглись. Дали обед. Ночь спали.

6 сентября.

В 5 часов утра вышли на дорогу, по которой шли другие полки. Вели нас ускоренным маршем{38}, так как противник слева напирал. У нас была задача, по словам батальонного командира, прикрыть отступление.

Привели на гористую местность и 2 батальона пошли на позицию, а наш батальон в резерв в деревню. Нашу роту поместили в огород, близ сарая. Только что вскипятили котелки, как нашим ротам приказали построиться, а затем бегом повели на горку, где и приказали окапываться. Чувствовалась тревога, паника, особенно на правом фланге.

Вскоре наши войска начали отступление. Наша рота снялась последней, но лишь только мы начали отходить из леса, как над нашими головами начала рваться шрапнель, но к счастью противник брал немного высоко и мы пробежали сравнительно благополучно. Только одного Калиныча ранило, а одного убило{39}.

Полк наш остановился около деревушки, где приказано было окопаться. Почва была болотистая, углубляться было нельзя: мы сделали прикрытие из нарезанных дернин. Начало темнеть. Чтобы было хоть что-нибудь видно впереди, наши запалили близ стоящую деревню. Целое море пламени бросало свет далеко вперед. Было очень холодно и шел дождь. Ноги увязали в болоте. Я было лег, но вода стала наливаться за ворот, и я страшно озяб. Тотчас вскочил и немного побегал. [165]

С наступлением ночи началась ружейная перестрелка влево от нас, но вскоре прекратилась.

Оттуда передавали, что противник наступает и слышны были крики. Один наш трусишка пронзительно крикнул: «спасайся кто может…» но вскоре опять успокоилось. Однако прошло не более получаса времени, как открылась в ночной темноте частая стрельба. Из соседней роты нам передали, что немцы забрали одну из наших рот в плен{40} и стоят шагах в 200 от стоящей налево от нас роты. Общее руководство всеми утратилось в ночной темноте, каждый делал, что хотел. Кто отходил, кто занимал еще окопы. Слева к нам несколько раз заходили стрелки соседней роты и просили доложить нашему ротному командиру, что им делать дальше. Но ни нашего, ни их командира не было. Недалеко от нас раздался возглас из цепи наступающей немецкой пехоты на русском языке: «сдавайтесь». В ночной тишине этот возглас несколько раз повторялся.

Скоро нам было приказано отходить левым флангом и окопаться лицом к леску, что мы и сделали. Оттуда нас обстрелял противник, но в атаку не пошел. Когда прекратилась стрельба, нам приказали отходить за деревню, где после некоторого брожения с места на место мы начали окапываться. Не успели мы выбросить несколько лопатокъ земли, как приказали прекратить работу и идти в те окопы, из которых мы вышли. Мы исполнили приказание{41}.

Из виденного и пережитого мной за последнее время, приходится сделать заключение, что главное горе наше происходит оттого, что мало хороших, преданных делу, офицеров. Правда и в нижних чинах нет прежнего задора и гордости, как вначале войны, но все же при хорошем руководстве много можно сделать. В войсках нет прежнего под'ема, видимо люди устали, есть равнодушие ко всему, но слава Богу, уныния нет{42}.

7 сентября. Утром мы ожидали, что противник откроет артиллерийский огонь по нашим окопам и разрушит их, а потому каждый, как кто мог, улучшили свои окопчики. [166] Место явно было выбрано неудобным, но нам приказали сидеть именно здесь, и мы сидели.

Вскоре в лесок потянулись неприятельские кухни и обозы, но мы ничего не могли поделать, кроме того, что докладывали каждый раз ротному командиру. Результата не было, и немцы ездили в лес и из леса и ходили колоннами. Бездействие нашей артиллерии вызывало досаду солдат тем более, что немцы и по одному человеку не жалеют выпускать снаряды{43}. А мы по такой хорошей цели не открывали огня; ружейные пули, которые мы усердно выпускали, давали мало поражений на такой дистанции. Часов около 10 противник открыл частый и меткий огонь из орудий по нашим окопам. Страшный треск рвущихся снарядов оглушил меня. Кругом нас настолько изрыло землю снарядами, что дерном и землею с ног до головы засыпало нас. Несколько окопов было разбито. Человека 4 убило и несколько ранило.

Несколько человек, схватив винтовки, побежали в другое место, я решил остаться до конца, положась на волю Господню. Когда противник перестал стрелять, я, оглянувшись, увидел, что в окопах осталось нас человек 15, а остальные убежали. Через полчаса или около этого противник опять открыл артиллерийский огонь и вместе с тем затрещал пулемет. Я посмотрел вперед, и хотя немцев близко не увидел, но понимая, что такой незначительной горстью людей нельзя защищать окоп, я побежал вместе с оставшимися с мной стрелками к деревушке. Мимо нас с визгом пролетело несколько пуль, но меня не задело. Придя в деревушку, я присоединился к ротному командиру.

Видя, что мы отходим, другие роты тоже показались из окопов и побежали. Таким образом началось общее{44} беспорядочное отступление. Ротные командиры бродили без солдат. Мы пробежали мимо батареи, которая все еще продолжала стрелять. Видя, что мы отходим, батарея быстро подала передки и ускакала. Мы кое-как начали разбираться и строиться. Навстречу нам шли новые войска. Я нашел подпрапорщика своей роты и вместе с ним присоединился к остатку роты. [167] Мы составили как бы отделение. Здесь нам пришлось нести цинки в штаб полка. Под'ехал батальонный командир, приказал, возвратившись из штаба, идти в резервный батальон. Не найдя штаба на прежнем месте, мы блуждали и увидели, что наш полк пошел в наступление, навстречу попадалось много раненых. Товарищи хотели нести цинки обратно, но я сопротивлялся этому, так как, может-быть, нашему полку не хватает патронов, пока мы ходим взад и вперед, полк может оказаться в затруднительном положении, и это с нашей стороны будет недобросовестно. Правда, нести цинки в полк было очень трудно; приходилось делать перебежки, неся две тяжелые цинки. На наше счастье увидели несколько человек, которые нам помогли. Я повел потом тяжело раненого и довел его до места где были санитары{45}. Мы пошли отыскивать наши роты, но пробродив часа два, ничего не добились и решили идти в штаб полка. Мне очень было тяжко, что в то время, как мои товарищи по роте, быть-может, сражаются, я хожу, как брjдяга, но ничего нельзя было поделать. Потом страшно хотелось хлеба покушать: его не получали трое суток, а пищу два дня. Но куска хлеба взять было негде.

В штаб полка нас не пропустили, а дали проводника. Проводник знал, где наша рота, не лучше, чем мы. Блуждая, таким образом, мы разбились по одиночке. Я стал ждать вечера, чтобы идя вдоль передовой линии, отыскать роту. Страшно устал.

Вечером, пробираясь вперед, я наткнулся на Сибирский полк, и ротный командир сказал мне, что наши пошли назад. Опять началось хождение. Встретил еще двух человек своего полка, которые несли тяжело раненого солдата. Они попросили помочь им нести, потом вмести идти отыскивать полк. Хотя мы очень устали, но пришлось согласиться. Мы тихо несли раненого, плечи болели от шестов носилок. Вскоре, однако, случайно наткнулись на санитаров того полка, которым передали тяжелую ношу. Мои товарищи вздумали было отдохнуть, но я посоветовал скорее двинуться в путь и отыскивать штаб полка. По дороге кухня одной из рот сибирских стрелков раздавала обед; мы попросили дать нам один котелок супу. Нам налили, и мы принялись есть супъ без хлеба. Суп был жидок. Когда пошли, долго пришлось поблуждать, прежде, чем нашли деревню, где стоялъ полк{46}. [168] Я зашел в сарай и лег, шедшие со мной стрелки зашли в избу. Недолго спал я, холод заставил проснуться, пришлось перейти в избу. Но и там недолго удалось поспать, так как за окнами раздался сильный топот ног. Это шел один из полков нашей дивизии.

Один товарищ сказал, что скоро и мы двинемся. Действительно, только я вздумал вскипятить чай, как рота стала выходить на дорогу. Я вылил чай и присоединился. Шли всю ночь в полной темноте{47}.

8 сентября.

Утром вырыли окопы и сварили картофель, но в это время в тылу нашего расположения началась стрельба. Нам приказали делать перебежки в лес, где наступали немцы. Но скоро перевели нас обратно в окопы, где я и уснул. Артиллерия противника в это время обстреливала наши позиции. Вечером привезли на ужин суп картофельный, но без хлеба или сухарей. Поужинали и тем кончился день. Точно нарочно, когда хлеба много и суп гуще, а сегодня совсем жидкий

Сегодня ротный командир передал радостную вещь, если только это не обман. Под Львовом мы взяли в плен около 80 тысяч австро-германских войск и что по этому поводу служат благодарственные молебствия по всей России.

Это известие меня очень обрадовало, так как в последнее время мы терпели неудачи. Если это на самом деле случилось, то сильно поднимется дух народа и войска. Дай Богъ, что бы это было так.

Пришлось в эти дни переносить и голод и холод. Я лично смирился, но многие товарищи мечтали попасть в плен.

9 сентября.

Ночь провели в передних окопах, утром перешли в задние и не высовывались, что бы не вызвать огонь неприятельской артиллерии. Около 12 часов дня пролетел аэроплан, затем неприятельская батарея обстреляла опушку леса позади нас. Немцы ночью окопались впереди нас на горе, на расстоянии версты. [169]

Вечером стало известно, что нас сменят и мы отступим: когда стемнело, прислали ужин, порции мяса и немного сухарей. С голода поели очень хорошо. Артельщик мне дал две порции. Ночевали в задних окопах.

Часа в два нам приказали выходить из окопов и идти в лес по дороге; в это время впереди загорелся дом. Ротный командир очень сердился, что мы отходим во весь рост, а не ползком. Лесом пошли вправо и вышли на чистое место, потом, пришли в овраг, где собрался весь полк.

Здесь набрали воды и попили, так как пить страшно хотелось: не пили почти целые сутки. По дороге прошли верст двадцать семь, и очень устали. Дорогой командир роты ударил одного стрелка за куренье, а батальонный за то, что отделенный сказал: «вот прошли 5 верст и устали, потому что отощали». Он в этих словах усмотрел ропот и грозил предать суду{48}.

В деревне, где мы остановились, нам сказали, что здесь 8 числа были два полка немецкой кавалерии, которые захватили два транспорта нашего обоза, при чем порубили прислугу и прикрытие, а в соседней деревне взяли 20 девушек и увели с собой. Часть обоза была отбита казаками.

Здесь нам выдали сахар, сухари и полусало для смазывания винтовок. Достали поросенка, закололи и сварили два котелка свинины. Спали в сарае, ночью приказали быть готовыми к выступлению.

11 сентября.

Часа в два ночи нас разбудили и построили. Пошли в тыл, – но шли очень медленно, потому что отступали все полки нашей дивизии, а также и сибирцы. Шли верст семнадцать и остановились в деревне, где не было воды. Кое-как достали котелок грязной болотной воды и вскипятили чай. Неприятельский аэроплан описывал над нами круги, делая разведку. Поели немного мяса. Вечером поужинали и легли спать.

Недолго дали нам покой. Въ 11 часов разбудили и приказали одеваться, а потом отвели версты две и расположились в сараях. Утром отвели назад. В 9 часов была панихида по недавно убитым в боях. Нам приказали рыть землянки. Мы скоро вырыли землянку на троих и уснули в ней. Выдали много сухарей и немного сахара. Воды трудно достать, а пить страшно хочется. [170]

Перед вечером поднялась страшная канонада, прямо стонала земля от выстрелов тяжелых орудий. С вечера приказали одеть снаряжение и быть готовыми, но вскоре разрешили лечь в землянки. Орудия и ночью грохотали.

13 сентября.

Подняли в час ночи и весь полк повели на левый фланг нашего расположения. Оказалось, что солдаты одного из пограничных полков, посланные на помощь стоявшему в окопах полку, увидев окопы, приняли их за немецкие и с криком «ура» пошли на них в «штыки». Две роты стоявшего в окопах полка, пришли в замешательство и, не зная в чем дело, выбежали из окопов, а немцы этим воспользовались и заняли их{49}. Нам приказано были их выбить из окопов, но не удалось, так как нас слишком долго водили и приготовляли; начало рассветать. Видна какая-то растерянность и неуверенность. Наша рота была назначена в резерв, а потому ее беспрерывно перегоняли с места на место по лесу. Ранило батальонного командира в спину поперек пулей. Нас отвели вперед в кустики и приказали окопаться. Выкопав окопчик, немного уснул. Подвезли пищу. От плохой воды захворал.

Влево от нас опять беспрерывно гремят тяжелые орудия. Вечером сказали, что ночью нас, наверное, сменят. Углубили окопы.

14 сентября.

Часа в три ночи нас сменили и отвели в деревущку, разместили в сараях. Вскипятили чай. Сегодня ночью сломал лопатку.

Утром была обедня. Знакомые звуки песнопения «Кресту Твоему поклоняемся Владыко», сладко забирались в душу и хотелось слушать без конца. Пошел дождь.

Вечером нас повели на поддержку одному полку, но в темноте долго водили, а потом разместили в сараях, но так тесно, что сесть было негде. Аммуницию не снимали.

В 12 часов ночи нас вывели из сарая и повели к штабу полка, но в темноте и по грязи трудно было найти дорогу. Наконец, привели в деревушку, из которой вышли три дня тому назад. Здесь разместили в сараях, и я в темноте лег на хворост около тына и уснул. Утром вскипятили чай и я с'ел порцию. Часов в 9 перешли в окопы и разместились в своих землянках. [171]

День был солнечный. Чистили одежду от грязи и насекомых. Сегодня представленные к наградам ходили к батальонной командиру Представленными оказались взводные, отделенные и мало стрелков. Несколько человек получили письма.

Ночь провели в землянках. Пошел было дождь, но утром день разгулялся, и нас повели на занятия. Противник начал обстреливать артиллерией и занятия были приостановлены. Присутствовал на них новый батальонный командир, подполковник с Георгиевским крестом. С учения возвращались поодиночке, что бы не обстреляла артиллерия. Пообедав, починил сумку. Меня назначили дежурным.

Вечером пошли в наступление. Хотя ротный командир и сказал что идут в наступление все корпуса, но, повидимому, оно носило частичный характер. Спустившись под горку, мы залегли на поляне, ожидая дальнейших приказании. Открылась сильная ружейная и артиллерийская стрельба. Наши полки пошли в наступление и, кажется, удачно. Нашему полку подвезли обед и я немного достал водички. Однако скоро нас воротили обратно в окопы, где мне пришлось дежурить до 1 часу ночи. По всему фронту трещали пулеметы и шло в тыл много раненых.

17 сентября.

Уснул немного. Утром сходил за водой и вскипятил чай. Сильно торопился, опасаясь, что роту возьмут на позицию. После чая уснул немного снова. Перед вечером приказали приготовиться сменить полк, стоявший в окопах. Вечером пошли сменять, противник пустил несколько снарядов, но никого не задел. Окопы, которые мы заняли, были недокончены, а потому нам было приказано удлинять и уширять их. Вскоре прекратили работу, так как нас перевели на другую позицию одного из Сибирских полков, долго шли лесом. Когда пришли на опушку леса, уже начинало светать.

Здесь остановились на привал и немного отдохнули, при чем я даже успел заснуть. Нас подняли, повели опять вправо лесом и стали размещать по одиночке в окопах. Позиция на первый взгляд показалась очень странной, но потом осмотрелись, и нашли, что она недурна{50}. Начали углублять и соединять одиночные окопы. Несколько раз сварили чай. Проходил батальонный командир. Сегодня принесли много писем и я был вполне уверен, что и мне есть письмо, но ошибся: многим было, мне не было. Вечером был послан в секрет; в лесу стоять было темно, но противник нас не беспокоил.

19 сентября.

Часа в два ночи нас сменили в секрете и мы побрели в окопы, но остальную часть ночи спать не удалось. Перед обедом нам сказали, что нашей роте придется перемениться местом с другой ротой нашего полка. Уходить было неприятно, так как здесь свободно. Получили по одной смене теплого белья. После обеда перешли на новое место. Наш взвод придали к 8-й роте и заставили рыть ход сообщения и землянку для полуротного командира. До вечера копали, а потом дали ужин и перевели в окоп, где приказали разравнивать, углублять и маскировать позицию. Завтра Воскресение Христово, вспоминается минувшее время, маленькая церковь, огни свеч и как бывало стоял в храме Божьем. [176]

Всю эту ночь проработали окопы. Утром съел порцию и уснул. Пробуждение было не из приятных, по окопам ходил батальонный командир и их осматривал. Он остался недоволен нашей работой. Ночью приказал рыть новые, а эти после обеда исправить. Итак труды наши пропали даром. Получили некоторые стрелки письма, а мне нет и нет. Досадно, но ничего не поделаешь.

После обеда противник обстрелял наши окопы, при этом один снаряд упал в козырек нашего окопа: одного ранил и двух контузил. Вечером пошли рыть новые окопы. Трудно было работать маленькими лопатками, но пришлось сделать урочную работу.

21 сентября.

Всю ночь поработали, а утром вскипятили чай, я попил, с'ел порцию и уснул. Дали обед. Вечером пошли делать козырьки и проработали всю ночь. Ночью мне сказали, что мне есть письмо, сему я несказано обрадовался.

Утром вскипятил чай, а потом перешли в новые окопы, где я уснул. Жена, от которой я получил письмо, пишет, что наступила у них осень с холодом и дождями. Немцы уже близко и вся деревня собирается уходить. Все это очень печально. Ночью пришлось рыть ход сообщения и углублять окопы, но вскоре сказали, что нас сменит полк другой дивизии. Мы работу прекратили и уснули. Когда нас сменили, идти было очень темно. На опушке леса нас положили и мы дождались рассвета. Сегодня получил жалование 90 коп., на табак 86 коп. и 1 р. 50 к. за медаль.

23 сентября.

Утром нас отвели назад в лес, где нас об'езжал командир корпуса, который сказал, что скоро мы пойдем вперед, и советовал настойчивей идти в атаку, чтобы меньше нести потерь. Весь этот день пробыли в лесу. Вечером полк ушел на позицию, а наша рота осталась в лесу на месте. Ночью озябли ноги, немного погрел их около огня.

Утром стреляла артиллерия, как наша, так и немецкая. Иногда слышались ружейные выстрелы. Взводный подарил мне сегодня газету: «Новое Время», в которой сообщалось, что наши войска под Луцком одержали победу. Около обеда наша рота перешла в деревню, где напились чаю.

25 сентября.

Ночь проспали в сарае, где провели и день. Вечером рота мылась в бане. Воду нагрели камнями. Часов в 10 пришли другие роты нашего полка и нам пришлось перейти в один сарай вместе с другой ротой. [177]

Разбудили в 4 часа ночи, мы вскипятили чай, в 6 часов тронулись в путь и в 12 пришли в деревню. Здесь дали обед и поместили 2 взвода в сарае, а остальные – около сарая.

27 сентября.

Ночь провели в сарае, утром вскипятили чай, а в 10 часов было богослужение, в 12 часов – обед. С большим удовольствием отстоял богослужение.

Сегодня подстриг бороду. Вечером была общая поверка.

28 сентября.

Встал в 5 часов и вскипятил чай. В восемь мы пошли на учение. Занятие происходило: стойка и рассыпной строй. Сегодня опять выбирали людей к наградам. Вчера были представлены три человека из роты и как всегда получили – писаря и вообще присные различного начальства и были обойдены такие люди, которые провели более года в строю и были во всех сражениях полка.

Много эти награды сеют озлобления и огорчения.

После обеда была чистка винтовок при полной разборке. Сегодня ходил за медалью 3-й степени в канцелярию полка, где и получил ее за №… Вечером была поверка с музыкой.

29 сентбяря.

Утром вскипятили чай, а потом пошли на занятия, которые были все те-же, что и вчера, но с добавлением прыжков и бега. После обеда опять было занятие и кроме рассыпного строя прыгали через ямы. Пришло добавление.

Вечером обедали без хлеба. Утром пили чай и пошли на занятия, но вскоре пришло еще добавление и нас отвели назад, приказав протереть винтовки, и дали обед.

Получил письмо от брата Ивана. После обеда была стрельба. Я попал три раза из трех. Назначили отделенным.

1 октября.

Утром сварили картофель и поели. В 10 часов пошли к обеднице, после которой дали обед и приказали быть готовыми. В два часа выступили в деревню Кучуки в направлении к позиции. Написал письмо брату Ивану Андреевичу. Итти хотя было и недалеко, но вчера, прыгая, отбили ноги, и потому больно было итти. Вечером пришли в деревню и поместились в сарае. Дали ужин.

Разбудили в 5 часов и тронулись в путь. Пройдя версты две, остановились в деревне около речки. Здесь нам, кажется, в первый раз об'яснили, что будет делаться на фронте. Наша армия будет наступать и мы составляем армейский резерв. Сварили картошки. После обеда нас повели в деревушку и поместили по сараям. Перед вечером было занятие – отдание чести. [178]

3 октября.

Ночь провели в сарае. Утром вскипятили чай и с'ели порцию. В 8 часов пошли на занятия, которые состояли в маршировке, отдании чести и поворотах. На взгляд солдат это занятие бесплодно и даже слышатся голоса, что этими занятиями сами гонят в плен{51}. Вчера выдали очки и маски от удушливых газов. Вчера меня было хотели отослать в распоряжение Двинского Этапного Коменданта для разбора кореспонденции, но ротный командир меня оставил в роте, а послал Бекреева.

Вчера отослал письмо брату Ивану Андреевичу. После обеда в 3 часа послали опять на занятия, но через час пришло приказание прекратить занятие, раздать ужин и быть готовым к наступлению. В шесть часов передали, что пойдем в 8? часов. Я немного уснул. В 9 часов тронулись в путь. Светила луна. Через 1? часа пришли в деревушку и разместились по сараям. Я подослал соломы и уснул, но вскоре проснулся: озябли ноги, да и побаливали после маршировки, как отбитые. За ночь три раза просыпался. Наша артиллерия более часа стреляла частым огнем.

4 октября.

Утром только что вскипятили чай, как приказали строиться; пришлось выпить чай и итти. Пошли мы в деревушку, не далеко, где поставили нас за сараем, а потом перевели в окопы, где попили чаю{52}. Часа в два выступили и пошли в деревню, где опять поместили в том же сарайчике, где были и раньше. Немного уснул, потом умылся, согрел чаю, а потом опять уснул. Получил письмо от жены, в котором она пишет, что у нас в Самуйлове стоит 6 тысяч солдат, что ей прибавили пособие, что у них взяли на окопы Матвея Хромовникова, Леонтия Храпкина, Никифора Шевякова, шурина Левшака, что Якова перевели в другой город, что шурин Иван попал в плен, что Миша Якова уехал в Петроград и т. п..

Написал жене письмо и отослал.

После обеда ходили на учение. Вечером продавали посылки убитых и раненых. Ночью ходили в баню.

6 октября.

Утром было учение, а после обеда в 2 часа выступили сначала в деревню Грачевку, а потом дальше в деревню, где разместились в том же сарае, где были и раньше. [179]

Спать было очень тесно. Утром согрели чай, а потом были на ученьи. Получил письмо от брата Ивана, в котором он пишет, что начальник мастерской обещал похлопотать обо мне, чтобы возвратить меня в мастерскую{53}. После обеда был назначен дежурным по роте. После обеда делали землянки для отделения на каждый взвод.

8 октября.

Ночь не спал, хотя и было возможно. Всю ночь пробыл у огня. С утра рота была на занятии, а после обеда стрельба, при чем я попал из 3 – 2 раза. Написал и отослал письмо брату Ивану Андреевичу. Сегодня опять была распродажа посылок{54}.