Текст книги "Профессионально беременна (СИ)"

Автор книги: Ульяна Гринь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 7. Последствия необдуманных решений

В столовой воцарилось гробовое молчание. Я с восторгом рассматривала удивленные, испуганные, озадаченные лица. Боже, какие типажи, хоть кино про них снимай! Вот, например, Даша. Даже рот открыла, настолько изумилась. Наманикюренной лапкой схватилась за руку своего Семена, а тот накрыл ее второй ладонью и поглаживает успокаивающе. А в его глазах – целый ряд вопросов. Самый натуральный, вот такой: «?????» И паника: что делать, как быть дальше?

Эля была почти спокойна. Правда, телефон отложила. Взялась за ложку, но суп не пробовала. Видимо, тоже задалась вопросом: уж не ее ли лишат наследства? А на лице – презрительное отчуждение. Хотя я почти уверена – наигранное. Даже если ты гот и ненавидишь свою семью, деньги лишними не бывают.

Данила же подался вперед, опираясь локтями на стол, с интересом глядя на отца. Он и спросил первым:

– Папа, откуда такое решение? Кто тебя настроил?

Вот он не волнуется. Похоже, у него свое состояние, деньги папы плюс, деньги папы минус… Или просто отличное самообладание. Но я бросила взгляд на Алексея Павловича. Тот со смаком проглотил еще одну ложку супа и ответил с присущей ему обстоятельностью:

– Я решил.

– Папа! – воскликнула Даша, и ее голос дал петуха. Откашлявшись, продолжила: – Ты не можешь с нами так поступить! Мы же твои дети!

– Бездельники, – отмахнулся дед. – Только Данька создает видимость какой-то активности, а ты, Дашка, и Катюшка вообще ничего не делаете. Хоть бы курсы какие окончила, что ли… Но тебе не надо. Живешь на всем готовеньком, а я жопу рвал в вашем возрасте, чтобы это готовенькое для вас заработать.

– Но, если у нас есть деньги, зачем нам работать? – с нажимом высказалась Даша. Еще и взглядом всех обвела, чтобы найти поддержку. Я уставилась в свою тарелку, а то заметят мою усмешку… – Пап, ну правда!

– Дарья, уважай отца, – строго окоротил ее Данила. – Если он решил, значит, так и будет. Ладно, давайте обедать. Ева, как тебе суп?

– Очень вкусно, – вежливо ответила я. Эта семейка может свести с ума кого угодно!

После супа мы попробовали мясо по-бургундски, которое таяло во рту, взрываясь на языке тысячей нюансов незнакомых мне специй, а после него нам подали сыры и десерт – крем из трех шоколадов, украшенный взбитыми сливками. От кофе Алексей Павлович отказался, уехав из столовой в сопровождении наевшегося кусочками мяса Варвара, а мы остались. Молчание нарушил Семен:

– И что вы думаете о новом завещании?

– Тебе-то какое дело, Сенечка, тебя в нем все равно нет, – отозвалась Эля, запихнув в одно ухо наушник. Из второго был слышен тяжелый, очень тяжелый рок.

– Я беспокоюсь о благополучии Дашутки, – с достоинством ответил альфонс, быстрым жестом, который отдавал привычкой, завладев рукой любимой женщины и поцеловав кисть. Дашутка раздраженно вырвала руку:

– Ай, перестань! Если папа перепишет завещание, можешь проститься с теннисом! И с коллекционным шампанским, милый.

– Может быть, еще и не перепишет, – успокаивающим тоном заметил Семен. – Сколько раз он грозился…

– А в этот раз возьмет и перепишет, – поддела его Эля. – Вы все дерьмо, самое настоящее. Вот мне пофиг. Главное, чтобы не забрал мотик.

– За какие деньги ты будешь его заправлять, сестренка? – издевательски спросила Даша и крикнула: – Тома, принеси нам коньяк к кофе!

Экономка или служанка, кем она там была, появилась из кухни минуту спустя и со звоном поставила бутылку на стол:

– Извольте! Не рано ли?

– Не твое дело, Тамара! – ледяным тоном сказала Даша и кивнула своему альфонсу: – Налей.

Данила наклонился ко мне и шепнул на ухо:

– Золотце, хочешь посмотреть мою комнату?

Я фыркнула:

– Что, опять?! А если хочу?

– Не сбежишь, как вчера?

– Я жду, когда ты сбежишь от меня.

Если честно, я вообще уже ничего не ждала. В этот раз все пошло не по плану с самого начала. Примерно с пуансеттии. Поэтому я решила не трепыхаться и плыть по течению, наблюдая, куда оно меня вынесет. В настоящий момент меня несло в спальню Беркута. Снова. И в животе томительно сжалось, предвкушая новую ночь любви и забвения. А Данила встал, протянув мне руку, сказал:

– Прошу нас простить, хочу показать Еве дом.

– Ева, бегите, пока не поздно, – ехидно отозвалась Даша. – Вдруг папа вычеркнет Данечку из завещания?

Ужасно захотелось ее стукнуть. Неужели похоже, что я тут из-за денег? Хотя… Наверное, все девушки, с которыми спит Беркут, делают это из-за денег… И немножечко из-за самого Данилы. А я пока что «множечко». Поэтому и Даше ответила с вежливой улыбкой:

– Ничего, уж эту неприятность я как-нибудь переживу, но благодарю за беспокойство. Пойдем, Данила?

Он только хмыкнул, перекладывая мою руку себе на локоть, а Эля глянула на меня с интересом. Но он сразу потух, и девушка потянулась за бутылкой:

– Дайте и мне в кофе.

– Фиг тебе, а не коньяк, – Данила походя щелкнул ее по лбу, и Эля взбрыкнула:

– Перестаньте за меня все решать! Я уже взрослая!

– Да-да, – ответил он и переставил бутылку подальше на край стола. – Было приятно посидеть в теплой семейной обстановке, лапушки мои. Пока-пока.

Уже на лестнице меня прижали к горячему телу, зашептали на ухо многообещающе:

– Кровать тут не такая широкая, но зато полная звукоизоляция! И, думаю, ты это оценишь, потому что я намерен заставить тебя кричать от удовольствия!

В чем я убедилась, поднявшись в комнату Данилы, это в том, что он не привык врать. Сказал: заставит кричать, и заставил. И не просто от удовольствия, а от наслаждения. От страсти… От впервые открытого ощущения, что секс прекрасен!

Потом мы долго мылись в душе.

И не только мылись. И не только в душе… И даже на письменном столе попробовали, тем более что он оказался весьма крепким и основательным. Еще мы попробовали на подоконнике среди заботливо политых цветов, и я открыла для себя, что ладони на стекле – это не штамп. Это попытка спастись от неминуемого…

Потом по рации мы объявили Томе прием и заказали бутылку шампанского из каких-то особых стратегических запасов. Вино было крепким и терпким, Данила был нежным и желанным, жизнь на некоторое время остановилась.

– Я тебе сейчас скажу одну вещь.

Мы лежали в кровати. Беркут обнимал меня за спину, а я устроилась щекой на его плече. Бокал с шампанским грелся в руке, пить не хотелось, и я поставила его на прикроватный столик, откликнулась:

– Скажи.

– Не знаю, где ты научилась всему этому… но…

– Какому такому «этому»? – возмутилась я притворно. – И чему тут можно научиться?

– Золотце, не заставляй меня спрашивать, сколько у тебя до меня было мужчин, – фыркнул Данила. – Потому что я не хочу этого знать.

– Я бы все равно соврала, – рассмеялась я. Мне было действительно смешно: ну разве когда-нибудь я могла подумать, что скажу такое своей жертве?

– Так ты врунишка? – лениво спросил он.

– Вовсе нет, – оскорбилась я. – Как ты мог такое обо мне подумать? Ведь я честно сказала тебе, что ненавижу кататься на лошади. Или не сказала?

– Неважно, – он потянулся и поцеловал меня. – Хочешь, сходим куда-нибудь? В клуб, например?

– Не хочу, – ответила и сама поцеловала его. – Хочу остаться с тобой…

Он привстал на локте и взглянул мне в глаза. Его радужки – как теплые источники, голубые-голубые… Какой он красавчик… А я… Я эффектная, да, но простушка. Девчонка с рабочих окраин. Дочь школьной училки и слесаря на заводе. Я не врунья, нет. Я не соврала, когда сказала, что хочу остаться с ним… Хочу. На всю жизнь. Но не выйдет, не получится. Поэтому можно всегда отшутиться: хочу, мол, остаться сегодня в твоей постели и никуда не идти. Тем более, что это самая настоящая истинная правда.

– Хорошо, золотце, – он ласково чмокнул меня в нос. – Мы останемся здесь. И ужин закажем наверх. Я покажу тебе свою коллекцию. И ты будешь гордиться тем, что с десятого класса ты единственная девчонка, которая видела ее.

– Боже мой, какая честь, – пробормотала я, польщенная. – Коллекцию чего именно, позволь спросить?

– А не скажу. Ты будешь смеяться, я обижусь, мы поругаемся, а потом придется мириться в постели, – предсказал будущее Данила. – Давай пропустим первые три этапа и сразу перейдем к четвертому.

– Давай! – с энтузиазмом согласилась я, ныряя под одеяло…

И мы снова занимались любовью, потом рассматривали коллекцию старых игрушек из Киндер-сюрприза (и нет, я не смеялась. Почти!), а потом уснули рядом, как давно женатая пара.

Разбудил меня вопль.

Как положено в классических детективах, пронзительный, полный ужаса и паники, вопль прозвучал совсем рядом, и я подскочила в кровати, даже еще не разлепив глаза. Спросила:

– Что это было?

– М? – подал голос Данила и, найдя меня на ощупь, снова повалил на подушку: – Спи, рано еще.

– Кто-то кричал.

– Да?

– Да. У вас это в порядке вещей, может быть?

– Вроде нет… Не замечал…

Я открыла глаза, глядя в потолок. Звукоизоляция? Никакой тут звукоизоляции. А я поверила… Вон, слышно, как по коридору бегают туда-сюда. А я вчера визжала тут, как заправская наездница! Как теперь выйти и смотреть всем в глаза? Да что ж там случилось-то такое? Вот, опять бегут. И стук в дверь – совсем неделикатный. А за ним взволнованный голос Томы:

– Данила Алексеевич, вы спите? Данила Алексеевич! Просыпайтесь! Беда у нас, Данила Алексеевич!

– Слышишь? Я же говорила – кричали! Тебя зовут, Данила!

– Да разберутся без меня, – пробурчал он, натягивая одеяло на уши. Я же наоборот – проснулась окончательно и толкнула его в бок:

– Вставай, раз зовут.

И пошла сама открывать, натянув на голое тело валявшуюся на полу футболку. Тома хотела ворваться в комнату, но увидела меня и остановилась, как пришибленная. Пробормотала:

– Простите, ради бога. Мне бы Данилу Алексеевича…

– Что еще случилось, Тамара? – недовольно протянул Беркут, выглянув из-под одеяла. – Варвар сожрал целую курицу?

– Беда, Данила Алексеевич! – Тома сморщилась и неожиданно зарыдала: – Беда с Алексеем Павловичем!

– Сердце? – вскинулся Данила, а потом вскочил, шаря по полу в поисках джинсов. – Да говори же! Скорую вызвали?

– Скорую надо? – всхлипнула Тома. – А я думала, полицию…

– Захрена полицию? Тамара! Очнись уже!

– Так Алексей Павлович же… С ним совсем плохо… Умер он!

Мы оба замерли. Данила пробормотал:

– Как умер?

– Убили его, Данила Алексеевич.

От так от мне свезло. Ну ведь знала же, что плохая идея – оставаться с Беркутом! И не ушла. Дура, вот дура! Теперь буду замешана в криминале… Надо валить побыстрее, с полицией встречаться совсем не хочется. Хоть документы у меня и в порядке, но в историях с убийством у всех присутствующих на месте преступления должны снимать отпечатки пальцев. Это мне ни к чему.

Данила между тем оделся, путаясь в штанах, и кивнул мне:

– Подожди меня здесь, не выходи из комнаты. Я сейчас.

«Сейчас» растянулось на минут сорок. За это время я успела одеться, накраситься, причесаться и изнервничаться. Потом решила: будь что будет, а я уйду. Данила… ну, бог с ним. Нам было хорошо вместе, он удивительный и непредсказуемый, но финал нашего знакомства хэппи-енда не предполагал с самого начала. А раз так, лучше смыться прямо сейчас, пока Данила занят смертью отца. Не по-человечески, ну да ладно, пусть обматерит меня, не жалко.

Однако моими благими намереньями можно было выстелить не только дорогу в ад, но и целую автомагистраль. Нет, прокрасться со второго на первый этаж и даже подойти ко входной двери мне удалось. Но только я взялась за ручку, как в холле прозвенел мелодичный звонок – словно колокола пробили полдень.

Вот черт!

Я отступила, потом оглянулась и махнула рукой. Ладно, не судьба. Мимо меня пробежала зареванная горничная, которую я вчера не видела, и сунулась к двери. А я запаниковала, потому что в холл вошли трое крепких мужчин и один толстячок-старичок с чемоданчиком. Это полиция, даже по виду ясно. Они тут же заполнили, казалось, весь огромный дом. Старичок оказался патологоанатомом и поднялся в спальню погибшего, а следователь расположился за столом. Подозвал меня:

– Будьте добры, ваши документы, кем вы приходитесь убитому?

Началось.

Какую улыбку надо надевать при общении с сотрудниками полиции? Наверное, слегка растерянную. Такие у меня есть – на случай виновности, на случай невиновности и на все остальные случаи. Натянув на губы эту последнюю, я подошла, протягивая паспорт:

– Пожалуйста. Я никем не прихожусь. Просто подруга его сына.

– Подруга в каком смысле? – уточнил опер, записывая мои данные. Я честно ответила:

– Случайная знакомая. Познакомились вчера.

– И вы ночевали в доме? – он поднял на меня взгляд, окинул им с ног до головы и прищурился. Года два назад я бы смутилась. А теперь только пожала плечами:

– А что, это запрещено?

– Не запрещено. Вы общались с убитым?

– Общалась, – ответила вежливо. – Только он тогда еще не был убитым.

– О чем общались?

– О собаках. О картине. Вот, пожалуй, и все.

– О какой картине?

Я указала на мазню за две тысячи долларов, висевшую в простенке. И дрожь пробрала – вчера мы с Алексеем Павловичем вот так же смотрели на нее, как опер смотрит сейчас, и дружно клеймили говном. И дед был полон сил и здоровья, хоть и в инвалидном кресле… А теперь убит.

Господи… Кто ж его убил?

– Поня-атно, – протянул опер, отворачиваясь от картины. – Где вы провели время с того момента, как убитый поднялся к себе, и до момента обнаружения трупа?

– Эм… Будущий убитый, то есть, Алексей Павлович поднялся к себе сразу после обеда. А мы с Данилой немного позже. Мы провели ночь в его комнате.

– А вечер?

– И вечер.

– И что – никуда не выходили? Даже в туалет?

– У него комната с ванной. И нет, не выходили. Даже ужинали наверху.

– Хорошо. А Данила Алексеевич выходил?

– Говорю же: мы оба никуда не выходили.

– Он мог выйти, пока вы спали.

– Не мог. Я бы услышала.

– У вас такой чуткий сон? – с плохо скрытой иронией спросил опер. С хорошо выраженным ехидством я ответила:

– Представьте себе!

– Хм-хм. Хорошо, мне нужен ваш номер телефона.

– И я могу быть свободна? – уточнила. Опер криво усмехнулся и предупредил:

– Только не уезжайте из города.

– Я догадалась, – вздохнула, протягивая визитку.

Но, даже когда опер закончил со мной, сбежать не удалось. Со второго этажа бегом спустился Данила:

– Ева, подожди!

Я обреченно остановилась, сняв ладонь с дверной ручки. Что за человек такой – не хочет меня отпускать! Нацепив уже виновато-растерянную улыбку, я обернулась к Даниле и поймала в его глазах тревогу. Он быстро подошел, обнял меня и поцеловал в лоб:

– Прости, что так получилось. Я буду очень занят в ближайшее время, золотце, но ты не думай, мы обязательно встретимся, договорились?

– Конечно, дорогой, я все понимаю, – прижавшись к нему в последний раз, вдохнула запах мужского одеколона – сладкий, чуть восточный. – Прими мои соболезнования, твой отец был незаурядной личностью.

– Да, – усмехнулся Данила. – Был…

– Позвони мне, – я сунула ему в руку визитку, с трудом оторвалась от его тела и выскользнула за дверь. Данила крикнул вслед:

– Подожди, Костя тебя подвезет!

– Я вызову такси, – ответила не оборачиваясь. Бегом, Евка, бегом! Пока сердце не приказало остаться…

* * *

Ясным солнечным утром я сидела на террасе кафе яхтклуба и смотрела на одного из своих новых знакомых – богатенького мажора Сашу, который занимался оснасткой своей яхты. Время от времени он поднимал голову от канатов и махал мне рукой. Хороший мальчик, богатый и не жадный. Если все и дальше сложится так удачно, сегодня можно будет приступать к обольщению и соблазнению. Пока я держусь немного на расстоянии – шаг вперед, шаг назад. Хотя зайчик Саша уже пытался затащить меня в постель.

Мне принесли молочный улун, и я с наслаждением вдохнула сладкий терпковатый запах…

И почувствовала, как внутренности выворачиваются наизнанку!

Ох!

– Туалет? – вопросительно булькнула официанту. Тот указал на бар:

– У стойки за шторкой!

Успею – не успею?

Успела.

Стоя над унитазом и пытаясь не излить из себя желудок целиком, я рыдала. Ну конечно! Как только Саша пригласил меня кататься на яхте, мне надо было отравиться… Но невозможно же блевать от запаха, да и живот не болит! Вообще ничего не болит!

Я выпрямилась, вытирая рот полотенцем, и глянула на себя в зеркало. Бледная, как смерть… Огромные серые глаза. А в них страх.

Сколько раз я изображала этот симптом. Сколько раз инсценировала звуки в туалетах. Сколько раз отказывалась от любимых блюд нарочно. И вот пожалуйста. Это случилось со мной взаправду.

Я беременна, милый!

Профессионально. По-настоящему.

Глава 8. Под домашним арестом

Утром следующего дня я сидела на унитазе в ванной комнате гостиницы и, положив подбородок на руки, смотрела на пять тестов на беременность, разложенных в рядок на раковине. Все пять были с двумя полосками. Теперь я сама могу продавать положительные тесты, как когда-то покупала их. А вот другая проблема – что мне со всем этим делать. Не с тестами, конечно, с беременностью. Конечно, можно переспать с Сашей и через пару недель объявить, что он будет папочкой. А можно позвонить Даниле.

Нет, Даниле звонить не надо. Три недели прошло, он не удосужился меня набрать, поэтому пошел он в пешее эротическое! Я стрясу денег с Сашеньки и сделаю аборт. А потом – за границу. Ибо нефиг.

Из комнаты послышалась требовательная трель смартфона. Я вскочила и нервным движением сбросила все пять тестов в мусорное ведро. Потом свежий куплю и Саше предъявлю. Схватила телефон с покрывала и шумно выдохнула, ответила на вызов:

– Саша? Привет! Куда я подевалась? Прости, вчера мне необходимо было очень срочно уехать… Завтра? Конечно, увидимся завтра, без проблем, Саш!

Отключившись, я раздраженно бросила телефон на кровать. Даже не знаю, как я смогу пойти с парнем завтра в клуб, если меня мутит от запаха чая… Да и вообще. В клуб… Пошло и избито. Уж лучше на яхте покататься, но меня скрутит морская болезнь, к гадалке не ходи! Поэтому придется снова привыкать к налаженной и проверенной банальности.

Желудок снова сдавил спазм. Есть хочется – ужас! А только представлю что-нибудь вкусное, сразу тянет к толчку, как магнитом. Так я долго не протяну, надо окучивать Сашку побыстрее. Может, встретиться уже сегодня? И после клуба согласиться поехать к нему домой?

Я задумчиво повертела в руках телефон, и он внезапно зазвонил – чуть не выронила! Поймав, глянула на экран и пожала плечами – неизвестный номер. Ответила:

– Слушаю.

– Ева, – выдохнули на другом конце связи. – Прости, что долго не звонил. Ты можешь приехать?

Поджав губы, я покачала головой. Нет, ну какая наглость! Он долго не звонил… Долго. Он не звонил целую вечность, а теперь просит приехать! Настоящий хищник! Только с ним мне ничего не светит, а поэтому я могу спокойно отшить его.

– Данила, зайчик! Ты не звонил три недели! У меня другие планы, извини…

– Ты нужна мне, Ева. Я действительно не мог тебе позвонить.

Его бархатный голос заставил мое сердце екнуть. Внутри все словно заполнилось жарким густым туманом, который все прибывал и прибывал, пока не дошел до головы. И не размягчил мне мозг, ибо только этим можно было объяснить мой ответ:

– Хорошо, я приеду. Ты где?

– Дома.

– В котором из домов, Беркутов?

– На Крестовском острове. Я пошлю за тобой Костю, скажи, где ты?

Назвала ему адрес гостиницы. Потом, помолчав, спросила:

– Почему ты не мог позвонить?

– Я сидел в СИЗО, – просто ответил Данила. – Приезжай, я тебе все расскажу.

Ух ты! Ничего себе! Похоже, дело Алексея Павловича, упокой господь его душу, еще не решилось. Неужели Данилу обвиняют в убийстве отца? Но ведь я сказала тогда оперу, что мы были вместе всю ночь. Им показалось это недостаточным? Ладно, все выясним.

– Я приеду, – сказала коротко и сбросила звонок.

Костя позвонил через пятнадцать минут:

– Добрый день, Ева, к сожалению, не знаю вашего отчества. Я жду вас на выходе из гостиницы.

– Отчества не надо, – буркнула, запихивая в сумочку три пакетика бумажных салфеток. – Спускаюсь.

Трех пакетиков должно хватить. Если я буду постоянно блевать… Ладно, не надо о печальном. Посижу у Данилы немного, а потом поеду сразу сдам анализы для аборта. Не стоит ждать – чем позже, тем больше рисков.

Костя дежурно улыбнулся, когда я появилась на крыльце гостиницы, и подал мне руку со словами:

– Все же хотелось узнать ваше отчество.

– Станиславовна. И не надо меня за ручку вести, Костя.

– Ева Станиславовна, у вас такие каблуки, что у меня сердце замирает, когда вы на них по лестнице спускаетесь, – признался парень. – А мне Данила Алексеевич велел вас доставить в лучшем виде.

– Да? Серьезно?

– Абсолютно серьезно, – подтвердил Костя. – Прошу.

Он распахнул передо мной дверцу Пука и помог забраться внутрь. Я села, покачав головой:

– Не надо меня опекать, я же не старуха и не смертельно больная!

– Тьфу-тьфу-тьфу, – испуганным тоном ответил Костя, садясь за руль. – Не надо о таком, слова материальны.

– Глупости, – отрезала я. – Поехали.

Дорога заняла у нас совсем немного времени, и через все те же пятнадцать минут мы проделали уже отрепетированные телодвижения в обратном порядке. Меня высадили из машины и проводили до крыльца. Костя даже в дверь сам позвонил. Дверь открыл Данила, и я шагнула к нему, поцеловала, бросила:

– Ну привет, если ты не слишком занят.

– Я не занят, – пробормотал он, обнимая меня и прижимая к себе так крепко, как только мог. – Пошли, сядем и поговорим.

– Сядем, – согласилась я, чувствуя, как тело реагирует на объятья неконтролируемым ознобом. – Поговорим. Это хорошо, что тебя выпустили. Если выпустили – значит, ты невиновен!

– Ничего это не значит, кроме того, что мой адвокат внес залог, – усмехнулся Данила, увлекая меня к дивану в гостиной. – Потому что на меня надели… Во!

Он поддернул штанину на левой ноге, и я увидела закрепленный на щиколотке браслет, похожий на часы без циферблата. Ничего себе!

– Поздравляю, – фыркнула, чтобы не начать жалеть Беркута. – Значит, ты привязан к дому и не можешь выйти?

– Да. Я даже звонить могу не всем. Для звонка тебе пришлось получить специальное разрешение.

– А ничего что я свидетель? Меня с тобой на пару не упекут в тюрьму за то, что я пришла?

– Не упекут.

Мы сели. На столике уже был сервирован чай с какими-то сладостями, но я постаралась сесть подальше от подноса. Не хватало еще, чтобы меня вырвало прямо на дорогой персидский ковер!

– Так значит тебя обвиняют в убийстве? – начала я светскую беседу.

– Да, золотце.

Данила так и не выпустил меня, прижимая к себе, и я с наслаждением устроилась рядом, положила голову на его плечо, старательно не дыша. Мало ли – вдруг меня затошнит от запаха одеколона? А Беркут заметил, спросил подозрительно:

– Что с тобой? Тебе нехорошо?

– Нет, все в порядке, – ответила, уткнувшись носом в его плечо. – И что теперь?

– Следствие еще идет, – уклончиво сказал он, запуская пальцы в мои волосы и перебирая их. – Я соскучился, Ева.

– Я тоже, – соврала, а потом задумалась. А соврала ли? Я настолько привыкла, что мне никто не нужен, настолько уверилась, что мужчины мне искренне параллельны, а интересуюсь я только их деньгами… И вот шевельнулось какое-то странное чувство… Как будто ну их эти деньги! Как будто обними меня, Данила, и не отпускай больше никогда!

Нет, надо хорошенько разобраться в причинах этих непоняток. Потому что докачусь… забуду обо всем!

– Поднимемся наверх? – предложил он мурлычущим голосом.

– Я думала, что мы поговорим, – пробормотала, понимая, что согласна.

– А мы и поговорим… Но потом.

– Потом так потом… – я потянулась к нему и получила долгий поцелуй, во время которого меня подняли с дивана, подняли на руки и понесли к лестнице, не отрываясь от губ.

«Потом» случилось примерно часа через три.

За распахнутым окном щебетали птички, легкий ветерок игриво шевелил прозрачные гардины, а мы с Беркутом лежали в постели в обнимку и говорили.

– Отец был заколот в спину кухонным ножом. На нем нашли наши с Тамарой отпечатки, но это нормально. Она все время пользуется этим ножом, а я как раз до обеда грушу чистил и бросил его на столе…

– Убийца мог быть в перчатках, – я ласкала его гладкую кожу на груди, выписывая буквы алфавита. – Да вообще, скорее всего, он был в перчатках! Если не лох.

– Думаю, совсем не лох…

Данила поймал мои пальцы, поцеловал:

– Щекотно! Выбрал день, когда все были дома, когда отец решил переписать завещание… Умно, ведь теперь все мы под подозрением.

– Кроме меня!

– Ты тоже могла бы быть под подозрением, ведь по старому завещанию, которое стало последним, я наследую шестьдесят процентов всего.

– Мы только день как знакомы были, Данила! Откуда мне было знать такие подробности?

Я приподнялась на локте, глянула на него:

– Ты что, меня подозреваешь?

– Вот еще! – рассмеялся он. – Ты всю ночь была у меня перед глазами.

– А ты у меня. Мы делаем друг другу алиби, а вдруг мы сговорились?

– А мы сговорились?

– Да вроде нет, не помню такого, – фыркнула я.

– Вот и я не помню. А чего не помню, того не было.

– Отличная политика, – засмеялась и я, укладываясь обратно на подушку. – А кто наследует остальные сорок процентов?

– Остальные сорок процентов отходят нашим дорогим девочкам, – лениво протянул Данила. – Сестрам и Томе.

– Тома ваша родственница?

– Почти. С тех пор, как Элькина маман сбежала за границу, Тома единоличная хозяйка в доме.

– Как это – Элькина? У вас разные матери? – удивилась я. Данила повернулся ко мне, обняв рукой талию, и ответил:

– А чего ты удивляешься? У нас у всех разные матери!

– А где они все? Ой, извини, если это неприятная тема, давай забудем.

– Нормальная тема. Значит, Элькина сбежала с иностранцем, Катюшкина попала в ДТП и погибла, а Дашкина – ты будешь смеяться – ушла в монастырь и приняла постриг.

Он фыркнул, как будто это была удачная шутка, но я только головой покачала:

– Вот уж действительно смешно. А твоя мама? Что с ней случилось?

– А моя мама давно развелась с отцом и живет в деревне.

Вот тут я удивилась. Представила себе толстую тетку лет пятидесяти, пропалывающую огород в позе раком, и даже зажмурилась несколько раз, чтобы прогнать видение. И переспросила:

– В деревне?

– Ну, в поселке. Дачном.

Данила пригляделся ко мне и захохотал:

– Признавайся, ты подумала, что моя мама носит растянутые треники и ватник и разводит свиней?

Я деликатно промолчала. Не говорить же, что именно это я и подумала. А Данила небрежно добавил:

– Кстати, я ей звонил, она приедет пожить здесь.

О-о! О-о-о! Кажется, в моей голове не осталось никаких мыслей, кроме междометий. Я уже познакомилась с папой, который умер на второй день после знакомства, теперь познакомлюсь с мамой, которая приедет на поминки папы… Все это в мои планы не входило ни изначально, ни после того, как я решила просто провести время с Данилой! Да и вообще, меня, похоже, представили всей семье, включая любимую лошадь, а сейчас сделают предложение… От которого мне придется отказаться.

Или согласиться?

В голове был бардак. Но нельзя показывать его Беркуту. Я улыбнулась и сказала:

– Хорошо.

– Хорошо? И все?

– А что еще?

– Ева, я хотел сделать тебе предложение.

– Мое утро становится все интереснее и интереснее! Ты меня заинтриговал.

– Сейчас объясню. Дело в том, что мне нужна жена и ребенок. Так вот, я предлагаю тебе выйти за меня замуж и родить ребенка.

Все, на что я была способна в этот момент – это хлопать длинными ресницами и смотреть на него в недоумении. Данила хмыкнул и обнял меня:

– Золотце, разумеется, брак фиктивный! Ребенка я буду содержать, конечно же. Ни о чем не беспокойся, ты всегда будешь в шоколаде со мной.

А я не нашла ничего умнее, чем ответить ему:

– У меня есть время подумать?

Но времени на подумать мне не дали. Уж не знаю, кто: семейство Беркутовых или какие-то высшие силы, но факт. Через открытое окно мы услышали шум и возню у парадного входа, настойчивый звонок, еще один. Взволнованный голос горничной:

– Вы кто? Кто вы? Я вас не пущу, вы не предупреждали!

– Предупреждала, милая моя!

– У меня на ваш счет очень строгие указания!

– Пшла вон, Лешка помер, чьи указания, милочка?

Данила ловко вскочил, хватая трусы с настольной лампы, быстро оделся и обернулся:

– А вот и мамуся приехала!

На лице его была улыбка. А мне стало совсем не по себе. Представилась мадама гренадерского роста и сложения, напором могущая снести не только хрупкую горничную, а все стены этого дома. И голос у нее был мощный, густой, глубокий, как у оперной дивы… И манера общения, как у моих родных с рабочей окраины… Не то, чтобы я испугалась, но приятного в таких встречах мало. Я всегда стремилась поменять круг знакомств, и тут вернулась к тому, от чего бежала.

– Ну, чего ты зависла, Ева? – Данила, уже полностью одетый, сдернул с меня одеяло и потащил за ногу с кровати: – Пошли, пошли, будешь знакомиться с будущей свекровью!

– А если я не хочу?! – возмущенно завопила я, отчаянно сопротивляясь. Но, поскольку была голой в отличие от Беркута, то потерпела полное поражение. Он бросил мне мое платье и велел:

– Давай, детка, не капризничай! Мы скоро поженимся, поэтому надо сначала поставить маму в известность.

– Я еще не давала согласия, – из чистого упрямства пробурчала, натягивая платье. – И вообще…

– Ева, не дуйся, детка! – он притянул меня к себе и поцеловал в губы: – Все будет отлично!

Оторвавшись от него, я только вздохнула. Уж конечно, отлично. Сейчас мне предстоит знакомство с мадам гренадершей…

Когда мы спустились на первый этаж, все уже было спокойно. Командный голос моей будущей свекрови раздавался с кухни, поэтому Данила, приняв степенный вид, подцепил мою руку за свой локоть и повел меня туда. Прибыли мы на кухню вовремя.

Большое помещение, обставленное по последнему слову техники и поделенное на зоны красивыми шкафчиками из светлого дерева, практически дымилось от ненависти. Тома стояла, уперев руки в боки, напротив худенькой миниатюрной женщины со светлой стрижкой «перышками» и буравила ее взглядом, в котором мешались возмущение, злость и высокомерие. А мнимая гренадерша выговаривала ей:

– Вы, милочка, здесь прислуга. И я, если надо будет, вас просто уволю, а на ваше место возьму другую повариху. Или не возьму. Лешки больше нет, а тут конкретно вы, милочка, никому больше не интересны.

Тома побагровела, и на миг мне показалось, что она сейчас полыхнет, как злая лягушка из мема. Но женщина сдержалась, а тут и Данила вмешался:

– Мама! Ты так быстро приехала!

– Сыночек!

Моя будущая свекровь обернулась, и оказалось, что у нее нормальное морщинистое лицо пятидесятилетней деревенской женщины. А еще – голубые глаза, точно такие же, как у Данилы. Они загорелись такой всепоглощающей любовью, что мне стало страшно. Эта женщина, не задумываясь, положит всех вокруг для счастья своего маленького сынульки! В том числе и меня, беременную молодую жену… Так, все понятно, вот теперь мне надо бежать и, если удача повернется лицом, прямо в больницу – делать аборт. Потому что замуж за Данилу и его мамочку я не пойду ни при каком раскладе.