Текст книги "Профессионально беременна (СИ)"

Автор книги: Ульяна Гринь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Беркутов, ты бьешь кота?

– Ева, ты ведьма? – взаимно удивился Данила. – Я хотел тебе цветы в постель принести, но ты же неуемная, уже надо было встать, уже кофе пить…

– Ой, это мне цветочки! – я не смогла удержаться от сарказма и протянула руку. Данила сделал такое лицо, что я чуть было не рассмеялась – ему бы клоуном работать! Прямо артист больших и малых академических театров. Он отвел руку с букетом ближе к Полине:

– Кто сказал, что тебе? Это не тебе вовсе, это моей любимой и единственной женщине!

Любимая и единственная экономка шлепнула его по запястью:

– Не дурачься! Дари уже цветы и садись пить кофе!

– Полиночка, как ты считаешь, Ева заслужила букет? – рисуясь, спросил Данила. Я решила, что, если получу цветы, отметелю его ими по наглой рыжей морде! Но не сложилось. Данила все же протянул мне ромашки и одновременно прижал к себе, целуя в губы.

Да что ж такое происходит-то? У меня снова ослабели ноги от желания, тело предало, ум помутился, и вообще – мне стало так хорошо, что хоть волком вой! Беркутов действует на меня, как наркотик, а я, как дурочка, подсаживаюсь на него… Это плохо, ой как плохо! Сейчас придется соскочить, и начнется ломка.

– Золотце, если ты кофе выпила, то я предлагаю тебе совершить небольшой променад до клиники, дабы получить снимок твоей божественной лодыжки, – оторвавшись от меня, сказал Данила. – А потом мы поедем устраивать новую картину, как только я определюсь, куда именно.

Я даже опешила. Как к этому относиться? Я же уже списала его со счетов! И вдруг такое предложение – почти что устраивать гнездышко! Неожиданно… но приятно. Значит, можно продолжать, что ли? И я сказала, постаравшись придать голосу тон сомнения:

– Не знаю, стоит ли. Уже почти не болит.

– Есть такое слово – надо, – наставительным тоном ответил Данила, а Полина поддакнула:

– С ногами не шутят, Евочка! А вдруг трещина?

– Вот-вот. Тем более, что мы поедем в частную клинику, где все сделают быстро и аккуратно. Давай, давай, золотце! Я уже вызвал Костю с машиной, он мается у гаража.

Подобная забота даже умилила меня, пока я не вспомнила, что никаких конкретных предложений он мне не делал. Только картину повесить на стенку, да и то вряд ли я буду молотком орудовать или гвозди подавать.

Интересно, куда он собрался вешать свою жуткую новоприобретенную картину?

В больнице все действительно сделали очень быстро. Частники вообще люди очень любезные и расторопные, когда им платишь согласно прайс-листу. Данила заплатил, меня сфотографировали на красивом пластиковом столе под тихо гудевшим аппаратом, а буквально через несколько минут импозантный седовласый профессор в белом халате и в очках с золотистыми дужками, улыбаясь, успокоил меня и Данилу, что ни перелома, ни трещины в лодыжке нет. Есть небольшое растяжение, которое мы очень правильно лечим – а именно: тугой бинт или ортез и покой. Мне выписали болеутоляющее и уверили, что через неделю смогу бежать марафон.

На марафон я не собиралась, поэтому с легким сердцем приняла приглашение Данилы выбрать место для картины с цыплятами и малиновой шевелюрой.

И мы поехали к нему домой. В тот самый трехэтажный дом с французскими балкончиками.

На этот раз дом был в черте города. Я не разобралась еще в районах Питера, но район, куда привез меня Данила, был явно не из дешевых. Мы миновали два моста через реку, которая никак не могла быть Невой – не тянула по ширине, – и остановились перед воротами: тяжелыми, кованными, какие всегда бывают в фильмах о проклятом поместье. За воротами я увидела дворик с лабиринтом из высоких, фигурно подстриженных туй. Данила вышел первый и подал мне руку со словами:

– Надеюсь, мы никого не встретим.

– Надеюсь, в твоем доме не водятся призраки и чудовища, – в тон ему сказала я, выходя. Солнце скрылось за облаками, начал моросить мелкий дождик, и я в своем легком платьице поежилась, с сожалением вспомнив о забытом в гостинице зонтике. Но в ту же секунду с глухим щелчком над нами раскрылся широченный черный зонт. Оглянувшись, я поняла, что это водитель, который стоял с невозмутимым выражением лица и держал над нами защиту от дождя.

– Спасибо, Костя. Можешь пока отдыхать, – Данила взял из его руки зонт и подхватил меня под локоть: – Нет, у нас водятся только родственники, и я не знаю, что предпочтительнее.

– В чем-то я тебя понимаю, – пробормотала. Семьи бывают разные. И раз он так говорит о своей, значит, там токсичные отношения. Следовало бы держаться подальше, но познакомиться необходимо. Интересно, как он меня представит?

Дом был вполне классический снаружи, а изнутри он неожиданно оказался овальным. Не знаю, как этого добился архитектор, но мы вошли через парадное крыльцо в почти круглую гостиную, на которую сверху лился яркий свет с внутреннего балкона. Я видала несколько подобных особняков, но такого – еще никогда. Но виду не подала – нельзя казаться деревенской лохушкой. Зато сказала, с любопытством оглядывая обстановку:

– Красивый дом.

– Да, неплохой, – небрежно бросил Данила. – Нам сюда.

Он указал на лестницу со стеклянными перилами, и мы даже направились к ней, но нас остановил глубокий женский голос.

– Даже не поздоровается! Даже не представит девушку! Даня, ты совсем одичал в последнее время!

Я увидела, как на лице моего спутника отразилось легкое разочарование, и усмехнулась. Да, похоже, здесь не очень-то любят друг друга…

Но Беркут был вежливым и хорошо воспитанным, потому что остановился, не дойдя до лестницы, развернул меня лицом к гостиной и ответил:

– Даша, знакомься, это Ева. Ева, знакомься, это Даша.

Я увидела молодую женщину в длинном розовом пеньюаре до пола. Светловолосую, не слишком красивую, но с изюминкой. У нее был длинный нос и близко посаженные глаза, однако это не портило ее лицо – женщина сумела так накраситься, что превратила их в достоинство. Она медленно приблизилась, держа в пальцах бокал с шампанским, и с улыбкой кобры спросила, глядя только на Данилу:

– Теперь Ева? А где Милена?

– Мы расстались, – он совсем незаметно напрягся, и я понимала почему. Кто эта Даша? Может, еще одна бывшая? Он их коллекционирует, что ли? Нет. Скорее всего, сестра. Или кузина какая-нибудь. Та еще штучка, если судить по поведению. И шампанское до обеда… Ладно, это не мое дело. Я вообще буду помалкивать, если ко мне не обратятся. Сначала надо разобраться в родственных связях и в клановости этой семьи.

– О, как жалко! Мы почти подружились с твоей предыдущей пассией. Я устала привыкать к новым именам.

Как недвусмысленно мне указали на мое место! Да, это сестра. Если не мачеха.

– Дашуня, никто тебя не заставляет привыкать, – фыркнул Данила. – Ты уже видела мою новую картину?

– Посыльный что-то приносил, я расписалась в доставке, но не открывала.

Она пожала плечами, теперь удостоив меня любопытным оценивающим взглядом. Такие женщины всегда смотрят оценивающе: на мужчин как на потенциальных любовников, на женщин как на потенциальных соперниц. Холодный взгляд голубых глаз не упустил ничего: ни моей нейтральной улыбки, ни платья «почти от Прада», ни марку сумочки и туфель, ни моей руки на локте Данилы. Я уверена даже, что Даша знала – мы уже переспали. И да, я ошиблась. Она старше Данилы. Просто отлично ухожена, но мелкие морщинки выдают возраст.

Закончив оценку моей личности, женщина отпила глоток шампанского и спросила:

– Надеюсь, ты не собираешься повесить в гостиной Рембрандта?

– Папе бы понравилось, – рассмеялся Данила. – Но нет. Рембрандта я пока не решился купить. Где моя картина?

Даша указала бокалом куда-то вбок, и я заметила упакованную в крафтовую бумагу картину, прислоненную к перилам лестницы. Данила заметно оживился:

– Отлично! Будем вешать! Семен! Где Семен?

– Боже, не кричи так, у меня второй день голова раскалывается, – пробормотала Даша, картинно хватаясь за виски.

– Пить надо меньше, сестренка, – мстительно ответил Данила. – Где твой драгоценный альфонс?

– Прекрати его так называть!

– Кто меня звал?

Из боковой двери в гостиной появился парень примерно моего возраста – очень спортивного телосложения, блондин с классической модельной внешностью и ямочками на щеках, одетый в белый теннисный костюм. Увидев Данилу, Семен не обрадовался, а все его радостное настроение стухло за секунду. Даша, наоборот, аж расцвела и обняла парня:

– Милый, ты играл в теннис? Без меня?

– У тебя мигрень, заинька, – Семен нежно чмокнул женщину в висок, одновременно любопытно косясь на нас двоих. – Так зачем я вам понадобился?

– Надо картину повесить, – ответил Данила чуть ли не сквозь зубы.

Так, так… Как я и предполагала, семейные отношения оставляют желать лучшего. Впрочем, для моего дела это даже предпочтительней. В дружной и любящей семье труднее охотиться.

Глава 6. Краткий курс выживания в доме олигархов

– Погоди-ка, – Семен прищурился, как будто позировал на обложку спортивного журнала. – Так а я и не знал, что меня здесь держат за прислугу! Дашутка, заинька моя, ты меня за прислугу держишь?

Он завладел ладошкой женщины и поцеловал ее, преданно заглядывая в глаза. Я чуть было не дала волю чувствам и не рассмеялась, глядя на этот спектакль. Ей-богу, в цирк ходить не надо! А этот Семен – мой брат по профессии, явно профессиональный жиголо. Что ж, поглядим, как он выкрутится.

Данила хмыкнул, а Даша потянулась к парню, потерлась носом о его нос и пропела:

– Что ты, милый! Данька пошутил просто! Данечка, ты же пошутил, да?

– Пошутил, – буркнул мой Беркут. – Семен, будь добр, если тебе не трудно переместить свой мускулистый зад до служебного дома, позови Аркадия, чтобы он повесил картину.

Ах как вежливо! До зубовного скрежета! Семен улыбнулся с видом победителя и встал:

– Раз ты просишь, Данила, схожу.

Эх, «милый»! До победы тут еще далеко…

Когда Семен вышел, Даша неожиданно обратилась ко мне:

– А вы, Ева… Ева ведь, да? Вы с братом познакомились в клубе?

Дался им всем этот клуб! Данила там знакомится и цепляет всех баб подряд? И всех приводит в конюшню, в дом в Лисьем Носу, а потом сюда, на хренвиллу, как назвала ее Полина? Надо бы как-то выведать у него, как давно он расстался с этой Миленой. Если немного времени прошло, наверное, придется погодить с некачественным презервативом… Все же мужчин надо беречь от потрясений.

Но долой мысли, мой выход!

Я положила руку Даниле на плечо и приблизилась к нему, одновременно улыбаясь Даше самой обворожительной из моих улыбок:

– Нет, как ни странно! Мы познакомились на выставке.

– И картину я купил с подачи Евы, – Данила решительным жестом разорвал крафт, явив миру великолепную мазню художника Белинского. Даша подошла поближе, разглядывая, и восхитилась:

– Какая пре-елесть! Данечка, сколько стоит такой шедевр?

– Сущие копейки, сеструнь. Сущие копейки!

– Папе не понравится, – раздался голос сзади. Мы втроем резко обернулись. Девушка-подросток. На вид лет шестнадцать, черная помада, черный лак на ногтях, черная же юбочка и такого же цвета жилетка, а топик кружевной. На волосах – не поверите, тоже черных – несколько ярко-малиновых прядок. Гот. Еще одна сестра? А может… Дочка чья-то? Слишком взрослая для дочки…

– Эля, твой вид ему тоже не нравится, но он как-то тебя терпит дома, – сладким голоском протянула Даша.

– Не имеет права выгнать, – мрачно сказала Эля. – А это мазня. Папе не понравится.

– Ничего, неприятность эту мы переживем, – усмехнулся Данила. – Как думаешь, в простенке вот здесь будет смотреться?

Девушка пожала плечами:

– Вешайте куда хотите, мне абсолютно фиолетово.

Она смерила меня презрительным взглядом, развернулась и ушла на лестницу, засовывая наушники под пряди длинных волос.

Мда.

Очередное сокровище.

Впрочем, где-то я ее понимаю. У меня тоже был готический период, правда, в более юном возрасте. Я протестовала против родителей, учителей, государственного строя, косметики, которую исследовали на животных, и прочих важных и возмутительных вещей. Потом само прошло. А тут явно протест против семьи. А может, и мальчики чем-то заслужили…

– Это Эллина, наша младшая сестра, – сообщил Данила. – И она права.

– Папе не понравится картина? – усмехнулась я.

– Не понравится, – подтвердил Данила. Потом еще раз оглядел картину и фыркнул: – Но мы все равно ее повесим.

– Бунта-арь, – протянула я с ноткой издевки в голосе.

– Есть немного, – подмигнули мне. Даша дернула плечиком, допила шампанское и пошла к столику, где стояла в ведерке со льдом бутылка:

– Я не при делах, я с папой спорить не буду!

– Трусиха!

– Как скажешь, братик!

Даша плюхнулась на роскошный кожаный диван и закинула идеальные ноги на стол. Даже тапочки у нее были на каблуках… Настоящая женщина породы стерва. Мы бы с ней подружились, наверное. Хотя я уверена, что она жутко боится одиночества и не подпускает подруг к своему альфонсу.

– Добрый день, Данила Алексеевич, – хриплый мужской голос с небольшим белорусским акцентом заставил нас обернуться. Мужчина средних лет с колоритными усами вошел вслед за Семеном и деловито поставил большую сумку на кафельный пол у входа: – Шо куда прибить-то?

– Добрый день, Аркадий. Прибить пару гвоздей сюда, в простенок, и повесить вот это полотно.

Данила указал на стену, на картину, а потом коснулся моей руки:

– Золотце, мне нужно отлучиться. Проследишь за процессом?

– Прослежу, – я запаниковала. Куда, блин? Он бросает меня на съедение сестрице и почти-зятю! Так дела не делаются, дорогой (в прямом смысле) Беркут!

Но волновалась я напрасно. Когда Данила удалился в глубину дома, Даша со звоном поставила бокал на мраморный столик и, обняв драгоценного Семена, сказала:

– Да-да, проследите, Ева, а мы пойдем играть в теннис, да, милый?

– Конечно, заинька, – просюсюкал Семен и увлек женщину наружу.

Я осталась наедине с Аркадием. Тот оказался человеком обстоятельным. Сначала примерился: посмотрел на указанный ему простенок под разными ракурсами, постучал костяшкой пальца на уровне груди, на уровне головы, чуть ниже, чуть выше, потом вернулся к своей сумке, открыл ее и принялся перебирать железки. Я решила присесть. В ногах правды нет, а у меня еще и растяжение, между прочим.

Но не успела как следует расположиться на спинке дивана, чтобы наблюдать за процессом, как мне было предписано, как сзади послышалось жужжание моторчика, и мужской голос спросил, словно холодным душем окатил:

– Что здесь происходит?

Молниеносно обернувшись, я увидела пожилого мужчину с гривой седых, почти белых волос, обрамлявших благородное лицо, будто вырезанное из светлого дерева. Обычно такими эпитетами описывают индейцев, и да, он был в чем-то индейцем. Такой аристократ от народа. Мудрый дедушка. Герой приключенческой повести, на счету которого множество любовных побед, а на сердце неизгладимые шрамы. Олигарх чистой воды. Но в инвалидном кресле. Зато в круто-навороченном и электрическом.

Не было бы Данилы, я бы переключилась на этого деда.

– Картину вешаем, Алексей Павлович, – ответил Аркадий с пиететом. – Данила Алексеевич велели.

– А вы кто, девушка?

О, это уже мне. Я мило улыбнулась и сказала тоже мило:

– Я Ева, я пришла с Данилой.

Именно так. Не его девушка, не его новая подружка, а мимокрокодил. Пока что. Идем маленькими шажками. Тише едешь – дальше будешь.

– Что за картина? Опять мазня какая-то?

Мы вместе полюбовались желтым безумием на фоне малиновых спагетти, и я ответила задумчиво:

– Мазня. Но, чем дольше я на нее смотрю, тем концептуальнее она мне кажется.

– Вы художница? – спросил меня хозяин дома в лоб.

– Нет, слава богу. Ну согласитесь, в ней что-то есть, правда?

– Крикливо, глупо, неестественно! – отрезал дед. – Китч. Говно.

– Художника обидеть может каждый! – рассмеялась я в ответ.

– Не каждый может убежать, – продолжил Алексей Павлович. – Кто хоть нарисовал это дерьмо?

– Некий Матвей Белинский.

– Матька? Блаженный. Ладно, если Матькина картина, пусть висит.

– А, так вы с ним знакомы? Приятный молодой человек… – осторожно сказала я. – Только слегка… налегающий на субстанции.

– Алкаш он законченный. А вы, Рита, слишком деликатны.

Кашлянув, я поправила:

– Я Ева.

– Неважно!

Аркадий забил оба гвоздя в стену ловко и быстро, взялся за картину, покосившись на Алексея Павловича:

– Так шо, вешать или хде?

– Вешай, – отмахнулся дед. – Я его мальчишкой знал, Матьку. Родители у него были хорошие люди. А сын алкаш.

Он наклонил джойстик, закрепленный на подлокотнике, и коляска с тихим жужжанием двинулась к столику. Алексей Павлович вынул бутылку из ведерка и хмыкнул:

– И у меня дома алкашка! Вика, где мои дети?

– Я Ева, – с улыбкой ответила. – Даша пошла с Семеном играть в теннис, Данила отлучился, а Эля поднялась наверх.

– Ба, да мне придется вас брать на работу личным ассистентом! – дед ехидно прищурился, разглядывая меня, и достал из-за пояса рацию. Самую настоящую рацию, ей-богу! Нажав на кнопку, сердито сказал в микрофон: – Тома, это Алексей, прием. Тома! Прием!

Я с интересом наблюдала за этим занимательным персонажем. По-моему, они тут все прелюбопытнейшие, но дед – это нечто. Он всю прислугу оснастил рациями, или кто-то удостоился высшей чести особенно? Из динамика послышался треск и шумы, а потом женский голос откликнулся:

– Это Тома, прием.

– Тома, обед в столовую, как поняла? Прием.

– Обед в столовую, вас поняла.

– Тома, прием.

– Тома, слушаю.

– Общий сбор. Прием.

В рации замолчали, только потрескивания были слышны. Потом Тома недовольно откликнулась:

– Алексей Павлович, могли бы и сами всех позвать. Прием.

– Тома, ты лодырь. Лишу премии. Отбой.

Дед оглянулся на меня и буркнул:

– Видели, Таня? Никто не хочет ничего делать.

– Ева я, – фыркнула, едва удерживаясь от смеха.

– Да неважно! Аркадий!

– Да, Алексей Павлович? – усач поправил повешенную картину и вытянулся перед дедом по стойке смирно.

– Где твоя рация?

Тот выхватил рацию из-за пояса, нажал на кнопку и выставил вперед. Алексей Павлович тяжко вздохнул и скомандовал:

– Объявляй общий сбор.

Аркадий откашлялся, прижал пальцем кнопку и сказал в микрофон:

– Это Аркадий. Общий сбор в столовой. Прием.

В рации трещало, ответа не предвиделось. Аркадий взял сумку и, разгладив усы, ушел.

– Сумасшедший дом, – пробормотала я, борясь с желанием допить Дашину бутылку из горла. Нет, правда… Они все тут с прибабахом, причем один краше другого. А у главы семьи самые жирные тараканы. Надо же такое придумать: по рации собирать домочадцев на обед!

А Алексей Павлович обернулся ко мне и строго глянул:

– А чего это вы ругаетесь, Настя?

– Я Ева, – ответила твердо. – У вас тут немного… Странновато.

Дед махнул рукой. Его лицо омрачилось, под глазами залегли тени. Даже жалко его стало. Интересно, почему он в кресле? В аварию попал или это возраст? Сколько ему лет?

– У нас тут, – с ехидцей сказал Алексей Павлович, – тыща двести квадратных метров на трех этажах. А еще служебный дом для прислуги. Сауна во дворе. Псарня! Не набегаешься и не наездишься!

– Да я ничего не говорю, – отступила. Мне-то что? Мне с ними не жить, замуж не выходить. Пусть сами разбираются со своими насекомыми… Псарня у них тут… В центре города. Обалдеть можно вообще. Но лая, правда, не слышно, чего нет, того нет. И не воняет.

– Катя, вы любите собак?

На моем лице не дрогнул ни один мускул. На пятый раз можно было и запомнить. Хозяин дома Альцгеймером не страдает, насколько по нему видно, а все остальное, включая и вредность характера, не извиняет называть меня чужими именами.

– Алло, Дина! Э-э-э, Лера? Майя! Девушка, как вас там?

Я только головой покачала – почти незаметно, но Алексей Павлович уловил. Он профырчал что-то ругательное, а потом сказал четко и ясно:

– Ева, вы собак любите?

– Люблю, – быстро откликнулась я. Слишком быстро, но ничего. – Особенно таких крохотулечек, которых можно в сумке носить! Но пока себе еще не купила.

– Разве ж это собаки?!

Дед даже гоготнул, и я поняла, в кого пошел Данила характером. А мне сообщили:

– Собака – это животное, которое помогает человеку, а не в сумках жизнь проводит. Вот, например немецкая овчарка. Или карело-финская лайка…

В гостиную из сада заглянул парень в синем комбинезоне, слегка заляпанном и затертом травой:

– Алексей Павлович, простите, пожалуйста, тут Варвар бушует…

– Так впускай, чего стоишь?! – сердито велел дед. – Вот, Ева, сейчас вы увидите, как должна выглядеть собака. Настоящая собака!

Мне отчего-то стало страшно. Настоящая собака, которая бушует, да еще и с таким «говорящим» именем… Я лучше сяду. Присела на диван, подобрав ноги с прохода на всякий случай… Парень исчез, а через несколько секунд вернулся. Но сначала в гостиную ворвался черный монстр, покрытый волнистой шерстью, с черными рожками и мордой, заросшей по самые брови. Парень с трудом удерживал собаку за ошейник, а Алексей Павлович скомандовал:

– Спускай!

Я обмерла, борясь с желанием убежать на второй этаж. Монстр рванулся к деду, и на мгновение мне показалось, что сейчас произойдет катастрофа. Но Алексей Павлович поднял руку… и собака замерла на месте. Еще один жест – и пес плюхнулся мохнатым задом на мраморный пол. Потом распластался на нем, снова сел.

– Молодец, Варвар, – похвалил его дед и похлопал по колену. Собака в один миг оказалась рядом с коляской, сунула голову деду в ноги, и я увидела, как хвост-бублик вертится не хуже вертолетного пропеллера.

Ничего не скажешь, отличная собачка…

– Вот, Ева. Классический пример настоящей собаки, – с ярко выраженным удовлетворением в голосе сказал Алексей Павлович.

– Д-да, хороший мальчик, – пробормотала я, поглядывая на Варвара с опаской.

На лестнице послышались шаги, и за ними – уже знакомый мне голос со встроенной функцией претензии:

– Двадцать первый век, у всех есть мобильные телефоны, а у нас в доме – рации!

В принципе, я была с Элей полностью согласна. Но не Алексей Павлович. Он отпихнул ласкающегося монстра и наставительно заметил:

– Рация не испускает вредные волны! Эллина, посмотри, накрыла ли Тома обед.

– Обед! – девушка вздохнула. – Я на диете вообще-то…

Но с лестницы сошла и почти покорно потащилась в глубь первого этажа, где уже исчез Данила. Неужели дом поглотит и ее без следа? Я прогнала эту мысль и встала:

– Пойду тоже… Посмотрю. И поищу Данилу.

– Сидеть! – скомандовал дед. Мы оба с Варваром плюхнулись на жопу, только пес на ковер, а я на диван. – Да не ты! – это уже мне. – Хотя и ты тоже. Сейчас будем обедать.

В арке дверного проема появилась женщина – таких называют без возраста. Ей могло быть как тридцать пять, так и пятьдесят. Крепкая загорелая блондинка с очень короткой стрижкой и сердитыми морщинками возле носа. Она уперла руки в боки и сказала тоном хозяйки:

– Обед на столе. Прошу всех в столовую.

– Отлично, – проворчал дед. – Все уже там?

– Подтянутся. Давайте, давайте.

Алексей Павлович надавил на джойстик и проехал мимо женщины с видом каменного изваяния. Варвар не двинулся с места, только заскулил так жалобно, что даже у меня сердце дрогнуло. Дед, не оборачиваясь, махнул рукой:

– Варвар, за мной.

Пес сорвался и поскакал к нему. Хорошо, что дом большой, а то бы точно что-нибудь опрокинул и сломал! Я притормозила, пытаясь сообразить: звали меня или не звали? А то как-то «всех» это почти что «никого». Слава богу, в гостиную вернулся Данила, который по-хозяйски обнял меня за талию и чмокнул в висок:

– Обедать пойдем или проигнорируем общий сбор?

– Данила Беркутов, ты оставил меня одну на съеденье своему отцу и его ручному монстру!

Мои претензии остались почти без внимания. Данила проворчал:

– Варвар никого еще не съел, а мой отец… Во всяком случае, я не в курсе. Пошли обедать, у Томы сегодня божественный луковый суп и, по-моему, мясо по-бургундски.

– Французская кухня? – удивилась я. – Вот уж не ожидала.

– А чего ты ожидала?

– Если честно, ничего! – рассмеялась. Я вообще думала, что после рентгена буду доставлена в гостиницу и забыта навсегда. А тут… Семейство, картина, собака, обед… Что думать – даже не знаю.

– Какая ты неприхотливая, – фыркнул и Данила.

Мы вошли в просторную столовую, где был накрыт нехилый стол. Во главе его уже сидел дед в своем кресле, а через два стула от него устроилась Эля, уткнувшись в смартфон. Меня усадили напротив девушки, задвинули за мной стул, подали салфетку. Дед звякнул ложкой о тарелку и грозно спросил:

– Где Дашка? Где этот ее альфонс?

– В теннис играют, – вежливо ответила Тома, входя в столовую с умопомрачительной супницей – точь-в-точь как в фильмах про английскую викторианскую эпоху. Поставив супницу на стол, открыла крышку. Запах пошел по столовой – вкусный, сырный, аппетитный. Тома принялась разливать суп по тарелкам, а Алексей Павлович пробурчал:

– Зови их. Не начнем обедать, пока все не сядут.

– Экий вы! – Тома раздражительно бросила половник обратно в супницу и вытащила из-за пояса рацию: – Дарья Алексеевна, прием!

Я вопросительно глянула на Данилу. Он с невозмутимым видом щипал кусок хлеба, откинувшись на спинку стула. Ладно, раз ему пофиг, то и я волноваться не буду. Тараканы вышли из укрытия и разбежались по помещению. Подожму ноги и подожду. Терпения мне не занимать.

Рация трещала, попискивая. Тома выдохнула, вдохнула и повторила:

– Дария Алексеевна. Прием.

Потом фыркнула и снова нажала на кнопку:

– Аркадий. Вали на корт и скажи Дарье Алексеевне, что мы обедаем. Прием.

Треск прервался, и голос с белорусским акцентом ответил:

– Аха. Прием. Не… Конец связи… Как это там? Отбой, во!

– Учу его, учу… – пробормотал Алексей Павлович, а Тома спрятала рацию и заявила:

– Знаете что? Делать вам нечего с этим барахлом! Да я лучше дважды сбегаю к тому корту! Тьфу!

Я сделала вид, что у меня упала салфетка. Под столом удалось прохихикаться незаметно от окружающих. Не прислуга, а прямо властная госпожа! Как только ей дед позволяет? И под столом же мне пришла в голову мысль: а не любовники ли они? Но я тут же отбросила ее. Быть такого не может. Хотя… Бывает как раз всякое. Однако на богатого олигарха не похоже. Он бы скорее купил себе длинноногую модельку или молоденькую актрису…

Даша появилась через минут пять – недовольная и обиженная. Семен тащился следом за ней, канюча:

– Ласточка моя, заинька… Ну не сердись! Я же не нарочно выиграл! Я не хотел, честное слово…

– Ай все! – отмахнулась она. – Папа! Что это значит? Ты не дал нам доиграть!

– Обед, – ответил дед. – Я должен сказать вам нечто очень важное.

Даша села рядом с Элей и толкнула ее локтем:

– Хорош залипать в видосиках.

– Отстань, ты мне не мать, – с вызовом протянула девушка, но телефон отложила. Тома налила всем по тарелке супа, закрыла супницу крышкой и, оглядев стол, с удовлетворенным видом удалилась на кухню.

Алексей Павлович попробовал первую ложку супа и причмокнул. Потом сказал:

– Так вот, я должен вам всем сказать кое-что.

– Мы разорились? – с тревогой глянула на него Даша.

– Ты собрался привести нам новую мамочку? – поддела Эля.

– Тихо вы! Папа, говори, – подбодрил отца Данила. Алексей Павлович откашлялся, зачерпнул еще супа и сказал, как бы между прочим:

– Я решил изменить завещание. Думаю вычеркнуть из него пару человек.