Текст книги "Фрегаты идут на абордаж"

Автор книги: Ульрих Комм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц)

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

После неудачных попыток наняться к Утенхольту или Карфангеру Михель Зиверс торчал на берегу без дела. Чем ближе надвигалась осень, тем отчетливее вырисовывалась перед ним перспектива пребывать в этом состоянии по меньшей мере до конца года. Надежды получить место у другого судовладельца таяли, а вместе с ними таяли и серебряные талеры из выкупной кассы: он тратил их с той же легкостью, с какой они ему достались.

Последнее обстоятельство удручало Йохена Мартенса даже больше, чем самого Михеля Зиверса. И не потому, что у трактирщика не нашлось бы двадцати пяти талеров, чтобы внести их в кассу. Во-первых, молодой Зиверс был далеко не единственным, кому он ссужал деньги таким способом, а вовторых, с чего бы это ему делать подарки этому проходимцу? Поэтому в один прекрасный день трактирщик взял Михеля Зиверса за шиворот и заставил таскать бочки, мести пол в трактире и вообще взвалил на него самую тяжелую и грязную работу.

– Будешь делать все, что прикажу, пока не отработаешь все деньги до последнего гроша. – И добавил с угрозой в голосе: – Учти, парень, если бы твой отец не был моим другом, я б с тобой по-другому поговорил!

Такой оборот дела пришелся совсем не по душе Михелю Зиверсу. Пойти на открытый конфликт с Мартенсом он, правда, не решился, но начал потихонечку расспрашивать заходивших в трактир моряков об их судовладельцах, о жалованье и прочем. Как-то раз в «Летучую рыбу» завернули несколько моряков с корабля Спрекельсена и уселись на корточки вокруг одной из бочек.

– Вот те на! – Йохен Мартенс от удивления даже присвистнул, ибо люди Спрекельсена крайне редко появлялись у него в трактире. – Неужели старый скупердяй прибавил вам жалованья?

– Ну, до этого пока не дошло, – отвечал один из моряков, – зато наш новый капитан Михель Шредер, что командует теперь «Анн-Шарлотт», сказал Спрекельсену пару ласковых, да и мы не смолчали. А что, мы тоже не лыком шиты! Теперь на днях пойдем в Англию, и старый Спрекельсен отвалил каждому по серебряному талеру – вроде аванса, что ли…

– Не-е, никакой это не аванс, – перебил его другой, – это вроде как карманные деньги, чтобы мы, значит, не разбежались.

– И когда же вы отплываете? – поинтересовался трактирщик.

– Денька через два-три, не раньше, когда капитан наберет полную команду, пока что одного-другого не хватает. Стариков из прежней команды новый капитан не очень-то жалует – и силы уже не те, и ловкость.

И моряки потребовали пива и рому. Йохен Мартенс обернулся, чтобы кликнуть жену или служанку, и тут увидел, как дверь за стойкой, ведущая в задние комнаты и к черному ходу, тихонько закрылась. Со всей быстротой, какую позволяла ему негнущаяся нога, трактирщик кинулся к двери и распахнул ее. Там никого не оказалось, только в глубине двора Михель Зиверс катил пустую бочку из-под пива.

Два дня спустя фрау Мартенс как обычно поутру поднялась наверх, чтобы разбудить Михеля Зиверса, но в каморке никого не застала. Не было и матросского сундучка, который по приказу Карфангера принесли в трактир с

«Мерсвина». Под кроватью стоял лишь сундучок покойного отца Зиверса, набитый никому не нужным хламом.

Тогда Йохен Мартенс извлек из-за стойки увесистую вымбовку, которую всегда держал под рукой на случай потасовки в трактире, и заковылял в сторону альстерской гавани. Он не сомневался, что молодой Зиверс пошел наниматься на «Анн-Шарлотт». И если ему не удастся притащить обратно в трактир этого прохвоста, то пусть хоть вернет остатки денег, выданных ему из выкупной кассы.

Однако в гавани трактирщика ждало разочарование: два с лишним часа назад, едва лишь кончился прилив, «Анн-Шарлотт» снялась с якоря и ушла вниз по Эльбе.

А в это время Михель Зиверс, вполне довольный собой и остальным миром, сидел на грот-марсе, болтая ногами и посвистывая, беззаботно наблюдая за чайками, кружившими над кораблем. «Анн-Шарлотт» шла в Лондон с грузом зерна.

В первый же вечер, когда моряки с «Анн-Шарлотт» сошли в лондонском порту на берег и явились в близлежащий кабак, Михель Зиверс начал швырять свои талеры направо и налево. Его товарищи, удивленные такой щедростью, стали расспрашивать, как он ухитрился так разбогатеть. Зиверс поначалу ударился плести небылицы насчет необыкновенных выигрышей в карты и в кости, но к вечеру вино развязало ему язык, и он выболтал тайну, которая связывала его, Йохена Мартенса и выкупную кассу. Собутыльники вначале изумленно таращились то на него, то друг на друга и в конце концов порешили, что Зиверс спьяну несет околесицу.

Последний, однако, стал орать еще громче, доказывая, что все было именно так. Затем потребовал еще по кружке эля и по стакану джина для всех и после этой порции окончательно опьянел. Переводя остекленевший взор с одного на другого, он принялся задираться с товарищами, словно ощущая их неприязнь по отношению к своей персоне. Но когда самые разумные из них решили, что настала пора возвращаться на «Анн-Шарлотт», Зиверс начал изо всех сил сопротивляться. Остальные попробовали его попросту окрутить и вытащить из кабака, однако, поскольку сами они не очень твердо держались на ногах, Михель Зиверс сумел вырваться и выскочить наружу. Когда его недавние собутыльники гурьбой вывалились вслед, в переулке уже не было никого.

Надо сказать, что все время, пока Михель Зиверс щедро угощал товарищей и болтал языком, все больше пьянея, за ним внимательно наблюдали несколько плечистых молодцов, сидевших неподалеку. И когда гамбуржцы предпринимали отчаянные усилия к тому, чтобы доставить своего надравшегося товарища на борт «Анн-Шарлотт», мало кто из них обратил внимание, что эти люди, словно по команде, исчезли за дверью.

Первым сообразил, что произошло, старик такелажник.

– Все ясно! – прохрипел он, покачиваясь, и сделал неопределенный жест рукой. – Теперь ищи ветра в поле. Его сцапали вербовщики английского флота.

С тем они и вернулись на «Анн-Шарлотт». Наутро Михель Зиверс тоже не появился, и капитану Шредеру стало ясно, что пропавший матрос теперь находится на одном из британских линейных кораблей, стоявших на якоре у противоположного берега Темзы. Товарищи Зиверса рассказали капитану о его пьяной болтовне насчет Йохена Мартенса и талеров из выкупной кассы, но Михель Шредер поначалу отказывался им верить, пока один из помощников боцмана не сказал ему:

– Откуда трактирщик берет деньги, я не знаю, не буду врать, но, что он уже многим морякам ссужал талеры под проценты, – это совершенно точно.

От этих слов новый капитан «Анн-Шарлотт» потерял покой. Именно по этой причине, едва лишь судно ошвартовалось в гамбургском порту, он отправился к Беренту Карфангеру за советом.

Карфангер был занят переделкой своего «Мерсвина». Поднявшись на палубу по наклонной доске, один конец которой лежал на фальшборте, а другой

– на причале, Михель Шредер увидел, что все кругом завалено деревянными брусьями, толстыми досками и кницами. На баке, прямо посередине палубы, зияло отверстие, в которое с полдюжины матросов опускали на толстых талях новый якорный шпиль. Карфангер, одетый в такую же грубую рабочую одежду, как и остальные, вместе с другими повис на ходовом конце талей, удерживая на весу тяжелый шпиль.

– У вас забот полон рот, как я погляжу, – здороваясь, заметил Михель Шредер. – Похоже, вы собираетесь сделать из «Мерсвина» новый корабль?

– Вы почти угадали, – подтвердил Карфангер. – Мне крупно повезло с новым плотником – с ним мне никакая верфь больше не понадобится.

Они спустились в капитанскую каюту, где Шредер сразу рассказал обо всем, что ему стало известно, и высказал кое-какие подозрения по поводу всей этой истории. Карфангер слушал его внимательно, не перебивая. Когда Шредер умолк, он спросил:

– Но почему вы пришли со всем этим ко мне?

– Вы член правления гильдии капитанов. Если бы я по-прежнему оставался штурманом, то обратился бы к одному из старейшин гильдии штурманов и боцманов.

– Да, вы правы, – задумчиво протянул Карфангер. – Но, надеюсь, вам понятно, какие последствия будет иметь для меня эта история, если я сообщу о ней адмиралтейству?

– Не совсем… – Шредер недоуменно глядел в затылок Карфангеру, стоявшему спиной к нему у кормового окна.

Помолчав, тот ответил:

– Вам известны мои размышления по поводу создания принадлежащей городу эскадры фрегатов для охраны торговых караванов. Следовательно, вы можете себе представить, как «обрадуется» Утенхольт, если этот замысел будет осуществлен.

– Да он просто взбесится!

– Безусловно. И во мне он будет видеть зачинщика всех этих нововведений и, таким образом, своего главного противника. А в настоящее время мне меньше всего хотелось бы портить отношения с Утенхольтом.

– Но я не понимаю, причем тут Утенхольт.

Пришлось Карфангеру разъяснить ему всю предполагаемую подоплеку взаимоотношений судовладельца с хозяином «Летучей рыбы».

– Одним словом, я займусь всем этим, – заключил Карфангер, – пусть даже мне придется порой труднее, чем в морском бою. Как и там, кто-то должен нанести первый удар, на этот раз его хочу нанести я. Может быть, этот удар придется в пустоту – кто знает; поживем – увидим.

И Берент Карфангер, не откладывая дела в долгий ящик, на следующее же утро отправился в адмиралтейство. Сразу после полудня в «Летучую рыбу» явились секретарь адмиралтейства Рихард Шредер, член коллегии Иоахим Анкельман, шкипер Клаус Кольбранд, депутат конвойной коллегии Петер Бурместер и Карфангер. Без долгих предисловий они потребовали у трактирщика кассовые счета и приходно-расходную книгу, «чтобы проверить состояние дел», как выразился секретарь адмиралтейства. Йохен Мартенс с готовностью открыл ларец, извлек оттуда требуемые бумаги и вручил их господину Анкельману, который тотчас углубился в их изучение. Рихард Шредер не спускал глаз с трактирщика, хотя и усиленно делал вид, будто тщательно суммирует колонки цифр в приходно-расходной книге.

Так прошло около часа, пока Йохен Мартенс не попросил позволения выглянуть на минутку в трактир проверить, все ли там в порядке. Трактирщика отпустили. Через несколько минут он вернулся и занял позицию в непосредственной близости от ларца с деньгами, крышка которого была по-прежнему откинута.

Рихард Шредер насторожился, хотя со стороны казалось, будто он еще усерднее занялся подсчетом цифр, покрывавших страницы приходно-расходной книги. Не прошло и минуты, как он краем глаза приметил, что Йохен Мартенс собирается незаметно сунуть в ларец кожаный кошелек.

– Стойте! Что это вы там делаете? – воскликнул Шредер. Испуганный трактирщик вздрогнул, и кошелек, выскользнув из его пальцев, шлепнулся не в ларец, а прямо ему под ноги. Все взоры тотчас обратились на него.

– Что это значит? – грозно вопросил господин Анкельман.

Йохен Мартенс принялся извиняться, заикаясь и путаясь, объяснять, что по забывчивости не внес вовремя в кассу последние платежи. Пусть почтенные господа не гневаются на него за это – ведь деньги все, до последнего гроша, в кассе.

– Значит, вы из собственного кошелька внесли в выкупную кассу деньги, которые одолжили из нее Михелю Зиверсу? – спросил Рихард Шредер.

– Какому Михелю Зиверсу? Деньги из кассы?! – трактирщик изобразил на лице крайнюю степень удивления. – Ума не приложу, отчего вы задаете такой вопрос, господин Шредер?

– А оттого, что вы теперь получите свои денежки обратно не раньше, чем рак на горе свистнет. Разве только вы так подружитесь с адмиралом лордапротектора Англии Блейком, что он заплатит вам долги Михеля Зиверса.

Йохен Мартенс в полном смятении переводил взгляд с одного из присутствующих на другого, пока господин Анкельман не объяснил ему, где теперь пребывает его должник.

Выходит, он сбежал на английский военный корабль? – по-прежнему не мог уразуметь случившегося трактирщик.

– Сбежал? Насколько мне известно, Мартенс, вы сами много лет ходили в море и знаете, что на английский военный корабль добровольно не бежит никто, даже те, кто задолжал тысячу дукатов. Уж лучше сразу наняться к дьяволу в преисподнюю. Нет, господин трактирщик, вашего должника завербовали насильно. А незадолго до этого Михель Зиверс по пьяному делу проболтался насчет вашей сделки.

Тут Йохен Мартенс окончательно убедился, что отвертеться ему не удастся, и голосом кающегося грешника забормотал:

– Ну да, конечно, почтенные господа совершенно правы: во всем должен быть порядок; и тут я дал маху, согласившись таким способом выручить молодого Зиверса, когда он оказался на мели. Верно, мне следовало сначала раскрыть свой собственный кошелек, но что было делать, если в тот день пришлось выложить деньги за целую подводу с бочками любекского пива и за всякий другой товар. Да, я многим помогал в трудный час, не только Михелю Зиверсу, слава Богу, кой-какие деньжата у меня водятся.

– Однако вы не стеснялись брать за эту помощь хорошие проценты, не так ли? – спросил Рихард Шредер.

Трактирщик пожал плечами, и промычал что-то неопределенное, но секретарь адмиралтейства не отставал:

– И что же, всякий раз при этом вы лезли в собственный кошелек, если не считать истории с Зиверсом?

Мартенс опять заюлил, не говоря ни да, ни нет, затем принялся, в свою очередь, спрашивать, к чему эти подозрения, если в кассе все сходится – с учетом денег в том злосчастном кошельке, – как сходилось на протяжении всех десяти лет, пока он заведует выкупной кассой.

Этот поток красноречия трактирщика не был беспричинным: Мартенс тянул время, ожидая появления Томаса Утенхольта, за которым успел послать, выйдя на минуту в трактир. Он надеялся, что судовладелец поможет ему выпутаться из этой скверной истории, поскольку того, во-первых, гораздо лучше подвешен язык, а во-вторых, недостача в кассе была очень крупной – такой крупной, что в доме у трактирщика не нашлось бы столько денег, чтобы покрыть ее полностью. Он уже начал выдыхаться, а Утенхольт все не шел. Неужели он решил выйти сухим из воды?

Однако вскоре появился и Утенхольт. Войдя в «шкиперскую горницу», он с наигранным удивлением осведомился, в чем дело. Господин Анкельман объяснил. Тогда Утенхольт напустил на себя грозный вид и обратился к Мартенсу, подойдя к нему вплотную и суя ему в руку увесистый кошелек, – как он полагал, – незаметно для остальных:

– Ай-я-яй, любезный Мартенс, я очень надеюсь, что с кассой у вас все в порядке, ведь я всегда считал вас честнейшим и порядочнейшим человеком. Ну-ка выкладывайте, друг мой, деньги из ларца и пересчитайте их хорошенько.

Тут вмешался Карфангер:

– Я предлагаю поручить подсчет денег присутствующим господам из адмиралтейства, а трактирщик пока пусть постоит в стороне. Господин Утенхольт, если пожелает, может присутствовать при этом.

Карфангеру пришлось еще раз кое-что разъяснить Анкельману и Шредеру, а также известить Утенхольта о том, что Мартенс уже пытался подбросить недостающие деньги в кассу. Наконец его предложение было принято. По прошествии получаса выяснилось, что в кассе недостает более ста талеров, даже если вернуть в нее деньги из кошелька Мартенса.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

На другой день в адмиралтействе собрались члены коллегии, несколько старейшин шкиперской и матросской гильдий, чтобы разобрать дело Йохена Мартенса. Оказалось, что среди присутствующих у трактирщика имеется немало друзей и ходатаев из числа шкиперов и простых матросов. Более всех усердствовал, защищая своего бывшего старшего боцмана, Томас Утенхольт.

Он беспрестанно повторял, что в кассе никогда еще не обнаруживалось недостачи, не оказалось бы ее и в конце нынешнего года.

– Вы хотите сказать, господин Утенхольт, что Йохен Мартенс распоряжался деньгами из выкупной кассы так, как если бы это были вклады? – спросил председательствовавший Иоахим Анкельман.

– Да, в некотором роде.

– Однако он не выдавал расписок, по которым мог бы отчитаться перед адмиралтейством?

– Как таковых не давал, но записи в приходно-расходной книге вполне могут их заменить, – возразил Утенхольт.

– В таком случае, господин Утенхольт, где проценты, которые в таких случаях начисляет депозитный банк своим вкладчикам? – поинтересовался Иоахим Анкельман.

– Пренты? Гм! .. – Утенхольт повернулся к Йохену Мартенсу. – Скажите, друг мой, неужели вы про них забыли?

Трактирщик, решив, что чаша весов начинает склоняться в его пользу, отвечал с притворным удивлением:

– Какие проценты? С адмиралтейства процентов никогда не взималось.

Его последние слова потонули во взрыве хохота.

Воспользовавшись моментом, Томас Утенхольт попытался еще больше умалить вину трактирщика и вообще обратить дело в шутку. Тогда в спор вмешался Берент Карфангер:

– Здесь превозносятся благодеяния Йохена Мартенса, помогающего бедным морякам выбраться из нужды. Но ведь себе-то при этом он благодетельствует более всего, зарабатывая на таком, с позволения сказать, вспомоществовании до двадцати процентов.

Дружный хор протестующих голосов заглушил реплику Карфангера. Пришлось вмешаться Иоахиму Анкельману и восстановить порядок; Карфангер продолжал:

– Выдача взаймы денег из выкупной кассы под проценты – только часть того, что можно поставить в вину Йохену Мартенсу. Грубым нарушением уложения о выкупной кассе следует считать и то, что он многим позволял заглядывать в ларец, с деньгами, а параграф четвертый упомянутого уложения гласит: «Следует препятствовать тому, чтобы берберийцы могли узнать о размерах наличествующих средств для выкупа пленных моряков». А посему я требую отстранить Йохена Мартенса от заведования выкупной кассой и передать ее в руки надежного человека.

На этот раз Томас Утенхольт возразить не решился: это могло возбудить подозрение, будто он более других заинтересован в том, чтобы все оставалось по-прежнему. Пришлось ему, скрепя сердце, проголосовать за решение, которое гласило: отстранить Йохена Мартенса от заведования выкупной кассой и наложить на него штраф в размере ста талеров, которые надлежит внести в кассу. Эта сумма равнялась годовому вознаграждению, которое получал хранитель выкупной кассы. Кассу отныне передать в ведение секретаря адмиралтейства.

Карфангер мог вполне удовлетвориться таким вердиктом, но так как собравшиеся тут же приступили к обсуждению изменений уложения о выкупной кассе, он не преминул внести и свои предложения. Так, например, он потребовал, чтобы лучшие из моряков и те из них, кто выказал наибольшую отвагу в бою, выкупались в первую очередь.

Мнения разделились: многие запротестовали, однако голоса в пользу такого нововведения звучали достаточно громко. Дебаты затянулись на несколько часов; наконец Иоахим Анкельман попросил Рихарда Шредера зачитать те из параграфов уложения, которые были изменены, прежде чем представить, их на утверждение совета. В дальнейшем предполагалось ежегодно отчислять в выкупную кассу сто талеров из адмиралтейской пошлины и дважды в год – пожертвования из всех гамбургских церквей. На выкуп каждого из пленников выделялась сумма в сто талеров. В первую очередь подлежали выкупу те, кто пробыл в плену дольше других, однако сначала следовало досконально выяснить, как проявили себя те или иные в бою и как усердно они исполняли свои прямые обязанности на судне. Последнее также учитывалось при установлении очередности выкупа.

Иоахим Анкельман задал вопрос, всех ли устраивают параграфы в такой форме. Вновь поднялся Карфангер.

– Хотя в новом уложении и не учтены все пожелания и требования, я считаю, что его вполне можно скрепить печатью адмиралтейства и совета города. Однако в остальном я по-прежнему полагаю, что для благополучия и процветания нашего мореплавания и нашей торговли городу необходимо построить или купить несколько фрегатов с хорошим вооружением и оснащением, чтобы давать достойный отпор турецким пиратам.

После окончания заседания к Карфангеру подошел Томас Утенхольт и, не моргнув глазом, проговорил:

– Позвольте выразить вам мое восхищение, дорогой господин Карфангер, даже если вы не очень-то верите в искренность моих слов. Как бы там ни было, хочу спросить вас вот о чем. Как вы думаете, стоит ли мне предложить адмиралтейству зафрахтовать мои корабли?

Карфангеру показалось, что он ослышался: настолько неясными были для него намерения Утенхольта. Поэтому он изобразил на лице вежливую улыбку и сказал коротко:

– Это было бы неплохо.

На том они и разошлись, и каждый пошел своей дорогой. Утенхольт направился в погребок ратуши, чтобы смыть бутылкой хорошего вина неприятный осадок, оставшийся у него на душе после заседания. Тревожно было на душе и у Берента Карфангера, быстро шагавшего по направлению к своему дому, правда, по совершенно иной причине. Уже у самых дверей дома чей-то голос предупредил его вопрос:

– Мальчик, господин капитан! У вас родился мальчик, и голос у него – что надо!

Карфангер взбежал по лестнице на второй этаж посмотреть новорожденного. Потом сел на край кровати, в которой лежала Анна, и стал нежно гладить ее узкую руку.

А в погребке ратуши Томас Утенхольт, то и дело прикладываясь к стакану с джином, говорил Йохену Мартенсу:

– Карфангер еще попомнит этот день, не будь я Томас Утенхольт!