Текст книги "Мой капитан"
Автор книги: Уитни Джи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)
Гейт А2
Джейк
Нью-Йорк (JFK)
Заканчивается посадка на рейс 1487 на Сан-Франциско.
Пассажира Элис Трибью просят срочно вернуться к гейту А13 за своим паспортом.
Рейс 1781 компании American Airlines вылетает в Торонто из гейта 7.
Привычные звуки международного аэропорта Джона Кеннеди приветствовали меня, стоило мне спуститься по трапу неделю спустя. Несмотря на два шестнадцатичасовых перелета и на то, что я толком не спал со времени интервью в Далласе, я не испытывал ни малейшего намека на усталость.
Волоча за собой чемодан, я прошел через терминал под самую пошлую в истории авиации песню, доносившуюся из динамиков. «Полетай со мной» Фрэнка Синатры в сопровождении оркестра вызывала даже у самых лишенных слуха пассажиров желание подпевать, направляясь по своим гейтам.
Пилоты разных авиакомпаний в безупречно выглаженных формах привычно кивали мне, встречаясь со мной в зале. Стюардессы, идущие рядом с ними, краснели и улыбались, подмигивая и приветствуя меня жестами, но я не обращал на них внимания.
Я мог думать только о том, что сегодняшний день официально знаменовал наихудший момент в моей карьере. Новое начало всей той фигни, от которой я надеялся было избавиться.
Когда я в шестнадцать лет начал летать на планерах, все, что относилось к авиации, было искусством. Все, от каждой гайки, каждого инженерного решения в самолете, до собственно полетов, таило в себе интригу, создавая совершенный баланс между ремеслом и вдохновением.
Проектировались новые самолеты, планировались новые маршруты, новаторы вызывали немыслимый восторг, и каждое действие авиакомпании получало должную оценку в прессе. Зеваки замирали в восторге, глядя снизу на новые самолеты, пассажиры вели себя так, будто им не все равно, стюардессы были больше, чем просто раздатчицы печенья и официантки на высоте десяти километров. А среди пилотов практиковалось искусство беззаботного перелета из города в город, перемещения из отеля в отель и новой женщины в постели каждый вечер.
Но где-то среди новых правил, жадности владельцев компаний и даже развития технологий все это изменилось. Теперь пилот стал не больше, чем водитель автобуса, развозящий по небу неблагодарные пассажирские задницы. И того совершенного баланса ремесла и вдохновения больше не существует; о нем даже никто и не вспоминает.
– Простите, капитан. – Передо мной внезапно возник человек в футболке с надписью I love NY. Он чуть ли не в лицо мне тыкал своим телефоном. – Не могли бы вы нас сфотографировать? Мы пытались сами, но у меня голова никак не помещается в кадр. – Рассмеявшись, он указал на свою семью, двух мальчиков и женщину в желтом платье. Они смеялись, позируя перед плакатом «Добро пожаловать в Нью-Йорк».
Я не стал брать у него телефон. Я смотрел на его семейство, и их хохот с каждой секундой становился все более невыносимым. Один из мальчиков помахал мне, держа в руке игрушечный самолет. Он улыбался и ждал улыбки в ответ.
– Капитан? – переспросил меня муж и отец. – Вы можете нас снять?
– Нет, – отступил я от него, – не могу. – Я заметил идущую в нашу сторону стюардессу и кивнул в ее сторону. – Но я уверен, что она с радостью вам поможет.
Я не дал ему шанса на ответ. Повернулся и ушел в сторону парковки.
Мне надо было скорее попасть в мой чертов дом.
* * *
Позже, тем же вечером
Я остановил машину возле своего дома «Мэдисон» на Парк-авеню и подождал, пока ко мне подойдет привратник.
– Добрый вечер, сэр, – одетый в серый фрак привратник открыл дверь машины. – Как долго вы собираетесь пробыть в городе?
– Четыре дня. – Я вышел и кинул ему ключи. – Поставьте, пожалуйста, поближе к выходу.
– Как угодно, сэр.
Я поднялся к подъезду по каменным ступеням и посмотрел вверх, в ночное небо. Впервые за все время, насколько я помню, звезды не скрывались за серой завесой облаков. Они были яркими и сияли в темноте, возможно, давая каким-нибудь влюбленным мечтателям этого города фальшивую надежду.
– Добро пожаловать домой, мистер Вестон, – открыл мне дверь швейцар, единственная постоянная величина в моей жизни. – Как оно там, в небесах?
– Как всегда, Джефф. Как всегда.
– Вернулись из каких-нибудь интересных мест?
– Из Сингапура. – Я вытащил из кармана шелковый мешочек и протянул ему. – Вот их монеты. Для вашей коллекции.
– Спасибо, сэр, – улыбнулся он. – Между прочим, в моем почтовом ящике на прошлой неделе оказалось пять билетов бизнес-класса в Бельгию. Я не помню, чтобы говорил вам о своем дне рождения, так что, может, вы что-то знаете про этот тайный подарок? Кого мне благодарить?
– Понятия не имею, – ответил я, проходя в двери. – Но это должны были быть билеты первого класса, а не бизнес, так что когда вы выясните, кто вам их подарил, скажите ему, чтобы он велел авиакомпании исправить ошибку.
– Обязательно, – рассмеялся он. – Всего вам доброго, мистер Вестон!
– Спасибо.
Я зашел в подъезд и остановился, давая глазам привыкнуть к яркому свету, льющемуся из канделябров. Владельцы вечно что-то ремонтировали или меняли без всякой надобности, и именно по этой причине я никогда не мог ощутить это место настоящим домом. Популярные сетевые отели, в которых я ночевал во время остановок, всегда казались мне более привычными, а персонал – доброжелательнее.
Я зашел в открытый лифт и провел карточкой по панели. Убедившись, что в кабину больше никто не зайдет, я снова прижал карточку к панели и нажал 80, пентхауз, в котором располагалась единственная квартира.
Все обитатели этого дома так или иначе принадлежали к нью-йоркской элите – судьи, политики, врачи, адвокаты, – и все они платили немыслимые деньги за аренду одной из четырех больших квартир на каждом этаже. Мой же этаж был моим и только моим. Этаж с длинной историей, он всегда кому-то принадлежал. Хотя я почти не использовал его, мне не хотелось продавать его владельцам здания, и неважно, насколько весомыми и заманчивыми оказывались предложения, которые они делали мне год за годом.
Как только двери лифта раскрылись, я вышел и отключил камеры безопасности, спрятанные за вазами в коридоре. Проверил провода, чтобы убедиться, что все в порядке, и вернул их в тайные местечки.
Отперев двойные двери, ведущие в мою квартиру, я снял пиджак и включил свет. В основном все выглядело так, как я и оставил – за исключением ерунды, которую уборщица с непонятным упорством вечно переставляла.
Я раздраженно поправил коллекцию банок от кока-колы на полке, вернул охлаждаемые бутылки вина в их правильное положение и закрыл окна, идущие вдоль стен гостиной и кабинета. Кинул в мусор несколько туристических брошюр «Добро пожаловать в „Мэдисон“» и включил кондиционер на полную мощность, чтобы вытянуть новый клубничный запах, исходивший от всех поверхностей в квартире. Отодвинул кабинетное кресло подальше от окна, туда, где ему и полагалось стоять.
Я пошел по комнатам, уже заранее зная, где что окажется не на своем месте. Мне приходилось проходить через это каждые несколько недель.
Убедившись, что все в порядке, я зашел в библиотеку и чуть не потерял сознание от увиденного. Все пять сотен изданий, стоявшие в алфавитном порядке, были переставлены по цветам. И что еще хуже, три мои любимые книги лежали открытыми на столе и несколько страниц в них были смяты и сложены. Непростительное безобразие.
Я вытащил телефон и отправил письмо в управляющую компанию.
Тема: Моя чертова квартира
Всем чертовым заинтересованным лицам.
В двадцать последний раз выражаю возмущение тем, что ваш тупой и бессмысленный персонал переставляет мои вещи в мое отсутствие. Также я возражаю против использования моей квартиры в качестве туристического аттракциона и «демонстрационной модели» для потенциальных арендаторов – как будто бы они смогли бы жить тут, если бы захотели.
Держитесь подальше от моей квартиры, если вы в ней не убираетесь (и прекратите использовать эту клубничную дрянь. Верните лимонную).
Дж. Вестон
Ответ управляющего пришел немедленно.
Тема: На: Моя чертова квартира
Мистер Вестон,
При всем уважении, в двадцать последний раз заверяем Вас, что показывали вашу квартиру туристам лишь однажды, и с Вашего разрешения. Мы не используем ее в качестве «демонстрационной модели», и никогда бы не позволили потенциальному арендатору вообразить, что он может в ней жить.
Мы всегда соглашались на все Ваши требования относительно защиты Вашей собственности – установку дополнительных камер, требование, чтобы никто из обслуживающего персонала, кроме меня, не знал Вашего имени, частную парковку. Строго говоря, для Вас лично и ради Вашего спокойствия были установлены дополнительные камеры над Вашей входной дверью, и, согласно данным нашей службы безопасности, никто, кроме уборщицы, не заходил в Вашу квартиру в Ваше отсутствие.
Однако за прошедшие несколько недель мы замечали, что Вы возвращались домой чаще обычного, и при этом в поздние ночные часы.
Я не хочу намекать на то, что Вы этого не помните, но, возможно, все же Вы сами перемещали предметы в квартире во время этих приходов в позднее время и просто забыли, в каком порядке их оставили?
Прошу простить, если мои слова покажутся вам оскорбительными.
Мы счастливы видеть Вас среди наших жильцов, и если Вам что-либо потребуется, сообщите нам. (Я непременно еще раз напомню персоналу перестать использовать «клубничную дрянь» в Вашей квартире. К сожалению, лимонная у нас закончилась. Не устроит ли Вас запах свежевыстиранного белья?)
Мистер Салливан, управляющий отделом хозяйственного обслуживания дома «Мэдисон» на Парк-авеню
Я не ответил. Мне нужно было подумать.
В несколько последних приездов, когда я ночевал тут, я почти не спал. Просыпался в ледяном поту, выскакивал из постели, спускался вниз. Почти как чертова сомнамбула. Я бродил по почти пустынной Таймс-сквер, пялился на яркие мерцающие вывески, прислушивался к отрывочным разговорам полуночных туристов.
Каждый раз возвращаясь домой, я что-то двигал – но не ради перестановок. Скорее я ронял и бил все, до чего мог дотянуться. То, что я разбивал, я сразу на следующий день замещал, так что в этом нельзя было обвинить персонал, но я не мог припомнить, чтобы мне хватило терпения бессмысленно переставлять всякую ерунду.
Ну или я так не думаю по крайней мере.
Я сел на диван напротив окна и снова и снова попытался вспомнить последние несколько месяцев, не спеша прокручивая перед внутренним взором эти тяжелые, бессонные ночи. Я начал было писать управляющему письмо «Прошу простить за возникшее недоразумение», когда вдруг заметил раскрытый журнальчик с кроссвордами, засунутый под диванную подушку. Целиком заполненные кроссворды вовсе-не-моим-чертовым-почерком.
Я пролистал странички журнальчика, заметив, что заполнена была не только верхняя, но вообще все страницы с кроссвордами. Кто-то решал и заполнял их черными и синими чернилами.
Я знал, что это все дерьмо…
Я начал писать гораздо более подходящий ответ, но тут на экран выскочил новый имейл.
Тема: БДК
Дорогой мистер Вестон!
Я – Ланс Оуэнс, управляющий кадровой службой компании «Элитные перелеты». В прошлые выходные я был свидетелем во время Вашего последнего интервью по личному делу.
Хотя Вы сказали моей коллеге, что не хотите знать, что означает БДК, и Вам еще предстоит ответить на ее письмо по поводу этого определения, я считаю, что Вы должны это знать.
БДК означает, что совет директоров анонимно оценил Ваши предыдущие достижения таким высоким образом, что Вы являетесь бесценным сотрудником «Элитных перелетов». Я прилагаю документ, поясняющий значение этого, и, возможно, когда у Вас появится такое желание, Вы сможете объяснить нам, как Вы, обычный пилот, могли добиться такого результата. Обычно его достигают пилоты, проведшие в «Элитных» более десяти лет безупречной службы. Хотя, принимая во внимание Ваш послужной список и полученные награды, я совершенно уверен, что Вы полностью этого заслуживаете.
Я надеюсь, Вы будете рады летать для нас.
Др. Оуэнс, управляющий кадровой службой компании «Элитные перелеты».
Я открыл приложенный документ, но сумел прочесть только первый параграф.
Сукин сын…
Джиллиан
ЗАПИСЬ В БЛОГЕ
Шесть лет назад…
О, Нью-Йорк!
Нью-Йорк, Нью-Йорк, Нью-Йорк!
Вся моя семья предостерегала меня от тебя, о город! Они говорили, что ты заманишь меня своими сверкающими огнями и блестящими вывесками, сладким запахом, доносящимся из каждого открытого окна на Уолл-стрит, большими надеждами и мечтами, порхающими над рекой Гудзон. Они говорили, что ты затащишь меня глубоко в ее воды и там утопишь…
– Ты не проживешь там и месяца, – говорила мама. – Это для людей, у которых в жизни действительно происходит что-то важное.
– В тебе нет того, что для этого нужно, и никогда не будет, – говорила старшая сестра.
– Только потом не злись, когда мы скажем: «Мы же говорили», когда будешь проситься обратно, – прислал мне сообщение отец в день, когда я уехала. И добавил: – Ты обязательно вернешься, Джиллиан. Максимум через месяц.
Ну что ж, я выжила больше месяца. Прошло ПОЛГОДА, и я доказала, что все трое (и все остальные в моей осуждающей семейке) оказались неправы. Ни разу. Не Правы.
Всего лишь в двадцать три года я живу, как в самых смелых мечтах. Я живу в полностью меблированной квартире на Лексингтон-авеню, напротив Центрального парка, каждую неделю встречаюсь в кафе с красивыми парнями, для которых рыцарство и романтика совсем не пустой звук, и работаю в одном из самых завидных мест на Манхэттене. (Ну да, я в основном бегаю, разнося кофе, и утопаю в бесконечной черной работе, но это место, в котором я мечтала работать с тринадцати лет, так что мне плевать.)
И как будто всего этого было недостаточно, сегодня утром я получила новость «этого-не-может-быть», про которую пока не могу рассказать. Но все равно чувствую, что скоро напишу об этом.
Вообще-то я просто хотела начать блог заново, потому что мой предыдущий тихо умер забытым. А что может быть лучшим началом, чем рассказ о том, что моя жизнь просто не может быть еще лучше?
Надеюсь, так будет всегда.
Напишу позже,
Джиллиан Тейлор
Джиллиан
ДЖ. Т.
Т. Дж.
ТейДж
Тейлор Дж.
Комментариев нет
Гейт А3
Джиллиан
Нью-Йорк (JFK). Сегодня
Кажется, я ненавижу свою жизнь…
– Хорошего дня в Нью-Йорке! – улыбалась я проходящим мимо меня пассажирам первого класса на выходе из самолета. – Спасибо, что выбрали «Элитные перелеты»! Наслаждайтесь городом!
– Надеемся, вам понравился наш полет! – присоединилась ко мне Кристина, другая стюардесса. – Мы были рады лететь с вами!
Бывали дни, когда я на самом деле верила в эти свои слащавые слова, но сегодняшний день к ним не относился. Хотя все пассажиры оказались вполне вежливыми, сегодняшний рейс стал не больше, чем повторением всех остальных, на которых я работала в этом году. Это напомнило о том, что я все еще не «настоящая» стюардесса, что я все еще «в резерве». Все еще пытаюсь понять, когда же все посулы ежемесячного журнала для сотрудников компании станут для меня правдой.
Каждое третье воскресенье месяца, как по часам, глянцевый журнал «Наши полеты» возникал в моем почтовом ящике, дразня меня красивыми картинками и несбыточными обещаниями, напоминающими о том, почему я вообще пошла на эту работу. Идея заключалась в том, чтобы за один месяц оказаться в местах вроде Лондона, Милана и Токио. Получить возможность гулять по виноградникам и сельским живописным местам в свободные дни. Ну и еще несколько тщеславная мысль о том, как я буду шествовать по аэропортам мира в знаменитом синем форменном платье и специально выпущенных для авиакомпании туфлях «Лабутен», прямо как те гламурные девушки из рекламы.
Но я упустила то, о чем было написано мелким шрифтом. Что это только «возможность» летать в прекрасные места день за днем, а «прогулки» будут состоять из пяти шагов до аэропортовской развозки, везущей в дежурный отель. И пока я не выйду из резерва, я стану получать назначения в самый последний момент, на короткие перелеты, потому что старшие стюардессы уже заняли места на самых лучших маршрутах.
– Мне кажется, или это действительно самые тормозные пассажиры, каких я только видела? – прошептала Кристина себе под нос.
– Точно самые тормозные… – я увидела, что ряды с пятнадцатого по тридцатый только начали вынимать вещи из верхних багажных отделений.
Я сегодня точно опоздаю…
– Джиллиан, тебе уже разрешают выбирать рейсы, или ты еще в резерве? – спросила она.
– В резерве.
– Правда? Последний раз мы виделись год назад, и ты все еще в резерве? – казалось, она мне не верит. – Не говори, что они все еще кормят тебя этими байками: «Подождите, пока мы не разберемся с нашими назначениями».
Я состроила печальную рожицу, и она рассмеялась.
– Извини. Если тебе от этого будет легче, ты хотя бы живешь в Нью-Йорке. Тебе не надо делить койку с кучей незнакомых девушек из резерва.
– Ну, наверное, – сухо ответила я, и она понимающе улыбнулась.
Кажется, мы уже вечность стояли в дверях самолета, продолжая бодро улыбаться, пока хоккейная команда в задних рядах еле шевелилась, как стадо тюленей.
Когда последний хоккеист наконец вышел из самолета, я схватила сумку, быстро попрощалась с Кристиной и пилотом и побежала по рукаву. У меня оставалось ровно двадцать минут, чтобы успеть на следующий автобус до Манхэттена.
Выйдя в седьмой терминал, я мчалась мимо гейтов, на каждом шагу обгоняя толпы путешественников. Я бежала, и бесконечные вывески ресторанов, витрины магазинов и кафе сливались в сплошную яркую череду. Разговоры туристов, споры работников гейтов, объявления по громкой связи звучали для меня фоном, я же слышала только стук своих каблуков по свежевымытым полам.
Когда я добежала до выхода, платье задралось на мне почти до бедер, но я не могла тратить время на то, чтобы поправить его, и продолжала бежать, обегая прохожих, пока не добежала до отдела выдачи багажа.
У меня оставалось несколько минут, и я скользнула в туалет и заперлась в одной из кабинок. Отстегнула свой полетный значок и бейджик, засунула их в сумку и стянула через голову форму, быстро заменив ее винтажным черным коктейльным платьем с ниткой фальшивого жемчуга.
Опершись о дверь кабинки, я сняла серые туфли и сунула ноги в блестящие красные лодочки.
Торопясь, я выскочила из кабинки, чуть не споткнувшись о снятые туфли, и встала перед зеркалом. Несколько раз моргнув, я увидела, что мои веки ровно покрыты «дружеским нежно-розовым» оттенком теней, как требовала авиакомпания, а на губах все еще сохранился ярко-алый блеск для губ.
Неплохо…
Я распустила уложенные в пучок волосы, торопливо пробежала пальцами по рассыпавшимся кудрям и выбежала в зал выдачи багажа.
Расталкивая ожидающих багаж пассажиров, я изо всех сил помчалась на остановку автобуса. Увидев, что мой автобус как раз отчаливает, я отчаянно замахала ему с криком: «Подождите, пожалуйста!» – но все было бесполезно. Он отъехал, прежде чем я успела к нему подбежать.
Фууу…
Чертыхаясь, я вытащила телефон и вызвала «Убер». Ожидая машину, я заметила группу женщин, которые смотрели на что-то вдалеке. Они краснели, как школьницы, показывали куда-то пальцами и хихикали, словно встретили знаменитость.
Я проследила взглядом, куда они глядят, но заметила там только пилота. Спину пилота. Он шел к черной машине, глядя в свой телефон. Пальцы стучали по экрану, на плечах, привлекая внимание, поблескивали четыре золотые полоски. По его походке можно было предположить, что он чертовски наглый – из тех мужчин, которые уверены, что весь мир крутится исключительно вокруг них. Из тех, кто никогда никого ни о чем не спросит. Когда он садился в машину, я попыталась разглядеть его лицо, чтобы убедиться, что он ни в коем случае не может быть настолько хорош, как воображали себе эти тетки. Пилоты обычно совсем не так молоды и редко бывают симпатичными. Только наглыми, самоуверенными и развратными. В основном развратными.
– Это вы Джиллиан? – крикнул мне человек из красного джипа. – Это вы ждете «Убер»?
Я кивнула, и он вышел из машины, открывая мне дверь.
– Бродвей 233, – сказал он, возвращаясь на водительское место. – Вы едете в здание Вулворта?
– Да.
– Хорошо, ремень. – Он отъехал от тротуара, в теплый нью-йоркский дождь.
Дворники на переднем стекле попискивали, качаясь туда-сюда, машины в пробке гудели, требуя пропустить их. Понимая, что окажусь в Манхэттене позже чем обычно, я послала сообщение своему приятелю Бену.
Джиллиан: Только недавно приземлились. Заказала «Убер», сижу в пробке.
Бен: «Убер»? Господи, Джиллиан. Почему бы тебе не воспользоваться нашим семейным шофером. Мы же не против.
Джиллиан: Может, в другой раз. Как проходит мамина вечеринка?
Бен: Отлично. Все сливки собрались, никого не осталось, и от прессы некуда ступить.
Джиллиан: Класс… А мы с тобой идем в «Хемингуэй», когда все закончится? Я, правда, хотела с тобой сегодня поговорить.
Бен: Конечно, детка. Все, что хочешь J
Я не ответила.
«Конечно, детка. Все, что хочешь» почти всегда означало: «Скорее всего нет». Бен не любил никаких конфликтов. А еще ему не нравилось, что в последнее время я постоянно указывала ему на произошедшие в нем перемены. Даже если он не хотел признавать этого, но он перестал быть милым, нормальным парнем, в которого я влюбилась много лет назад, и превратился в мужчину, помешанного на богатстве, для которого внешнее впечатление всегда важнее сути.
Обычные свидания, на которых нам было так хорошо, больше ему не нравились, а поскольку теперь мы виделись гораздо реже, то наша бурная страсть стала едва мерцающим огоньком. Наши разговоры теперь получались краткими и малоосмысленными, типа «Как дела?», «Как прошел день?» и «Скоро увидимся». Мы стали походить на любовников, запертых в рамки долгого брака – держащихся друг за друга по привычке, старающихся оставаться на той же странице. Проблема заключалась в том, что эти страницы теперь были из разных книжек.
Вздохнув, я откинулась на подголовник, но не успела задремать, почувствовав, как под рукой дрожит телефон. Звонила мать.
Я подумала, стоит ли отвечать – предыдущие двадцать звонков ушли на автоответчик, но в конце концов на последнем звонке все же ответила.
– Алло?
– Алло, Джиллиан? – голос звучал обеспокоенно. – Где ты была? Я звоню тебе уже две недели.
– Прости. Я была очень занята на работе.
– Ну не настолько же. – Она раздраженно цокнула. – Я даже звонила тебе на работу, но там никто не отвечает. У тебя что, сменился рабочий номер?
– Не знаю. Проверю на этой неделе в техническом отделе.
– Ладно, – сказала она. – Неважно. Теперь, когда я убедилась, что ты жива, я хочу сообщить тебе отличные домашние новости, которые ты пропустила. – Она откашлялась. – Эми и Миа почти приняли в Национальный почетный фонд научной охраны здоровья. Они будут самыми молодыми учеными, которых туда пригласили. Ты хоть представляешь, как я ими горжусь? Как здорово, когда твои дети реально достигают чего-то важного?
Я прикусила язык, жалея, что не отправила на автоответчик и этот звонок.
– У Клэр на той неделе должна выйти статья в научном журнале, а твой старший брат Брайан на прошлой неделе выиграл свой сотый процесс. Разве не потрясающе?
– Потрясающе…
– Правда же? Не жалеешь, что отказалась от стипендии Массачусетского технологического института, как все остальные члены семьи? Кто знает, что могло бы из тебя выйти?
– Ты так говоришь, как будто я торгую наркотиками.
– А ты не торгуешь наркотиками?
Какого черта…
– Что? Нет! Почему ты вообще спрашиваешь меня об этом?
– Потому что с тобой никогда не знаешь… – Она казалась совершенно серьезной. – То, как ты не отвечаешь на звонки или шепчешь что-то, иногда меня просто ошарашивает. Вот честно. И не только! Сам факт, что ты продолжаешь жить в Нью-Йорке и никогда не просишь у нас денег…
– Это тебя удивляет?
– Разочаровывает. – Она помолчала. – Либо ты слишком горда, чтобы попросить, потому что понимаешь, что мы были правы насчет твоего отъезда в этот город, либо занимаешься чем-то незаконным, чтобы заработать на жизнь, и тогда тебя неизбежно рано или поздно поймают. И когда это случится, я уверена, что тебе придется позвонить с просьбой внести за тебя залог.
Я покачала головой, не зная, что ответить, и просто сказала свое обычное:
– Прости, что не беру трубку чаще. Я работаю больше пятидесяти часов в неделю, потому что мы давно не принимали новых практикантов.
И это была правда. Точнее, была бы правда шесть лет тому назад.
– Ты уверена, что больше ничего не происходит? – спросила она. – Материнское сердце подсказывает мне, что что-то не так.
– Уверена, – закатила я глаза. Если бы материнское сердце могло ей что-то подсказывать, оно сделало бы это давным-давно.
Сменив тему, она долго причитала насчет «новых интереснейших» исследований, которые проводит, не останавливаясь даже перевести дух. Я почти не слушала, глядя в окно на усиливающийся дождь.
– Но я могу ждать тебя домой в ближайшие пару месяцев ради большого сюрприза? – спустя какое-то время спросила она.
– Что за «большой сюрприз»?
– Брайан сделал предложение своей подружке, она дочь мэра. Они планируют огромный праздник. Он сказал мне, что несколько месяцев назад писал тебе об этом.
– А, ну да, – вспомнила я, и вспомнила, как ответила ему, что не приеду. – Я попытаюсь приехать. Прямо сейчас посмотрю билеты на самолет.
– Отлично! Ну, я не хочу отвлекать тебя от… А что, собственно, ты сейчас делаешь?
– Правлю текст. Проверяю факты в нескольких статьях этой недели.
– Конечно. Звучит… Звучит интересно.
– Так и есть.
Молчание.
– Ну… – она снова откашлялась. – Звони в любое время, когда вспомнишь, что у тебя есть семья, или когда захочешь со мной поговорить.
– Я всегда помню. До свидания, мама.
– До свидания, Джиллиан. Я тебя люблю.
– Я тоже.
Я отключилась, прежде чем она успела сказать что-то еще, прежде чем мое сердце сможет вынести очередной удар. Наши разговоры всегда получались краткими и неловкими. Они всегда жестко напоминали мне о том, что, сколько бы времени ни прошло, я навсегда останусь в этой семье черной овцой. Буквально.
Для начала я родилась единственной брюнеткой в семействе загорелых блондинов, что стало постоянной шуткой типа: «Ха! Наша младшенькая сделала все, чтобы на нее обращали больше внимания!» А поскольку я была младшей из пяти детей, то все, что бы я ни делала, всегда сравнивалось с теми, кто был до меня.
Мой брат и все старшие сестры всегда были круглыми отличниками в своих классах престижных школ; я была не круглой. Каждый из них с легкостью выигрывал любое научное состязание, в котором участвовал; я же получала только поощрительные отзывы. Все они, как и наши родители, всемирно известные нейрохирурги, получили стипендии в МТИ; я никогда не хотела туда поступать. Вместо этого я согласилась на ранний прием в Бостонский университет.
Все наши семейные обеды и общие сборы характеризовались бесконечными похвалами за всевозможные достижения, но что касалось меня… «Ну, Джиллиан это… Джиллиан».
Я не понимала, почему они продолжают приглашать меня домой, особенно с учетом того, что я делала все возможное, чтобы не возвращаться туда. Если бы я могла не появляться там до восьмидесяти лет, то, наверное, так бы и поступила.
И уж точно я не поеду домой ради предложения…
Машина, резко дернувшись, внезапно остановилась, и я поглядела в ветровое стекло. Несколько полицейских машин мигали сине-красными огнями, «Скорая помощь» мчалась по выделенной полосе.
Поскольку мы, очевидно, должны были добраться до Манхэттена еще позже, я прислонилась к окну и задремала.
* * *
Я проснулась через час и увидела, что машина пробирается по Бродвею, а до здания Вулворта осталось еще несколько кварталов.
В моем телефоне было три новых сообщения от Бена, и все касались не меня, а внешних эффектов.
Бен: Если твой «Убер» – машина не люксовой марки, скажи ему высадить тебя у заднего входа, чтобы про тебя не подумали, что ты официантка или кто-то в этом роде.
Бен: Сенатор с женой уже прибыли, так что сделай так, как я говорю. Нельзя, чтобы моя девушка ездила на чем-то, кроме автомобилей класса «люкс».
Бен: Пожалуйста, скажи, что на тебе одно из платьев, которые тебе купила твоя соседка. Из тех, дизайнерских.
Я закатила глаза, а машина тем временем подъехала к входу в здание безо всякого учета этих идиотских требований. Я заметила, что у входа стояли только швейцары и привратники, а вокруг не было никаких шикарных машин и лимузинов.
Я дала водителю пятерку, вышла, держа над головой зонтик, и начала подниматься по ступенькам туда, где стояли два привратника.
Они хором сказали: «Добрый вечер» и открыли передо мной дверь, впуская в сверкающее золотое фойе. К моему удивлению, огромное пространство оказалось совершенно пустым.
Прежде чем я успела спросить, куда же мне идти, из лифта вышел служащий в белом костюме и пригласил меня пройти.
– Вы же подруга Бена Уолша, верно? – спросил он.
– Предположительно. Это зависит от того, какой сегодня день недели.
Он рассмеялся и нажал верхнюю кнопку.
– Я бы сказал, это более чем предположительно. Он уже шесть раз спрашивал меня, не приехали ли вы. И описал вас мне до последней черточки.
– Это как?
– Я процитирую дословно, – сказал он. – Прелестная женщина с длинными вьющимися темными волосами и парой самых обворожительных изумрудных глаз, какие вы когда-либо видели. Так я и понял, что это вы.
Я покраснела, испытывая неловкость из-за того, что раздражалась на Бена.
– Спасибо. Я скажу ему, что это очень мило.
Он кивнул и повернулся к двери, чтобы смотреть на загорающиеся над дверью цифры, отмечающие этажи. Когда на табло появилась цифра 57, двери внезапно открылись, и нам в лицо заполыхали вспышки фотографов.
– Это кто-нибудь известный? – закричал кто-то, перекрикивая щелканье камер. – Она – кто-то?
– Потом выясним. Ты, главное, снимай!
Прикрывая глаза ладонью, я вышла с линии огня и оказалась в бальном зале, где проходило основное событие – презентация журнала Cosmopolitan.
Зал утопал в прелестных серебряных и белых украшениях, обложки всех предыдущих выпусков журнала красовались на расставленных повсюду небольших стендах. Официанты, поднимая над головами подносы с бокалами шампанского, сновали сквозь толпу. Тут собрался почти весь высший свет Нью-Йорка, улыбающийся прессе своими безупречными улыбками. Немыслимое богатство, одетое в тысячедолларовые платья и безукоризненно сшитые костюмы, ощущалось на расстоянии нескольких миль. Сюда пришли люди, ищущие любого повода показать себя, люди, готовые прийти куда угодно, лишь бы их лица мелькнули на страницах газет.
Я продвигалась в толпе в поисках Бена, улыбаясь и здороваясь с немногими знакомыми. Через несколько минут я написала ему: «Ты где?», но он не ответил.
