Текст книги "Саврола"

Автор книги: Уинстон Спенсер-Черчилль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава VIII. При свете звезд

Стояла тихая лунная ночь. Ветер был настолько слабым, что не шевелились даже тонкие пальмы, которые росли со всех сторон. Их контуры ярко выделялись над окружающей листвой на фоне неба, освещенного звездами. Дворец был расположен на высоком холме, и сад отлого спускался к западу в направлении моря. В конце террасы стояла каменная скамейка.

– Давайте присядем здесь, – предложила Люсиль.

Они сели. Грустная мелодия вальса пролетала, словно далекий аккомпанемент их мыслям. В окнах дворца горел яркий свет, напоминая о роскоши, блеске и уюте. В саду все было безмятежно и веяло прохладой.

– Почему вы насмехаетесь над понятием чести? – спросила Люсиль, вспоминая прерванный разговор.

– Потому что оно лишено подлинных оснований и общечеловеческого одобрения. Кодекс чести постоянно меняется в зависимости от времени и места. В одно время считается благороднее убить человека, которому вы причинили зло, чем загладить свою вину. В другое время труд букмекера оплачивается больше, чем работа мясника. Подобно искусству, понятие о чести меняется в зависимости от человеческих капризов. И, подобно искусству, оно возникает в условиях изобилия и роскоши.

– Но почему тогда вы так возвеличиваете красоту и честность?

– Потому что все явления в мире обусловлены вечным принципом приспособляемости. Именно поэтому добро побеждает зло, правда торжествует над обманом и красота – над уродством. Приспособляемость – это общепринятое понятие! Таким образом, исходя из этого принципа, ценность искусства и чести очень незначительна.

– Но неужели все обстоит именно так? – изумленно спросила она. – Наверняка существует множество исключений из этого правила?

– Природа никогда не считается с отдельным индивидом, ее интересует только средняя приспособляемость видов. Рассмотрите статистические данные о смертности. Они поразительно точны: они определяют среднюю вероятную продолжительность жизни людей вплоть до месяцев; и, однако, отдельный человек не знает, сколько он проживет. Мы не можем сказать, что хороший человек всегда одерживает победу над подлецом. Но эволюционист безоговорочно утверждает, что нация, отличающаяся самыми высокими идеалами, добьется успеха.

– Если на нее не нападет другая нация, обладающая более низкими идеалами, но мощным оружием, – сказала Люсиль.

– Ну, даже тогда мощь является проявлением приспособляемости. Я полагаю, что даже несмотря на низкий уровень идеалов, физическая сила включает элементы человеческого прогресса. Но это только отдельные примеры. Мы должны расширить свой кругозор. Природу не интересуют отдельные люди. Однако теперь мы можем утверждать, что живые существа, наделенные высокими нравственными качествами, в конечном итоге одерживают победу над теми, кто обладает только физической силой. Сколько раз цивилизация (так я называю уровень развития общества), утрачивающая нравственные ценности в результате тирании физической мощи, карабкалась по лестнице прогресса и с позором падала в пропасть? Возможно, в нашем мире это происходило уже сотни раз. Но главная движущая сила, восходящая тенденция оставалась постоянной. В теории эволюции не говорят «всегда», здесь речь идет о «конечном итоге». Ну так вот, в конечном итоге цивилизация одержала верх над варварством. Возвышенные идеалы сформировались благодаря жизнеутверждающей энергии.

– Тогда почему вы полагаете, что этот триумф является постоянным? Откуда вам известно, что он не будет повернут вспять, как уже случалось?

– Потому что мы обладаем могуществом, а также моральным влиянием.

– Возможно, римляне, достигшие вершины своей мощи, думали точно так же.

– Вполне вероятно, но без причины. В конечном итоге они использовали только оружие. И когда они ослабели, им больше не удавалось удерживать власть.

– А что вы можете сказать о современной цивилизации?

– Мы располагаем другими видами оружия. Когда мы начнем деградировать, поскольку это должно произойти в конце концов, когда мы утратим присущее нам превосходство и, когда согласно закону природы, другие расы будут двигаться вперед, чтобы вытеснить нас, мы будем использовать эти виды оружия. Наши нравственные ценности будут утрачены, но основные принципы поведения сохранятся. Ослабевший и дрожащий от страха европеец с помощью научных приборов сметет с лица земли дерзких варваров, которые нападут на него.

– Это можно считать триумфом нравственного превосходства?

– Вначале так и будет, поскольку достоинства цивилизации выше, чем жестокость варваров. Доброта ценится выше, чем смелость, а милосердие лучше, чем грубая сила. Но в конечном итоге господствующая раса начнет вырождаться, и, поскольку некому будет занять ее место, процесс вырождения будет продолжаться. С древних времен происходит борьба между жизнеутверждающей силой и разрушением, между энергией и бездействием. Эта борьба всегда заканчивается великим безмолвием. В конце концов мы ожидаем, что развитие человечества будет постоянным. Это только вопрос времени, прежде чем наша планета станет непригодной для поддержания жизни на ее поверхности.

– Но вы же сказали, что приспособляемость должна в конце концов увенчаться триумфом.

– Триумфом над относительной неприспособляемостью, да. Но смерти подвластны все – и победители, и побежденные. Угаснет огонь жизни, и животворный дух иссякнет.

– Возможно, это произойдет в этом мире.

– В любом мире. Вся вселенная остывает и умирает. И в этом процессе охлаждения жизнь на время становится возможной на поверхности отдельных планет. Она творит над нами странные фокусы. И тогда наступает конец. Вселенная гибнет и погружается в холодный мрак полного небытия.

– Тогда с какой целью предпринимаются все наши усилия?

– Бог знает, – цинично ответил Саврола. – Но я могу представить себе, что довольно интересно наблюдать этот спектакль.

– И тем не менее, вы верите в сверхчеловеческие принципы и вечные идеалы красоты и милосердия.

– Я верю, что превосходство приспособляемости над относительной неприспособляемостью – один из самых великих законов бытия. Я подразумеваю все виды приспособляемости – моральную, физическую и математическую.

– Математическую?!

– Конечно, слова существуют только в соответствии с точными математическими принципами. Это является одним из величайших доказательств того, что математические законы лишь открыты, а не придуманы нами. Планеты постоянно движутся на определенном расстоянии от солнца. Эволюция предполагает, что нарушение этих принципов привело к уничтожению некоторых планет в результате их столкновения или слияния с другими небесными телами. Здесь действует всеобщий закон о выживании наиболее приспособленных. – Она хранила молчание. Он продолжал: – А теперь позвольте нам утверждать, что в самом начале во вселенной существовали два фактора: вещество, в которое была заложена воля к жизни, и вечный идеал. Великий творец и великий критик. Именно в результате взаимодействия и противодействия этих двух сил возможно развитие всех форм жизни. Чем больше воля к жизни соответствует вечному принципу приспособляемости, тем успешнее ее воплощение.

– Я бы добавила еще и третий фактор, – сказала Люсиль. – Речь идет о Верховном Существе, которое вселяет во все формы жизни стремление достичь идеала; оно учит людей способам достижения совершенства.

– Это, наверное, прекрасно, – ответил он, – думать, что такое существо действительно есть. Оно оценивает наши победы, вдохновляет нашу борьбу и освещает наш путь. Но нет научной или логической необходимости поклоняться Всевышнему, после того как вступают в действие два фактора, о которых я говорил.

– Конечно, знания о таком сверхчеловеческом идеале, вероятно, были посланы нам извне.

– Нет, инстинкт, который мы называем совестью, сформировался, как и все другие знания, на основе опыта.

– Как же это могло случиться?

– Я думаю, что это произошло следующим образом. Когда человеческая раса возникла из небытия и на землю ступили существа, которых можно считать полуживотными и полулюдьми, они и понятия не имели о справедливости, честности или милосердии. Существовала лишь только одна движущая сила, которую можно назвать «волей к жизни». Возможно, тогда возникло стремление этих ранних предков человека объединяться в мелкие группы, состоявшие из двух или трех человек. Это делалось в целях совместной защиты от окружающего мира. Таким образом формировались первые объединения людей. И они процветали, в то время как одинокие люди терпели неудачи. Способность к объединению, вероятно, способствовала приспособляемости к окружающему миру. Согласно естественному отбору, выживали только объединения людей. Таким образом человек стал общественным животным. Постепенно мелкие группы становились более крупными. Семьи объединялись в племена, а племена – в нации. И всегда оказывалось, что чем крепче они соединялись, тем больше они преуспевали. Что же способствовало укреплению такой системы связей? Она зависела от того, в какой мере члены объединений доверяли друг другу, проявляли честность, справедливость и другие добродетели. Только люди, обладавшие этими качествами, были способны к объединению, и, таким образом, выживали только относительно честные люди. Этот процесс повторялся бесчисленное количество раз в течение многих веков. На каждом этапе человечество совершенствовалось, и на каждом этапе углублялось понимание конечной цели развития. Честность и справедливость переплетаются в нашем сознании и формируют неотъемлемую часть нашей натуры. Лишь с большим трудом мы подавляем в себе эти непонятные для нас склонности.

– Тогда вы не верите в Бога?

– Я никогда не говорил этого, – ответил Саврола. – Я только обсуждаю вопрос о нашем существовании с одной точки зрения, речь идет о разуме. Многие люди думают, что вера, наука и религия должны быть навеки разделены между собой и что, если признается один из этих аспектов, другие должны быть отвергнуты. Возможно, это происходит потому, что мы рассматриваем их на таком коротком отрезке времени, и нам кажется, будто эти линии параллельны и никогда не касаются друг друга. Я лелею надежду, что когда-нибудь в будущем, возможно, возникнет точка схода всех линий, символизирующих человеческие устремления, и, в конечном итоге, они соединятся.

– И вы верите во все, что вы сейчас сказали?

– Нет, – ответил он, – «нет веры в неведомое», что бы ни говорили поэты. Прежде чем мы сможем решить проблему существования, мы должны установить тот факт, что мы существуем вообще. Это странная загадка, не так ли?

– Мы узнаем ответ, когда умрем.

– Если бы я так думал, – сказал Саврола, – я убил бы себя сегодня вечером из-за непреодолимого любопытства.

Он остановился и посмотрел на звезды, так ярко сиявшие над головой. Она последовала за его взглядом.

– Вам нравятся звезды? – спросила она.

– Я люблю их, – ответил он. – Они очень красивы.

– Возможно, там записана ваша судьба.

– Я всегда поражался наглости человека, думающего, что Верховная сила должна объявить на небесах о подробностях его скверного будущего и что сведения о его женитьбе, о его несчастьях и преступлениях должны быть записаны золотыми буквами на фоне бесконечного пространства. Мы всего лишь крошечные существа, обладающие невероятным самомнением.

– Вы считаете нас незначительными?

– Жизнь сама по себе очень ничтожна. В природе она ценится очень низко. Я понимаю свою незначительность, но я – философски настроенное насекомое. И это доставляет мне какое-то удовольствие. Какими бы незначительными мы ни были, мне нравится жить и мне интересно думать о будущем.

– Ах! – порывисто воскликнула Люсиль. – Куда вы нас толкнете в будущем? К революции?

– Возможно, – спокойно ответил Саврола.

– Вы готовы ввергнуть страну в гражданскую войну?

– Ну я надеюсь, что дело не дойдет до такой крайности. Возможно, произойдут сражения на улицах и некоторые люди будут убиты, но…

– Но почему вы доводите их до этого?

– Я считаю, что человеческий вид обязан уничтожить военный деспотизм. Я не желаю видеть, как правительство опирается только на штыки; это анахронизм.

– Правительство проявляет справедливость и твердость. Оно поддерживает закон и порядок. Почему вы должны нападать на него только потому, что оно не соответствует вашим теориям?

– Моим теориям?! – воскликнул Саврола. – Именно так вы называете отряды солдат с заряженными винтовками, которые охраняют этот дворец? А что вы скажете об уланах? Я видел, как они пронзали людей копьями прямо на площади неделю назад.

Его голос стал необычайно страстным, и его манера поведения испугала Люсиль.

– Вы погубите нас, – тихо сказала она.

– Нет, – ответил он с решительным видом. – Вы никогда не погибнете. Благодаря вашему величию и красоте вы всегда будете самой счастливой среди женщин, а ваш муж будет самым счастливым из мужчин.

Его благородная душа отвергала подозрение в обмане. Она взглянула на него, мельком улыбнулась и порывисто протянула ему руку.

– Мы находимся на противоположных сторонах баррикад, но мы будем сражаться по правилам войны. Я надеюсь, что мы останемся друзьями, даже несмотря на…

– Мы являемся формальными врагами, – сказал напоследок Саврола.

Он закончил свою речь, взял ее руку в свою, поклонился и поцеловал ее. Потом они оба очень долго молчали и, пройдя по террасе, снова вошли во дворец. Большинство гостей уже уехали, и Саврола не стал подниматься по лестнице. Пройдя через вращающиеся двери, он ушел. Люсиль подошла к танцевальному залу, где все еще кружились несколько молодых и неутомимых пар. Здесь ее и встретил Молара.

– Моя дорогая, – сказал он. – Где ты была все это время?

– В саду, – ответила она.

– Вместе с Савролой?

– Да.

Президент старался скрыть чувство удовлетворения.

– Он что-нибудь рассказал тебе? – спросил Молара.

– Пока ничего, – ответила она, впервые вспомнив цель, с которой она брала это интервью. – Я должна увидеться с ним снова.

– Ты будешь продолжать пытаться выяснить его политические намерения? – взволнованно спросил Молара.

– Когда увижу его снова, – ответила она.

– Я доверяю твоему благоразумию, – сказал президент. – Только ты одна можешь это сделать, моя дорогая.

Последний танец подошел к концу, и отбыл последний гость. Люсиль ушла в свою комнату, очень усталая и задумчивая. Разговор с Савролой полностью занял ее мысли. Его искренность, его энтузиазм, надежды, убеждения или, скорее, его неверие снова напомнили о себе. Каким великим человеком он был! Разве это не было прекрасно, что люди следовали за ним? Ей очень хотелось поговорить с ним завтра.

Пришла ее служанка, чтобы помочь Люсиль раздеться. Затем она посмотрела вниз с верхнего балкона и увидела Савролу.

– Так это и был тот самый великий агитатор? – с любопытством спросила она свою госпожу. – Завтра мой брат собирался услышать его речь.

– Он собирается выступить завтра? – поинтересовалась Люсиль.

– Так говорит мой брат, – ответила служанка. – Он утверждает, что Саврола задаст им такую головомойку, о которой они никогда не забудут.

Служанка относилась с глубоким почтением к своему брату; они проявляли друг к другу огромную симпатию. На самом деле, она все время называла его своим братом только потому, что это лучше звучало.

Люсиль взяла вечернюю газету, лежавшую на кровати. Ее внимание привлекло объявление на первой странице, в котором сообщалось, что грандиозный митинг должен был состояться в здании ратуши в восемь часов вечера на следующий день. Она отпустила служанку и подошла к окну. Безмолвный город простирался перед ней. Завтра человек, с которым она беседовала, заставит весь город содрогнуться. Она должна пойти и услышать его. В конце концов женщины посещали такие митинги. Почему она не должна пойти, если можно полностью закрыть лицо вуалью? Это позволило бы ей глубже понять его характер. И, таким образом, она могла бы помочь своему мужу. Эти мысли принесли ей необычайное успокоение, и она пошла спать.

Президент направился вверх по лестнице, когда его встретил Мигуэль.

– Есть еще какие-нибудь дела? – устало спросил он.

– Нет, – ответил секретарь, – все складывается отлично.

Молара посмотрел на него с раздражением, но лицо Мигуэля оставалось невозмутимым. Поэтому он просто ответил: «Я рад этому», – и пошел дальше.

Глава IX. Адмирал

Осуждение, которое Море выразил по поводу решения Савролы пойти на правительственный бал, привело к серьезным последствиям. В каждой газете (за исключением тех, которые контролировались партийной организацией) высказывалось негодование или презрение в связи с его поступком. Газета «Час» упомянула о реве, с которым встретила его толпа, что свидетельствовало о падении его влияния среди народных масс и распаде революционной партии. В ней также обращалось внимание читателей на то, что устранение общественных различий всегда провозглашалось как главнейшая цель деятельности демагога. И в газете также подчеркивалось, что, приняв приглашение президента, Саврола обнаружил «свои подлые личные амбиции». Другие правительственные газеты выразили аналогичное мнение в еще более оскорбительной манере.

«Эти агитаторы, – говорилось в газете «Придворный», – во все времена в мировой истории жаждали титулов и почестей, и перспектива сближения с могущественными людьми снова оказалась непреодолимой для строгого и несгибаемого сына народа».

Эта разнузданная пошлость, казавшаяся более отвратительной, была менее опасной, чем суровые и мрачные предупреждения и протесты, содержавшиеся в демократической прессе. В газете «Бурный поток» откровенно говорилось, что если подобные вещи будут продолжаться, народная партия будет вынуждена найти другого лидера, «не раболепствующего перед властью и не стремящегося снискать расположение у элиты».

Саврола с презрением прочитал эти критические замечания. Он признавал тот факт, что такие вещи будут сказаны, и заранее подготовился. Он знал, что было неразумно идти на бал. Саврола понимал это с самого начала. Однако он не сожалел о своей ошибке. В конце концов, почему партия должна указывать ему, как он должен строить свою личную жизнь? Он никогда не откажется от своего права ходить туда, куда ему хотелось. В этом случае он следовал своему собственному желанию, и осуждение, которое обрушилось на него, оказалось платой, которую он был готов заплатить. Когда Саврола думал о своем разговоре в саду, он не чувствовал, что совершил роковую ошибку. Однако необходимо было исправить ситуацию. Он снова просмотрел записи своей речи, отточил предложения, обдумал отдельные вопросы, собрал нужные доводы и внес дополнения, которые он считал уместными в связи с изменившимся настроением общества.

Этим он занимался все утро. Море пришел к завтраку. Он не решился прямо сказать: «Я же говорил вам именно это», но его взгляд выражал уверенность и несгибаемость его точки зрения. Его характер был таков, что он легко приходил в восторг или впадал в депрессию. Теперь он был мрачным и печальным, считая, что борьба была проиграна. Оставалась лишь слабая надежда, что Саврола мог бы выразить на митинге сожаление и напомнить народу о своих прошлых заслугах. Он предложил это своему лидеру, которого рассмешила подобная идея.

– Мой дорогой Луи, – сказал он, – можете и не мечтать ни о чем подобном. Я никогда не пожертвую своей независимостью; я всегда буду ходить куда мне захочется и делать то, что пожелаю. Если им это не понравится, они могут поручить общественные дела кому-то другому.

Море заметно вздрогнул, а Саврола, вроде не замечая этого, продолжал:

– На самом деле я ничего не скажу им, но по моему поведению они поймут, что их упреки мне так же безразличны, как неприязнь Молары.

– Возможно, они просто не будут вас слушать. Есть сообщения, что могут начаться военные действия.

– О, я заставлю их слушать. Может быть, сперва они и покричат, но думаю, что поведение их изменится, прежде чем я закончу свою речь.

Его уверенность оказалась заразительной. По крайней мере, Море повеселел: то ли под влиянием слов Савролы, то ли благодаря бутылке отличного красного вина. Подобно Наполеону Третьему, он почувствовал, что все еще могло наладиться.

Тем временем президент был необычайно удовлетворен первыми результатами своих усилий. Он не предполагал, что принятие Савролой приглашения могло так сильно понизить его популярность. И хотя это не было заслугой президента, ему неожиданно повезло. Кроме того, как отметил Мигуэль, все складывалось замечательно и в других направлениях. Он ожесточил свое сердце и отбросил угрызения совести. Суровая горькая необходимость толкнула его на неправедный путь; но теперь, когда он начал по нему двигаться, он был полон решимости продолжать. Тем временем со всех сторон возникали неотложные дела. Британское правительство демонстрировало жесткое поведение в связи с африканским вопросом. Нельзя было оставить африканский порт незащищенным. Флот должен был отправиться туда немедленно. В данный момент он не мог обойтись без пяти военных кораблей, присутствие которых в бухте внушало страх многим среди недовольных. Но он понимал, что жесткая внешняя политика будет популярна или, по крайней мере, достаточно привлекательна, чтобы отвлекать общественное движение от волнений внутри страны. Он также знал, что катастрофа за границей ускорит революцию дома. Он признавал силу и военные ресурсы Великобритании. У него не было иллюзий по поводу относительной слабости Лаурании. Действительно, только благодаря этому они чувствовали себя сильными и могучими. Британское правительство сделает все, что в его силах, чтобы избежать войны (любезные англичане называют такую политику запугиванием) с таким крошечным государством. Это был блеф; чем дальше он продвинется, тем лучше сложится ситуация дома, но хотя бы один шаг слишком далеко означал гибель. Это была тонкая коварная игра, полностью поглощавшая все силы и ум крепкого, способного человека.

– Адмирал здесь, ваше превосходительство, – доложил Мигуэль, входя в зал. За ним немедленно последовал человек низкого роста с покрасневшим лицом. Он был одет в военно-морскую форму.

– Доброе утро, мой дорогой де Мелло! – воскликнул президент, вставая и с показным почтением пожимая руку новоприбывшему. – Наконец-то я подготовил для вас некоторые распоряжения об отплытии.

– Ну наконец-то! – резко ответил де Мелло. – Мне уже надоело сидеть и ждать, когда ваши агитаторы поднимут восстание.

– Вам предстоит трудная и нервная работа. Где перевод зашифрованной телеграммы, Мигуэль? Ах, спасибо. А теперь загляните сюда, адмирал.

Морской офицер прочитал документ и многозначительно свистнул.

– На этот раз дело может зайти гораздо дальше, чем вы планируете, Молара, – сказал он откровенно.

– Я передал это дело в ваши руки. Вы сможете спасти нас в этой ситуации, как уже случалось неоднократно.

– Откуда поступила эта информация? – спросил де Мелло.

– Из французских источников.

– Корабль «Агрессор» – очень мощное судно новейшей конструкции. Оно оснащено самым современным оружием и усовершенствовано по последнему слову техники. Тем не менее, я не могу гарантировать, что оно не утонет через 10 минут. Кроме того, рядом будут находиться канонерские лодки.

– Я осознаю, что положение сложилась очень серьезное, – сказал президент. – Именно поэтому я доверяю эту работу вам! А теперь послушайте меня. Что бы ни случилось, я не хочу войны; это привело бы к катастрофе; и вам отлично известно, чем бы это закончилось здесь. Вы должны спорить, вести переговоры и выражать протесты по каждому вопросу и добиться отсрочки военных действий, насколько это возможно. По любому поводу консультируйтесь со мной посредством телеграфа. И постарайтесь подружиться с английским адмиралом. Это половина победы. Если все-таки возникнет вопрос бомбардировки, мы сдадимся и снова будем выражать протесты. Сегодня вечером вам будут переданы письменные инструкции. Вам лучше отплыть сегодня вечером. Вы понимаете правила игры?

– Можете не сомневаться, – ответил де Мелло, – у меня имеется богатый опыт.

С этими словами он отдал честь и направился было к выходу.

– Вполне возможно, – произнес ему вдогонку президент, – что я вызову вас обратно, прежде чем вы зайдете очень далеко. В городе наблюдаются многие признаки тревожной ситуации. И, в конце концов, Стрелитц все еще находится на границе и ожидает своего шанса. Если возникнет такая необходимость и я пошлю за вами, вы прибудете? – В его тоне проскальзывала откровенная мольба о помощи.

– Прибуду ли я? – воскликнул адмирал. – Конечно, я примчусь как по команде «Полный вперед» – можете не сомневаться! В течение последнего месяца я проводил учения по использованию крупнокалиберного оружия, нацеленного на здание парламента. Я хочу сказать, что однажды оно выстрелит. О, вы можете доверять флоту!

– Слава богу, я никогда не сомневался в этом, – сказал президент с некоторой теплотой и, сердечно пожав руку де Мелло, вернулся к письменному столу. Он почувствовал, что адмирал был бесконечно предан правительству.

Эти люди, живущие в гигантских машинах, в какой-то мере сами становятся их винтиками. Де Мелло жил на военных кораблях в течение всей своей жизни. И он ничего не знал и не хотел знать о том, что происходило за их пределами. К людям, живущим на суше, и гражданским лицам он относился с величайшим чисто профессиональным презрением. Что касается уголков мира, расположенных у морских берегов, он считал их лишь потенциальными мишенями различных типов. Все остальное его просто не интересовало. С одинаковым рвением он готов был стрелять в патриотов, боровшихся за свободу или против иностранных врагов; в укрепления неприятелей и в свой родной город. Пока ему предоставлялась возможность стрелять по приказу свыше, он был доволен и счастлив. После этого он рассматривал вопрос с чисто технической точки зрения.

Полдень уже подходил к концу, прежде чем президент закончил различные дела в своем кабинете.

– Именно сегодня вечером должен состояться их грандиозный митинг, не так ли? – спросил он Мигуэля.

– Да, – подтвердил секретарь, – в здании ратуши. Саврола собирается выступить.

– Вы приняли меры против оппозиции?

– Некоторые силы тайной полиции, по-видимому, будут контролировать ситуацию. Полковник Сорренто организовал это. Но я думаю, что члены партии сеньора Савролы недовольны им.

– Это ничего не значит! – заявил Молара, – Мне известно его могущество. Его слова проникнут в самые сердца людей и всколыхнут их. Он обладает невероятной силой. Он умеет воздействовать на толпу, для него нет ничего невозможного. Будь он проклят! Мы должны принять все меры предосторожности. Я полагаю, что войскам приказано вооружиться?

– Полковник приходил сюда утром; он сказал мне, что все подготовлено.

– Это замечательно! – удовлетворенно сказал президент. – Он знает, что его собственная безопасность находится под угрозой. Где я ужинаю сегодня вечером?

– Вместе с сеньором Лоуве в здании Министерства внутренних дел. Там состоится официальный ужин.

– Как же все это отвратительно! Впрочем, есть один плюс: у него приличный повар. И сегодня вечером любопытно будет на него посмотреть. Он впадает в неописуемую ярость, когда разлагольствует Саврола. При этом Лоуве становится просто смехотворным. Я ненавижу трусов, но жизнь с ними забавнее.

Президент пожелал секретарю спокойной ночи и покинул кабинет. За дверью он встретил Люсиль.

– Дорогая, – сказал он, – сегодня я ужинаю не дома. Официальный ужин должен состояться у Лоуве. Будет очень скучно, но я должен пойти. Возможно, я вернусь домой поздно. Так жаль, что я покидаю тебя в такое время, но в эти трудные дни моя душа едва ли мне принадлежит.

– Не беспокойся, Антонио, – ответила она. – Я знаю, как ты занят на работе. Что произошло в связи с этим английским делом?

– Мне совершенно не нравится вся эта ситуация, – откровенно признался Молара. – У них у власти находится правительство Джинго. И оно послало корабли в ответ на нашу ноту, что особенно неприятно. Теперь я вынужден отправить туда флот, и это в такой момент… – Он тяжело вздохнул.

– Я сказала сэру Ричарду, что мы должны обдумать ситуацию, сложившуюся здесь, и депеша была предназначена, чтобы решить вопросы внутри страны, – сказала Люсиль.

– Я думаю, – начал размышлять президент вслух, – что английское правительство тоже вынуждено следить за тем, чтобы электорат был доволен. Это министерство состоит из консерваторов. Они просто вынуждены вести борьбу за границей, чтобы отвлечь общественность от нового законодательства… Есть что-нибудь еще, Мигуэль? – последние слова президента относились к возникшему словно ниоткуда секретарю.

– Да, сэр, только что прибыл пакет с несколькими важными депешами, требующими вашего немедленного внимания.

В какой-то момент президент почувствовал желание послать Мигуэля вместе с его депешами к дьяволу, но он сдержал свои эмоции.

– Ладно, я сейчас приду. Мы увидимся во время завтрака, моя дорогая. А пока до свидания. – И он удалился с какой-то натянутой вымученной улыбкой.

Вот так обычно и получается, что великие люди рискуют своей жизнью, чтобы достигнуть власти, которая затем не доставляет им удовольствия. И тем не менее, они затем часто погибают, пытаясь удержать ее.

Люсиль снова осталась одна, когда она так нуждалась в общении и сочувствии. Она ощущала неудовлетворенность жизнью вообще. Это был один из тех моментов, когда жизненные радости и неудачи кажутся одинаково ненужными и ничтожными. Она стремилась найти спасение в каком-нибудь приключении. План, который она придумала прошлой ночью, принял четкую форму в ее мыслях. Да, она должна услышать его выступление. Люсиль вошла в свою комнату и позвонила. Служанка пришла очень быстро.

– В какое время должен состояться митинг сегодня вечером?

– В восемь часов, ваше высочество, – ответила девушка.

– У вас есть пропуск на него, или приглашение, или что там еще?

– Да, мой брат…

– Ну тогда отдайте его мне; я хочу услышать речь этого человека. Он будет осуждать правительство. Я должна там присутствовать, чтобы обо всем доложить президенту.

Служанка выглядела крайне изумленной, но смиренно отдала листовку с воззванием, являвшуюся формальным пропуском на митинг. Она служила у Люсиль уже в течение шести лет и была глубоко предана своей молодой и красивой повелительнице.

– Что наденет ваше высочество? – это был единственный заданный ею вопрос.

– Что-нибудь темное, с плотной вуалью, – сказала Люсиль. – Только никому об этом не говорите.

– О нет, ваше высочество!

– Даже вашему брату.

– О нет, ваше высочество.

– Всем остальным, кто будет мною интересоваться, скажите, что у меня разболелась голова и я легла в постель. А вам необходимо будет уйти в свою комнату.