Текст книги "Как я воевал с Россией"

Автор книги: Уинстон Спенсер-Черчилль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

* * *

Тем временем мне нужно было выполнить одну определенную и непосредственную обязанность.

Нашей первой заботой было отозвать наши оставшиеся войска из Архангельска и Мурманска, избегнув катастрофы и позорного поражения, что было трудной и сложной военной и политической задачей. 29 июля 1919 г. мною было сделано по этому поводу в палате общин следующее сообщение: «Еще до того как сопротивление германцев было окончательно сломлено и перемирие подписано, на северном побережье России уже установилась зима, архангельский порт был покрыт льдом, и наши солдаты оказались вынужденными остаться на всю зиму в этом темном, мрачном месте, и это при таких обстоятельствах, которые внушали самые серьезные опасения. Было очевидно, что большевики, с которыми наши войска находились в состоянии конфликта, могли в любое время, если бы они сочли нужным, сконцентрировать против этого участка фронта громадные силы; наши солдаты были почти совершенно отрезаны от внешнего мира. В силу этого их положение было крайне тревожным. Большинство из них были солдатами низшей категории, но все они были полны энергии и бодрости, и раз им было дано обещание вернуть их на родину до наступления новой зимы, то они исполнили свой долг с непоколебимой решимостью и несколько раз отстаивали свои позиции против довольно серьезных неприятельских атак, и таким образом войска удерживали свои позиции в течение всей зимы. За время долгого заключения на этом побережье среди солдат не раз вспыхивали волнения, объясняемые истощением и общей усталостью, последовавшими непосредственно за победой… На фронтах было трудно оказать этим войскам серьезную помощь в течение нескольких месяцев».

И далее: «…Какой бы политике ни решили следовать союзники в Париже, все равно, наши военные силы в Архангельске и Мурманске (которые находятся в зависимости друг от друга) принуждены будут там оставаться вплоть до конца лета. А раз они вынуждены будут там оставаться, то им должна быть оказана должная помощь. Следует предоставить им поддержку, необходимую для их безопасности, и снабдить их в пределах необходимости. Бесцельно подымать теперь вопрос о целесообразности подобного рода экспедиции. Всем известно, для чего наши военные силы были туда посланы. Это было частью наших операций против Германии… Теперь этой причины уже не существует, но наши солдаты, верные своему долгу, все еще продолжают оставаться на этом диком северном побережье, застигнутые там суровой зимой, и мы должны сделать все от нас зависящее для того, чтобы сохранить их целыми и невредимыми…

Далее, мы связали себя серьезными обязательствами по отношению к населению этих областей, которое готово было сражаться за общее дело с нами, и по отношению к тем русским армиям, которые были организованы главным образом союзниками в своих целях во время войны с Германией. Англия всегда относилась с особенным вниманием ко всем случаям подобного рода, стараясь как можно лучше исполнить свой долг по отношению к тем, кто оказывает нам полное доверие и подвергает себя опасности при исполнении того, что мы сами советовали им делать».

Для того чтобы облегчить безопасный и почетный уход союзных войск с севера России, необходимо было послать им подкрепление. Все наши союзники стремились как можно скорей покинуть мрачную территорию северной России, и так как командный состав состоял из британцев и наши солдаты составляли большую часть всей экспедиции, то именно на нас и лежала главная ответственность за эвакуацию, и англичане должны были прикрывать отступление. Большинство наших солдат имели право быть по возвращении домой демобилизованы согласно принятой нами схеме демобилизации. В силу этого необходимо было организовать специальные добровольческие отряды для того, чтобы освободить усталых, горящих нетерпением вернуться домой рекрутов и покончить со всей этой историей. 4 марта военный кабинет решил оказать давление на представителей союзников в Париже, требуя от них согласия на скорейшую эвакуацию севера России союзными войсками. Чтобы подготовиться к этому и покончить с тем опасным положением, в каком находился Архангельск, военный кабинет уполномочил меня принять все необходимые меры.

С этой целью я организовал две новые бригады по 4 тыс. человек каждая, исключительно только из добровольцев тех армий, которые находились в периоде демобилизации. Как офицеры, так и солдаты записывались с большой охотой, и в течение нескольких дней списки были заполнены. Эти закаленные на войне солдаты быстро составили формирование и были посланы в Архангельск, как только открылась навигация. Таким образом мы получили сильный, боеспособный и хорошо снаряженный отряд в том самом опасном пункте, откуда все стремились бежать. Вскоре по прибытии этих бригад на место назначения, сменивших измученный английский гарнизон, в дружественной до тех пор русской армии вспыхнул бунт, не замедливший принять грозные формы. Говорят, что вероломство такого рода свойственно русским, но в данном случае оно объясняется очень просто: с момента, когда мы оказались вынужденными в силу давления парламентского и политического характера отозвать войска, – каждый дружественный нам русский знал, что он сражался под угрозой смерти и что для того, чтобы обеспечить себе помилование, ему надо было войти в соглашение со своими будущими властелинами за счет уезжающих союзников. Как бы ни были для нас тяжелы эти последствия, мы должны были с ними считаться, так как они непосредственно вытекали из политики эвакуации русского севера.

Военные бунты повсюду, – за исключением только одного Онежского округа, который целиком перешел на сторону большевиков, – были подавлены энергичным вмешательством одного польского батальона и нескольких отрядов британской пехоты. Но с этих пор на все эти местные войска численностью от 25 до 30 тыс. человек, которые организовали союзники, не только нельзя уже было полагаться, но они представляли, безусловно, очень большую опасность. К счастью, наши ветераны-добровольцы прекрасно справились с этой задачей, когда им ее подробно объяснили. Оставаясь совершенно в стороне от общего разложения, но отдавая себе в нем полный отчет и обладая значительно большим опытом и большими техническими знаниями во всех родах военной службы, они заняли весь широкий опустевший фронт и, справившись с изменой в тылу, легко отразили атаки на фронте.

* * *

Что касается их второй фазы, то она оказалась в одно и то же время и более сложной и более спорной. Мне не в чем изменить к лучшему то сообщение, которое я тогда же сделал в парламент (29 июля 1919 г.):

«В первых числах марта военный кабинет решил, что необходимо эвакуировать Архангельск и Мурманск до наступления зимы, и дал требуемые директивы, касающиеся самого процесса эвакуации морскому министерству. Одновременно было дано распоряжение военному министерству, чтобы оно обеспечило наше войско всем необходимым, как-то: провиантом, подкреплениями, деньгами и проч., и чтобы нами были выполнены все наши обязательства как по отношению к разным классам населения Архангельска и Мурманска, так и к местной русской армии и к местному русскому правительству, которое мы вызвали к жизни.

Об этом решении было сообщено вождям русских армий. 30 апреля адмирал Колчак был уведомлен о том, что все союзные войска будут отозваны с севера России до наступления зимы, – но что мы надеялись дать возможность русскому правительству и русской армии севера держаться одним после ухода союзного войска. Если бы эта надежда оправдалась, если бы местная армия и местное правительство могли или продержаться или соединиться с главной антибольшевистской русской армией, то это избавило бы нас от крайне мучительной и трудной операции переселения к себе той части населения, которое искало у нас убежища и защиты, предоставив всем этим лояльным русским, не желавшим уезжать с родного побережья, одним справляться со страшно трудной задачей…

Если для всех нас, сидящих спокойно в Англии, было очень просто сказать: «Очищайте все, эвакуируйте, погружайте войска на суда и возвращайтесь домой», то там, на месте, находясь среди населения, с которым мы сжились, среди войска, бок о бок с которыми мы сражались, рядом с тем правительством, которое было создано по нашему настоянию, – очень непросто отзывать своих офицеров и солдат, разрывать все узы и уходить со сцены. Я не скрываю от палаты своей горячей надежды и веры в возможность для местного правительства северной России создать себе после нашего отъезда вполне самостоятельное существование, и с согласия и одобрения кабинета и правительства и действуя на основании точных указаний генерального штаба, мы были готовы протянуть руку адмиралу Колчаку, чтобы помочь ему добраться до севера, соединиться с местными русскими военными силами и, выяснив существовавшее положение вещей, всячески содействовать успешному окончанию всего предприятия».

Вскоре наступила третья фаза военных действий на русском севере. Когда выяснилось, что чешские войска не желали, а адмирал Колчак был не в состоянии войти в контакт с северной русской областью, – начался последний, заключительный акт эвакуации. Так серьезны были основания бояться всевозможных осложнений и трудностей, соединенных с этим заключительным процессом эвакуации, что мы решили отправить одного из наших самых старших военачальников для руководства эвакуацией. 4 августа генерал лорд Раулинсон, знаменитый командир четвертой армии, отправился в Архангельск. В его распоряжении состояли три дополнительных батальона пехоты, один батальон моряков, две артиллерийские батареи, группа военных инженеров и пять танков. Внушительный флот, в том числе речные суда, которые могли подняться вверх по Двине, был в распоряжении наших армий. Северное русское правительство, убедившись, что наше решение отозвать войска было бесповоротно, решило, заручившись предварительно согласием значительной части армии и населения, продолжать начатое сопротивление до конца. От Колчака были получены строгие приказы действовать в том же направлении. Среди британских добровольцев несбыточные надежды русских вызвали горячее сочувствие, и на долю Раулинсона выпала неприятная обязанность подавлять рыцарский пыл своих товарищей, напоминая им, что послушание является первым долгом военного.

Решено было, что эвакуация будет совершаться под прикрытием внезапного наступления на неприятеля. Требовалось нанести ему такой чувствительный удар, чтобы пока ему удалось опомниться, на побережье не осталось бы ни одного британского солдата и ни одного лояльного русского, искавшего у нас защиты и приюта. Эта операция была тщательно подготовлена и произведена соединенными силами добровольческой бригады Сэдлейр Джэксона и русскими отрядами под общим начальством генерала Айронсайда. 10 августа были атакованы позиции большевиков на Двине. Атака удалась вполне. Все намеченные цели были достигнуты, и уничтожено шесть неприятельских батальонов. Было захвачено свыше 2 тыс. пленных, 18 орудий и большое количество пулеметов. Наступление закончилось взятием местечек Пучега и Борок, находившихся в 20 милях от нашей первоначальной позиции.

Морская флотилия двигалась одновременно с сухопутным войском, оставила мины по реке до самого дальнего пункта, преградив таким образом на время путь неприятельским судам. Будучи таким образом временно парализован, неприятель дал нам возможность быстро и без потерь отвести войска к Архангельску, а затем погрузить их на военные суда. Запасы провианта и оружия были оставлены русскому генералу Миллеру и его войскам. Шесть с половиной тысяч русских, желавших покинуть Северный край, были отправлены морем в освобожденные прибалтийские государства и на юг России. 27 сентября закончилась эвакуация Архангельска, а 12 октября был эвакуирован Мурманск. Эвакуация была произведена без всяких потерь и в такой момент, когда верные нам русские войска занимали настолько выгодную позицию, что имели возможность одними своими силами перейти в наступление. Общая сумма всех наших потерь: убитых, умерших от ран, раненых и пропавших без вести на севере России до заключения перемирия и после (с весны 1918 г. до октября 1919 г.) – 106 офицеров и 877 нижних чинов. Из них убито офицеров 41 человек и 286 нижних чинов. Такая успешная эвакуация сначала войск союзников, а затем английских войск и русских эмигрантов была возможна благодаря тому необходимому равнодушию, с каким мы отнеслись к попыткам социалистов заставить нас действовать по-своему, к злобным выходкам оппозиции и к газетной шумихе. Свои обязательства по отношению к русским британцы выполнили, как могли. Полная безопасность была обеспечена всем русским – мужчинам, женщинам и детям, желавшим покинуть север. Все же, кто оставались и продолжали гражданскую войну, делали это исключительно по своей собственной воле. Но результат всех их стараний получился крайне печальный: прошло всего еще несколько недель, и сопротивление генерала Миллера было сломлено. Власть советского правительства была восстановлена на побережье Белого моря; у жителей края была отнята последняя надежда на свободу.

Часть 4
Поражение наших союзников в России

Едва только успешно закончились письменные переговоры между Советом четырех и Колчаком (12 июня 1919 г.), как начался разгром его армии.

В первых числах июня северная армия генерала Гайды несколько продвинулась вперед в окрестностях Глазова. Но это не могло скрыть от нашего представителя генерала Нокса того факта, что положение колчаковских войск было крайне неблагоприятным. Сибирская западная армия потерпела в начале мая серьезное поражение под Уфой, а в конце июня была обращена в бегство также и северная армия. В результате обе эти армии, северная и западная, отошли на сто пятьдесят миль по направлению к Перми.

В начале июля линия фронта шла приблизительно через следующие пункты: к востоку от Перми на Кунгур – Красноуфимск – Стерлитамак– Оренбург. В течение всего июля отход сибирских армий продолжался беспрерывно, и к концу месяца они эвакуировали Екатеринбург и Челябинск и вынуждены были уступить неприятелю линию Урала. В начале августа Верховный совет решил не оказывать больше помощи Колчаку, который, очевидно, быстро терял под собой почву и переставал быть хозяином положения. Вот что говорит генерал Нокс о сибирских армиях: «Солдаты сражаются вяло, они ленивы, а офицеры не умеют или не хотят держать их в должном повиновении. Такие солдаты нуждаются не в отдыхе, но в тяжелых переходах и в строгой дисциплине… Неприятель заявляет, что он идет на Омск, и в данный момент я не вижу ничего, что могло бы его остановить. По мере того, как Колчак отступает, – армия его тает, так как солдаты разбегаются по своим деревням или стремятся укрыть свои семьи от опасности».

Отступление сибирской армии продолжалось и в августе. В начале сентября колчаковские армии своею численностью все еще превосходили большевиков, но это непрерывное отступление, которое началось еще в мае, очень плохо повлияло на психику солдат. Тем не менее, в начале сентября генерал Дитрихе атаковал неприятеля и продвинулся вперед почти на сто миль. Но этот успех был кратковременный, и 30 октября большевики взяли Петропавловск. Южная армия продолжала отступать, а вскоре распалась и перестала играть какую бы то ни было роль в военных действиях. С этих пор путь в Омск был для большевиков свободен, и 14 ноября Омск был эвакуирован, а 17 ноября правительство Колчака перебралось в Иркутск. Генерал Гайда сделал попытку произвести переворот во Владивостоке, чем на некоторое время оживил иркутское правительство. Существовавшее в Сибири общественное мнение все более и более холодно относилось к Колчаку, а большевистская пропаганда с каждым днем становилась все привлекательней.

Все это время я старался, поскольку это было в моих силах, в согласии с решениями Верховного совета поддерживать и ободрять Колчака. 28 мая я телеграфировал генералу Ноксу, советуя ему употребить все свое влияние на то, чтобы убедить адмирала «энергичнее подчеркнуть свою готовность осуществить созыв учредительного собрания на основе демократического избирательного права и заявить, что учредительное собрание установит государственный строй России».

Ноксу были даны инструкции склонить Колчака к принятию всех условий, предложенных ему Советом четырех. Все эти инструкции и советы сопровождались материальной помощью; британские суда с разного рода снаряжением продолжали прибывать во Владивосток вплоть до октября 1919 г. и за этот год британцами было доставлено сибирским армиям около ста тысяч тонн оружия, снаряжения, военных материалов и одежды. В то же время, согласно обязательствам, которые были даны парламенту, и политике самого кабинета, полковник Уорд и его полк 8 сентября 1919 г. выехали из Владивостока в Англию, а 1 ноября их примеру последовал и Гампширский полк. С этих пор только британская военная миссия и железнодорожная миссия оставались еще в качестве представителей Великобритании в Сибири.

Исчезновение символов британской и союзной помощи и беспрерывное отступление его собственной армии привели Колчака к полной гибели. 24 декабря в Иркутске вспыхнула революция, а 4 января адмирал отдал себя под покровительство чехов.

Каково же было положение чехов? Мы видели уже в октябре 1918 г., что они были доведены до полного отчаяния тем, как хорошо вели дела они, и как плохо вели свою работу русские белогвардейцы. Конец великой войны порвал все те обязательства, которые заставляли их оказывать союзникам столько услуг. С этих пор их единственным и вполне естественным желанием было вернуться к себе домой. Победа союзников дала свободу Богемии. По отношению к габсбургской империи чешские войска больше не были ни бунтарями, ни предателями. Они были теперь победоносными солдатами, пионерами Чехословакии. Домашний очаг, который мог навсегда сделаться для них недоступным, теперь властно звал их к себе, обещая им свободу и почести. И ярок был свет огней победы на снежных равнинах России.

Начиная с 1919 г. чешский армейский корпус становится уже не источником помощи, но грозной опасностью. Чешский национальный совет, который был создан чешскими военными силами, относился крайне критически и, вероятно, не без основания, к Омскому правительству. В полках организовывались комитеты, имевшие много общего с теми, которые вскоре после революции разложили русские армии. Их дисциплина и их боевая способность ослабели. Весной они были отозваны с фронта, и им была поручена охрана железнодорожных путей. В июне было решено, что они будут при первой возможности отправлены на родину, и были предприняты соответствующие шаги. руб., и, во-вторых, из различных драгоценностей и ценных бумаг (уже значительно обесцененных) на 500 млн. руб. Колчаку изменили почти все его войска и все его единомышленники, но один чешский «ударный батальон», относившийся к адмиралу крайне недружелюбно, остался охранять его жизнь и казну. Вскоре были получены известия, что большевистские войска наступали с севера с целью захватить золото, и ген. Жанен, француз, командующий чешской армией, телеграфировал «ударному батальону» отступить в Иркутск и предоставить Колчака его судьбе. Но 2 января 1920 г. адмиралу было передано через чехов, что «все эшелоны верховного правителя будут под охраной препровождены в безопасную зону, а в том случае, если окажется невозможным вывезти все эти эшелоны, то сам адмирал Колчак, во всяком случае, будет под надежной охраной перевезен на Дальний Восток»…

При таких обстоятельствах Колчак 4 января телеграфировал в Иркутск, что он отдается в руки чехов. Его личный вагон, украшенный японскими, английскими, французскими, американскими и чехословацкими флагами, был прицеплен к одному из поездов, перевозивших «ударный батальон», а за ним следовал поезд, который вез золото. Несмотря на то, что им пришлось проезжать по территории, занятой враждебными и мятежными элементами, ни сам Колчак, ни золото не подверглись в дороге никаким нападениям вплоть до самого Иркутска, где поезд был отведен на запасный путь.

Первым долгом, возложенным на ген. Жанена, была эвакуация чехов, но он стал также ответственен и за безопасность Колчака. С обеими этими задачами было бы нетрудно справиться, если бы только не золото. Среди общего разложения, происходившего в Сибири, все – красные, социал-демократы, бандиты– жаждали отъезда чехов, готовы были всякими способами этому содействовать, и Колчак мог бы вполне спокойно уехать с чехами вместе. Но увезти золото было не так просто. Русские всех партий были готовы забыть всю свою политическую рознь для того, чтобы общими силами помешать этому угрожающему событию.

Генерал Жанен, приняв на себя (4 января) ответственность за неприкосновенность русского золота, провел целых 10 дней в бесплодных переговорах по этому поводу. А тем временем большевики двигали свои военные силы к Иркутску, и местное социал-демократическое правительство с каждым днем становилось все красней и красней. Отряды Красной армии под влиянием известий о золоте быстро росли в числе, хотя их качество оставалось низким. Все оставшиеся еще в Сибири комиссары союзников, располагавшие какими бы то ни было войсками, посылали Жанену решительные телеграммы, предупреждая, что он не сможет уже рассчитывать ни на какую помощь с их стороны, если он будет мешкать с эвакуацией Иркутска, Нет никаких оснований предполагать, чтобы чехи, если бы они этого захотели, не могли бы найти в себе достаточно сил проложить себе путь и увезти с собою и адмирала и золото. Но дело в том, что вся атмосфера была насыщена паникой и интригами. 14 января Жанен начал переговоры с местным иркутским правительством. Было достигнуто соглашение о том, что чехам будет оказано всяческое содействие в отправке; золото и адмирал Колчак должны были остаться.

Вот что пишет по этому поводу Малиновский, принадлежавший к штабу адмирала, в своем дневнике: «14 января в б час. вечера два чешских офицера заявили, что они только что получили от ген. Жанена приказ выдать Колчака и его штаб местным властям. Адмирал выслушал их с полным спокойствием, ни словом, ни жестом не дав им почувствовать, что он боится смерти. С горящими глазами и горькой усмешкой он сказал: «Так вот смысл гарантии, данной мне Жаненом, – гарантии в беспрепятственном проезде на Дальний Восток. Акт международного вероломства! Я готов ко всему!» Непосредственно вслед за этим он был арестован и заключен вместе со своим премьер-министром Пепеляевым в иркутскую тюрьму.

Такой образ действия Жанена вызвал замешательство среди высоких комиссаров, находившихся в Харбине. Однако и они не могли иметь к нему претензий в виду их недавних обращений к нему о скорейшем отъезде его из Иркутска. Поэтому теперь на все свои замечания они получали только обидные ответы. Ген. Жанен заявил им, что если бы чехи не выдали адмирала, то на них самих было бы произведено нападение и что он совершенно не признавал авторитета высоких комиссаров. Л считаю себя ответственным только перед чешским правительством, которое дало приказание вернуть войска в Чехословакию, и перед Советом союзных держав в Париже, который поручил мне осуществить эвакуацию» – сказал он и притом прибавил: «Повторяю, что с несчастным Его Величеством Николаем II было меньше церемоний [чем с адмиралом]».

Наглость этого заявления не уменьшает его правдивости. Однако нельзя не принять во внимание и трудности того положения, в каком находился Жанен.

21 января 1920 г. социал-демократическое правительство Иркутска, уже без того в достаточной степени красное, заявило о своем переходе на сторону большевиков. Советские эмиссары вошли в город, и красногвардейцы заменили стражу эсдеков вокруг Колчака. На рассвете 7 февраля адмирал и его премьер-министр были убиты в своих камерах обычным большевистским способом – выстрелом из револьвера в затылок. Суда над ними никакого не было, но нет никаких указаний и на то, чтобы их подвергали каким-нибудь пыткам.

Судьба золота и других драгоценностей покрыта тайной. По всей вероятности, большая часть их попала в руки советского правительства, но нет данных, позволяющих предположить, что они получили все. Шесть месяцев спустя министр финансов правительства Врангеля начал неприятные запросы о миллионе долларов золота, которые по слухам поступили в один из банков в Сан-Франциско. Однако врангелевское правительство слишком мало оставалось у власти, чтобы выяснить, в чем дело. ветников, инструкторов, хранителей складов и даже несколько авиаторов помогали организации деникинских армий. Деникина окружали те оставшиеся в живых герои русской добровольческой армии, которые год перед тем под начальством Алексеева и Корнилова сражались за интересы России, когда эти интересы еще совпадали с интересами союзников.

Таким образом, в распоряжении Деникина была небольшая группа безусловно знающих, решительных и верных офицеров. Он сумел достигнуть крупных успехов, и в середине лета его отряды быстро двигались на север, дойдя до Киева – на западе и Каспийского моря – на востоке. Во время своего наступления, продолжавшегося пять месяцев, с апреля по октябрь 1919 г., Деникин взял 250 тыс. пленных, 700 орудий, 1700 пулеметов и 35 бронированных поездов; к началу октября он дошел до Тулы (в 220 милях от Москвы), причем по численности его войска (230 тыс. чел.) почти равнялись тогда войскам его противников. В общем обзоре, который я представил 22 сентября 1919 г. кабинету (в то время армия Колчака еще существовала), я писал:

«Армии генерала Деникина господствуют на территории, на которой живет не менее тридцати миллионов русских и которые включают третий, четвертый и пятый по значению города России. Вся эта территория вполне доступна для торговых сношений с Францией и с Англией. Торговля же является в данное время насущной потребностью их народонаселения.

…Наша политика должна оставаться крепкой. Мы должны поддерживать дружественную связь с Деникиным, продолжать посылать ему военное снаряжение, помогать ему в борьбе с большевистскими силами, помогать насколько возможно политическими советами и не дать ему стать орудием реакции. Главным же образом мы должны стараться развить торговлю и кредит во всех больших освобожденных районах для того, чтобы народ мог сравнить новые условия с тем безнадежным существованием, которое выпало на долю большевистской России… Не нужно никаких значительных затрат (за исключением сомнительной ценности излишнего военного снаряжения), никаких военных подкреплений, за исключением, может быть, технического персонала. Моральная поддержка, советы, торговые сношения – вот чего у нас просят.

На своем западном фланге Деникин находится в контакте со сравнительно слабыми силами украинцев под начальством Петлюры.

Между Деникиным и Петлюрой происходит спор на почве двух различных стремлений: один стремится к единой России, другой – к независимой Украине. Румыны, которые чувствуют, что они могут взять себе Бессарабию только у слабой, потерпевшей поражение России, естественно, будут поддерживать Петлюру. Долг союзников попытаться примирить эти две враждебные точки зрения, что представляется вполне возможным.

Все законные стремления могут быть удовлетворены в пределах единой России– государства, состоящего из нескольких автономных государств на основе федерации. Такое российское государство будет представлять собою меньшую угрозу для будущего мира всех стран, чем обширная централизованная царская монархия. И сейчас как раз такой момент, когда в силу того критического положения, в котором находятся все существующие в России партии и все ее военные силы, создается возможность, с помощью мудрого применения политики союзников, дать событиям такой именно поворот.

Политика, цель которой разъединить, расчленить Россию, если временно и окажется успешной, не сможет добиться прочных результатов и приведет только к целой серии сменяющих одна другую войн, из которых в конце концов выйдет объединенная милитаристическая Россия для того, чтобы существовать или под знаменем реакции, или знаменем большевизма. Вот почему все усилия должны быть сделаны, чтобы направить события по такому руслу, которое может привести к федерации областей России, с тем, что все предубеждения как против местной автономии, так и против общего единства будут отброшены…

Дальше к северу, по левую сторону от украинских войск Петлюры, находится польский фронт. Поляки за последние четыре или пять месяцев, все время наступая, нанесли много чувствительных поражений большевикам, которые поплатились значительными потерями оружием и людьми. В настоящее время польский фронт во многих своих пунктах находится уже на русской земле, и поляки предлагают союзникам сделать выбор между двумя следующими возможными линиями поведения:

1. Союзники финансируют наступление польской армии численностью в 500 тыс. чел. до центральной России и с тем, что польская армия занимает Москву.

2. Поляки заключают мир с большевиками.

Обе эти политические линии в настоящее время были бы равно вредны. Наступление векового врага России на Москву вызвало бы все те националистические чувства, которые ныне скрыты при большевистском интернациональном режиме. Больше того, применение такого рода проекта никогда не позволило бы союзным державам произвести значительные расходы для финансирования этой операции, не восстановив против себя общественного мнения.

С другой стороны, если поляки заключают сепаратный и поспешный мир с большевиками, большевистская армия, находящаяся ныне на польском фронте и являющаяся третьей по силе армией большевиков, может быть быстро переброшена для атаки на Деникина, что явилось бы несомненной угрозой самому его существованию. Поощрять поляков заключать такой поспешный и сепаратный мир и в такую критическую минуту значило бы окончательно свести на нет: 1) общую политику союзников в вопросе о помощи Колчаку и 2) специальную политику Великобритании в вопросе об отправке Деникину больших запасов военного снаряжения.

В этом случае мы стали бы левой рукой уничтожать то, что сделано нами правой, а держась различных, противоположных и исключающих одна другую политических целей на различных секторах одного общего фронта, мы ничего другого не сделали бы, как только продолжили бы бесполезное кровопролитие и помешали создать в той или иной форме прочную власть. В силу всего этого вполне ясно, что в данный момент наша политика должна быть направлена к тому, чтобы убедить поляков продолжать в течение еще нескольких месяцев то, что они делали до сих пор, т. е. сражаться и бить большевиков на границах своих владений, не думая ни о решительном наступлении на сердце России, ни о сепаратном мире…