Текст книги "С этим я справлюсь"

Автор книги: Уинстон Грэхем (Грэм)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

13

Иногда я вспоминала про ключи, которые Марк каждый вечер выкладывает из кармана в спальне, но пока я оставалась с ним, вряд ли они могли пригодиться.

На той неделе доктор Роумэн сказал:

– Пошел третий месяц наших бесед, миссис Ротлэнд. Мы хорошо продвинулись в январе, но сейчас, похоже, опять свернули в сторону. Я подумываю попробовать гипноз, если вы согласитесь.

– А кто его проведет?

– Я. Но должен сразу вас предупредить, что без вашего согласия и пытаться не буду. Никого нельзя загипнотизировать против его воли.

– Но почему вы считаете, что нам без него не обойтись?

– Я думаю, с помощью гипноза мы преодолели бы очередной барьер. Последние пять встреч мы не продвинулись ни на шаг.

Просто маслом по сердцу…

– И когда вы его планируете?

– Хотите – прямо сейчас.

– Хорошо. Мне закрыть глаза?

– Нет. Я попрошу вас следить за этим серебряным кольцом. Но сначала приспущу шторы.

Через двадцать минут он заметил:

– Да, этого следовало ожидать.

– Чего?

– Вы можете сколько угодно делать вид, что подчиняетесь, но сами сопротивляетесь изо всех сил.

– Я не сопротивляюсь! Я делаю все, что вы сказали.

Мне больше нравилось, когда мы так сидели лицом лицу, а не когда он прятался за моей спиной. Роумэн с усталым видом протирал очки.

– Вы всегда выполняете все мои указания, миссис Ротлэнд, но с огромным внутренним сопротивлением. Не будь вы интересным человеком, я бы уже давно от вас отказался.

– Очень жаль.

– Неужели? Ну, если так, могу вам сделать ещё одно предложение. Эффект гипноза можно вызвать искусственно путем простой инъекции. Вы слышали о пентотале? Думаю, он помог бы нам обоим.

Я опустила глаза.

– Пожалуй, я спрошу у Марка.

Роумэн вздохнул.

– Хорошо, миссис Ротлэнд. В пятницу дадите мне ответ.

В пятницу я сказала:

– Мне очень жаль, но Марку совсем не нравится идея пичкать меня лекарствами. У него против них предубеждение.

– Понятно.

– Давайте все оставим как прежде ещё на пару недель. С тех пор, как мы с вами последний раз виделись, я видела такие необычные сны…

– Думаю, вы сами никогда бы не согласились на пентотал, верно? Все дело в этом?

– Марк все равно бы не позволил.

– И вы бы сами – тоже.

– А почему я должна позволять? Несправедливо ловить людей подобным образом, так подчинять их – все равно что опрокинуть на спину жука. Я не позволю, чтобы меня… Я не поддамся никому на свете. Это все равно, что продать душу.

Позднее он меня спросил:

– Скажите, чего ещё вы хотите в жизни сверх того, что у вас уже есть?

– Зачем?

– Просто скажите. Каковы ваши планы на будущее? Вам двадцать три. Многие женщины вашего возраста хотят выйти замуж. У вас муж есть, но вас он не устраивает…

– Я не против жизни с мужем, если он меня не трогает.

– Вы хотите детей?

– Нет.

– Почему? Ведь это вполне естественно.

– Не для всех.

– Почему не для вас?

– Зачем им появляться в таком мире?

– Это могло быть причиной, что вы их не имеете. Но почему не хотите – вот вопрос.

– Не вижу разницы.

– Вы пытаетесь найти рациональное объяснение тому, что только чувствуете.

– Может быть.

– Вы любите мать?

– Да… любила, – вовремя спохватилась я. – И люблю память о ней.

– Вам не кажется, что было бы разумно и справедливо, чтобы в мире появилось существо, испытывающее к вам такие же чувства?

– Возможно.

Я чувствовала себя очень странно; может, он все же дал мне лекарство? Я взмокла, как будто попала в турецкую баню.

– Если бы ребенка можно было завести без участия мужчины, вы бы и тогда не согласились?

– Какая, к черту, разница, согласилась бы я или нет? Я не хочу иметь детей, и все! Понятно? Дошло до вас?

– Понятно, что вы сердитесь, когда я задаю вопросы, на которые вы не хотите отвечать.

– Да! Но вы же сами говорили, что никогда не давите на пациента! Давайте сменим тему!

Минут десять никто из нас не произнес ни слова. Беда в том, что никуда не денешь свое тяжелое дыхание. Я следила за тем, как вздымается брошь на платье.

– Вас пугает мысль о рождении ребенка?

– Что?

– Вы боитесь родов?

– Я уже сказала, меня это не интересует!

– Какие ассоциации вызывает у вас слово «роды»?

– Сон под наркозом. Хорошо бы мой психиатр принял чрезмерную дозу снотворного. Я вообще удивляюсь, зачем он родился на свет. А я сама зачем? Лучше бы все врачи на свете передохли. А ещё лучше, пусть бы весь мир сгинул. Дети-уроды. Монстры. Вновь проклятые часы бьют одиннадцать. Если ты… – Я запнулась.

– Какие часы?

– Те, что у мамы на кухне. Я ненавижу их до смерти. Словно кошмарный гробик. У них спереди стекло. В верхней части циферблат, а на нижней нарисованы попугаи. Это был бабушкин…

– Расскажите подробнее.

– О чем?

– О часах.

– Чайник на плите. Закипает вода. Уголь кончается. Люси Пай. Холодно. Нужны ещё одеяла.

У меня вырвался странный всхлип, который я задавила кашлем.

– Было холодно? – спросил Роумэн… помолчав.

– Холодно? Разве я говорила, что мне было холодно?

– Вы сказали, нужны одеяла.

– Нет, мне было тепло, так тепло… Всегда было тепло, пока не раздавался тот стук в окно. – Пот, катившийся у меня по спине, внезапно вызывал озноб, и я вздрогнула: мне действительно тогда было холодно. Казалось, я никак не смогу унять дрожь.

– Почему папа стучит в окно? – продолжала я. – Почему он не войдет, как обычно? Почему меня нужно выгонять?

И вдруг я расплакалась, разревелась, как ребенок. Я и чувствовала себя ребенком, а совсем не взрослой. Я проклинала себя, до смерти перепуганная тем, что со мной делается. Пыталась успокоиться, но только задыхалась, кашляла и снова начинала все сначала.

Я рыдала и словно в странном дурмане ощущала себя ребенком, которого переложили из теплой постели в холодную; а перед этим раздавался стук в окно; иногда будто царапали ногтем, иногда ударяли костяшками пальцев, но всегда это означало одно. И всегда совпадало с боем часов. И я стояла, прислонившись спиной к стене, с другой стороны кровати горел свет, дверь была плотно закрыта, а за ней все стонали и скрипели, и я ждала, что дверь вдруг распахнется и те, кого там мучат, войдут и возьмутся за меня мной. И, Боже мой, именно в эту минуту дверь действительно начинала открываться, а я стояла в одной рубашонке, прижавшись к стене, и следила за ней. И вот дверь открывалась настежь, и там стояла… мама.

Но это вовсе не означало, что все кончилось; самое ужасное только начиналось, потому что она выходила, но это была совсем не мама, а кто-то похожий на нее, только старше; в ночной рубашке, с растрепанными как у ведьмы волосами, шатаясь из стороны в сторону, она смотрела на меня так, словно не узнавала, и несла мне что-то, и это я ни за что не могла взять…

Роумэн догнал меня уже на середине комнаты.

– Сядьте, пожалуйста, миссис Ротлэнд.

– Слышите, бьют часы, – сказала я. – Мое время истекло.

– Да, но не торопитесь, пожалуйста. У нас ещё несколько минут в запасе.

– Мне нужно идти! Простите, Марк ждет.

– Задержитесь на минутку, отдохните. Может быть, умоетесь?

– Мне некогда. Сегодня мы идем в гости. Марк уже ждет.

– Всего пять минут.

– Нет! Мне нужно идти.

Я рванулась в сторону, но он все же проводил меня до двери. В холле я взяла себя в руки, успокоилась, посидела, вытирая платком лицо и скрывая следы слез; и наконец вышла на улицу с вполне нормальным видом. Я впервые плакала по-настоящему с тех пор, как мне исполнилось двенадцать.

Ни к кому в гости мы не собирались, я приехала домой на час раньше Марка и сразу пошла к Фьюри. Тот щипал траву у самого края площадки для гольфа. Нужно будет нарастить тут изгородь, а то однажды он её уже перепрыгнул, и мы его едва поймали. Почти стемнело, но было не холодно; я принесла Фьюри половинку яблока, и он осторожно взял её с ладони. В тот вечер Фьюри был беспокоен, прижимал уши, перебирал ногами и все время фыркал. Уже неделю ой не получал настоящей нагрузки. Временами я подумывала об охоте и понимала, что это может быть увлекательно и даст возможность вдоволь поскакать и попрыгать через препятствия.

Как-то раз на прошлой неделе Марк взял напрокат лошадь и ездил со мной верхом. Полдня нас не было дома, обедали мы в каком-то трактирчике, и на некоторое время, казалось, холодность между нами куда-то исчезла. Не хочу сказать, что я любила Марка, просто чувствовала себя вполне естественно, если немного забыться и вести себя с ним как со случайным приятным попутчиком.

Занимаясь Фьюри, я но переставала думать о маленьком домике, в котором мы жили в Сангерфорде возле Лискерда. Я вдруг вспомнила, как брела к мусорному ящику на заднем дворе со старыми капустными листьями, которые мама велела выбросить. Я так отчетливо ощутила их запах, словно сейчас держала в руках. Вспомнила туалет с потрескавшимся лопнувшим унитазом, так небрежно выложенный плиткой, что можно было сломать ноги. И стол на кухне всегда шатался, потому что пол был настлан неровно. Мама часто называла наш дом хибарой.

Устав чистить и холить Фьюри, я вернулась в дом, и тут зазвонил телефон. Звонил Терри.

14

На следующей неделе состоялся ужин у Ньютон-Смитов. Марк пришел домой рано, и мы с ним, как обычно, вместе выпили – это были самые приятные моменты нашей супружеской жизни. Но я видела, что он чем-то озабочен, может быть потому, что ему не хотелось идти. Он всегда был против этой затеи, считал, что раз Холбруки ведут нечестную игру у него за спиной, то никакое застолье не поможет, и только наивность Рекса позволяла ему надеяться добиться чего-то во время ужина с дамами.

Спустя некоторое время Марк сказал:

– Сегодня мне звонил Роумэн. Говорит, ты не появлялась у него с прошлого вторника.

– Да…

– В чем причина?

– Не думаю, что мне это хоть как-то помогло.

– Роумэн беспокоился о тебе. Он спрашивал, все ли у тебя в порядке.

– А в чем дело?

– Он сказал, ты была очень расстроена, уходя от него в последний раз.

– Расстроена? Просто мне надоели его допросы.

Он в третий раз наполнил рюмку и передал мне.

– Надеюсь, ты не собираешься прекратить?

– Думаю, придется.

Глядя на него, я вдруг поняла, как много для него это значит, как он на это рассчитывал.

– Мне ужасно жаль, Марк, прости. Я старалась.

– Роумэн уверен, что у тебя глубокий психоневроз, от которого можно избавиться только длительным и кропотливым лечением. Он многое мог бы для тебя сделать, если бы ты вернулась.

– Я там чувствую себя такой несчастной, Марк… Ты же не хочешь, чтобы я была несчастной, правда?

– Роумэн считает, надежда есть. Он просил меня уговорить тебя вернуться. Но ты должна сделать это добровольно.

– Ну!

– Думаю, мне не стоит давить на тебя, подкупать или шантажировать. Я могу только просить – и он тоже тебя просит – не бросать все сейчас.

Я не знала, что возразить, и ничего не ответила.

– Для меня это ужасное разочарование, Марни, – сказал он. – Все равно, что в надежде найти выход внезапно наткнуться на глухую стену. Если ты к нему не вернешься, мне надеяться не на что.

Вот в таком настроении мы поехали в гости. По дороге мы больше не разговаривали. Иногда я косилась на него лицо и думала: черт упрямый, теперь и тебе придется сдаться.

Ньютон-Смиты жили в большом доме за городом, и когда мы вошли, то с удивлением обнаружили, что на ужин приглашено двенадцать человек гостей. Я подумала, что довольно странная идея свести нас здесь с Холбруками, чтобы поговорить о делах фирмы, и в то же время пригласить посторонних. Но, может, так и было задумано; именно это обычно называют светским приемом. Хозяева действовали из лучших побуждений, но не слишком разумно. Терри приехал следом за нами, несколько суетливый и напряженный, словно ожидал совсем не того, что увидел. Были ещё Макдональды и какие-то мистер и миссис Малькольм Лестер, я не могла вспомнить, где слышала это имя прежде. Но все сразу забылось, когда сквозь открытую дверь гостиной я увидела вдруг ещё одну прибывшую пару, и уж мужа я действительно знала.

Это был Артур Строт, партнер фирмы «Кромби и Строт», имеющей филиал в Бирмингеме. А в этом филиале когда-то работала некая мисс Мэрион Холланд, однажды бесследно исчезнувшая.

Опасность смотрела мне прямо в лицо, словно дуло пистолета. Поначалу меня это нисколько не обескуражило, мне представилось, что дуло целит не в меня, а в Мэрион Холланд. А мы с ней разные люди. Но вот если обнаружится, что мы с ней – одно лицо…

Пока Мэрион Холланд работала в Бирмингеме, мистер Строт приезжал туда из Лондона каждый месяц, и конечно много раз её видел. Обычно он проводил в конторе целый день, обсуждая текущие дела с управляющим филиала, мистером Принглом. Дважды он по часу и даже больше проводил с Мэрион Холланд.

Едва мне удалось оторвать присохший к небу язык, я схватила Марка за руку. Он разговаривал с миссис Холбрук и удивленно обернулся.

– Можно тебя на пару слов? Я вдруг вспомнила… что не выключила плиту.

– Какую плиту? Дома?

– Да. Я включила её около пяти часов и потом совершенно забыла. Лучше мне вернуться.

– Да не волнуйся, ничего не случится.

– Нет-нет, Марк. Я поставила в духовку кекс в промасленной бумаге. Пробовала новый рецепт. Если духовка перегреется, может вспыхнуть пожар. Весь дом может загореться.

– Чем так волноваться, позвони миссис Ленард и попроси её зайти к нам. Это займет не больше десяти минут.

– Она не попадет внутрь.

– Ты же знаешь, у неё всегда с собой запасной ключ.

– Только вчера она мне сказала, что потеряла его. Я… правда, Марк, лучше мне поехать.

– Милая, это невозможно. Тебе понадобится минимум полтора часа.

– Марк, мне нужно уйти.

– Почему?

– Уйти немедленно. Через пять минут будет поздно. Я тебе потом все объясню. Пожалуйста, поверь мне!

Подошел Терри.

– Привет, дорогая. Выглядишь просто восхитительно, только бледная. Марк с тобой дурно обращается?

– Очень хорошо, – отрезала я и шагнула к выходу, но слишком поздно. Мистер и миссис Строт уже вошли в зал.

Рекс знакомил вновь прибывших с остальными гостями. Я видела, как Артур Строт улыбается Гейл Макдональд, и подумала, что сама я успела за это время сильно измениться. Цвет волос стал другой, и прическа совсем не такая, как раньше; тогда я гладко зачесывала волосы назад. И с тех пор прошло уже два года. Может быть, он никогда и не смотрел на меня как следует. Сам он был толстым коротышкой, жена у него – худая и блеклая.

Строт увидел меня и переменился в лице.

– Мой кузен с женой, – представил Рекс, – мистер и миссис Ротлэнд.

Мы обменялись обычными любезностями. Я почти не смотрела на Строта, но видела, что глаза его за стеклами очков возбужденно моргают.

Прошел почти час, прежде чем Строт смог спросить меня:

– Полагаю, мы встречались раньше, верно?

Я удивленно уставилась на него, потом небрежно улыбнулась:

– Не думаю. Я не помню. Где это было?

– В Бирмингеме. С мистером Принглом.

Я покачала головой.

– Простите, не помню. Я там редко бывала. Давно?

– Года два назад. Или чуть меньше.

Жена подозрительно покосилась на него.

– Нет, сожалею, но два года назад я жила в Кардиффе.

– И я сожалею, – он отошел, чтобы представиться Малькольму Лестеру и его жене.

Я как следует хлебнула из бокала. Это оказался крепкий джин, то, что мне и нужно было. Руки мои так дрожали, что пришлось сразу поставить бокал, пока никто ничего не заметил. Кто-то крепко взял меня за локоть.

– Успокойся, – шепнул Марк. – Он ушел. Я могу тебе помочь?

Думаю, если что и могло вызвать у меня симпатию к Марку, то это. И его отношение подбодрило меня сильнее джина. Я улыбнулась в ответ и покачала головой.

Но Строта наш разговор не удовлетворил. Я видела, как он что-то сказал жене, но больше ко мне не подходил, потому что миссис Лестер принялась ему что-то рассказывать, а когда закончила, пришло время садиться за стол.

Ужин был замечательным, подавали множество прекрасных блюд. Видно было, как Ньютон-Смиты копят силы. Хоть Марк и считал эту встречу пустой тратой времени, я поняла теперь, что Ньютон-Смиты вовсе не так просты. Ведь пригласив вместе с Марком и Холбруками Малькольма Лестера, Рекс заставил Холбруков нервничать. Это напоминало покер, причем игра велась так тонко, что я бы теперь никогда не села играть против Рекса.

С одной стороны от меня за столом сидел Терри, с другой – мужчина, имени которого я не запомнила. Хотя ужин, как я говорила, был превосходным, у меня комок все время стоял в горле.

На другом конце стола зашел разговор о делах фирмы. Лестер перегнулся через стол и сказал что-то Марку, тот ответил, все рассмеялись, но я видела, что Марк все равно остался в выигрыше.

Покосившись туда, где сидел Строт, я заметила, что он наблюдает за мной. Я тотчас же опустила глаза, а он не менее поспешно отвел свой взгляд. Его жена сидела с другой стороны от Терри, который отнюдь не баловал её своим вниманием, а вновь разговаривал со мной.

– Неужели ты никогда больше не придешь ко мне на покер, милая?

– Я этого не говорила.

– В следующую субботу будет совершенно особая вечеринка. Будет дозволено все, что угодно. Как думаешь, сможешь прийти?

– Терри, Малькольм Лестер – не из «Гластбери Инвестмент Траст»?

Гримаса беспокойства скользнула по его лицу.

– А ты откуда знаешь? Марк сказал?

– Нет, сама догадалась.

– Или прочитала в чужих письмах? Помню, отец, говорил, что ты вскрыла письма, адресованные ему лично.

Только этот кусочек разговора за ужином я и запомнила.

Потом женщины пошли наверх. Я знала, что нужно быть начеку, но не ожидала атаки со стороны миссис Строт. Она подошла ко мне и спросила:

– Насколько я поняла, вы знали моего мужа раньше?

– Нет – запротестовала я. – Он, видимо, с кем-то меня спутал.

Она смотрела на меня в зеркало, пока я подкрашивала губы, и мешала сосредоточиться. Въедливая такая стерва, не слишком старая, но уже совсем непривлекательная.

– У Артура хорошая память на лица.

– Я не говорю, что он забыл, миссис… э… Стотт. Думаю, он просто ошибся. И какое это имеет значение?

– Я знаю, несколько лет назад он был увлечен одной женщиной, – понизив голос, сообщила она.

– Мне очень жаль.

– Я так и не смогла узнать её имя. Он все время уезжал в какие-то деловые поездки… Вы его бросили, да?

Я убрала помаду в сумочку.

– Поверьте, миссис Стотт…

– Строт, вы это прекрасно знаете. Теперь он рассказывает мне сказки, будто вы работали в его филиале в Бирмингеме; но я знаю, что он ни за что бы не проболтался, не застань вы его врасплох. Он всегда так осторожен…

Другие женщины весело над чем-то смеялись.

– Иногда я заглядываю в его портфель, бумажник… Но лишь однажды его поймала. И даже тогда…

Я опять взглянула на неё в зеркало; глаза её наполнились сердитыми слезами. И мне вдруг стало её ужасно жалко.

– Послушайте, миссис Строт, честное слово, ваш муж никогда не был в меня влюблен. Правда, дорогая. Он принял меня за другую, и теперь вы совершаете ту же ошибку. Мы раньше даже не были знакомы. Вы мне верите?

К столику подошла миссис Ньютон-Смит.

– Ну что, девочки, пойдемте вниз?

– Да, – сказала миссис Строт, но я не поняла, кому из нас она ответила.

Ясно было, что Строт не успокоится. Его несчастная жена самым досадным образом вынуждала его доказывать свою правоту. Кроме того, такие люди с большой неохотой расстаются со своими деньгами. Полагаю, мистеру Принглу в свое время здорово досталось, что он не слишком рьяно проверил мои характеристики и рекомендации.

Я все время держалась возле Марка, ощущая, что он на моей стороне. Никогда раньше со мной такого не бывало.

Мы все разговаривали, пили и болтали. Потом Рекс и принялся рассказывать про охоту. Совершенно не помню, что он говорил. Пробило десять, потом одиннадцать. В половине двенадцатого Макдональды собрались уходить, началась общая суета. Словно сорвавшись с цепи, Артур Строт бросился ко мне, жена следом.

– Простите, что я возвращаюсь к нашему разговору, миссис Ротлэнд, но ведь до замужества вас звали Мэрион Холланд, верно?

Звучало это вовсе не вопросом, он просто констатировал факт.

– Нет, – я решила с ним не церемониться. – Меня так никогда не звали.

Строт поморгал, глядя на Марка, потом перевел взгляд на жену.

– Марион Холланд, о которой я говорю, работала в нашей фирме кассиром. Это было в Бирмингеме, у нашего управляющего Джорджа Прингла.

Я вздохнула. В конце концов, теперь у меня были все основания потерять терпение.

– Сколько можно повторять одно и то же? Моя девичья фамилия Элмер. В то время, о котором вы говорите, я жила с моим первым мужем в Кардиффе. Его звали Джим Тейлор, он умер. В Бирмингеме я была всего два раза в жизни пять лет назад.

Строт пожирал меня глазами, словно собираясь был во всеуслышание назвать лгуньей. И тут вдруг вмешался Марк:

– Я могу подтвердить, мистер Строт, если вас это удовлетворит. Хотя и не понимаю, в чем проблема. Я знал жену задолго до того, как мы поженились.

Я была поражена. А Строт искренне огорчен. Заметно было, как развеивается его уверенность, сменяясь серьезным сомнением.

– Ну надо же… Никогда не видел такого поразительного сходства. Правда, Марион Холланд была блондинкой, но вы же знаете, как женщины меняют цвет волос…

Позади нас расхохотался Терри. Артур Строт повернулся ко мне.

– Приношу извинения, миссис Ротлэнд. Понимаете, у меня есть особые причины желать встречи с мисс Холланд. Понимаете, я, конечно, сам свалял тогда дурака. Полагаю, у вас нет сестры-близнеца?

– У меня вообще нет сестер, – я одарила его очаровательной улыбкой. И зря.

– Вы даже улыбаетесь, как она… Но я вам обещаю, что больше не стану приставать с расспросами.

Они уехали, мы следом.

Мы ехали молча. Я ждала расспросов Марка, но он молчал, а лицо оставалось совершенно непроницаемым.

В машине было холодно, меня бил озноб, я подняла воротник пальто. Впереди шла какая-то машина, но я не могла вспомнить, кто уехал раньше нас. Под деревьями встречались затянутые ледкам лужи, и машину впереди один раз даже занесло. Но почти полпути она так и ехала впереди нас. Взошла луна, похожая на фару встречной машины.

– Марк, – не выдержала я, – спасибо за то, что ты сделал. Сегодня ты так за меня заступился – я никогда не забуду.

– Никогда?

– Никогда. Как чудесно чувствовать, что ты не дашь меня в обиду! Я очень тебе благодарна!

– В таком случае разве не пришло время перестать врать?

– Насчет сегодняшнего?

– О чем же еще? – фыркнул он.

– Ты на меня сердишься?

Он поглядел на меня.

– Сердишься – не то слово. Скорее расстроен и обеспокоен.

– Просто удивительно, что ты за меня заступился.

– Ты это уже говорила. Давай не будем преувеличивать. Мне просто не понравилась мысль, что тебя отправят в тюрьму.

– Ну, слава Богу и за это, – вздохнула я.

– Я искренне считаю, Марни, что пора тебе перестать благодарить бога, или меня, или ещё кого-то, а повернуться наконец лицом к жизни.

– К чему именно?

– Тебе придется рассказать мне обо всех кражах, которые ты совершила в прошлом.

– О чем ты говоришь? Кто сказал, что это имеет какое-то отношение к воровству?

– Я спросил Строта.

– Что ты сделал?

– Я спросил у него, почему встреча с Марион Холланд привела его в такое волнение. Тысяча сто фунтов – достаточная сумма, чтобы взволновать любого.

– Но он подумает…

– У него все равно остались подозрения.

– Мне жаль, что так случилось…

– Не переживай.

Машина впереди нас исчезла. Несколько миль мы проехали в молчании. Потом Марк вновь заговорил.

– Я должен знать все, здесь и сейчас, все факты. Помочь тебе, может, и вообще не удастся, но делать это вслепую – совершенно бесполезно.

– Получается, что я тебя обманывала. Но ты же знаешь, я никогда не хотела, чтобы ты…

– Могу поверить.

– Позволь мне закончить. Я не хотела, чтобы ты знал, потому что чувствовала – ты в меня веришь, а если я расскажу больше, неизвестно что будет. Тебе, может быть, кажется, что мне на тебя наплевать… – мой голос сорвался.

– Что бы ещё сегодня ни случилось, – тихо сказал Марк, – ради Бога, не лей крокодиловых слез.

Мы свернули во двор.

– Помнишь, – спросила я, – когда ты меня разыскал и привез сюда, мы с тобой ужинали, и я сказала, что я воровка? Сказала совершенно откровенно. И предложила – прости меня и отпусти. Не раз я тебе это говорила, но ты не захотел.

– Значит, виноват только я?

– Я этого не говорю.

– Но я тоже должен отвечать? Ну что же, и это верно.

Марк заглушил мотор, и минуту мы сидели в темноте. Я промокнула платком глаза. Слышно было, как в саду между голых стволов шумит ветер.

– Все верно, – сказал Марк. – Я хотел верить тебе. Кое-что я проверил, остальному поверил. Ведь я любил тебя, и хотел доверять. Нет, я боялся копнуть слишком глубоко, вдруг действительно что-то в твоем рассказе окажется неправдой. Но что кончено, то копчено. Мы любим друг друга – и с этого можно начать. Если ты меня обманывала, то я и сам охотно обманывался, сам соглашался быть жертвой. Поэтому ты в общем-то права.

– Марк…

– Но что толку это обсуждать? Что было, то прошло. Теперь мне все равно придется разобраться с твоей прежней жизнью, Марни.

– Я расскажу все, что могу…

– Расскажешь все, чего нельзя не рассказать? Боюсь, так не получится. Нам придется копнуть поглубже.

Я открыла дверцу машины, чтобы выйти.

– Марни, – начал он.

– Все в порядке.

– Нет, на этот раз ты так просто не отделаешься. Я теперь не тот человек, за которого ты выходим замуж. С твоей помощью я лишился иллюзий. Поэтому, хоть я по-прежнему хочу тебе помочь, клянусь, если поймаю тебя хоть на единой лжи, пойду к мистеру Артуру Строту и сознаюсь ему, что соврал. Тогда ничто уже не спасет тебя от полиции. Имей это в виду, ясно?

В ту ночь мы не спали. Марк вполне сошел бы за инквизитора. Он был неутомим, только лицо становилось все бледнее и бледнее. Сущий дьявол! Иногда я начинала плакать, иногда кричать, но он не унимался.

И я рассказала ему все о Бирмингеме, все о Манчестере, все о Ньюкасле. Под утро я так измучилась, что не стояла на ногах. И возненавидела его, как никогда. Все, чего он добился, заступившись за меня у Ньютон-Смитов, пошло прахом.

Но про маму я ничего не сказала. Он думал, что выжал меня до капли, но не тут-то было.

Впрочем, все равно я никогда не думала, что кто-то сможет заставить меня выложить так много. Я слышала, что если удавалось развязать военнопленному язык на допросе, то из него уже можно было вытянуть все до конца.

В пять утра Марк заварил чай, мы пили его вместе. Все это время мы сидели на кухне, потому что там было теплее. Окна запотели, будто на них осел пар наших жарких споров.

За чаем Марк сказал:

– И все же я не понимаю, зачем ты это делала. Что заставило тебя заняться воровством?

– Если сейчас ты меня ещё о чем-нибудь спросишь, я просто грохнусь в обморок.

– Нет, после того, как ты напилась горячего чаю, нет… Но все же, думаю, на сегодня хватит. Ты уверена, что ничего не забыла?

Я только покачала головой.

Он положил себе ещё сахара.

– Вопрос, что теперь делать.

Я пожала плечами.

– Понимаешь, любимая, нельзя оставить все так, как есть, – продолжал Марк.

– Почему?

Он не ответил, и я добавила:

– Зачем ты лгал ради меня, если не хочешь оставить все как есть?

– Я лгал, чтобы спасти тебя и выиграть время. Но это не может длиться вечно. Нельзя нормально жить, когда тебя ищет полиция трех разных городов.

– Меня не ищет…

– Конечно, ищут не Марни Элмер и не миссис Ротлэнд. Но ты не знаешь, что тебя ждет в любой момент. В следующий раз меня может не оказаться рядом. И ты не отделаешься так легко.

Меня трясло, словно от простуды.

– Позволь мне лечь в постель.

– Наверное, есть какой-то выход, но я его не знаю. Нельзя прожить всю жизнь в бегах.

– Давай подумаем об этом утром.

Он поставил чашку на стол.

– Так ты и жила всегда, предлагая подумать утром, когда возникали трудности? И так свыклась с этой манерой, что опасность перестала пугать. Ну, а мне она кажется очень серьезной.

– Подумай только – каждый раз, входя в чей-то дом, встречая новых людей, мы будем ждать и бояться; потом наспех лгать, и так всегда, но в один прекрасный день это не поможет, и тебя разоблачат.

– Другого выхода нет.

– Но ведь и я несу ответственность как соучастник, укрыватель преступления. Я не хочу садиться в тюрьму, Марни.

– Отпусти меня – и все.

– Отпустить в тюрьму?

– Нет, просто дай уйти. Я тихо исчезну. Люди скоро все забудут.

– Сомневаюсь. Твое бегство ничего не решит… А может, это и выход… Подумаем завтра на свежую голову.