Текст книги "Города красной ночи"
Автор книги: Уильям Сьюард Берроуз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)
Пока я читал текст «Городов Красной Ночи», сестра Игуана принесла какие-то книги и разложила их на столе. Я отложил папку в сторону.
– Кто это написал?
– Исследователь, который предпочел остаться безымянным. Исследования в этой области не поощряются. Если, как он предполагает, зачатие есть основная травма, то тогда оно же и основное орудие контроля.
Она жестом указала на книги, разложенные на столе. С первого же взгляда я заметил, как тщательно они раскрашены разнообразными цветами. Они казались очень дорогими.
– Вот это – копии. Пожалуйста, изучите их повнимательнее. Я заплачу миллион долларов за то, чтобы разыскать оригиналы.
– Насколько точны эти копии?
– Практически безукоризненны.
– Тогда зачем же вам оригиналы? Тщеславие коллекционера?
– Изменения, мистер Снайд, могут быть достигнуты лишь путем искажения оригинала. Единственное, что предварительно не записано в предварительно записанной вселенной – это сама предварительная запись. Копии могут лишь повторять сами себя, слово за словом. Любой вирус – копия. Можно прихорашивать его, сокращать, перемешивать его части между собой – все равно он будет воспроизводиться в прежней форме. Не будучи идеалисткой, я, тем не менее, отдала бы все, лишь бы не увидеть оригиналы в руках графини де Гульпа, графини де Вайль и их фабрики консервов…
– Мне не нужно воодушевляющего трепа – мне нужен аванс.
Она выложила на стол чек на двести тысяч зеленых. Я стал изучать книги, просматривая их по диагонали, чтобы составить общее впечатление. Они явно составлялись на протяжении самых разных стилей и эпох. Некоторые явно отдавали 20-ми годами, стариной «Великим Гэтсби», другие же словно порождены эдвардианской эрой Саки [2323
Саки (настоящее имя Гектор Хью Мунро) (1870-1916) – шотландский писатель-сатирик.
[Закрыть]] и полны несносных мальчишеских проказ. В них ощущается подводное течение тайной фривольности, когда томные молодые аристократы читают эпиграммы на улицах посреди чумы, войны и смерти. А вот «Мальчики-разбойники» – сюжет в духе «Тома Свифта» [2424
Знаменитые серии комиксов американского художника Виктора Эпплтона.
[Закрыть]], где мальчики-герои сражаются с безнадежно превосходящими их врагами.
Книги представляют собой цветные комиксы. «Хохмочки», как называет их Джим. Для того, чтобы перевести трехмерные голограммы на странный полупрозрачный материал страниц, был использован какой-то забытый метод цветной печати. На цвета больно смотреть. Невозможные оттенки красного, синего, сепии. Цвета, которые можно нюхать, пробовать на вкус, ощущать всем телом. Книжки для детей с иллюстрациями Босха: легенды, сказки, типические персонажи, поверхностные мотивации, изложенные с невинной детской жестокостью. Какие факты могли породить такие легенды?
Форма радиации, неизвестная в настоящее время, активизировала некий вирус. Эта вирусная болезнь вызвала биологические мутации, в особенности изменения в цвете волос и кожи, которые затем стали передаваться по наследству. Вирус, должно быть, воздействовал на центры секса и страха в центральной и периферической нервных системах, так что страх вызывал сексуальную одержимость, которая, в свою очередь, вновь вызывала страх, – и эта петля обратной связи во многих случаях вела к летальному исходу. Вирусная информация передавалась генетически, путем оргазмов, зачастую смертельных. Представляется возможным, что сожжения, заклания, отравления, удушения и повешения были по большей части периодическими галлюцинациями, порожденными вирусом в той точке, где стирается линия между иллюзией и реальностью. В течение поколений вирус образовывал доброкачественный симбиоз с носителем. Это был постоянно мутирующий вирус, красочный вирус, словно сами эти краски происходили из некоей полной значения зловещей жизни. Эти книги, скорее всего, отражают жизнь своего времени не больше, чем обложка «Сатердэй Ивнинг Пост», нарисованная Норманом Рокуэллом [2525
Рокуэлл, Норман (1894-1978) – знаменитый американский художник-иллюстратор.
[Закрыть]], отражает всю совокупность реальной американской жизни.
– Это полные копии оригиналов, которые я должен найти, или, лучше сказать, обнаружить?
– Нет, это фрагменты.
– Есть ли у вас хоть малейшее представление о том, что содержится в других книгах? – спросил я.
Она бросила взгляд на чек.
– А у вас?
Я кивнул.
– В них может оказаться та самая правда, которую эти книги представляют внешне столь ужасно и тошнотворно приукрашенной, что она остается непроницаемой, точно зеркало.
Я положил чек в свой кошелек.
– И столь же обманчивой, – добавил я и вновь обратился к книгам.
Чем дальше я читал, тем отчетливее усиливалось мое недомогание, близкое к обмороку. У меня разболелась голова от красок – глубокой электрической синевы южного неба, взрывов зеленого у прудов и каналов, обтягивающего красного бархата одежд, пурпурных, красных и розовых цветов больной кожи. Ядовитые миазмы красок поднимались над книгами, будто плотный осязаемый туман.
Я расстегнул воротник. Мысли расплывались и казались чужими, словно кто-то читал мне по этим книгам лекцию, из которой я порой улавливал случайную фразу… английские субтитры?
«Было время, когда существовал язык, немедленно понимаемый всяким, кто обладал представлением о языке». Санитарный фургон I Мировой войны?
Я попытался всмотреться в изображение более пристально; не уверен до конца, однако я и вправду видел это с фотографической точностью… старая порыжевшая фотография, датированная 1917 годом.
«Они устранили ограничения на передвижение во времени».
Вздрогнув, я вскинул голову, словно задремал. Игуаны и ее брата в комнате не было. Я не видел, как они ушли. По одну сторону от меня сидел Джим, по другую – Кики. Кажется, их все это тоже впечатлило.
– У-у-у-ухх… – сказал Джим. – Я бы как следует хряпнул бренди.
– Muy mareado, – сказал Кики. – No quiero ver mas [2626
Очень голова кружится. Не хочу больше смотреть (исп.).
[Закрыть]]…
Джим и Кики идут к встроенному бару в углу комнаты. Я беру одну из книг, обернутую в рыжую кожу. Более темным оттенком красного выведено название: «Первый Рыжеволосый».
Мальчик-блондин с петлей на шее краснеет все гуще и гуще, красный цвет стекает по его телу, губы набухают, а красный потоп катится к его волосам и стекает по груди к паху, вниз по ногам, покрывая кожу рыжими волосами, мерцающими мягким огнем. Сердце его бьется о ребра, как птица о прутья клетки…
Я беру другую книгу в тяжелой синей обложке, похожей на гибкий металл. Золотыми буквами: «Синий Мутант». Открываю книгу и чувствую, как повеяло озоном.
Мальчик с синей сыпью вокруг гениталий, шеи и сосков, огонь сжигает его задницу и гениталии, медленный ледяной огонь у него за ухом, синие свечение в его глазах, бледная синева северных небес накатывает на белое, зрачки темно-пурпурные, синее дерьмо жжет ему задницу, как плавящийся под паяльником свинец… запах Лихорадки Синих Мутантов заполняет комнату, гнилостный металлический запах протухшего мяса исходит от него, покуда он извергает тлеющий синий фосфорический экскремент. Волосы на его лобке и заднице становятся ярко-синими и на них потрескивают искры…
Я смотрел на книги сверху, с космического корабля, заходящего на посадку.
Пурпурные сумерки ложатся на томный печальный город. Нас отвезли на виллу на окраине Лимы. Дом окружен обычной высокой стеной, увенчанной битым стеклом, словно кристаллами сахара на макушке пирога. Два этажа, балкон на втором, бугенвилия карабкается по фасаду.
Шофер поднес наш багаж и выдал ключи. Он также дал мне путеводитель, где были отмечены кое-какие магазины и деловые адреса.
Мы осмотрелись по сторонам. Мебель словно в витрине: крепкая, дорогая, заурядная. Застекленные книжные шкафы полны переплетенных в кожу энциклопедий, собраний Диккенса, Теккерея, Киплинга, книг по флоре и фауне Южной Америки, книг о птицах и о навигации. Нигде не видно никаких признаков того, что здесь кто-то когда-либо жил.
Сверяясь с картой Лимы на стеклянном кофейном столике, заваленном номерами «Нэйшнл Джиографик», я просмотрел адреса. Все – на Меркадо Майориста или рядом с ней. По одному из них располагался художественный салон… Гм… Я уже принял решение сфабриковать полные версии книг самостоятельно, если смогу найти подходящую бумагу. Сказать по правде, я все тверже был уверен, что именно за это мне и платили. Против одного из адресов на Меркадо было написано «Блюм & Круп Импорт-Экспорт». Это мои связные.
Лимская Меркадо Майориста занимает около четырех кварталов. Овощи, фрукты, свиньи, цыплята и другие продукты свозят сюда на грузовиках со всего Перу, чтобы здесь их разгрузили и продали. Лавки, киоски, бары и рестораны открыты двадцать четыре часа в сутки. Единственное, что можно сравнить с Меркадо Майориста – это Джемальфнаа в Марракеше. Джемальфнаа, однако, так долго служила аттракционом для туристов, что миллионы камер высосали из нее всю жизненную силу и заставили ее цвета потускнеть.
Меркадо редко посещают туристы, ее не считают этнографической достопримечательностью. У нее имеются определенные функции, и фольклор здесь присутствует чисто случайно. Уличные артисты собираются здесь потому, что всегда найдутся зрители с деньгами.
Мы шли и шли, минуя маленькие ресторанчики, торгующие горячим рыбным супом, мясом на вертеле, бурым хлебом… бары с музыкальными автоматами и танцующими парнями, китайские рестораны, заклинатели змей, акробат-велосипедист, дрессированные обезьянки. Очень смутно я расслышал флейту Пана.
Немного поодаль стоял небольшой кружок зрителей. Мальчик играл на бамбуковой флейте. Ему было около пятнадцати лет, у него были русые волосы, голубые глаза и запорошенное веснушками широкое лицо. Взглянув мальчику в глаза, я вдруг испытал шок узнавания. Его глаза были чисты и пусты, как синее небо над базаром, лишены всякого человеческого выражения: Пан, Козий Бог. Музыка продолжала играть у меня в голове, струилась вниз по склонам гор в синих сумерках, шелестела в траве лугов, мерцала на освещенных звездами ручьях, неслась вслед за осенними листьями по улицам, продуваемым ветром.
Я решил посетить художественный салон один. То, что мне нужно, будет под прилавком. Всякий, кто держит такого рода бумагу и чернила, наверняка занимается подделкой произведений искусства, а также, без сомнения, паспортов, и прочих документов. Двое посетителей запорют всю сделку. Все равно Кики хотел прогуляться по городу, а Джиму нужны были фотографические принадлежности.
Салон находился на грязной узенькой улочке рядом с базаром. В окне было выставлено несколько пыльных холстов, мольбертов и тюбиков с краской, что напомнило мне о резиновых бутербродах, которые подают в шведских барах, чтобы узаконить продажу спиртного. Толкнув дверь, я обнаружил, что она заперта. Я стал стучать. Наконец, дверь открыл мужчина средних лет в тяжелых очках без оправы и подозрительно взглянул на меня.
– Vous voulez?
– Du papier, monsieur!
– Entrez [2727
– Что нужно?
– Бумаги, мсье.
– Заходите.
[Закрыть]].
Он отошел в сторону и запер за мной дверь. Полная женщина с завитыми волосами и крупными брильянтами на жирных пальцах села за древний кассовый аппарат. До того она читала «Ле Фигаро», который остался лежать на прилавке. Она казалась напуганной. Как и он. Военные преступники, решил я, не колеблясь. Французские коллаборационисты.
– J’ai besoin de papier pour une tache speciale… Des livres qui devraient paraitre anciens [2828
Мне нужна бумаги для особенной цели… Для книг, которые должны выглядеть, как старые.
[Закрыть]].
Он кивнул, и что-то вроде улыбки тронуло его тонкие губы.
– Par ici, monsieur [2929
Здесь, мсье.
[Закрыть]].
Он повел меня в заднюю комнату, где стояли длинный дубовый стол и несколько стульев. Железные сейфы с цилиндровыми замками занимали одну из стен. Он испытующе посмотрел на меня.
– Ah oui. – Он жестом указал на сейфы. – L’histoire, monsieur, a votre disposition… quelle epoque? Vous cherchez peut-etre un codex mayan? Un papirus d’Egypte? Quelque chose du Moyen Age?
– Plus recent… Dix-huitieme… environ 1702. [3030
– Ах, Да. История, мсье, к вашим услугам. Какая эпоха вас интересует? Может быть, вы ищете майянский кодекс? Египетский папирус? Что-нибудь средневековое?
– Нет, гораздо новее. Восемнадцатый век… год так 1702-ой.
[Закрыть]]
– Et l’auteur, monsieur? Gentilhomme, courtisane, voleur? А автор? Джентльмен, куртизанка, вор?
– Pirate americain.
– Parfaitment. [3131
– Американский пират.
– Великолепно.
[Закрыть]]
Он открыл небольшую шкатулку, достав ключ из жилетного кармана, и выбрал из шкатулки еще один ключ. Им он открыл один из сейфов, в укромных углах которого я увидел свертки; он вытащил несколько пакетов, завязанных и запечатанных красным воском.
– De Boston.
– Parfaitment [3232
– Из Бостона.
– Великолепно.
[Закрыть]].
Я внимательно осмотрел пергамент, подняв его к свету и изучив в лупу. Я кивнул и улыбнулся.
– Tres bien.
– De l’encre?
– Oui.
Он открыл другой сейф, полный бутылок, кувшинов и банок…
– Ca.
Я вытащил свою дорожную аптечку и произвел несколько тестов.
– Ca marche… ca marche… j’ai besoin aussi de couleurs… C’est un livre illustre.
– De couleurs parfumees, monsieur?
– Mais bien entendu… d’hachissh, d’opium, du sang, du rhum, encens d’eglise, de latrines, du pourriture [3333
– Отлично, подойдет. Но мне нужны еще и краски. Это книга с иллюстрациями.
– Краски с запахом, мсье?
– Разумеется… гашиш, опиум, кровь, ром, ладан, моча, фекалии.
[Закрыть]]…
Пакет потянул на десять тысяч долларов, плюс на триста долларов обычных художественных принадлежностей.
– Alors, monsieur, vous avez le temps pour un cognac?
– J’ai toujour le temps pour ca [3434
– Кстати, мсье, у вас найдется время выпить со мной по бокалу коньяка?
– На это время у меня всегда найдется.
[Закрыть]].
Мы приступаем к изготовлению книг. Я пишу сценарий. Джим делает рисунки. У нас есть адрес одного модельного агентства, которое связано с кинематографическим андеграундом. Мы находимся в нужном месте.
Лима – всемирная киностудия самой передовой порнографии и психоделики; фильмы, в основном, снимаются по заказам коллекционеров и правительственных агентствами. Только третьеразрядный материал находит дорогу на открытый рынок. Здесь за определенную цену можно найти лучших операторов, технологов, мастеров спецэффектов и актеров всех национальностей.
Джим начерно набрасывает ту или иную сцену. Мы ставим ее с живыми актерами, а затем фотографируем. Потом Джим проецирует цветные снимки на нашу бумагу, которая представляет собой нечто среднее между фотографией и живописью и весьма напоминает «хохмочки» Игуан.
Мсье Латур торгует качественным товаром. Книгам можно с лихвой дать не менее двухсот лет. Я в основном работаю над сюжетом моей пиратской истории, но, поскольку я уверен в качестве товара, я вложу еще немного денег в египетские бумаги и краски и бумаги и краски майя и сделаю два психоделических фильма: фильм майя будет называться «Дитя Икс Таб», а египетский – «Проклятие Фараонов».
Икс Таб была покровительницей висельников-самоубийц, коих она транспортировала прямехонько в Рай. В этом фильме Икс Таб вешает молодого аристократа и затем порождает обладающее сверхъестественными способностями Дитя Смерти. У парня, играющего молодого аристократа, классический профиль майя, а Икс Таб, всю в пятнах тления, играет очень способная профессиональная актриса, которая также играет и в моем египетском фильме в роли злобной сестры Тутанхамона – она его душит и порождает на свет Богиню-Скорпиониху.
Тем временем от миллиона долларов остаются только карманные деньги. Я растратил уже сто тысяч долларов из тех двухсот. Полагаю, пора заглянуть к Блюму и Крупу, прежде чем они примутся сами меня искать. Городишко здесь маленький, и слухи распространяются стремительно
Ковбой, дерущийся семь дней в неделю.Тамагис – город, окруженный стенами из красного необожженного кирпича. Город начинает шевелиться на закате, ведь днем в это время года невыносимо жарко, и люди живут по ночам. Когда садится солнце, северное небо зажигается гибельным красным жаром, купая город в оттенках света, которые меняются от розового, как у морских раковин, до темно-пурпурного в теневых омутах.
Стоит летняя ночь, воздух горяч и наэлектризован ароматами благовоний, озона и мускусным, сладким, гнилостным красным запахом лихорадки. Джерри, Одри, Дальфар, Йон, Джо и Джон Келли проходят через квартал массажных залов, турецких бань, комнат для секса, висельных студий, спален-ресторанов, лавок, торгующих благовониями, афродизиаками и ароматическими травами. Из ночных клубов льется музыка, иногда веет опиумным дымом – это курят Обезболенные, которые управляют здесь многими концессиями.
Парни приостанавливаются у одной из лавок, и Одри покупает у Обезболенного немного Красной Гари. Этот афродизиак вызывает эрогенную сыпь на гениталиях, в анусе и вокруг сосков. Принятый орально, он действует в течение нескольких секунд. Можно ввести его и внутривенно – но это опасно, поскольку удовольствие зачастую настолько сильно, что сердце останавливается. Подростки города играют в обжигающе-опасную игру, известные под названием «Гарь и Чпок».
Парни одеты в красные шелковые туники, распахнутые на их худых телах, красные шелковые штаны и магнитные сандалии. На поясах у них искрометы и длинные ножи, заточенные с обеих сторон, с слегка загнутыми остриями. Драки на ножах здесь не редкость, поскольку от Красной Гари часто развивается жгучая красная Убойная Лихорадка.
Вирус, подобно гигантскому осьминогу, полетает все тело города, мутируя и проявляясь в изменчивых формах: Смертельная Лихорадка, Летучая Лихорадка, Лихорадка Черной Ненависти. Во всех случаях вся энергия больного фокусируется на одном виде деятельности или на одном объекте. Есть Игорная Лихорадка и Денежная Лихорадка, они иногда поражают Обезболенных, и они с горящими глазами набрасываются на деньги, подобно голодным стервам, с ужасающей страстью. Еще есть Деятельная Лихорадка: жертвы ее носятся повсюду, отчаянно что-то организуя, берутся быть агентами чего угодно и кого угодно, рыщут по улицам, отчаянно ища контактов.
Красная Ночь в Тамагисе: Собаколовы, Спермеры, Сирены, а также Спецполиция, проникающая в Тамагис из Йасс-Ваддаха. Собаколовы схватят всякого юношу, замеченного в районах Честной Игры, и продадут висельным студиям и сперм-брокерам. Спермеры – это пираты, засевшие за городскими стенами; они нападают на караваны и обозы с продовольствием, роют туннели под стенами, чтобы рыскать по булыжным окраинам города. Они – вне закона, любой горожанин может убивать их, как скотокрадов.
Два мальчика – их лица горят тревогой – скользят из одного тенистого омута в другой. Проходит патруль Собаколовов. Мальчики ползут в темноте у разрушенной стены, их зубы обнажены, руки – на рукоятках ножей. Собаколовы – мускулистые юноши с тяжелыми бедрами и широкими грудями бегунов. Голые по пояс, они несут на плечах целую коллекцию сетей, и наручников, и лассо, которыми они могут заарканить кого хочешь с двадцати ярдов. На поводках – безволосые красные собаки-ищейки, дрожат, скулят, сопят и пытаются трахнуть ноги Собаколовов. Губы Одри расползаются в медленной улыбке. Это один из его диверсионных методов: собаки обучены обвиться вокруг ног Собаколова и подрезать его.
Одри и Купидон Везувий находятся в густонаселенном районе с широкими каменными улицами. Мимо проплывает цветочный плот Сирен. В раковинных скорлупах роз они выводят трели: «Я чпокну тебя голым, дорогой, и подою тебя, покуда ты подвешен…»
Идиоты-самцы спешат навстречу, прыгают в висельный поток, чтобы быть повешенными Сиренами, многие из которых – трансвеститы из Йасс-Ваддаха. Потоки струятся дальше, направляясь к Висельным Садам, где собирается золотая молодежь со справками о Висельной Непригодности. Как составные части шарады, они позируют и отплясывают в красном зареве, что освещает деревья, бассейны и больные лица, полыхающие жуткой похотью лихорадки.
Одри решает сделать крюк. На их пути встают четверо Спецполицейских из Совета Избранных. Это стриженные ежиком мужчины в синих костюмах, похожие на набожных эфбеэровцев с мускулистыми христианскими улыбками.
– Чем мы можем вам помочь?
– Сдохните на месте, – выкрикивает Одри. Он выхватывает свой искромет и выпускает в них всю обойму. Полицейские падают, дергаясь и дымясь. Официально СП не имеют права действовать в Тамагисе, но они подкупают местную полицию и похищают мальчиков для трансплантационных лабораторий Йасс-Ваддаха.
Мальчики перепрыгивают через трупы и сворачивают в аллею, полиция свистит им вслед спинами. Ношение искромета – уголовное преступление, оно карается смертной казнью. Кружа и петляя в лабиринте узких улочек, туннелей и сквозных проходов, они отрываются от патруля.
Вот они уже на окраине, возле стен, идут по крутой каменистой дорожке. Дорога – над ними, к ней ведет крутой травянистый склон. Внезапно на верхней дороге тормозит санитарный фургон времен I Мировой войны, и из него выпрыгивают шестеро мужчин в пиратских нарядах, с бородами и с кольцами в ушах. Они бегут вниз по склону, глаза их сияют алчностью.
– Спермеры!
Одри припадает на одно колено, обстреливая весь склон из искромета. Спермеры визжат, катясь вниз по склону, одежда на них горит, поджигая траву. Фургон пылает. Одри и Купидон бегут со всех ног, а за их спинами взрывается бензобак.
Бессознательное в представлении творожного пудинга«Двойная Виселица» – самая поздняя забегаловка в Тамагисе. В 11:30 она еще почти пуста. Бармен проверяет бутылки и протирает стаканы. Некий тип буянит у стойки бара.
– Мы все – шайка грязных тухлых вампиров! – вопит он.
Вышибала вышвыривает его вон.
– Мы здесь этого не любим. В натуре.
Волнами вплывает сирена и трелями предлагает услуги.
– Видите эту табличку, леди? – Бармен указывает на картинку с изображением Сирены с петлей. – …:здесь не обслуживаются.
Вышибала выгоняет ее вон.
Это одно из тех псевдоэлитных местечек, куда ходят все. Чем занимаются люди в Тамагисе? Они смотрят Спектакль. Они все приходят сюда и смотрят большой Спектакль. Здесь каждую ночь дают висельное представление. Вот бар заполняется, ведь сегодня Ночь Фишек. Шикарные клиенты спускаются и поднимаются по веревочным лестницам через пол и потолок, и даже сейчас они продираются сквозь зелень пола, визжа, как побеги мандрагоры, проламываясь сквозь потолок на прозрачных парашютах или с петлями на шеях, выкатываясь из зеркал и киноэкранов. Иные раздеты догола, но большинство носит ковбойские пулеметные ленты, или шарфы, или накидки, или маски, или нательную краску, или саронги, или пояса из змеиной кожи, или меркуриевы сандалии с крылышками, или скифские сапоги, или этрусские шлемы, или космические скафандры, прозрачные на заднице и гениталиях.
Торговцы петлями крутятся среди клиентов, задерживаясь то тут, то там, ждут, пока застольная компания молодых аристократов примеряет петли разнообразных размеров из разных материалов: шелковые всех цветов, джутовые, вымоченные и размягченные в редких растворах, покалывающие петли, горящие мягким синим пламенем, кожаные петли, сделанные из шкур собак-ищеек.
Одри апатично роняет петлю и машет Джиму через весь зал. Джим подходит к Одри и садится за стол. Одри представляет его Пу Булыжной Крови, стройному элегантному юноше в дорогом костюме девятнадцатого века, с красным следом от веревки вокруг шеи, а также капитану Строубу, Спермеру-джентльмену – он в костюме восемнадцатого века, его русые волосы завязаны в поросячий хвостик. У Строуба тоже веревочные следы вокруг шеи. Купидон Везувий, с купидонски искривленным ртом, желтыми козлиными глазами и курчавой шевелюрой, абсолютно голый, за исключением сандалий в форме козлиных копыт. Подслеповатый Белый Англосакс – черные бачки, брови, полностью закрывающие глазницы, тонкие пурпурные губы – выглядит так, как и полагается белому англосаксу: тощая грудь колесом, талия такая тонкая, что Джим может обхватить ее ладонями, длинные тощие ноги. Его кожа мертвенно бледна и светится, его член заострен. Он голый, за исключением черной тюбетейки и ботинок из мягкой кожи с острыми носами. От него исходит острое благоухание.
Гости становятся все нетерпеливее. «Чпок Чпок Чпок», – вопят они.
В небольшом алькове зажигается свет, там установлена двойная виселица. Это голограмма; тошнотно смотреть на нее, колышущуюся в застоявшемся гнилом воздухе, похожем на осязаемый мираж, которого почти что можно пить. Звезда здесь – муляж по имени Бельмо, потому что он стоит столько же, сколько белая акула в фильме «Челюсти». Открывается дверь на виселицу, и красный демон вводит Бельмо, а клиенты тем временем скачут вокруг виселицы, вставая на цыпочки, поворачивая головы в одну сторону и прищелкивая языками.
Вот Бельмо стоит с петлей на шее, выпятив таз; член почти встал, зрачки сужены. Платформа проваливается, и вот он висит, извергая семя, а из его глаз вырывается вспышка света.
– Фишка! Фишка! – Клиенты выбрасывают вверх руки и в экстазе крутят бедрами, купаясь во вспышке, отпихивают друг друга, сваливаются в кучу и барахтаются.
Виселица исчезает. Как в старом немом фильме 20-х годов гости прыгают в плавательный бассейн.
– Заскакивай к нам в берлогу, старина, – говорит Пу Булыжная Кровь. – Это место становится всё вульгарней и вульгарней.
Пу ведет всех через заброшенные кварталы, булыжник и полуразрушенные здания, поросшие сорняками, кустами и дикой лозой.
– Вот мы и пришли.
Он останавливается перед трехэтажным зданием. От двух нижних этажей остались одни балки, а бетонная лестница ведет на третий этаж. Пу отпирает тяжелую дверь.
Третий этаж меблирован в марокканском стиле – с коврами, подушками и низкими столами. Пятеро малышей-фрицев, все голые, курят гашиш. Один поднимается и исполняет танец живота, тогда как другие, разлегшись на четыре стороны света, катаются на спинах, болтая ногами в воздухе, и поют:
Они не носят ни брюк, ни сорочки,
Они танцуют, встав на носочки.
Танец такой их веселый – да-да!
Что убивает на месте жида.
Пу Булыжная Кровь и капитан Строуб оба очень стройны, с маленькими аристократическими гениталиями, и им удается выглядеть очень стильно и осанисто даже нагишом. Парень с длинными льняными волосами и ушами торчком, одетый только в шлем, приносит поднос с мятным чаем.
Пу показывает Джиму, как держать стакан за край и донышко, чтобы не обжечь руку:
– Пойдем, я покажу тебе наш дом.
Малыши-фрицы скачут гуськом, хохоча и подначивая друг друга.
– А вот виселичная комната: все современное и удобное, как видите: у нас носят висельные шлемы: покажи ему, Айгор.
Приближается ухмыляющийся Айгор. Шлем облегает шею и спускается вниз к ключицам, сверкает вокруг ушей и покрывает бритую голову.
– Видишь, здесь провода для записи мозговых волн, горловые микрофоны здесь в шлеме, а еще вот это. – Он показывает кольцо из прозрачной резины. – Все, конечно же, сделано по мерке, и магнитные покалывающие диски для сосков. И петля, пропитанная особыми личными запахами – ну, сам знаешь, грязное нижнее белье и обспусканные носовые платки. Мы всегда были вампирами, старик, это у нас семейное. – Он в последний раз оглядывается. – Лучшее, что можно купить за деньги, и все же это немного ограничивает, старина, если ты понимаешь, о чем я. Всё существует только в нашем сознании, ну ты в курсе.
Комната за его спиной превращается в уставленную книгами студию Гэтсби.
– Одно из твоих чокнутых заклинаний?
Ганс берет меня за руку. На данный момент мальчики насытились. Они сидят в кружок, плечом к плечу, передавая по кругу сигареты с марихуаной.
– Cuidado, hombre [3535
Успокойся, чувак (исп.).
[Закрыть]].
Мальчик высекает искру из своего голого бедра: мягкие далекие голоса в теплых сумерках. Мы идем обратно сквозь спертый воздух Панамы, поднимая вихри, которые оседают у нас за спинами. Сюда не залетает свежий ветер. Город – как запертая комната, полная душных цветов и стоячей воды.
* * *
– А теперь, старик, я хочу, чтобы ты кое-кого здесь встретил: лучше протырься туда первым. – Он открывает дверь в шикарную ванную комнату. – Встретимся в гостиной.
Когда Джим добирается до гостиной, он видит рыжеволосую девушку, похожую на сестру-близнеца Джерри, одетую в красную шелковую пижаму. Малыши-фрицы раскорячились перед ней и спускают, словно она картинка из порножурнала.
Одри смотрит на свои ручные часы. Он в патруле с Купидоном Везувием. Пора двигать на улицы.
