Текст книги "Карусель"

Автор книги: Уильям Моэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

5

Наконец все гости мисс Ли, за исключением Фрэнка Харрелла, пожелали ей спокойной ночи. Он же не собирался последовать их примеру.

– Вы пока не намерены ложиться, правда? – спросила она у декана. – Пойдемте в библиотеку.

Фрэнк взял из ящика трубку и, набив табаком из уже подготовленной табакерки, присел. Мисс Ли, заметив изумление Беллы, объяснила:

– Фрэнк хранит здесь трубку и заставляет меня покупать его любимый табак. Одно из преимуществ старости заключается в том, что можно коротать предрассветные часы в беседах с молодыми мужчинами.

А когда он тоже ушел, мисс Ли, старомодная хозяйка, беспокоившаяся за комфорт своих гостей, проводила Беллу в ее комнату.

– Надеюсь, вам понравился мой маленький прием, – сказала она.

– Очень, – ответила Белла. – Но зачем вы приглашаете миссис Кастиллион? Она ведь такая заурядная…

– Моя дорогая, – с иронией произнесла мисс Ли, – ее муж – весьма важный человек в Дорсетшире, а ее собственной семье посвящена целая страница в «Библии джентльменов» или «Списке поместных дворян».

– Никогда не подумала бы, что она имеет отношение к аристократам, – серьезно сказала Белла. – Мне она показалась очень вульгарной.

– Она действительно очень вульгарная, – согласилась мисс Ли. – Но это такая вульгарность, которую принято считать признаком аристократизма. Разговаривать слишком громко, смеяться, как водитель автобуса, употреблять сленг и вычурно одеваться – все это признаки знатной дамы. На Бонд-стрит я часто встречаю женщин с нарумяненными щеками и крашеными волосами, одетых так, как не осмелилась бы и куртизанка, и узнаю законодателей лондонской моды… Спокойной ночи. Не ждите, что увидите меня за завтраком, эту пищу лишь ангелам небесным следует вкушать в компании.

– Пожалуйста, не уходите. Я хочу знать все о мистере Кенте.

Мисс Ли, последовав примеру подруги, удобно устроилась в кресле. Когда мисс Дуоррис утверждала, что добродетельный человек в целях самодисциплины должен каждый день совершать два действия, которые ему особенно неприятны, мисс Ли беспечно возражала, что она уж точно стоит на пути к вечному блаженству, ибо каждые двадцать четыре часа обязательно делает то, что терпеть не может: встает утром и ложится в постель вечером. Так и сейчас, не торопясь отправляться к себе в комнату, она начала рассказывать мисс Лэнгтон все, что знала о Бэзиле Кенте. На самом деле было неудивительно, что он привлек внимание Беллы, ведь он не только обладал интересной внешностью, но и умудрялся носить традиционную вечернюю одежду англичанина с подобающим изяществом. И все же его романтический образ позволял предположить, что броня флорентийского рыцаря подошла бы ему больше. Он был пропорционально сложен, его ладони – ухожены и аккуратны, а вьющиеся удлиненные каштановые волосы оттеняли красивый цвет лица. Темные глаза, худые щеки и полный чувственный рот, на котором лежала печать некой страстной мечтательности, опять же напоминали о лицах с ранних итальянских полотен, на которых дух, кажется, вечно ведет беспрестанную войну с плотью. Для таких людей земля всегда прекрасна, наполнена любовью и борьбой, поэзией и великолепием голубых небес, но все равно слышится манящий шепот разочарования и веет мрачной тишиной монастыря, даже в красочном вихре королевского двора или загородной резиденции. Никто, глядя на Бэзила Кента, и представить не мог, что его ждет спокойная обеспеченная жизнь. В его карих глазах отражались движения души, одновременно чувственной и аскетичной, импульсивной и рыцарской, и при этом настолько нежной, что все горести и удары судьбы, которым он подвергался, должны были причинять ему двойную боль.

– Так вот, он сын леди Визард, – сообщила мисс Ли.

– Что? – изумилась Белла. – Вы имеете в виду женщину, что участвовала в том отвратительном деле пять лет назад?

– Да. Потом он был в Оксфорде, где они с Фрэнком стали близкими друзьями. Именно через Фрэнка я и познакомилась с ним. Его отец, кузен нынешнего Кента Оусли, умер, когда он был еще ребенком, и Бэзила воспитывала бабушка, потому что его мать вскоре после смерти супруга вышла замуж за лорда Визарда. Она до сих пор привлекательна. А в те времена она была невероятно красива, ее фотографии висели во всех витринах: пора ее расцвета совпала с появлением моды среди молодых мужчин скупать портреты знаменитых красавиц, с которыми они не были знакомы. И скромнейшие из женщин вовсе не стыдились, что их портреты висят в каждом магазине канцелярских товаров или украшают каминную полку платонически настроенного продавца. Тогда подробности жизни леди Визард мгновенно попадали в газеты, которые освещают светскую хронику, а ее модные званые вечера толпами посещали самые известные люди Лондона. Ее всегда можно было увидеть на скачках в толпе поклонников, разумеется, для нее была выделена ложа в опере, а в Хомбурге [11]11
  Город в Германии.


[Закрыть]она привлекала внимание самых августейших особ.

– А мистер Кент когда-нибудь ее видел? – спросила Белла.

– Раньше он проводил с ней часть отпуска, и она поражала его, как поражала и всех остальных. Фрэнк рассказывал мне, что Бэзил просто боготворил мать, он всегда питал страсть к красоте и неимоверно гордился ее великолепной внешностью. Раньше я периодически встречала ее на приемах, и она показалась мне одной из самых роскошных женщин, которых я когда-либо видела. У меня такое впечатление, что примерно так должна была выглядеть мадам де Монтеспан [12]12
  Имеется в виду известная своей красотой фаворитка короля Франции Людовика XIV.


[Закрыть].

– А она любила сына?

– По-своему. Естественно, она не хотела, чтобы он крутился подле нее. Она удивительным образом долго сохраняла моложавый вид. Лорд Визард был младше ее, и ей не особенно хотелось показывать почти взрослого сына. Поэтому она была очень довольна, когда старая миссис Кент, которую она презирала, взялась приглядывать за ним. А когда он приезжал в гости, она наполняла его карманы деньгами, водила в театр каждый вечер и всячески его развлекала. Осмелюсь сказать, она также была довольна его внешностью, поскольку в шестнадцать он, наверное, уже был красивее греческого эфеба. Но если бы он когда-нибудь проявил признаки чрезмерной привязанности, я сомневаюсь, что леди Визард стала бы его поощрять. После Хэрроу [13]13
  Имеется в виду школа Хэрроу – элитная частная школа для мальчиков.


[Закрыть]он отправился в Оксфорд, и Фрэнк, человек весьма наблюдательный, рассказывал мне, что Бэзил был простодушным мальчиком, до нелепости открытым и честным и никогда не таил секретов от других. Он говорил, не раздумывая, искренне, все, что приходило ему на ум. Разумеется, скандалы долгие годы сопровождали леди Визард. Ее расточительность поражала, хотя Визард не был ни богат, ни щедр. Она делала все, чтобы потратить кучу денег, и ее изумруды явно стоили целое состояние. Даже Бэзил не мог не замечать, сколько мужчин было среди ее друзей, хотя в те редкие недели, которые он проводил с ней и которых ждал с таким нетерпением, она старалась, чтобы он не заметил ничего неприличного. А когда незнакомые джентльмены совали соверены ему в кулак, он клал их в карман, полагая, что сам их заслужил. Ну а теперь я должна идти спать.

Мисс Ли с игривой улыбкой поднялась со стула, но Белла остановила ее:

– Прекратите, Мэри. Вы же знаете, что я хочу услышать конец истории.

– Вы в курсе, что уже второй час ночи?

– Мне все равно, вы должны закончить сейчас.

Мисс Ли, устроив эту маленькую диверсию, снова села и отнюдь не против своей воли продолжила рассказ:

– Единственное, чем кичился Бэзил, – это своей матерью. Он говорил о ней без умолку и невероятно гордился ее успехами в обществе. Он мог бы поставить на кон свою жизнь, ручаясь за безупречность ее репутации, и когда случилось страшное, он был просто раздавлен. Вы помните это дело, одно из тех, которые чопорная английская публика обсуждает с особым восторгом. На каждом столбе повесили объявление, где огромными буквами написали, что на потеху среднему классу в Доме правосудия сейчас идет развод аристократической семьи с участием не менее четырех лиц. Выходило, что лорд Визард, ошарашенный расточительностью жены, в конце концов подал заявление, в котором указал имена лорда Эрнеста Торренса, полковника Руми, мистера Нормана Винна и некоторых других. По-видимому, в последнее время эта пара отнюдь не наслаждалась супружеским счастьем, так как леди Визард выступила со встречным заявлением, обвинив мужа во флирте с ее собственной горничной и некой миссис Плэттер – дамой, проживавшей в квартире на Шафтсбери-авеню. Обе стороны сражались на этом процессе с величайшей злобой, и целые толпы очевидцев выступили с показаниями, описывая поведение, которое, как по крайней мере хочется верить, нехарактерно для аристократических особ. Но конечно, вы и сами читали обо всем в подробностях в «Черч таймс», Белла.

– Помню, об этом сообщали в «Стандард», – ответила мисс Лэнгтон. – Но я ничего не читала.

– Целомудренное создание! – воскликнула мисс Ли с легкой улыбкой. – Обычный англичанин не смог бы сохранить уважение к титулованным особам, если бы репортажи о бракоразводных процессах не позволяли ему периодически заглядывать в их частную жизнь… В любом случае от обвинений, которые выдвигали друг против друга лорд и леди Визард, волосы очередного сельского главы семейства тут же вставали дыбом.

Мисс Ли сделала паузу, а потом со спокойной решительностью, как будто посвятила размышлению над этим вопросом массу времени и тщательно все взвесила, продолжила:

– Развод, как вы знаете, может идти по одному из двух сценариев. Достойно – это когда обе стороны равнодушны или напуганы, и произносится лишь то, что необходимо, во избежание последующего вмешательства этого нелепого господина – адвоката по делам короны. И недостойно – когда в жажде облить грязью человека, которого когда-то торжественно клялись любить до конца дней, разводящиеся приходят к мысли, что им все равно, сколько помоев выльется на них самих. Леди Визард почитала за правило презирать своих мужей и второго ненавидела гораздо больше, чем первого, поскольку ему не хватило приличия умереть через четыре года после свадьбы. Его скупость, скверный характер, несдержанность проявились и при разводе: он привел слуг и заставил дать показания о весьма интимных привычках жены, предоставил перехваченные письма и вызвал в суд торговцев, которые выставляли ему счета за наряды и драгоценности жены. Лорд Визард нанял умнейших уголовных юристов того времени, и на протяжении двух дней его супруга с удивительной сообразительностью, смелостью и находчивостью терпела перекрестный допрос, который сокрушил бы женщину более слабую. Отчасти потому, что она блестяще выдержала схватку, отчасти потому, что с трудом верилось, будто столь изумительное создание могло совершить мерзкие поступки, которые ей приписывал муж, но в большей степени потому, что, казалось, у судей не осталось иного выбора, кроме как признать выдвинутые обвинения недоказанными. И леди Визард в некотором смысле осталась хозяйкой положения. Об остальном сами можете догадаться.

– Нет, не могу, Мэри. Продолжайте.

– До Бэзила не долетело ни слова о готовящемся разбирательстве, и он впервые узнал о деле из утренней газеты, которую просматривал за яичницей с беконом. Он не верил своим глазам, и, пока читал статью, его скептицизм сменился испугом, а потом и ужасом. Новости изумили и подавили его. Он вспомнил о сотне мелочей, которым, замечая, не придавал значения, и понял, что его мать ничуть не лучше раскрашенной проститутки, продающей свое тело за пятифунтовую банкноту.

– Но откуда все это знаете вы, Мэри? – с сомнением в голосе спросила Белла. – Вы ведь ничего не придумываете?

– Я читала газеты, – ответила мисс Ли несколько резковато. – Многое мне сообщил Фрэнк, а здравый смысл подсказал остальное. Я смею думать, что отчасти разбираюсь в человеческой натуре, и если Бэзил и не чувствовал всего этого, то должен был. Но я никогда не закончу рассказ, если вы и дальше будете меня перебивать.

– Прошу прощения, – смиренно произнесла Белла. – Умоляю, продолжайте.

– Фрэнк, как вы знаете, немного старше Бэзила, он в то время учился в Оксфорде на бакалавра медицины. Он обнаружил, что бедный мальчик подавлен, охвачен стыдом и мечется как загнанный зверек, который пытается скрыться от посторонних глаз. Но Фрэнк сделан из другого теста – он намного тверже, и ему удалось убедить друга вести себя так, словно ничего не случилось, и даже ужинать в общем зале, как обычно. То, что для одного было не очень сложно, для другого казалось невыносимым. Бэзил воображал, что все таращатся на него, словно на нем надето что-то грязное. Он часто хвалился своей чудесной родительницей и полагал, что теперь все его слова с презрением передаются из уст в уста. Газеты сообщали читателям о продолжении этой поучительной истории, свидетели смаковали позорные подробности, а Бэзил, измученный и потерявший сон, не мог скрыть своих страданий. Фрэнк поставил перед ним мучительную задачу, которая оказалась выше его сил, и, не сказав никому ни слова, он сбежал в Лондон. После суда он отправился навестить леди Визард, и что случилось потом, я не знаю. Он никогда больше не возвращался в Оксфорд. В то время как раз шел набор в Имперский йоменский полк, и Бэзил, случайно проходя по Сент-Джеймскому парку, увидел, как мужчины тренируются. Он жаждал уехать из Англии, где, как ему казалось, все презирали его, и тут ему представилась такая возможность: он записался в ряды добровольцев и через месяц поплыл на корабле в Южную Африку.

– В качестве рядового? – спросила мисс Лэнгтон.

– Да. Полагаю, он как-то отличился, потому что ему предложили офицерский чин, но он отказался и вместо этого получил орден за боевые заслуги. Он оставался там три года и не возвращался в Англию, до тех пор пока последний отряд йоменов не отправили на родину. Потом он осел здесь, чтобы подготовиться к поступлению в адвокатуру, и в прошлом году получил право адвокатской практики.

– Он видится с матерью, вы не знаете?

– Полагаю, нет. У него есть небольшой доход – около трех сотен в год, и этого как раз хватает на скромное существование. Я думаю, он стал адвокатом для проформы, а на самом деле хочет писать. Едва ли вам доводилось видеть маленький сборник южноафриканских очерков, который он выпустил в прошлом году: впечатления о пейзаже и заметки о местных нравах. Книга не имела особенного успеха, но, на мой взгляд, казалась многообещающей. Я припоминаю описание одной битвы – необычное развитие событий, динамика. Он сейчас работает над романом и, осмелюсь предположить, когда-нибудь напишет весьма умную книгу.

– Думаете, он когда-нибудь добьется известности?

Мисс Ли пожала плечами:

– Знаете, чтобы достичь успеха в литературе, нужно обладать некой грубой силой, которая отражается в стиле письма, а я думаю, у Бэзила этого нет. Чтобы действительно управлять людьми и влиять на них, нужно полностью осознавать свои намерения. А обрести это понимание можно лишь в том случае, если в тебе осталась частица обыкновенной глины, из которой слеплен человек… Но теперь мне и правда пора спать. Вы такая болтушка, Белла. Держу пари, вы могли бы продержать меня здесь всю ночь.

Это прозвучало немного жестоко по отношению к Белле, которая за последний час почти не открывала рот.

6

В то самое время, когда две леди обсуждали Бэзила Кента, он сам стоял на мосту над величавыми водами Сент-Джеймского парка и мечтательно созерцал вид, с которым, вероятно, не сравнится ни один из самых прекрасных видов самого прекрасного из всех городов – Лондона: спокойная вода, посеребренная луной, изящные контуры деревьев и здание министерства иностранных дел, помпезное и невозмутимое, образовывали композицию идеальную и не менее продуманную, чем на любой картине Клода Лоррена. Ночь была теплой и благоуханной, небо – чистым, а тишина приносила такое упоение, что, несмотря на суетливое жужжание Пиккадилли, где в этот час царили радость и веселье, оно наводило Бэзила на мысль о спокойном старомодном французском городке. Его сердце билось с неким странным ликованием, ведь наконец он знал наверняка, без всяких сомнений, что миссис Мюррей любит его. Раньше, хотя он и не мог не замечать, что она с удовольствием смотрит на него и с интересом слушает его речи, он не смел надеяться на более теплые чувства. Но когда они встретились тем вечером, он с удивлением заметил, как она покраснела, когда подала ему руку, и от этого кровь прилила и к его щекам. Он повел ее в зал на ужин, и ее пальцы, словно огнем, жгли его руку. Она говорила мало, но вслушивалась в его слова с особым вниманием, как будто старалась отыскать в них скрытый смысл, а когда их взгляды встретились, она чуть не отпрянула от страха. Но в то же время в ее взгляде было странное нетерпеливое томление, словно ей пообещали нечто чудесное и она отчаянно этого ждала, хотя немного боялась.

Бэзил вспоминал, как миссис Мюррей вошла в гостиную и он восхитился ее грациозной осанкой и приятным шелестом ее длинного платья. Она была высокой женщиной, такой же высокой, как он сам, с неким ребячеством в облике, которое непостижимым образом вплеталось в ее манеру держаться. Ее волосы не были ни темными, ни светлыми, серого цвета глаза лучились нежностью, а улыбка отличалась особенным благодушием, говорившим о хорошем характере. И если в лице и не было явной красоты, то приятное его выражение и бледность кожи создавали вокруг нее ореол пленительной томной грусти, напоминавшей женщин Сандро Боттичелли. Тот же загадочный взгляд печальных глаз, скрывавший неистовые муки. И та самая грациозность движений, которая уж точно была им присуща. Но Бэзила в миссис Мюррей больше всего привлекала покровительственная чуткость, которую он видел в ней. Она как будто была готова оградить его от всех бед. Это вызывало у него одновременно благодарность, гордость и смирение. Он жаждал сжать ее изящные ладони и поцеловать в губы; он уже чувствовал объятия этих длинных белых рук на своей шее, когда она притянет его к своему сердцу с любовью, отчасти материнской.

Миссис Мюррей никогда еще не выглядела прекраснее, чем в тот вечер, когда стояла в холле, держась идеально прямо, и беседовала с Бэзилом в ожидании коляски. У нее был красивый плащ, и молодой человек сделал ей комплимент, а она, чуть вспыхнув от радости, что он обратил на это внимание, опустила глаза на тяжелую парчу, своим великолепием напоминавшую ткани восемнадцатого века с полотен итальянских мастеров.

– Я купила этот материал в Венеции, – сказала она. – Но чувствую, что почти недостойна его носить. Не смогла устоять, поскольку точно из такого же сделано платье, в котором запечатлели Екатерину Корнаро [14]14
  Екатерина Корнаро (1454–1510) – знаменитая венецианка, супруга короля Иакова II Кипрского.


[Закрыть]на портрете в одной из галерей.

– Только вы и должны его носить, – ответил Бэзил, глядя на нее сияющими глазами. – Любую другую затмила бы такая роскошь.

Она улыбнулась и, покраснев, пожелала ему спокойной ночи.

Бэзил Кент сильно изменился с тех времен, когда был беззаботным юнцом, которого Фрэнк знал в Оксфорде. Тогда он бездумно, как лист на ветру, отдавался каждому нахлынувшему чувству. И недолгая депрессия в случае провала предприятия, в котором он был заинтересован, вскоре сменялась бурной радостью. В те дни жизнь казалась прекрасной и он без запоздалых раздумий мог купаться в ее многоцветии и беспрестанно меняющейся красоте. Уже тогда он ставил перед собой цель писать книги и с плодовитостью и довольно скудной изобретательностью, свойственными молодости, постоянно что-то строчил. Но когда он со стыдом и волнением узнал, что мир груб и жесток, ведь его собственная мать оказалась распутницей, то почувствовал, что никогда больше не сможет ходить с гордо поднятой головой. И все же после первого приступа отвращения Бэзил восстал против своего чувства. Он любил эту несчастную женщину больше всех на свете, и теперь его место уж точно было рядом с ней. Он не желал ни судить ее, ни порицать, а, скорее, помогать и защищать от постыдного унижения. Разве не мог он показать матери, что в жизни есть и более возвышенные материи, помимо восхищения мужчин и развлечений, драгоценностей и красивой одежды? Он решил отправиться к ней и увезти на континент, где они смогли бы спрятаться. Бэзил надеялся найти способ сблизиться с матерью, ведь, несмотря на все свое восхищение, он сильно страдал из-за того, что никогда не мог достучаться до ее души.

Леди Визард проживала в доме мужа на Чарлз-стрит, и примерно в тот день, когда по делу вынесли решение, Бэзил поспешил к ней. Он ожидал, что она будет сидеть у себя в комнате, съежившись, боясь выйти на свет, вся измученная и в слезах. И его нежное сердце, переполненное одной лишь жалостью, начинало кровоточить, когда он думал о ее горе. Он хотел пойти к ней, и поцеловать, и сказать: «Вот я, мама. Давай уедем вместе туда, где сможем начать новую жизнь. Мир огромен, где-то найдется место и для нас. Я люблю тебя как никогда и постараюсь быть тебе хорошим и верным сыном».

Бэзил позвонил, и дверь открыл дворецкий, которого он знал долгие годы.

– Можно ли увидеть ее светлость как можно скорее, Миллер? – спросил он.

– Да, сэр. Ее светлость до сих пор на обеде. Извольте пройти в столовую.

Бэзил шагнул вперед и тут же заметил несколько шляп на столике в коридоре.

– Здесь гости? – осведомился он удивленно.

Но прежде чем дворецкий успел ответить, из соседней комнаты послышался громкий смех. Бэзил вздрогнул, как будто его ударили.

– У ее светлости прием?

– Да, сэр.

Бэзил в ужасе уставился на дворецкого, не в состоянии понять, что происходит. Он хотел бы расспросить его, но стыдился. Все это казалось слишком чудовищным, чтобы быть правдой. Само присутствие этого слуги было возмутительно, ведь он тоже давал показания на омерзительном суде. Как могла мать спокойно смотреть на льстивое раболепное лицо Миллера? Дворецкий, заметив беспокойство в глазах молодого человека и его бледность, отвернулся с едва заметным неудовольствием.

– Передайте, пожалуйста, ее светлости, что я здесь и хотел бы поговорить с ней. Я пройду во вторую гостиную. Я полагаю, там больше никто не появится?

Бэзил прождал четверть часа, прежде чем услышал, как дверь столовой открылась и несколько человек, громко переговариваясь и смеясь, стали подниматься по лестнице. Потом зазвенел голос его матери, он звучал четко и уверенно, как всегда.

– Вы все должны удобно устроиться. Мне нужно кое с кем поговорить, и я не разрешаю никому из вас выходить отсюда, пока я не вернусь.

Через мгновение появилась леди Визард. Улыбка еще играла у нее на губах, и подозрения, которые Бэзил все это время гордо отметал прочь, сменились полной уверенностью. Казалось, его мать ничуть не подавлена и не сконфужена, напротив, отлично владеет ситуацией. В ней было не меньше стати и гордости, чем в последний раз, когда они виделись. Он ожидал обнаружить мать во власянице на руинах былой жизни, но нет: она красовалась в платье Пакен [15]15
  Имеется в виду Жанна Пакен (1869–1936), одна из первых французских модельеров.


[Закрыть], отличавшемся невиданной броскостью, которую могла позволить себе лишь она. Смуглая, с огромными сверкающими глазами и великолепными волосами, она едва не шокировала своей экстравагантной яркостью и обилием самых разных оттенков, словно какая-нибудь цыганка королевских кровей. Ее рост был необычен, фигура – роскошна, и, умея блестяще себя подать, она передвигалась с величием восточной королевы.

– Как мило, что ты приехал, мой дорогой мальчик! – воскликнула она с улыбкой, обнажившей ее красивые зубы. – Полагаю, ты хочешь поздравить меня с победой. Почему же ты не зашел в столовую? Там было так весело. И тебе в самом деле пора немного décrasser [16]16
  Обтесаться (фр.).


[Закрыть]. – Она подставила Бэзилу щеку для поцелуя (разумеется, только этого и следовало ожидать от любящей, но при этом современной матери), но он отстранился. Даже его губы побледнели.

– Почему ты не сказала мне, что процесс заканчивается? – резко спросил он.

Леди Визард усмехнулась и взяла сигарету.

– Voyons, mon cher [17]17
  Да ладно, мой дорогой (фр.).


[Закрыть], на самом деле я решила, что это тебя не касается.

Закурив, она выпустила в воздух два идеальных кольца дыма и принялась наблюдать за сыном с неким высокомерным изумлением.

– Не ожидал, что сегодня ты устроишь праздник.

– Друзья настояли, к тому же мне надо было как-то отметить свой триумф. – Она легко рассмеялась. – Mon Dieu! [18]18
  Боже мой! (фр.)


[Закрыть]Ты и не представляешь, насколько я была близка к гибели. Ты читал о моем перекрестном допросе? Только он меня и спас.

– Спас от чего?! – с яростью воскликнул Бэзил, и две суровые морщины пролегли между его бровями. – Он спас тебя от позорного бесчестья? Да, я прочел каждое слово. Сначала не мог поверить, что все это правда.

– Et après? [19]19
  А потом? (фр.)


[Закрыть]– спокойно спросила леди Визард.

– Но это оказалось правдой, и нашлось не менее дюжины человек, которые все подтвердили. О Боже, как ты могла?! Я восхищался тобой больше, чем кем-либо другим… Я подумал о твоем позоре и пришел, желая помочь тебе. Разве ты не осознаешь весь ужас бесчестья? О мама, мама, ты не можешь продолжать в том же духе! Бог свидетель, я не хочу тебя обвинять. Поедем со мной, отправимся в Италию и начнем все заново…

Его пламенная речь в самом разгаре была прервана изумленным холодным взглядом леди Визард.

– Но ты говоришь так, словно я разведена. До чего же нелепо ты себя ведешь! Даже в этом случае, возможно, было бы лучше ненадолго уехать, но и то я приняла бы это с гордо поднятой головой. Ты действительно думаешь, что я сбегу сейчас? Pas si bête, mon petit! [20]20
  Как бы не так, мой маленький! (фр.)


[Закрыть]

– Ты хочешь сказать, что останешься здесь, теперь, когда каждый знает, что ты собой представляешь, когда каждый будет указывать на тебя пальцем на улице и нашептывать остальным все новые и новые грязные подробности? И какими бы грязными они ни были, все это будет правдой.

Леди Визард пожала плечами.

– Oh, que tu m'assomes! [21]21
  О, как же ты мне надоел! (фр.)


[Закрыть]– презрительно бросила она, справедливо гордясь своим французским произношением. – Плохо ты меня знаешь, если считаешь, что я буду прятаться в каком-нибудь захолустном континентальном городке или пополню ряды дам с подпорченной репутацией в declassée [22]22
  Деклассированном (фр.).


[Закрыть]обществе Флоренции. Я собираюсь остаться здесь. Буду появляться везде, буду посещать каждый спектакль в театре и опере, ходить на скачки и так далее. У меня есть хорошие друзья, которые меня поддержат, и ты увидишь, что через пару лет я смогу все преодолеть. В конце концов, я сделала ненамного больше, чем все остальные, а если какой-то bourgeois [23]23
  Буржуа, господин (фр.).


[Закрыть]узнал обо мне то, чего не знал раньше, то je men bats l'oeil [24]24
  Меня это нисколько не волнует (фр.).


[Закрыть]. Я избавилась от этой свиньи – моего мужа, и только ради этого стоило пройти через суд. В конце концов, он знал, что происходит. Он напал на меня лишь потому, что его испугали мои расходы.

– И тебе не стыдно? – тихо спросил Бэзил. – Ты ни о чем не жалеешь?

– Раскаиваются только глупцы, мой дорогой. А я никогда в жизни не делала ничего, что не повторила бы еще раз, за исключением браков с двумя своими мужьями.

– И ты собираешься остаться здесь, как будто ничего не произошло?

– Не глупи, Бэзил, – устало ответила леди Визард. – Конечно, я не собираюсь жить в этом доме. У Эрнеста Торренса есть миленькая лачужка на Керзон-стрит, и он предложил сдать ее мне.

– Но ты ведь не примешь от него такое предложение, мама. Это было бы слишком вызывающе. Ради Бога, прекрати общаться с этими мужчинами.

– Но не могу же я бросать старого друга лишь потому, что мой муж вызвал его в суд как соответчика.

Бэзил подошел к ней и положил руки ей на плечи:

– Мама, не может быть, чтобы ты говорила это серьезно. Осмелюсь признать, что я недалек, неловок и не могу как следует облечь свои мысли в слова. Видит Бог, я не хочу читать тебе нравоучений, но разве понятия чести и долга, чистоты и непорочности, да и другие – пустой звук? Не будь так жестока с самой собой. Какое имеет значение, что говорят люди? Забудь об этом, и давай уедем отсюда.

– T'es ridicule, mon cher [25]25
  Ты выглядишь нелепо, мой дорогой (фр.).


[Закрыть], – сказала леди Визард и помрачнела. – Если ты не можешь предложить больше ничего интересного, то давай отправимся в гостиную… Ты идешь? – Она направилась к двери, но Бэзил ее перехватил.

– Ты никуда не пойдешь. Я все-таки твой сын, и ты не имеешь права себя позорить.

– И что же ты сделаешь, скажи на милость?

Леди Визард улыбнулась, но эта улыбка была последней попыткой скрыть охвативший ее гнев.

– Не знаю, но я что-нибудь придумаю. Если тебе недостает чести, чтобы защитить себя, тогда это сделаю я.

– Ты, нахальный мальчишка, да как ты смеешь разговаривать со мной в таком тоне?! – возмутилась леди Визард, повернувшись к нему. Глаза ее сверкали. – И чего ты надеешься добиться, когда приходишь сюда и меня поучаешь? Ты несчастный зануда! Я думаю, это у тебя в крови, ведь твой отец еще до твоего появления на свет был занудой.

Бэзил смотрел на нее, и гнев затмевал все другие его чувства: жалость уже испарилась, и он не пытался скрыть негодование.

– О, как же глуп я был, что верил в тебя все эти годы! Я готов был поставить жизнь на то, что ты чиста и невинна. А теперь, когда читаю все эти газеты, где говорится, что присяжные сомневались, я точно знаю: все было правдой.

– Конечно, правдой! – дерзко выкрикнула она. – Каждое слово, но они не могли этого доказать.

– А теперь мне стыдно думать, что я твой сын.

– Тебе и не надо иметь со мной никаких дел, мой хороший мальчик. У тебя есть собственный доход. Ты полагаешь, мне нужен бестолковый, плохо воспитанный дурачок, который будет цепляться за мою юбку?

– Теперь, когда я знаю, какая ты на самом деле, ты приводишь меня в ужас. Я надеюсь, что никогда больше тебя не увижу. Лучше бы моя мать была нищенкой на улице, чем такой, как ты!

Леди Визард дернула шнурок звонка.

– Миллер, – произнесла она, когда появился дворецкий, словно забыла о присутствии Бэзила. – Мне понадобится экипаж в четыре часа.

– Прекрасно, моя леди.

– Вы же знаете, что сегодня я ужинаю не дома, правда?

– Да, моя леди.

Потом она сделала вид, будто вспомнила о Бэзиле, который молча наблюдал за ней, побледнев. Он едва сдерживался.

– Можете проводить мистера Кента к выходу, Миллер. А если он вдруг заглянет снова, скажите, что меня нет дома.

С оскорбительным высокомерием она смотрела на него, когда он уходил, и снова осталась хозяйкой положения.

Затем были три года на мысе Доброй Надежды, потому что Бэзил, не желая возвращаться в Англию, остался там по истечении года службы в армии. Сначала стыд казался невыносимым, и он размышлял об этом день и ночь. Но когда он уехал далеко от Европы, когда наконец ступил на африканскую землю, нести бремя бесчестья стало не так тяжело. Его эскадрон быстро отправили в глубь страны, и тяжелые условия жизни облегчили страдания его воспаленного ума. Рутина воинской службы, долгие переходы, волнение и новизна утомляли его, так что он спал со спокойствием, которого никогда прежде не знал. А потом началась изнурительная война с ее скучной монотонностью, он мучился от голода и жажды, потом от жары и холода. Но все это сближало его с сослуживцами, которых он поначалу сторонился. Он был тронут их грубоватым добродушием, их желанием помочь друг другу и сочувствием, с которым они обращались к нему, когда он недомогал. Его горькое разочарование в людях стало слабеть, когда он увидел, как можно общаться на фоне настоящих трудностей. А когда наконец Бэзил попал на поле боя, хотя ждал этого с ужасным беспокойством, опасаясь, что может струсить, он ощутил невероятный душевный подъем, благодаря которому жизнь показалась ему почти прекрасной. Ибо тогда порок, и аморальность, и уродство исчезали, а люди стояли один за другого с первобытной яростью, кровь огнем жгла их вены, а смерть бродила между сражающихся жертв. А там, где смерть, нет места ничему мелочному, грязному или подлому.