Текст книги "А ты попробуй"

Автор книги: Уильям Сатклифф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Уильям Сатклифф
А ты попробуй

Зевс, кто вывел смертных на дорогу, чтобы они поняли

Зевс, кто сделал так, что мудрость приходит через страдание

Ахилл – Агамемнон

Ощущается лучше, чем когда-либо, и гораздо чувствительнее.

Джон Уэйн Боббит

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ:
ПЛОХО ДОГОВОРИЛИСЬ

Она теперь другая.

– Спинка не откидывается.

– Не может быть.

– Говорю, не откидывается.

– Смотри. – Я вступаю в борьбу с самолетным креслом. Оно не поддается. – Действительно, сломано.

Она торжествует – и улыбается полускрыто одной из самых желчных своих улыбок. Так, словно говорит: “Ты настолько туп, что даже не понимаешь, когда над тобой смеются”. Две недели назад она оттаскала бы меня за уши, рассмеялась в лицо, обозвала бы сексистом и пиздоболом. Сейчас – единственной ухмылкой она дает понять, что, во-первых, считает меня идиотом, и во-вторых, что это не мое дело.

– Пусти меня на свое место.

Я молчу. Я приехал в аэропорт заранее, зарегистрировал билеты (специально попросив место у окна), полтора часа прождал Лиз, которая появилась в последнюю минуту и заявила, что не перевела деньги в чеки – так что нам пришлось бегать по всему аэропорту, искать единственное место, где их выдают, и если бы оно оказалось закрыто, я понятия не имею, что бы мы делали. Наверно... наверно, я бы три месяца катался по Индии в одиночку. Или пришлось бы одалживать ей деньги – но тогда нам хватило бы только на половину дороги – нет, это невозможно – и с какой стати я должен одалживать ей деньги. Нет уж. У нее было достаточно времени на сборы.

– Пусти меня на свое место. Ты все равно читаешь – ты все равно не будешь откидываться. А я хочу спать.

Врет. Мы только взлетели, и сейчас ясный день. Отличный вид из окна. Я специально попросил это место – я знаю, что это детство, но мне нравится летать, ясно? И я не собираюсь стыдиться того, что люблю смотреть в окно. Может, я уже вырос из этого, но мне все равно. Мне нравится, и все тут.

– Дэйвид... Ты меня слышишь?

Она сверкает глазами, и все черты ее лица сложились в одну презрительную гримасу, словно говоря: “Ну, скажи, что ты хочешь смотреть в окно. Давай. Ну, говори. Тогда уж точно станет ясно – и нам уже не отвертеться, – что в свои девятнадцать лет ты на самом деле двенадцатилетний сопляк, и что тебе не стыдно быть полным мудаком”.

Я не параноик – все это четко написано в изгибе ее ноздрей и в раскосых глазах.

Противнее всего то, что я вовсе не читаю. Я лишь изредка заглядываю в книгу, и почти все время смотрю в окно. Но она поймала меня как раз за книгой, и теперь я не могу сказать, что не читаю, потому что буду выглядеть эгоистом, а она именно этого и добивается.

– Хорошо, – говорю я. – Сейчас.

Я закрываю книгу, бросаю демонстративный взгляд в окно, чтобы показать, что я не эгоист, и что иду на серьезную жертву. Лиз вздыхает, и я вижу краем глаза, как она качает головой. Со мной все ясно, и что бы я ни сделал, она только укрепится в своем мнении.

Она меня ненавидит. Она думает, что я неразвит, эгоистичен, невыдержан и самонадеян. Боже мой, я уступаю ей место – и, между прочим, могу захотеть спать, и будет негде, потому что откидывающееся кресло я отдал ей – а она теперь сидит, качает головой, и считает меня эгоистом. Это оскорбительно!

Я не понимаю, почему. Я не понимаю, что изменилось. Всего две недели назад мы были лучшими друзьями, почти влюбленными. Сейчас мы привязаны друг к другу – летим в Индию на три месяца – и она обращается со мной, как с куском тухлого мяса. Может я и на самом деле неразвит, эгоистичен, невыдержан и самонадеян, но раньше ей это нравилось. Я не изменился. И не вижу причин меняться только потому, что она теперь другая.

Просто страшно.

Я много раз слышал старый прикол, что попасть в Индию – это попасть в духовку, но представления не имел о том, что попасть в Индию – это действительно попасть в духовку.

Делийский аэропорт это... это уссаться можно. Нельзя впихнуть столько народа в такое маленькое пространство, чтобы они не начали друг друга жрать. Это невозможно. Но кажется, никому кроме меня не было дела до толпы.

Проторчав три часа в иммиграционной службе, мы вышли наконец из аэропорта и обнаружили на улице еще больший дурдом. Мы и минуты не пробыли на воздухе, как куча оборванных вонючих мужиков набросилась на нас и принялась драть на куски – наверно для того, чтобы каждая наша конечность добралась до города на отдельном транспорте. Это было омерзительно. Я чувствовал себя так, словно меня грабят. Грабят в духовке. Все эти мудозвоны, которые пытались затащить нас в свои такси были такими оборванными и отчаянными, что мне захотелось домой прямо сейчас.

Лиз заметила, что еще какие-то рюкзачники из нашего самолета двинулись к автобусу, и мы, грудью проложив себе путь сквозь толпу, вскарабкались вслед за ними. Мотор уже работал, и мы с облегчением опустились на сиденья, решив, что успели как раз вовремя. Водитель сердито ткнул пальцем сначала в наши сумки, потом на крышу автобуса. Тогда я заметил, что ни у кого больше нет с собой багажа, и нам пришлось выходить из автобуса, чтобы тут же оказаться в новой толпе оборванцев, наперебой предлагающих забросить наше барахло на крышу. Я был уверен, что они сопрут рюкзаки в ту самую минуту, когда я повернусь к ним спиной, поэтому попытался вскарабкаться на крышу сам, но тут мужик в красном тюрбане, очевидно, начальник всех закидывателей сумок на крышу, столкнул меня с лестницы и вцепился в багаж. Я уступил. Все время, пока он прикручивал рюкзаки веревкой, я не спускал с него глаз. Весь его вид говорил о том, что он знает, что делает; несколько сумок были уже наверху, и я решил, что может так оно и должно быть. Спустившись с лестницы, он принялся дергать головой снизу вверх и приговаривать “дэнги-дэнги”.

– Он хочет денег, – сказала Лиз.

– За что? Это его работа. Я вполне мог закинуть рюкзаки сам.

– Ради Бога, дай ему денег. Я пойду займу места.

– Но у меня нет денег. Вряд ли он берет чеки.

– Ну дай же ему хоть что-нибудь.

– Что? Подтирочную бумагу? Вчерашний “Гардиан”?

Она не удостоила меня ответом и полезла в автобус.

– Дэнги. Дэнги.

– У меня нет.

– Дэнги.

Он прицепился к моему рукаву, и толпа вокруг нас стала уплотняться.

– Слушай, друг, у меня нет сейчас денег. Я не успел разменять.

– ДЭНГИ!

Я вывернул карманы – показать, что у меня нет денег, и оттуда вывалилалась целая горсть английских монет. Он злобно зыркнул на меня глазами и кинулся собирать мелочь. Поднялся переполох, куча народу сцепилась из-за этой меди, и я смог улизнуть в автобус, надеясь, что буду уже далеко, когда они поймут, что монеты всего лишь английские.

Пока мы разбирались с сумками, все сиденья заняли, и Лиз стояла теперь у заднего стекла. Я подошел к ней.

Через полчаса, когда автобус набился битком, шофер пару раз нажал на газ, но не сдвинулся с места.

Еще через полчаса, в течение которых мужик в красном тюрбане не переставая орал мне что-то сквозь стекло, а в автобус впихнулось в два раза больше народа, чем тогда, когда я был уверен, что он полон, мы наконец выползли из аэропорта.

– Ужас, – сказал я.

– Что ужас? – спросила Лиз.

– Всё.

– Чего же ты ждал? – она смотрела осуждающе.

– Здесь везде так?

– Думаю, да.

– И мы за этим летели?

– Да, это Индия.

– Господи. Не может быть.

Мне вдруг показалось, что желудок у меня набит булыжниками. Все было не так. Я попал не туда. Я ничего еще не успел положить в рот, а меня уже тошнило – от жары, толпы, клаустрофобии, – мне было просто страшно.

Черт бы драл, что я наделал? Как меня занесло в эту жуткую страну? Я ее ненавижу. Уже. К ней невозможно привыкнуть. Как же я влип.

Это было плохо. Очень плохо.

Ж

Автобус выкинул нас на тротуар, и мы направились в отель “Ринго” – это симпатичное название стояло первым в списке “Одинокой Планеты”[1]1.
  “Одинокая планета” – популярный туристский справочник (здесь и далее – примечания переводчика).


[Закрыть]. Отель был рядом, на боковой улочке.

Я бы не рискнул назвать улицей то, по чему мы шли. Для начала, не было асфальта – просто утоптанная грязь с налипшей сверху пылью, утыканная зеленоватыми лужами, кучами мусора и коровьими лепешками. Поразительно, но очень многие пробирались сквозь это месиво в шлепанцах без задников.

Я рассматривал людей, и они были совсем не похожи на индусов в Англии. Не то, чтобы они отличались физически или носили странную одежду, нет. Что-то невыразимое делало их совершенно для нас чужими. Что-то в походке и в выражении лиц. Мне было страшно до усрачки. И куда ни посмотри – сотни людей – и все орут прямо в уши: “Такси, такси!”, “Лучшая еда!”, “Звони задешево!”; они толкаются, смеются, болтают, ругаются – с таким наглым видом, как будто они здесь полные хозяева.

* * *

Отель мы нашли на верхней площадке темной лестницы – несколько номеров на двоих, на чердаке под самой крышей. Мужик, у которого на шее росла шишка размером с теннисный мяч, сказал, что все номера заняты, и что остались только койки в общей спальне. Он провел нас по лестнице к самой верхушке чердака – туда, где гофрированная железная крыша образовывала тупой угол.

Железные стены и крыша превращали спальню в еще более жаркую духовку, чем вся остальная страна. Комната была битком уставлена кроватями, и когда мои глаза привыкли после яркого света к полумраку, я различил нескольких бедолаг-путешественников, в глубокой депрессии лежавших по койкам. Они были так худы и несчастны, что это место вполне можно было принять за тюрьму. Некоторые читали, один спал, а двое просто лежали, уставясь в пространство.

Не очень-то этим ребятам было весело. Едва вырвавшись из уличного дурдома, мы вляпались в кое-что похуже – в морг. Никто не удосужился повернуть головы, хотя мы стояли здесь уже несколько минут. Что бы меня ни ждало в этой стране, меньше всего я хотел стать похожим на этих людей. Я хотел домой.

От мысли, как глубоко я вляпался в Индию, и во что превратятся эти три месяца, у меня отчаянно закружилась голова.

– Что скажешь? – спросила Лиз.

– Мрак.

– Ммм.

– Может, тут есть что получше?

– Не знаю.

– Можно спросить у них, – предложил я.

– Эти люди наверняка думают, что лучшего места не найти, иначе бы они тут не лежали.

– Может быть.

Сама мысль, что кто-то мог посчитать это место лучшим в Дели, способна повергнуть в глубокую депрессию. Однако перспектива таскаться по жаре с рюкзаками и выискивать что-то другое тоже не прибавляла оптимизма.

Лиз выудила из сумки справочник, и мы нашли в этом районе еще один отель; он назывался “Отель миссис Коласо”. Книжка описывала его как “переполненное и тяжелое для нервов место без удобств”, что не очень обнадеживало, но других гостиниц в округе, если верить справочнику, не было, так что мы опять выползли на горячий мыльный воздух и поволоклись к отелю миссис Коласо.

Атмосфера там была не столь душераздирающая, по койкам валялось гораздо меньше впавших в кататонию хиппи, и, хотя все нормальные номера опять оказались заняты, мы с готовностью согласились на общую спальню, довольные уже тем, что будет куда плюхнуть задницы.

Плюхнули.

Лежа на жесткой кровати и разглядывая вентилятор под потолком, крутившийся настолько медленно, что это не производило абсолютно никакого впечатления на окружающий воздух, я думал о том, что еще никогда в жизни мне не было по-настоящему жарко. Да, я лежал на горячем солнце, потел, когда бегал, но ни разу не превращался в ломоть мяса, который пекут изнутри. Я чувствовал, что наполняюсь жаром, что мои внутренности превращаются в огромную кучу недоваренных потрохов, которую мне придется теперь всюду таскать с собой. Воздух вырывался из ноздрей и обдувал верхнюю губу, как горячий фен.

Как они здесь живут? Как эта страна вообще существует? Как такое количество воздуха нагревается до такой температуры и не раскаляет планету?

Разбирать вещи мы не могли – их было некуда класть; и мы понятия не имели, чем заняться после того, как с облегчением плюхнули задницы на кровати. Мне всегда было интересно, что делают рюкзачники целыми днями, и вот теперь я прилетел в Дели, сижу на койке и не знаю, что будет дальше. Мы расплывались от жары и усталости, и ни у меня, ни у Лиз не было ни малейшего желания выходить на улицу и осознавать, что мы в Индии.

В комнате был еще один человек. Он лежал на кровати и таращился в пространство, уперев локти в койку, а кисти рук оставив болтаться в воздухе. Как будто читал книгу, только без книги.

– Привет, – сказала Лиз.

– Мир, – сказал он.

– Мир, – ответила она.

Он сел на койке и стал нагло на нее пялиться.

– Как тебя зовут? – спросила Лиз.

– Ж.

– Жэ? – Я постарался как можно лучше выразить неприязнь, которой к нему проникся – и преуспел, особенно если учесть, что в моем распоряжении была всего одна буква.

– Ж – это класс, – сказала Лиз, пытаясь загладить мой резкий тон.

– Как тебя зовут на самом деле? – спросил я.

– На самом деле?

– Ага.

На лбу у него словно стояла печать: “Частная школа”.

– Ж.

– Тебя так родители назвали?

– Нет, это сокращенно от Джереми.

– Ясно, Джереми. То есть Ж.

– Откуда ты, Ж? – спросила Лиз.

Джереми ухмыльнулся и уставился на нее долгим многозначительным взглядом. Она с трудом скрывала смущение.

– Вы ведь... здесь... недавно?

Пай-девочка Лиз, залилась стыдливым румянцем.

– Да, – сказала она, теребя покрывало на кровати. – Мы только что прилетели.

– Я так и подумал, – сказал он.

– Уж не из-за самолетных ли бирок на рюкзаках? – предположил я.

Он меня проигнорировал.

– Когда пробудешь здесь ... несколько... месяцев... перестаешь задавать вопросы. Врастаешь в Индию, как в свою землю.

– Да, – сказала Лиз. – Я понимаю.

– И все-таки, откуда ты? – спросил я.

Он меня проигнорировал.

– Из Англии? Ты англичанин?

Он неохотно кивнул.

– Откуда точнее? – спросил я.

– Ох ... с юга.

– Отлично. Мы тоже. Из Лондона?

– Нет.

– А откуда.

Теперь я его вывел из себя.

– Танбридж-Уэллс, – сказал он.

– Красота, – сказал я. – Наверно, тебя все тут бесит. После такого богатого места, я хочу сказать.

– Нет. Уже нет, – произнес он, заглядывая в самую глубину лизиных глаз.

– Давно ты здесь? – спросила она.

Он ухмыльнулся.

– Оххх – давно. Так давно, что успел полюбить... и возненавидеть. Так давно, что не знаю, смогу ли вернуться назад.

– Неделя? – спросил я.

Это никого не рассмешило.

– И часто ты болеешь? – спросил я.

– Что значит – болеешь?

Он смотрел на меня так, словно я сказал что-то невообразимо умное.

Я смотрел на него так, словно он сказал что-то невообразимо глупое.

– Ну, как болеют. Делийский понос. Дрист.

– Слушай, если ты хочешь выжить в это стране, определись с терминами. Под болезнью на западе понимают одно, а на востоке совсем другое. Индусы принимают фатум; западных же людей непрерывная борьба с судьбой превратила в нацию ипохондриков. Все это размыто – мне трудно объяснить.

– Однако, ты не пьешь воду, – сказал я, кивнув головой на бутылку минералки, стоявшую у его кровати.

Он осуждающе на меня посмотрел. Лиз тоже осуждающе на меня посмотрела.

– Можно мне глотнуть, Джереми, то есть Ж?

Он кивнул.

Я не хотел глотать его бактерии, поэтому постарался не коснуться ртом бутылки, но это плохо удалось, и вода вылилась мне на грудь. Кажется, они не заметили. Под одобрительные восклицания Лиз типа: “Ой, как интересно!”, “У нас никогда так не получится”, “Где ты, говоришь, видел этого верблюжатника?”, и так далее, он принялся рассказывать о местах, где успел побывать. В конце концов, мне стало тошно, и я попросил Лиз выйти на пару слов в коридор.

– Зачем? – она с недовольным видом оторвалась от карты, которую показывал Джереми.

– Потому что мне нужно тебе что-то сказать.

– Но...

– Это касается только нас.

Она обменялась с Джереми выразительными взглядами и вышла вслед за мной в коридор. Там она зашипела, не дав мне открыть рта.

– Почему ты так груб?

– Потому что он мудак.

– Ты не имеешь права так говорить.

– Имею, потому что он козел.

– Если бы ты дал себе труд поговорить с ним по-людски, ты бы убедился, что он очень интересный человек.

– Ну, конечно.

– Да, конечно. И вдобавок он здесь уже давно, и может рассказать нам много чего полезного.

– Поэтому ты с ним кокетничаешь?

– Я с ним не кокетничаю.

– Еще как. Он положил на тебя глаз, как только мы вошли в комнату.

– Ох, отстань.

– Не отстану. Я сразу понял, что это мерзкий тип.

– Когда же ты наконец вырастешь?

Она развернулась и ушла в комнату.

Я вошел вслед за ней и объявил:

– Вы можете торчать здесь сколько угодно – я иду смотреть город.

– С чего это вдруг? – спросила она. – Может сначала послушаешь человека, который его видел?

– Я просто писаю от восторга, Лиз. На самом деле. Но знаешь, существует еще и внешний мир. И от него не спрячешься.

Я прошагал за дверь, осознавая свою победу, но чувствуя себя при этом как кусок печальной пизды.

* * *

На улице было еще жарче, чем в гостинице.

Отель находился в тихом переулке, и я двинулся в сторону проспекта, где мы вышли из автобуса. Ну вот, думал я. Иду по улице не где-нибудь, а в Индии. Я крутой парень. Я все могу. Вполне приличные дома – значит, не такая уж это бедная страна.

Тут откуда-то сзади выскочила чумазая девчонка и принялась теребить меня за рукав рубашки. Вторую руку она протянула вперед вверх ладошкой.

Я сразу вспомнил, что надо разменять деньги.

– Прости, нету, – сказал я и двинулся дальше.

Девчонка не могла, конечно, просто так отпустить мою руку. Она тащилась следом и продолжала теребить рукав.

– Прости, нету, – повторил я.

Она не отставала.

– Слушай, у меня нет денег.

Она вцепилась сильнее и заскулила что-то непонятное.

– НЕТ ДЕНЕГ, – прокричал я и двинулся вперед быстрым шагом.

Девчонке приходилось почти бежать, но она не сдавалась и не выпускала мою руку.

Я остановился.

– СЛУШАЙ – У МЕНЯ НЕТ ДЕНЕГ. Я ИДУ В БАНК. НЕТУ ДЕНЕГ.

Мы не сводили друг с друга глаз. Она смотрела, не мигая. Было совершенно ясно: что бы я ни сказал, она не оставит меня в покое.

Я двинулся дальше, стараясь идти как можно быстрее, но не переходя на бег – девчонка не отставала. Я остановился, и она опять вцепилась мне в рукав.

– Убирайся, – сказал я.

Даже не пошевелилась.

– Отстань от меня.

Она не сводила с меня огромных отчаянных глаз. Я по-настоящему жалел, что оказался без денег, не только потому, что хотел от нее отвязаться, но и из-за того, что под этим взглядом чувствовал себя отвратительным ничтожеством. Она казалась исчадием ада, посланным мне специально, чтобы напомнить, как я богат и счастлив, и как недостоин того, что имею.

Я не хотел, чтобы мне напоминали, что я богат и счастлив – особенно теперь, когда я отнюдь не чувствовал себя счастливым в этой грязной, отвратительной, опасной стране, где меня прижала к стенке пятилетняя девчонка и требует денег.

Мы не сводили друг с друга глаз. Я изо всех сил старался не думать о том, какая жизнь у этой девочки, и гнал от себя мысль, что она смотрит сейчас мне в глаза и думает о том, какая жизнь у меня. Как быстрая вспышка, мелькнул в голове дом и пропал, оставив после себя острое чувство тоски и вины.

– Уходи, – тихо сказал я.

Она не сдвинулась с места. Я сделал несколько шагов, и она опять пошла за мной, теребя рукав.

Окончательно выйдя из себя, я развернулся и толкнул ее – мягко, чтобы она не упала, но и достаточно сильно, так что ей пришлось сделать несколько шагов назад. Девчонка все так же пожирала меня глазами.

Я пошел дальше, и на этот раз она осталась там, где была.

Я старался не думать о происшествии. Это то, к чему придется привыкать. Наверное, можно отгородиться. Должны же как-то отгораживаться индусы. Нужно просто научиться. Я вдруг почувствовал прилив сил. Значит, нужно бороться. Я бросил сам себе вызов.

Затем я снова впал в уныние. Желудок опять наполнился булыжниками.

Теперь я был на главном проспекте. На противоположной стороне я увидел банк. Я перешел через дорогу.

Они игнорируют.

Когда я вернулся в отель, Лиз и Джереми сидели на кровати, склонившись над картой Индии и дружно хихикая. Как только я открыл дверь, они оборвали смех и виновато на меня посмотрели, за чем последовали плохо скрытые самодовольные ухмылки.

– Кто-нибудь собирается есть? – спросил я.

– Почему бы и нет? – Лиз изобразила на лице слабую улыбку, означавшую: не волнуйся, ничего не было.

– Где тут поблизости китайский ресторан? – спросил я.

Они одновременно сдвинули брови.

– Шутка, – пояснил я.

– Да, конечно, – сказал Джереми, – я понимаю.

– Что ты порекомендуешь? – спросила Лиз, надувшись.

– Тут много мест, – сказал Джереми. – Надеюсь, вы предпочтете вегетарианскую пищу?

– Конечно.

– Что? – удивился я. – Ты же не вегетарианка.

– Теперь стала, – сказала Лиз. – Это лучший способ сохранить здоровье. Есть то, что едят местные. Туземную пищу.

– Это ты ее надоумил? – спросил я.

– Конечно. Всем известно, что мясо здесь есть опасно. Достаточно посмотреть, как оно валяется, засиженное мухами. Разумеется, я сам – вегетарианец с тех пор, как мне исполнилось пять лет. Я с рождения не переваривал мясо, но до пяти лет это не хотели признавать. В западной культуре слишком глубоко укоренилось представление о том, что единственная нормальная пища – это пища, основанная на животных белках.

– Ты хочешь сказать, что есть мясо здесь опасно?

– Разумеется.

– Значит, от него можно заболеть?

– Почти наверняка.

– Не может быть! Ты серьезно?

– Конечно.

– Нет, ты не шутишь?

– Нет, я не шучу. Это общеизвестно.

– Нет, ты шутишь.

– Знаешь что – ешь, что хочешь. Меня не колышет. Но я не собираюсь переть тебя в больницу.

* * *

Как только мы вышли из отеля, та самая девочка, которая просила у меня недавно деньги, двинулась вслед за нами, вцепляясь по очереди каждому в рукав. Некоторое время мы шли молча.

Потом Джереми вдруг резко развернулся, свирепо взглянул на девочку и заорал ей в лицо:

– НЕТУ. НЕТУ БАКШИШ.

Она не шевельнулась.

– ПШШЛА! ПШШЛА! – шипел он на нее, размахивая руками и пытаясь напугать, словно она была бессловесной собакой.

Потом он схватил девочку за плечи и довольно сильно тряхнул. Выражение ее лица оставалось абсолютно невозмутимым, и с места она не двигалась.

– ПШШЛА! – снова зашипел он.

На этот раз она послушалась, спокойно развернулась и ушла к своему наблюдательному посту у дверей отеля.

Мы двинулись дальше в ошеломленном молчании. Я был потрясен такой жестокостью. Разглядев выражение моего лица, Джереми осклабился, что следовало понимать: ты так наивен, а я так мудр.

– Они на самом деле не нищие, эти дети, – сказал он. – Они просто крутятся вокруг туристов. Индусы никогда не дают им деньги.

– С виду она вполне нищая. И не особенно пухленькая.

– Они работают на барыг, которые забирают у них все деньги.

– И детям ничего не остается?

– Нет, конечно. Все уходит хозяину.

– А что будет, если они придут без денег?

– Меня это не волнует, – снова осклабился он. – У них куча денег. Сердобольные туристы, не успев выползти из самолета, суют им по пятьдесят рупий, и все потому, что эти пидоры ни хрена не знают о стране. Пятьдесят рупий зарабатывают отцы этих детей за неделю честной работы. Это ужасно. Туристы элементарно подрывают местную экономику. А дети становятся отвратительно навязчивы. Им нельзя потакать.

Этот парень фашист. Фашиствующий хиппи.

– Но разве можно так обращаться с людьми? – сказал я.

Джереми опять засмеялся.

– Иначе не выживешь. Если переживать из-за каждого нищего, останется только повеситься. Вам придется оставить западные предрассудки и смотреть на вещи так, как это делают индусы.

– И как же это делают индусы?

– Они игнорируют.

Джереми наслаждался. Он думал, что он очень умный.

– Поверьте, – продолжал он, – через три дня вы перестанете замечать этих нищих.

– Как можно не замечать того, кто вцепляется тебе в рукав?

– Можно. Все дело в выражении лица – оно должно быть непроницаемым, тогда нищие не пристают, они видят, что ты не обращаешь на них внимания, и что ты не дашь им денег.

– Почему тогда эта девочка прицепилась к тебе?

– Не ко мне, а к вам. Я просто проявил любезность и помог вам от нее избавиться. Кстати, в Дели они не такие, как в других городах. Более организованные.

– Ты хочешь сказать, – переспросила Лиз, – что через три дня они от нас отстанут?

– Даю гарантию. Они отстанут, как только вы перестанете их бояться.

– Мы должны стать жестче, – сказала Лиз.

– Именно. Мы слишком изнежены у себя на Западе. Лучшее в Индии – это то, что приходится сталкиваться с очень тяжелыми явлениями и вырабатывать к ним иммунитет.

– А кто сказал, что иммунитет – это хорошо? – спросил я.

– Ну, без иммунитета ты никогда не будешь здесь счастлив, – со вздохом произнес Джереми так, словно ему наскучил разговор. – Это же так просто.

– Ты прав, – сказала Лиз. – Ты абсолютно прав.

Я видел, с ее лба сбежали тревожные складки, а лицо приобрело новое выражение. Подбородок выдвинулся вперед, глаза прищурились.

Лиз старалась стать жестче.

Вот так, подумал я. Как будто до сих пор она мало корчила из себя начальника.

* * *

В ресторанном меню меня привлекли лишь несколько названий.

– Ты правда не шутишь насчет мяса? Может, ты просто хочешь обратить нас в свою веру?

– Я не собираюсь больше говорить на эту тему. Ешь что хочешь. Мне насрать, – сказал Джереми.

– Неужели я прилетел в Индию, и не могу даже попробовать карри.

– Ты можешь попробовать карри, – сказала Лиз. – Возьми вегетарианское.

– Какое это, к черту, карри? Это же гарнир.

Они проигнорировали.

– Как ты нашел этот ресторан? – спросила Лиз.

– О, я бывал здесь много раз. Кажется, просто случайно наткнулся. Его нет в книге.

– В какой книге? – спросила Лиз.

– В книге. В Книге. Она всего одна.

– У нас есть “Одинокая планета”. Это та книга? – У нее даже лицо вытянулось – так хотелось угадать.

– Это не “та книга”. – Он сделал эффектную паузу. – Это Единственная Книга.

Лиз облегченно вздохнула.

– Если его нет в Книге, то почему здесь так много белых? – спросил я.

– Слухами земля полнится.

– И почему меню переведено на английский?

Лиз оборвала меня:

– Когда ты наконец прекратишь брюзжать?

– Я не брюзжу.

– Зачем ты сюда летел, если тебе все так не нравится.

– Мне нравится. Я просто еще не привык.

– Тогда перестань ныть и сделай, пожалуйста, над собой усилие.

– Я не ною.

– Ты ноешь. И ты очень враждебно относишься к Джереми – я хотела сказать, к Ж.

– Не правда.

– Нет, правда.

– Ж, это правда, что я к тебе враждебно отношусь?

– Может быть, ты чувствуешь с моей стороны некоторую угрозу. Это вполне естественно.

– Чувствую угрозу? От тебя? Тошноту, может быть. Угрозу – боюсь, что нет.

– Дэйв. Прекрати. Я не шучу, – сказала Лиз.

– Ты что – мой классный воспитатель?

– Ты можешь взять себя в руки?

– Лиз, не будь...

– Можешь или нет?

– О, Господи. ОК. ОК. Прошу прощения. Я непременно возьму себя в руки.

Лиз бросила на меня стальной взгляд, потом щелкнула пальцами, подзывая официанта.

– Официант, мы хотим сделать заказ.

– Но я еще не выбрал.

Она сверкнула на меня глазами.

– И ты хочешь сказать, что это не нытье?

– Хорошо. Прошу прощения, что открыл рот. Я возьму то же, что и ты.

– Какая жертва, – сказала она и назло мне заказала что-то из чечевицы.

* * *

Настал торжественный момент приобщения к индийской кухне. Я начал с нескольких зерен риса. Они показались мне вполне ничего. У них был вкус риса. Затем я взялся за чечевицу, на всякий случай стараясь жевать медленно – вдруг произойдет что-нибудь странное. Этот карри оказался острее, чем те, что я ел раньше, но проскальзывал в желудок легко и, кажется не собирался вызывать непредвиденных реакций.

Я был очень взвинчен, и аппетит оставлял желать лучшего, но я мужественно справился почти со всей порцией в надежде укрепить таким образом свой дух. На десерт мы съели по антималярийной таблетке.

На обратном пути у самого входа в отель к нам прицепилась та же нищенка. Не добившись толку от меня и от Джереми, на этот раз она выбрала своим объектом Лиз.

Ужесточившаяся Лиз не стала тратить время и после первого слабого цепляния за рукав резко развернулась, схватила девочку за плечи и, потряхивая ее для пущей убедительности, объявила:

– НЕТУ. НЕТУ ДЕНЕГ. ИДИ ДОМОЙ.

Девочка продемонстрировала гораздо большее, чем я, знание человеческой психологии и немедленно ретировалась.

Победоносно вздернув подбородок, Лиз промаршировала к отелю. Я без труда читал все, что творилось сейчас у нее в голове. Дэйв не смог, думала она. Ему нужно себя преодолеть. А вот я – я справилась просто отлично. Я сильная личность.

Неожиданно я почувствовал глубоко в горле резиновое послевкусие антималярийной таблетки. Я был сыт по горло..