Текст книги "Новенький"

Автор книги: Уильям Сатклифф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Глава двадцать первая

По мнению Барри, с моей стороны было очень благородно проглотить обиду и помочь им с миссис Мамфорд переехать в новую квартиру. Впервые кто-то назвал меня благородным, что было не вполне точно, если учесть, что я отправился помогать исключительно в надежде все им как-нибудь подпортить.

Я предпринял обманный поход вниз по лестнице, намереваясь подвинуть на край гардероб миссис Мамфорд и нечаянно его уронить, но ничего не вышло. Я ухитрился несколько переиграть, притворно спотыкаясь, слетел вниз вместе с гардеробом, смягчая его падение, и в итоге разлегся под ним на площадке второго этажа, не в состоянии пошевельнуться. А эти двое, на которых я благородно тратил время, надрывали животы, глядя на нас с гардеробом сверху.

– Великолепно, – крикнул я. – Правда, огромное спасибо, ребята, я вам очень признателен. Я теперь тонкий и длинный. Продайте мой метод гардеробной давилки салонам красоты.

Они захохотали еще громче.

– Я ХОЧУ ОТСЮДА ВЫЛЕЗТИ, ДОЛБОЕБЫ!

Они перестали смеяться и сняли с меня гардероб.

Миссис Мамфорд, кажется, не обиделась, что я назвал ее долбоебом. Я хотел извиниться и сказать, что “ы” затесалось случайно и я имел в виду только Барри, но непохоже было, что она собирается оставить меня после уроков. Совершенно фантастический расклад. Смахивает на инцест. Или как подглядывать за бабушкой в ванной.

Я решился на эксперимент.

– Маргарет?

– Да?

ТВОЮ МАТЬ! ОНА ОТЗЫВАЕТСЯ! МАТЬ ТВОЮ ЗА НОГУ!

– Не, ничего.

Через пару дней на уроке французского случилось нечто поразительное. Она объясняла что-то про время глаголов, используемое для описания действия, которое обычно происходит регулярно и было начато, но прервано движущимся объектом в первую среду високосного года, а потом вдруг замолчала.

Необычно само по себе, но она к тому же продолжала разглядывать доску. Пауза все затягивалась, и в воздухе запахло чем-то возбуждающим.

Она обернулась – не рассерженная, а, наоборот, очень спокойная. Села. Лицо обращено к чему-то, она о чем-то думала, – сосредоточенно, но с намеком на улыбку. В конце концов заговорила вновь – тише, чем обычно, и доверительнее.

– Мне известно, – сказала миссис Мамфорд, – о некоторых распространяющихся в шестом классе слухах о моих сексуальных отношениях с Барри. Эти слухи не просто опасны для меня, моей карьеры и моей семьи, они, помимо этого... – Последовала долгая, очень долгая пауза, миссис Мамфорд медленно моргала. – Правдивы. Я признаю это – у меня роман, очень страстный роман с одним из моих учеников. Я понимаю, что это может стоить мне места, и я пыталась положить нашим отношениям конец, но... ммм... когда я вижу его... – Еще одна длиннющая пауза. – ...и его прекрасное лицо, я просто не могу его прогнать.

Она сидела совершенно неподвижно. Закрыла глаза – пожалуй, на целую минуту, а когда открыла вновь, они были влажны и сияли.

– Когда он касается меня, я не могу противиться. – Она раз пять мигнула, веки опускались так медленно, что каждый раз казалось, будто она засыпает. – Это так чудесно – от этого я чувствую себя молодой. – Она улыбнулась сама себе, глаза пристально смотрели в какую-то ужасную даль. – Я чувствую, что жива. Он так добр, так нежен. Мой муж всегда был скотиной. Эти жирные неуклюжие пальцы меня калечили. Я не чувствовала в себе искры, но, когда меня касается Барри, все мое тело вспыхивает. – Она начала краснеть. Глаза внезапно остекленели. – Словно я погибла – я забываю обо всем – мы движемся вместе, как... как... – Она медленно моргнула, скрестила ноги, стиснула бедра, потом совсем закрыла глаза и безмолвно сидела на стуле, прямая как палка, грудь двигалась неторопливо и глубоко – вверх-вниз, вверх-вниз. Ноги по-прежнему скрещены, а таз слегка, но непрерывно вздрагивал, описывая еле заметные круги по сиденью.

Мы были ошеломлены. Стояла абсолютная тишина. Все без исключения пялились на ее соски, увеличившиеся вдвое. У меня встал.

Прошло множество блаженных минут.

Потом она внезапно распахнула глаза.

– Слушайте – слушайте – я заслуживаю чуточку счастья. Я сыта по горло... всем этим дерьмом. С меня хватит работать здесь вдвое больше, чем остальные учителя – мужики-лентяи, разумеется. С меня хватит вечно убирать этот чертов бардак, который мой муж-кретин оставляет за собой в нашем тоскливом доме. Я по горло сыта занудными детьми, которые жалуются на занудные, идиотские проблемы, так что к чертовой матери. К чертовой матери все. На этот раз я хочу получить то, что заслуживаю, – ради всего святого, я это заработала и больше ничье дерьмо жрать не намерена. Да – я по-прежнему буду проверять ваши сочинения, но не собираюсь разукрашивать их комментариями, которых вы даже не читаете. Да – я буду заниматься детьми, но не собираюсь готовить каждую долбаную ложку, которую они хватают жирными избалованными губами. И нет – мой муж может идти на хер. Поэтому я переехала и живу с Барри, которого люблю и который ко мне добр.

Она замолчала, снова закрыла глаза, глубоко вдохнула и медленно выдохнула через нос. Краска постепенно сбежала с ее щек. Член у меня начал опадать.

Потом она вновь заговорила – на этот раз обычным голосом:

– Простите, я не хотела вдаваться в подробности. Надеюсь, я не поставила вас в неловкое положение, но, думаю, вы понимаете, о чем я. А сказать я хотела вот что. В конце концов, впервые в жизни у меня есть что-то, чего я хочу, и я не чувствую, что тону в непрерывном потоке чьих-то требований. Первый раз я сама отвечаю за свою жизнь и способна сама решать, чего я хочу и чего не хочу. Никогда в жизни со мной не случалось ничего важнее. Так вот – да, у меня роман с Барри, и если слухи об этом дойдут до администрации, меня уволят. Поэтому я хотела бы попросить вас об одолжении. Я хочу, чтобы вы, мой любимый класс, убили эти слухи в зародыше. Сейчас знают лишь несколько человек, и я уверена, что вы-то в курсе, кто именно. Я прошу вас объяснить им мое положение – рассказать им то, что я рассказала вам. За всю свою жизнь я не говорила такой правды. Я и подумать не могла, что буду так счастлива. Пожалуйста,объясните им – мне нужна эта работа, раз я собираюсь жить без мужа. Надеюсь, вы понимаете. Я знаю, что не нужно было вам доверяться, но вы друзья Барри, так что я рискну. Если вы хоть чуть-чуть похожи на него, я в безопасности. Спасибо – спасибо вам за помощь. Я сейчас пойду, у вас будет время подумать.

И ушла.

Ебаный карась!

Глава двадцать вторая

Через два часа тысяча триста парней знали все подробности половой жизни миссис Мамфорд, включая форму ее сосков, когда она возбуждена, и через неделю ее уволили.

Версия, которую вы только что прочитали, почти точно воспроизводит ту историю, которая разошлась по школе и стоила миссис Мамфорд работы. Хотя это не дословныйпересказ того, что было в классе, все принципиальные вещи, сказанные ею, там есть. Я лишь немного их раскрасил. Помог ей полнее выразиться. К деталям всегда придираются, но если вы поспрашиваете в Северном Лондоне, вам расскажут именно эту историю. Она стала общепринятой правдой. Без тени сомнения. Неопровержимо.

То, что миссис Мамфорд выкинули из школы, не было большой трагедией, но когда я узнал, что исключили Барри, у меня внутри все перевернулось. Я чуть не решил, что это моя вина.

В ближайшие выходные я отправился к ним в Ноттинг-Хилл, и миссис Мамфорд... Маргарет...

была, по понятным причинам, очень зла. Я сказал, как ужасно, с моей точки зрения, что история разошлась так быстро, и мы сочувственно поговорили о том, сколь недостойны доверия мужчины.

Она все твердила, какая она идиотка, а я пристально ее разглядывал, изо всех сил стараясь сохранить непроницаемый вид. Потеряв работу, она радикально переменилась. Исчезли прямые юбки, модные блузки, пояски, ожерелья, строгие туфли и толстый слой макияжа – вместо всего этого осталась одна странная, мешковатая, мрачная... штука. Я не спец в вопросах моды, но она была чем-то вроде гибрида пончо, саржевых брюк и коврика. Макияж, дорогие побрякушки и даже прическа – все исчезло. Подозреваю, на ней даже белья не было. На ней, по-видимому, оставалась только эта штука.Наверное, задумывалось это все для того, чтобы она мгновенно помолодела на двадцать лет, но получилось не вполне, и на самом деле выглядела она так, будто только что вышла из душа.

Она угадала, о чем я думаю, и попыталась объяснить:

– Я всю одежду оставила у мужа. Не хотела ничего с собой брать. Хотела устроить ритуальное сожжение одежды, которую надевала в последний день, но не нашла подходящего места, так что просто бросила в кучу на Портобелло-роуд. Теперь вот по лавкам Ноттинг-Хилла собираю новый гардероб.

Более гибельного плана я и вообразить не мог, но сказал, что ее оптимизм “восхитителен”. Я где-то читал, что жертвы кризиса среднего возраста хотят слышать нечто подобное.

– Правда же, она теперь красивая? – спросил Барри.

– Да, она... э... восхитительна.

– Спасибо. – Судя по выражению лица, она хотела, чтоб ей льстили дальше.

– Да, – сказал я. – Вы... Э... (Ну, выдавлю я из себя уже что-нибудь?) – Вы выглядите... (Тужься – тужься.) ...на двадцать лет моложе.

– Ты правда так думаешь?

О нет! Чудовищный ответ! Я был истощен. Ничего больше я изобразить не мог.

Слава богу, за меня вступился Барри:

– Ну разумеется – тебе же все об этом говорят.

Настала пора сменить тему.

– Вы теперь опять будете искать работу в школе? – спросил я.

– На хер школу, – ответила она. “На хер” у нее прозвучало как-то неправильно. По-моему, она чуть-чуть перестаралась, чтобы это слово вышло у нее без усилий. – Мы с Барри... (Как можно ставить рядом “мы с Барри” и “на хер”? Все не так.) Мы собираемся летом поработать на сборе фруктов в самых интересных районах страны, а потом я пущу свои сбережения на нашу поездку в Индию. Туда ехать лучше всего в октябре – сразу после сезона дождей. Может, останемся на зиму – будем жить в грязных гостиницах, дешево питаться...

– А что потом?

– В смысле – что потом?

– А что потом – что вы будете делать?

– Ох, ради бога, не будь таким обывателем. (Она начинала надо мной измываться.) “Что потом” и так превратило мою жизнь в кошмар.

Я притворился, что не понял.

– Что потом превратило вашу жизнь в кошмар?

– Нет – “что потом?” превратило мою жизнь в кошмар.

– Что “что потом?” превратило вашу жизнь в кошмар?

– Да нет – “что потом?”. Из-за вопроса “что потом?” я всю жизнь занималась такой скукотищей.

– Понятно. “Что потом?” превратило вашу жизнь в кошмар.

– Именно.

– Но что вы будете делать, когда из Китая вернетесь? – Я нарочно ошибся. – На что будете жить?

– Из Индии, а не из Китая.

– Но на что будете жить? Как же учеба Барри?

– О господи! – закричала она. – Что ж ты такой старичок?

И вот тут мое сочувствие испарилось. Мало того, что она украла у меня лучшего друга. Эта морщинистая старая девка теперь мне же заявляет, что ястаричок. Это уж слишком. Просто, черт возьми, ни в какие рамки. Я глубоко вздохнул и попытался успокоиться. “Хорошо, – подумал я, – смотри, дряблый климактерический ошметок, я тебе сейчас покажу, кто тут, блин, старичок...”

Я вежливо улыбнулся:

– Сколько вам лет было в шестидесятых? – спросил я.

– А что?

– Вам было двадцать с чем-то, правильно? – Да...

– Вот, наверное, безумное было время.

– Ну... да, в некотором роде.

– Вы слушали “Битлз”?

– Да – их все слушали.

– Живьем они небось великолепны были.

– Живьем?

– Живьем. Ну, на концерте.

– А. Живьем. Ну, если честно, ни на один концерт я так и не попала. А с чего это ты?..

– Так. А под кайфом – наркотики там, или еще что?

– Да нет.

– Катались с хиппи в Индию? Проходили полицейские кордоны в Марракеше?

– Нет.

– Может, занимались любовью в Гайд-парке под кислотой?

– Нет.

– Или, может, случайно так, изо всех сил готовились сдавать современные языки в Кембридже?

– Ну... э... Вообще-то, кое-что другое тоже иногда случалось.

Неплохо.

– Какая у вас степень? – спросил я.

– Бакалавр.

– В Кембридже?

– В Кембридже.

– Какого года выпуск?

– Шестьдесят пятого.

– Понятно. Еще полдесятилетия оставалось. А в шестьдесят седьмом – “лето любви” и все такое?

– Лето шестьдесят седьмого. Гм... я тогда... только поселилась в первом доме, в Финчли.

– С мужем?

– С мужем.

– Который тоже из Кембриджа?

– Который тоже из Кембриджа.

– А у него какая степень?

– Бакалавр.

– А факультет?

– Экономика.

– А потом?

– Работа.

– В Сити?

– В Сити.

– А вы в это время сидели с... – Да.

Повисла неловкая пауза. Тут заговорил Барри:

– Мне кажется, это хорошо – наверстать упущенное.

Повисла вторая неловкая пауза.

Эта женщина – район психологического бедствия. Я должен спасти от нее Барри. Ради него самого. Я сканировал собственные мозги в поисках подходящей лжи.

– Кроме того, – сказал я, – вы не можете поехать летом собирать фрукты, Барри. Потому что мы договорились.

– О чем договорились?

– Договорились. Ну, ты же помнишь – в тот день. – Требовалось выдумать что-то удачное.

– Какой день?

– Тот. Ну, ты же помнишь – в том месте. – Получалось не ахти.

– Каком месте?

– В том. Ну... в Лондоне. – Он скоро сдастся.

– Где в Лондоне?

– Посреди Лондона. Ну, знаешь – в Вест-Энде.

– Что?

– Ну ты же помнишь. Мы в тот день после кино шли по Лестер-сквер и заключили договор, что в июле вместе поедем на месяц в Европу, а потом пошли в паб, ты надрался и вырубился.

Как замечательно, что Барри лишь смутно знаком с концепцией лжи.

– Ты уверен?

– Разумеется, блин, я уверен. Ты что, забыл? Я уже билет себе купил.

– О нет.

– Как же ты мог о таком забыть? Господи, Барри, какой же ты эгоист иногда.

– Прости, Марк. Из головы вылетело. Я, наверное, слишком надрался.

– И только из-за того, что ты однажды напился, я теперь должен целое лето слоняться по Европе в одиночку. Ну и урод же ты, Барри.

– О нет. Прости, правда. Мэгз, что мне делать? Она подняла глаза. В них стояли слезы.

– Поезжай. Я куплю тебе билет. Марк прав – мне нужно время, чтобы все обдумать. Месяц в одиночестве пойдет мне на пользу. Мне нужно найти адвоката, чтобы разобраться с мужем. Нужно что-то придумать с детьми. И я еще не сказала родителям, что натворила. О господи, не жизнь, а бардак. Я какая-то неуправляемая. Идиотка.

Она заплакала. Она плакала громко, мокро и долго, так что я ушел.

Бедняга Барри.

Прежде мне и в голову не приходило отправиться в Европу, но теперь, когда все получилось, я решил, что это неплохая идея. Я всегда считал занятием несерьезным – таскаться по европейским столицам без денег и в ступоре. Но сейчас сам вознамерился это предпринять, и мне даже показалось, что это забавно.

Придется сначала найти работу, но если я проработаю июнь, будет чем оплатить июльский отпуск. Отличный вышел день, целое лето получилось само собой, почти без всяких усилий.

Я чувствовал себя немножко виноватым за то, что сделал с миссис Мамфорд, но... э...

Глава двадцать третья

В том семестре произошло событие, захватившее воображение учеников, – тренировочные выборы, организованные мистером Райтом и отражавшие выборы в реальном мире. Каждый ученик получал возможность голосовать, каждую партию возглавлял младший шестиклассник. В предвыборную кампанию в школьном зале разыгрывались дебаты в стиле “времени запросов”<Время с 14.45 до 15.30 с понедельника по четверг, которое на заседаниях палаты общин отводится для ответов кабинета министров на вопросы членов парламента.>, а выборы должны были состояться в самом конце семестра, за несколько недель до настоящих.

Поначалу все этой идее сопротивлялись, исключительно потому, что мистер Райт – большое начальство, но после вялого старта предвыборная лихорадка постепенно захлестнула всю школу. Лучшие партийные лидеры отправляли представителей в младшие классы и устраивали политические собрания на игровых и спортивных площадках.

Ко дню “времени запросов” предвыборная гонка свелась к двум кандидатам. Поддержка масс распределялась почти пополам между Партией Паиньки-Полупчелы и движением “Деза в презы”. Партия Гвоздики страдала от классического синдрома третьей партии. У лейбористов, консерваторов и либеральных демократов тоже имелись представители, но их с трудом узнавали в лицо.

В последние минуты перед большими дебатами случились мерзкие потасовки между сторонниками Полупчелы и Деза, и в результате одному парню пришлось идти в медпункт.

На трибуне Партия Паиньки-Полупчелы отлично выступила, убедительно защищая право всех полузверей (не только полупчел) на жизнь без угрозы дискриминации. О расширении сферы деятельности оповестили в последнюю минуту в политическом заявлении, которое вызвало одобрительный рев сторонников.

Движение “Деза в презы”, наоборот, мало что могло предложить с точки зрения политики и страдало всеми недостатками обыкновенного культа личности. Культ этот, кстати, возник вокруг старшего шестиклассника, знаменитого тем, что четырежды проваливал экзамены по английскому в пятом классе, обладал идиотским именем и вообще был совершеннейшим болваном. Дез, как и предполагалось, так и не понял, что движение “Деза в презы” опускает его по полной программе, и наслаждался своими выступлениями, радуясь, что оказался в центре всеобщего внимания. У него беспрестанно клянчили автографы, а на любом политическом мероприятии приветствовали овацией стоя. Справившись с недоумением по поводу невесть откуда взявшейся президентской кампании, он обзавелся великолепной манерой полуулыбаться или с ложной скромностью помахивать рукой в знак того, что узнает своих последователей. Дез постепенно осознавал себя героем-революционером, что, с моей точки зрения, придавало кампании “Деза в презы” чрезвычайную глубину, несмотря на несомненную слабость политики партии. Я сам, например, был с головы до пят сторонником “Деза в презы”.

Партия Гвоздики в ходе дебатов внезапно раскололась. Один вопрос из зала спровоцировал напряженную дискуссию на сцене между двумя представителями Гвоздики. Все кончилось демонстративным уходом и рождением отколовшейся фракции – Партии Розы.

Сюрпризом стала взявшаяся невесть откуда Партия Ч – она представила беспроигрышную предвыборную программу: расширение использования всех предметов, чьи названия начинаются на “Ч”, а также всеобщие принудительные еженедельные чаепития с проверкой на бедность.

Предполагалось, что на дебатах председательствует мистер Райт, однако первые полчаса он просто сидел на сцене, озадаченный и напуганный. Потом внезапно подскочил и ринулся к краю сцены, оттолкнув по пути вице-президента Паиньки-Полупчелы.

– ХВАТИТ! – заорал он. – Прекратите! Это абсурд! О чем вы говорите? О чем вы, скажите на милость, говорите? Это нелепо! Совершенно нелепо! Я просто не понимаю. Вы же должны быть creme de la creme<Соль земли (фр).>. Я дал вам блестящую возможность принять участие в интеллектуальных политических дебатах, и вот во что вы их превратили! Я пришел сюда, я столько работал ради вас всех, я надеялся, что буду вознагражден, узнав, что молодежь думает о политике. И вот что я вижу. Я потрясен. Потрясен и расстроен.

Повисла напряженная, ошеломленная пауза.

Затем со сцены раздался другой голос:

– Я, Саймон Майер, президент Партии Паиньки-Полупчелы, счастлив первым полностью поддержать каждое слово, так убедительно провозглашенное обеими половинами мистера Райта. Мы сохраним его речь в нашей конституции.

Бурные аплодисменты, переходящие в овацию. Топот, одобрительные крики, зал аплодирует стоя.

Мистер Райт бежал.

Назавтра на линейке объявили, что любая партия, не имеющая прямого аналога на общих выборах, будет запрещена. Ни одна не попадет в избирательный бюллетень без разрешения мистера Райта.

Движение “Деза в презы” ответило мгновенным смертельным ударом, перекрасившись в Партию Зеленых. Все остальные выдохлись, и выборы превратились в более или менее настоящее исследование политических пристрастий школьников.

Хотя это означало, что больше никто не ходил ни на какие дебаты, день выборов все же принес некоторые интересные результаты. Мистер Райт посчитал голоса и выдал серию графиков, разбив итоги по классам.

В шестом классе вышла статистическая аномалия, поскольку после всех подтасовок и запугиваний Партия Зеленых получила 85 процентов голосов.

В первом классе 90 процентов проголосовали за тори, 8 – за либеральных демократов и 2 – за лейбористов, а дальше цифры плавно скользили до пятого класса, где получилось примерно 70 процентов за тори, 20 – за либдемов и 10 – за лейбористов.

Мистер Райт был раздавлен. Он дулся две недели, назначал своим классам письменные работы с доски и почти ни с кем не разговаривал.

По общему мнению, такая обида была смешна, и ободрить его пытался один Джоэл Шнайдер, все порывавшийся подарить мистеру Райту голубые розетки. Мистер Райт подарков не принимал, что, на мой взгляд, было очень некрасиво с его стороны. И бесплатный совет Джоэла сменить карьеру (“Может, вам в Россию переехать, сэр?”) был воспринят им столь же кисло.