Текст книги "Легион"

Автор книги: Уильям Питер Блэтти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)

Воскресенье, 20 марта
Глава шестнадцатая

Какой же из этих миров настоящий? – размышлял Киндерман. Тот, что находится за пределами человеческого понимания, или же наш, в котором мы живем? Эти миры пересекаются порой. Безмолвные солнца обоих миров иногда сталкиваются.

– Для вас это, наверное, явилось настоящим ударом, – пробормотал Райли.

Священник и следователь одиноко застыли у гроба на кладбище. В этом гробу покоилось тело того, кто мог быть Каррасом. Молитвы были прочитаны, и мужчины стояли теперь молча, погруженные в свои думы и печали. Поднималось солнце, кругом царила тишина.

Киндерман посмотрел на Райли. Священник находился совсем близко.

– Почему?

– Вы потеряли его дважды.

Киндерман помолчал и перевел взгляд на гроб.

– Это был не он, – тихо возразил лейтенант, покачав головой. – Это был совсем не он.

Райли покосился на Киндермана и предложил:

– Давайте выпьем!

– Хуже не будет.

Эпилог

Киндерман застыл на тротуаре перед входом в кинотеатр «Биограф» и поджидал сержанта Аткинса. Он вспотел и, засунув руки в карманы плаща, то и дело бросал нетерпеливые взгляды на М-стрит. Стоял воскресный полдень, двенадцатого июня.

Двадцать третьего марта было точно установлено, что отпечатки пальцев на местах преступлений соответствовали отпечаткам разных больных из психиатрического отделения. Всех этих пациентов перевели в палаты для буйных, чтобы тщательно обследовать.

Рано утром двадцать пятого марта Киндерман отправился в дом Амфортаса вместе с доктором Эдвардом Коффи, другом Амфортаса. Коффи также работал невропатологом. К нему поступили результаты томографии, которую заказывал Амфортас. Эти результаты отчетливо указывали на то, что в мозгу доктора произошли роковые изменения.

Коффи настоял на том, чтобы снять замок с входной двери. И тут они обнаружили мертвое тело Амфортаса. Позднее специалисты установили, что смерть наступила в результате несчастного случая. Доктор скончался от кровоизлияния в мозг, вызванного сильным ушибом головы во время падения, но Коффи заверил Киндермана, что в любом случае жить Амфортасу оставалось не более двух недель: у него обнаружили неизлечимую опухоль. Киндерман поинтересовался, почему Амфортас ничего не предпринимал, чтобы попытаться вылечиться, на что Коффи ответил: «Я считаю, что это связано с его любовью». В спальном шкафу Амфортаса обнаружили и черный свитер с капюшоном.

Третьего апреля еще один подозреваемый – Фримэн Темпл – перенес удар и сам попал в психиатрическое отделение.

В течение последующих трех недель в больнице продолжали дежурить полицейские, но потом мало-помалу напряжение сошло на нет. В Джорджтауне больше не происходило подобных преступлений, и одиннадцатого июня дело передали в архив, хотя эти убийства так и не были раскрыты.

– Мне, наверное, все это снится, – проворчал Киндерман. – Что это с тобой? – Аткинс предстал перед ним в полосатом костюме и при галстуке. – Это что, твоя очередная шуточка?

Аткинс окинул его загадочным взглядом.

– Ну, я теперь человек женатый, – сообщил сержант. Он только-только вернулся из свадебного путешествия.

Киндерман никак не мог прийти в себя.

– Я этого не вынесу, Аткинс, – признался он. – Это так странно. И неестественно. Сжалься надо мной. Сними галстук.

– Меня могут увидеть, – хладнокровно произнес Аткинс, глядя преданными глазами на лейтенанта. Киндерман скорчил гримасу.

– Тебя могут увидеть? – передразнил он. – Кто?

– Люди.

Киндерман окинул помощника недоуменным взглядом, а затем воскликнул:

– Все, Аткинс. Сдаюсь. Добровольно. Я твой пленник. Передай моей семье, что здесь со мной прекрасно обращаются. Как только у меня перестанут трястись руки, я им сразу же черкну пару строчек. Это случится примерно месяца через два. – Следователь немного помолчал. – А кто это тебе подбирал галстук? – вдруг спросил он. Галстук являл собой какие-то необычайно яркие гавайские пейзажи.

– Я сам, – смутился Аткинс.

– Так я и думал.

– Ну, я ведь тоже могу придраться к вашей шляпе, – обиделся Аткинс.

– Лучше не надо. – Киндерман вплотную приблизился к помощнику. – Был у меня в школе один приятель, позже он подался в монахи, стал траппистом. Одиннадцать лет тому назад. Он стряпал домашний сыр, собирал виноград, но главным его занятием оставались молитвы. Он молился за людей, которые носят галстуки и костюмы. А потом он вдруг ушел из монастыря. И знаешь, что он тут же прикупил? Самое первое? Пару ботинок за двести долларов. Мягкие кожаные мокасины с кисточками, такие чудненькие, прямо с витрины. Что, тебя уже тошнит? Погоди, это еще не все. Они были свекольного цвета, Аткинс. Лилово-бордовые. Это тебе о чем-нибудь говорит, или я, как всегда, обращаюсь к дереву?

– Говорит, – солгал Аткинс. По его тону можно было понять, что красноречие Киндермана на него не подействовало.

– Лучше возвращайся на флот.

– Мы прозеваем начало фильма.

– Ну да, нас могут увидеть, – мрачно добавил Киндерман.

Они вошли в зал и уселись на свои места. Сначала пошел фильм «Гунга Дин», а после него – «Третий человек». В конце первой ленты была трогательная сцена – Дин стоял на вершине храма и из последних сил дул в рожок, после того как его настигли три пули бандитов. И как раз в этот момент женщина, сидевшая сзади Киндермана, начала смеяться. Лейтенант обернулся и осуждающе посмотрел на нее. Но этот взгляд не возымел успеха. Тогда лейтенант решил предложить Аткинсу пересесть. Он уже открыл было рот, но тут заметил, что сержант плачет. Киндерман так и остался на своем месте, довольный сержантом, и даже сам всплакнул за компанию, когда на тризне по случаю погребения Дина зазвучала мелодия песни «Забыть ли старую любовь».

– Вот это картина, – выдохнул следователь. – Я обожаю ее.

Когда закончился последний фильм, мужчины вышли на охваченную зноем улицу и остановились недалеко от кинотеатра.

– Ну, а теперь самое время перекусить, – нетерпеливо заметил Киндерман. У обоих этот день оказался выходным. – Я сгораю от любопытства, Аткинс. Жажду услышать рассказы о медовом месяце и подробное описание вашего гардероба. Мне, видимо, придется к нему какое-то время привыкать. Ну, куда двинем? В «Могилку»? Хотя нет, погоди. Я кое-что придумал. – Он вспомнил о Дайере и, взяв сержанта под руку, повел вперед. – Пойдем-ка. Я знаю чудное местечко.

Через несколько минут они уже сидели в «Белой башке». Вдыхая аромат свежих гамбургеров, они обсуждали только что просмотренные фильмы. Кроме них в кафе никого не было. Бармен стоял у гриля спиной к ним. Крепкий и высокий, он казался несколько грубоватым. Его белый фартук и шапочка были забрызганы жиром.

– Видишь ли, мы привыкли говорить о зле, и о том, откуда оно берется, – рассуждал Киндерман. – А как объяснить добро, если мы просто являем собой набор Молекул, как привыкли считать? Так откуда же берутся такие люди, как Гунга Дин, способные жертвовать жизнью во имя других? И кроме того, ведь всегда находится и Гарри Лайм, – возбужденно продолжал он. – Гарри Лайм, полная противоположность Дина, это олицетворение зла. Помнишь, что он говорит в той сцене на чертовом колесе? – Киндерман переключился на фильм «Третий человек». – Там, где он рассуждает о швейцарцах. После того как они несколько веков прожили в мире, самое большое их достижение – заявляет он – часы с кукушкой. И это на самом деле так, Аткинс. Да. Возможно, миру нужна иногда серьезная встряска для того, чтобы не окочурился прогресс. Кстати, сейчас я расследую убийство и кражу со взломом на П-стрит. Преступление совершено на прошлой неделе. И завтра ты ко мне подключаешься.

Бармен бросил на них недовольный взгляд, а потом, отойдя в сторону, ровными рядами начал раскладывать ломтики мяса на квадратные булочки. Киндерман следил за тем, как он аккуратно кладет кусочек маринованного огурца на будущий гамбургер. Ему вдруг стало грустно.

– Послушайте, а, может быть, лучше класть побольше огурчиков? – обратился он к бармену.

– Нет, так можно их испортить, – буркнул бармен. Голос его походил на окрики командира, муштрующего солдат, – низкий и грубый. Бармен начал накрывать бутерброды булочками. – Если вам нужны всякие соусы да разносолы, идите в «Бью Риваж».

Киндерман опустил глаза.

– Я бы заплатил за лишний огурчик.

Бармен с каменным лицом поставил перед каждым из них по картонной тарелочке с шестью гамбургерами.

– Что будете пить? – грубо спросил он.

– Что-нибудь наркотическое, – улыбнулся Киндерман.

– Уже все вылакали, приятель, – безразличным голосом произнес бармен. – Только не надо мне тут мозги пудрить. У меня и так спина разламывается. Так что пить-то будем?

– Эспрессо, – с серьезным видом заказал Аткинс. Бармен перевел на него взгляд.

– Вы что-то сказали, профессор?

– Две пепси, – быстро вставил Киндерман и многозначительно посмотрел на помощника.

Бармен выдохнул с такой силой, что из ноздрей его вылетел волосок. Яростно сверкнув глазами, он отправился за бутылками.

– Все хитрожопые так и прут сюда со всего проспекта, – недовольно проворчал он, удаляясь.

В кафе ввалилась многочисленная группа студентов, и вскоре маленький зал наполнился смехом и веселым щебетаньем молодых людей. Киндерман расплатился с барменом и со словами: «Засиделись мы здесь», – поднялся из-за стола и направился к выходу. Аткинс послушно двинулся следом. Они перенесли гамбургеры на стойку у противоположной стены. Киндерман откусил кусочек.

– А Гарри Лайм в чем-то прав. Вот видишь, немного волнений и тревог – зато какой шедевр получился в образе гамбургера.

Аткинс кивнул в знак согласия – он с удовольствием жевал.

– Это все часть моей теории, – сообщил Киндерман.

– Лейтенант... – Аткинс поднял вверх указательный палец и, прожевав большой кусок, проглотил его. Он вынул из пластмассового стаканчика белую бумажную салфетку, вытер уголки рта и пододвинулся поближе к Киндерману. В зале становилось слишком шумно. – Вы не могли бы сделать мне одолжение, лейтенант?

– Я здесь для того, чтобы исполнять все, что ты прикажешь. Я ем и поэтому еще более великодушен. Ну, подавай же свою петицию. Все печати на месте?

– Пожалуйста, расскажите о вашей теории.

– Невозможно, Аткинс. Ты же меня сразу посадишь под домашний арест.

– Почему?

– Нет, это исключено. – Киндерман откусил гамбургер, запил его пепси, а потом вновь повернулся к сержанту.

– Ну, если ты настаиваешь. А ты правда настаиваешь?

– Да.

– Я так и понял, но сначала сними галстук. Аткинс улыбнулся. Он развязал галстук и снял его.

– Вот это хорошо, – одобрительно произнес Киндерман. – Я не могу излагать свою теорию какому-то незнакомому человеку. Она слишком умопомрачительная. И сложная. Ты читал «Братьев Карамазовых»? – спросил он.

– Нет, – опять солгал Аткинс. Он хотел, чтобы следователь был сегодня доволен буквально всем.

– Три брата, – начал Киндерман, – Дмитрий, Иван и Алеша. Дмитрии представляет собой как бы тело человека, Иван – его ум, а Алеша – сердце. В конце – в самом конце книги – Алеша приводит маленьких мальчиков на могилу их школьного товарища Илюши. Они плохо обращались с этим Илюшей, потому что... ну, он отличался странностями. А когда он умер, мальчики поняли, почему он так себя вел, и что на самом деле Илюша был храбрым и добрым мальчиком. И вот Алеша, – он, кстати, монах, – разговорился с мальчиками у могилы. И сказал он мальчикам о том, что когда они вырастут и встретятся с настоящим злом, пусть вспомнят этот день, вспомнят те чувства, испытанные у могилы Илюшечки, Аткинс. Пусть всю жизнь помнят добро, которое и есть основа человека. И это добро ничем не вытравить из его души. Воспоминание о добре, живущем в сердцах этих мальчиков, говорит он, может спасти их веру в добро общечеловеческое. Улавливаешь? Как там... – Он закатил глаза к потолку, и указательным пальцем дотронулся до губ, которые уже начали растягиваться в улыбку. Киндерман посмотрел на Аткинса. – Вот! Вспомнил: "Может быть, именно это воспоминание одно его от великого зла удержит, и он одумается и скажет: «Да, я был тогда добр, смел и честен». А потом Алеша произносит очень-очень важные слова: «Будем, во-первых и прежде всего, добры», – говорит он. И мальчики – а все они любят его – они все кричат: «Ура Карамазову!» – Киндерман почувствовал, как в горле поднимается комок. – Когда я вспоминаю это, я всегда плачу. Это так прекрасно, Аткинс. И так трогательно.

Студенты прихватили с собой гамбургеры, и Киндерман проводил взглядом веселую стайку молодых людей.

– Может быть, именно это и имел в виду Христос, – размышлял он, – прежде чем войти в царствие небесное, мы должны стать маленькими детьми. Не знаю. Но похоже на правду. – Лейтенант наблюдал за барменом. Тот слепил еще несколько булочек, поджидая, возможно, очередной наплыв посетителей, а потом, плюхнувшись на стул, принялся читать газету. Киндерман повернулся к Аткинсу. – Не знаю, как это выразить. Я имею в виду самую невероятную часть теории. Но иначе ничего объяснить нельзя, все остальное – бессмыслица, Аткинс. Иначе никак. Я в этом уверен. Но вернемся к Карамазовым. Так вот самое главное – это когда Алешка говорит: «Будем добры». И пока это не произойдет, никакая эволюция нам не поможет. Мы туда не попадем, – сказал Киндерман.

– Не попадем куда? – удивился Аткинс. В «Белой Башне» снова воцарилась тишина. В гриле капал расплавленный жир, да время от времени шелестели переворачиваемые страницы газеты.

– Многие физики уверены, – продолжал Киндерман, – что все известные процессы, которые происходят сейчас в природе, являлись когда-то частью единой силы. – Киндерман помолчал и заговорил уже более спокойно. – Я верю, что силой этой была некая личность, которая много веков тому назад взорвала себя на кусочки, ибо стремилась сформировать свое собственное бытие. И это явилось Падением, – проговорил он. – Это легло в основу времени и дало начало существованию материальной Вселенной, когда один превратился во множество – в легион. Вот потому-то Бог и не может вмешиваться: эволюция – процесс, в результате которого эта личность снова должна воссоединиться.

Сержант сморщил лоб, силясь понять Киндермана.

– Так кто же она такая – эта личность?

– А ты не можешь сам догадаться? – в глазах Киндермана плясали веселые искорки. – Я уж столько наподсказывал тебе.

Аткинс покачал головой и замер в ожидании ответа.

– Мы – это Падший Ангел, – сдался наконец Киндерман. – Мы – Несущий Свет. Мы – Люцифер.

Киндерман и Аткинс уставились друг на друга. Колокольчик над входом звякнул, и они одновременно заглянули на дверь. Порог кафе робко переступил нищий. Его видавшая виды одежда была вся в грязи и клочьями свисала с тщедушного тела. Бродяга смущенно приблизился к бармену и умоляюще посмотрел на него. Бармен поверх газеты метнул на него злобный взгляд, слепил несколько гамбургеров и, сунув их в пакет, протянул бездомному. Тот тут же покинул кафе, шаркая истертыми подошвами.

* * *

– Ура Карамазову! – пробормотал Киндерман.