Текст книги "Легион"

Автор книги: Уильям Питер Блэтти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Киндерман молча смотрел на последнюю страницу толстого дела. Наконец, он снял очки и, заморгав, снова оглядел папку. Он никак не мог взять в толк, с какой стороны браться за расследование.

Зазвонил телефон и, вздрогнув, Киндерман поднял трубку.

– Да, Киндерман слушает, – тихо произнес он. Потом взглянул на часы, и сердце у него замерло. Он услышал голос Аткинса. Потом в трубке раздались гудки. На Киндермана вдруг обрушилось страшное одиночество.

В больнице был убит отец Дайер.

Часть вторая

Величайшим современным событием а истории Земли является, очевидно, постепенное осознание факта (разумеется, теми, кто способен видеть), что во главе всей субстанции, созданной в процессе сжатия развивающейся Вселенной, стоит не только Нечто, но и Некто...

Существует только одно зло: Отсутствие Единства.

Пьер Тейяр де Шарден

Среда, 16 марта
Глава девятая

"Уважаемый отец Дайер!

Вероятно, Вы зададите себе вопрос: «Почему именно я? Почему он не выбрал кого-нибудь из своих коллег, которые бы лучше разобрались в этом вопросе, и все тяжкое бремя переложил на мои плечи?»

Да, ученые, конечно же, разобрались бы во всем лучше. Такие проблемы притягивают их, словно сладкое лекарство ребенка. Но я думаю. Вы и сами отнеслись бы к их мнению скептически. «Еще один псих, уверяющий, будто видел плачущую статую Христа. – Так, возможно, Вы подумали. – Только потому что священник, я должен верить любым байкам. И на сей раз это должно быть что-то из ряда вон выходящее». Нет, дело совсем не в этом. Я решил рассказать Вам обо всем, ибо доверяю вам. Доверяю не как священнику, а как человеку. Если бы Вы захотели предать меня, Вы бы уже не раз воспользовались удобными моментами. Но Вы этого не сделали. Вы сдержали свое слово. И это говорит о многом. Когда мы с Вами беседовали, уста Ваши не были запечатаны тайной исповеди. Другой священник, да и просто всякий человек на Вашем месте, уже настучал бы куда следует. Поэтому, прежде чем доверить Вам свою причину, я вынужден был пойти на подобную проверку.

Мне очень жаль, что в награду Вы получаете лишь еще одно обязательство. Но я верю в Вас, и это обретает великий смысл. Вы сейчас все поймете. Ну что, святой отец, Вы еще не жалеете, что познакомились со мной?

Не знаю, с чего начать и как рассказать Вам все, что я хотел бы. Мне чуточку неловко. Я очень хочу, чтобы Вы поверили мне и все правильно оценили. Боюсь, это будет нелегко. Может быть, то, о чем я поведаю, заставит Вас съежиться от страха. Ну что ж, другого выхода у меня нет. Да будет так. Теперь немного попридержите свое любопытство, потерпите и не читайте дальше, прежде чем не выполните мою просьбу. Сейчас я Вам все подробно объясню. Сначала надо достать магнитофон, только не кассетный, а с простыми катушками, причем такой, на котором можно проигрывать запись с различной скоростью. Лучше всего возьмите мой. К этому письму я клейкой лентой прилеплю ключ от своего дома. А теперь загляните в картонную коробку, которую я Вам прислал. В ней лежат несколько бобин со сделанной мною записью. Найдите катушку с надписью «9 января 1982 года». Поставьте счетчик на ноль. Теперь перемотайте пленку вперед до отметки «383». Возьмите наушники, добейтесь максимальной громкости (разумеется, в наушниках) и запустите пленку на нормальной скорости. Слушайте внимательно. Раздастся шипение усилителя, это вполне естественно. И с этим придется смириться. А потом Вы услышите голос. Он перестанет звучать, когда счетчик достигнет цифры «388». Прогоните пленку несколько раз, прослушивая этот ее участок до тех пор, пока не убедитесь, что точно расслышали сказанное. Голос звучит достаточно громко, но шипение и статический шум мешают с первого раза разобрать слова. Когда Вы поймете, что он говорит, заведите пленку на повышенной скорости (она удвоится) – и снова повторите всю операцию. Да, я не ошибся. Я хочу, чтобы Вы прослушали этот кусочек пленки на другой скорости. И тогда забудьте о том, что Вы услышали в первый раз. Слушайте внимательно! Пожалуйста, сделайте все это, прежде чем начнете читать дальше.

Хотя я и доверяю Вам, но все же продолжаю с новой страницы. Нам всем время от времени нужна отсрочка.

Ну вот, теперь Вы все услышали сами. Слово, прозвучавшее на нормальной скорости, я уверен. Вы поняли хорошо: мужской голос произнес «Лэйси». А на большей скорости Вы так же четко разобрали слова, но теперь это была фраза: «Верь в это». Здравый смысл и глубокая вера должны убедить Вас, что я абсолютно ничего не выиграл, если бы решил подстроить все это нарочно или обмануть Вас. А теперь расскажу Вам, как мне удалось сделать эту запись. Я взял чистую магнитофонную ленту – еще ни разу не использованную – и применил диод, который исключает запись всяких комнатных шумов, но действует наподобие микрофона, и, поставив нормальную скорость, вслух произнес: «Существует ли Бог?» Я максимально вывернул ручки громкости и включил магнитофон на запись. В течение последующих трех минут я молча ждал. Потом прекратил запись и, перемотав пленку, услышал этот голос.

Я отослал бобину своему приятелю в Колумбийский университет. По моей просьбе он исследовал ее на спектрографе. Потом вернул пленку вместе с результатами анализа. Их Вы тоже найдете в коробке. В письме он указал, что, по данным спектрографа, голос на пленке не может принадлежать человеку. Для подобного звучания необходимо сконструировать искусственную гортань и запрограммировать ее на произнесение данных слов. Мой приятель утверждал, будто его аппарат не мог ошибиться. Далее. Он совершенно сбит с толку, каким образом слово «Лэйси» на двойной скорости превращается во фразу «Верь в это». Обратите внимание еще и на то – это уже мой собственный комментарий, – что ответ на мой вопрос звучит бессмысленно, пока пленка не проигрывается на удвоенной скорости. Это исключает возможность подделки голоса, если представить, будто я мог записать его с радио. И, святой отец, ведь окажись здесь какое-то совпадение, оно все равно давало бы некоторое объяснение. Вероятно, Вы сами захотите удостовериться в истинности сказанного и лично убедиться, что это возможно. Так, ради Бога, пойдите на все, лишь бы избавиться от малейших сомнений. Позвоните моему приятелю в Колумбийский университет, это профессор Сирил Харрис. А лучше всего сделайте еще один спектрографический анализ где-нибудь в другом месте. Я уверен, что Вы получите точно такие же результаты.

Я начал делать эти записи спустя несколько месяцев после смерти Анны. В психиатрическом отделении больницы находится один пациент, некий Антон Лэнг. Пожалуйста, не разговаривайте с ним на эту тему. У него серьезные проблемы, и если он начнет делиться ими, то моя теория не покажется вам такой достоверной. Мне бы этого очень не хотелось. Лэнг жаловался на сильную головную боль, поэтому мне пришлось обследовать его и таким образом вступить с ним в контакт. Я читал историю его болезни и знаю, что несколько лет он записывал на магнитную ленту звуки, которые назвал «голосами». Я побеседовал с ним, и он рассказал мне несколько интересных вещей, а потом я решил прочитать что-нибудь по этому вопросу. Лэнг посоветовал мне книгу «Прорыв». Ее написал один латыш, Константин Раудиев, она была переведена на английский и издана в Великобритании. Я заказал себе экземпляр и буквально проглотил ее от корки до корки. Святой отец. Вы еще не устали?

Большую часть книги занимали четкие воспроизведения слов, записанных Раудиевым на магнитную ленту. Содержание фраз мало обнадеживало. Это были либо какие-то незначительные слова, либо просто бессмысленные сочетания звуков. Если они, как утверждал латвийский профессор, суть голоса мертвых, то возникает вопрос: неужели же это все, что они хотят нам передать? «Костя устал», «Костя сегодня работает». «На границе – таможня». «Мы спим». Мне сразу вспомнилась древняя тибетская «Книга мертвых». Вы знакомы с этим произведением, святой отец? Довольно занятная рукопись, некое пособие для тех, кто собирается на тот свет. Людей подготавливают к загробным явлениям. Первое ощущение, как уверяли древние мудрецы, это встреча с так называемым «чистым светом». Понятие это, разумеется, трансцендентальное. Дух умершего – если захочет – может слиться с «чистым светом». Но подобное удается лишь немногим, потому что подавляющее большинство людей не успели за свою земную жизнь как следует подготовиться к этому. Мертвые вновь и вновь исчезают и перевоплощаются на земле бесчисленное множество раз. Находясь на грани между смертью и следующим рождением, дух, разумеется, может нести всякого рода околесицу; подобного рода чушь встречается не только в книге у Раудиева, но и во многих трудах по спиритизму. Эти фразы навевают тоску. Они не вызывают никакого восторга и желания слушать их дальше. Поэтому, мягко говоря, книга «Прорыв» не очень-то меня порадовала. Но там я нашел предисловие другого ученого Колина Смита. Именно здесь я обнаружил много невысказанного и завуалированного. Это заинтриговало меня. Я раскопал еще несколько книг, написанных физиками и инженерами, а одну – даже католическим архиепископом из Германии. Все они весьма сдержанно отзывались об этих голосах. Авторы рассуждали о причинах их возникновения, и кто-то из них высказал предположение, будто эти голоса не что иное, как подсознание самого записывающего.

И я отважился убедиться во всем на собственном опыте. Буду говорить начистоту. Меня потрясла смерть Анны. Тогда я воспользовался своим портативным магнитофоном «Сони». Он настолько мал, что легко умещается в кармане пальто, но зато дает возможность быстро перематывать пленку и, кроме того, имеет кнопку «реверс», что позволяет записывать на обе стороны кассеты, не вынимая ее. В дальнейшем это сыграло мне на руку в моих экспериментах. Как-то летним вечером – а темнело сравнительно поздно – я сидел у себя в комнате рядом с магнитофончиком и от нечего делать пригласил все присутствующие голоса проявить себя и вступить со мной в контакт путем записи на пленку. Потом я нажал на кнопку «запись» и просидел молча, пока вся кассета не кончилась. Я прокрутил пленку, но ничего не услышал, кроме записавшихся уличных шумов и шипящего фона. Вскоре я забыл об этой неудачной попытке.

Однако спустя пару дней я снова решил прослушать пленку. И вот где-то в середине записи я услышал нечто странное – щелчок, а потом слабый, едва уловимый звук, его словно обволакивало шипение усилителя. Этот звук поразил меня, потому что был он очень странным. Я вновь и вновь перематывал ленту, то и дело воспроизводя этот кусочек. Звук с каждым разом становился громче, и вот, наконец, я услышал – или мне показалось, – будто мужской голос ясно выговорил мою фамилию – «Амфортас». Ни много ни мало. Голос был чистым и отчетливым, но определить, кому он принадлежал, я не смог. По-моему, у меня в тот миг бешено колотилось сердце. Я еще раз внимательно прослушал всю пленку, но, ничего больше не обнаружив, снова вернулся к тому заветному кусочку, где раздавался таинственный голос. Но теперь здесь царило молчание. Мои надежды рухнули, подобно кошельку, который бедняк обронил в бездонную пропасть. Раз за разом прокручивал я пленку, и через некоторое время мне показалось, что я опять слышу тот же странный звук. После трех перемоток вернулся и мужской голос.

Может быть, у меня к тому времени уже помутился рассудок? А может, я намеренно заставлял свой мозг искать слова в равнодушном шелесте пленки? Я снова проиграл запись, и теперь уже в другом месте, где раньше был слышен один только фон, я отчетливо различил новый голос. На этот раз женский. Нет, голос принадлежал не Анне, а какой-то другой женщине. Она произнесла целое предложение, начало которого я никак не мог разобрать, несмотря на то, что прослушивал пленку бесчисленное количество раз. Вся фраза звучала очень странно по ритму. Да и интонация казалась необычной: слова то сыпались вниз, то взмывали ввысь. Конец высказывания мне все же удалось разобрать: «продолжай слушать нас», – произнесла женщина, но почему-то с вопросительной интонацией. Я был поражен. Вне всяких сомнений, я отчетливо расслышал эту часть фразы. Но почему же раньше в этом же самом месте звучал только фон усилителя? И тут я решил, что после многократного прослушивания мой мозг научился, наконец, правильно разбирать слова, отбрасывая прочь весь ненужный шелест и шипенье. Кроме того, я уже успел привыкнуть к этому странному и едва уловимому голосу.

Но вот опять сомнения. Может быть, мой магнитофон случайно выловил голоса с улицы или какого-то разговора из соседних домов? Бывали времена, когда я довольно отчетливо слышал беседы своих соседей. Кстати, один из них вполне мог назвать меня но фамилии, Тогда я перешел в кухню – она расположена дальше от улицы – и, поставив чистую кассету, сделал новую запись. Я громко попросил всех, кто будет со мной «вступать в контакт», повторять слово «Кириос» – это девичья фамилия моей матери. Но, проиграв запись, я убедился, что пленка так и осталась совершенно чистой, не считая шелеста усилителя. Раздавались и другие звуки, производимые самим магнитофоном, но в одном месте они напомнили мне визг тормозящего автомобиля. Разумеется, этот звук донесся с улицы, – констатировал я. К этому времени я здорово притомился, ибо подобное напряжение требует немалой затраты энергии. Я не произвел той ночью больше ни одной записи.

На следующее утро, ожидая, пока закипит кофе, я решил заново прокрутить обе пленки. «Амфортас» и «продолжай слушать нас» звучали уже гораздо уверенней. Поставив вторую пленку, я решил сосредоточиться на том участке, где раздавался визг тормозов, и, несколько раз подряд прослушав ее, вдруг понял, что мой мозг приспособился и теперь каким-то таинственным образом стал воспринимать послания, ибо вместо непонятного звука я ясно различил женский голос, довольно высокий, произносящий слова «Анна Кириос», причем довольно быстро. Я был настолько потрясен, что не уследил за «туркой», и кофе у меня, разумеется, сбежал.

В тот же день я прихватил в больницу и магнитофон, и обе кассеты. Во время обеденного перерыва я проиграл ключевые моменты одной из наших сотрудниц – медсестре Эмили Аллертон. Она призналась, что ровным счетом ничего не услышала ни на одной из пленок. Позже я предложил эти записи другой медсестре из невропатологического отделения – Эми Китинг. Я запустил первую кассету, и девушка поднесла магнитофон прямо к уху. Прослушав запись всего один раз, она кивнула и, возвращая мне «Сони», как ни в чем не бывало заметила: «Да, я слышу вашу фамилию», а потом занялась своими делами. Тогда я решил прекратить дальнейшие опыты, по крайней мере, на наших медсестрах.

В течение нескольких недель я был одержим. Я купил большой катушечный магнитофон, обзавелся приличными наушниками, приобрел дополнительные усилители и еженощно часами продолжал записывать. Казалось, теперь-то дела пошли на лад, и каждый раз я добивался определенных результатов. Все пленки были буквально набиты голосами, да так плотно, что те иногда перекрывали друг друга. Один голоса еле доносились из динамика, я даже не тратил время на их расшифровку, зато другие раздавались громко и отчетливо. Некоторые слова я разбирал с ходу, но встречались и такие, которые я начинал понимать только при изменении скорости проигрывания. К примеру, несколько голосов зазвучали только тогда, когда я снизил ее вдвое. То и дело вызывал я Анну, но так и не смог услышать ее. Иногда, правда, до меня доносились таинственные голоса, сообщавшие: «Я здесь» или «Я – Анна». Но эти голоса не принадлежали ей. В этом я уверен.

Как-то октябрьским вечером я прокручивал одну из своих пленок, записанную неделю назад. Там мне встретилось одно интересное местечко, где голос произносил фразу «Земной контроль». После нескольких повторов я прослушал чуточку дальше, и тут у меня перехватило дыхание. Я различил другие слова: «Винсент, это Анна». Я почувствовал, как по телу пробежали мурашки. Нет-нет, это не мой мозг повторял ее слова. Это был ее, да-да, ее собственный голос. Я вновь и вновь ставил этот кусочек записи и всякий раз испытывал ту же дрожь, доводящую меня почти до экстаза. Я пытался сдерживать себя, но не мог. Это была Анна.

На следующее утро в мою душу закрались сомнения. А вдруг этот голос – всего лишь проекция моего желания? Или, может быть, ментальный уровень моего существа просто заставил меня услышать этот голос среди ничего не значащего шелеста пленки? И я решил раз и навсегда разобраться в этом.

Я связался с Эдди Фландерсом – сотрудником Джорджтаунского института языкознания, когда-то он числился моим пациентом. Не помню точно, что я ему тогда наговорил, но он согласился прослушать тот кусочек с голосом Анны. Когда Фландерс снял наушники, я с нетерпением попросил его рассказать, что же он услышал. Фландерс сообщил: «Кто-то разговаривает. Но только очень тихо». Я не унимался: «Что говорит этот голос? Вы можете разобрать слова?» Фландерс неуверенно произнес: «Кажется, там назвали мое имя».

Я выхватил у него наушники и убедился, что Эдди слушает именно ту часть пленки, а потом еще раз попросил прослушать запись. Результат остался прежним. Я находился на грани отчаяния «Но это действительно голос? – засомневался я, – а не простой шум?» – «Нет, совершенно определенно, это голос. А не ваш случайно?» – «А вы что, слышите мужской голос?» – оторопел я. Фландерс кивнул: «Да, причем очень похожий на ваш». На этом я и закончил свои исследования. Но не прошло и недели, как я снова вернулся к ним. В институте имелся прекрасный лингафонный кабинет, оборудованный профессиональными магнитофонами и усилителями. В одной из звуконепроницаемых кабинок я обнаружил вмонтированный высокочувствительный микрофон. И тогда я уговорил Эдди помочь мне сделать запись. Я вошел в кабинку и отвернулся, чтобы Эдди по губам не смог разобрать моих слов, и, как раньше, пригласил все присутствующие голоса вступить в контакт. Я задал два конкретных вопроса и в качестве ответов предложил воспользоваться словами «положительно» и «отрицательно». Эти слова ведь звучат гораздо более отчетливо, нежели обычные «да» и «нет», которые можно порой спутать с шумом. Потом я вышел из кабинки, плотно прикрыв за собой дверь, подал знак Эдди, чтобы он начинал запись. Он спросил меня; «А что мы записываем?», и я ответил: «Молекулы воздуха. Мне это необходимо для новых исследований о функциях мозга». Казалось, Эдди вполне удовлетворил такой ответ, и мы записали эту «тишину» с максимальным уровнем при скорости 7,5 дюймов в секунду. Минуты через три мы остановили пленку и прокрутили ее на максимальной громкости. И тут мы услыхали нечто странное – нет, это был не голос, а какой-то непонятный булькающий звук, причем раз в десять более громкий, чем любая моя доморощенная запись. И больше ничего. «Эдди, – воскликнул тогда я, – а часто у вас при записи появляется этот звук?» У меня мелькнула догадка, что, возможно, сложное оборудование само по себе порождает подобные звуки. Но Эдди заявил, что он и сам озадачен и не может взять в толк, откуда на пленке возникли посторонние шумы. Я предположил, что нам, вероятно, попалась бракованная пленка, и он со мной согласился. после нескольких проигрываний звук стал напоминать голос. Однако ни разобрать слов, ни найти разумного объяснения мы не могли и поэтому прекратили исследования.

Я принес запись домой и прослушал ее. Теперь я различил множество голосов, тихих и очень поспешных, которые либо отвечали на мои вопросы, либо сами произносили какие-то фразы. Но среди них голоса Анны не оказалось. Из всего этого я сделал следующие выводы. Видимо, я вошел в контакт с личностями, находящимися в переходном состоянии. Они не обладали даром ясновидения и не могли предсказывать будущие события, но уровень их знаний намного превосходил мой собственный. Например, они могли назвать мне фамилию медсестры, дежурившей в данный момент, но с которой я не был знаком лично и тем более не мог знать ее фамилии. Однако у них частенько возникали разногласия. Когда я задавал им конкретные вопросы, например, просил назвать день рождения моей матери, они почему-то давали разные ответы, и среди них – ни одного правильного. Но в то же время я чувствовал, что они просто не хотят, чтобы я потерял к ним интерес. Иногда они откровенно вешали мне лапшу на уши, а иногда пытались уколоть меня. Я стал узнавать такие голоса и в дальнейшем перестал на них реагировать точно так же, как мы иногда стараемся не слышать людей, сквернословящих в нашем присутствии. Некоторые голоса умоляли о помощи, а когда я их спрашивал – и не один раз! – что именно должен я сделать, чтобы помочь, ответ всегда звучал одинаково: «Прекрасно. Уже хорошо». Одни просили помолиться за них, другие утверждали, что, наоборот, они будут молиться за меня. Тогда у меня возникала мысль, будто все они представляют собой некое сообщество святых.

Совершенно очевидно, что они обладают чувством юмора. Как-то в самом начале эксперимента я делал записи и облачился в старенький банный халат. Он являл собой безвкусное, аляповато-полосатое произведение ткацкого искусства и помимо всего прочего имел громадную дырищу у правого плеча. Вот тогда мне и выдали: «Конская попона». Я неоднократно спрашивал:

«Кто создал материальный мир?», на что мне один голосок заявил: «Я создал». Как-то раз я пригласил участвовать в опытах моего молодого коллегу. Он интересовался различными парапсихологическими явлениями, и мне было легко обсуждать с ним цели и результаты моих экспериментов. Весь вечер напролет он убеждал меня, будто ничего не слышит, в то время как я, разумеется, прекрасно разбирал знакомые голоса. Они бормотали.

«Какой в нем толк?», и «Зачем так суетиться?», и «Пойдите поиграйте в Пэк-Ман», и еще что-то в этом роде. Позднее я узнал, что врачу этому медведь на ухо наступил, и он очень стеснялся своего недостатка, никогда о нем не заикаясь.

Иногда голоса сами помогали мне и предлагали другие способы записи. Один из этих способов – использование диода. Другой же заключался в том, что мне надо было найти в радиоприемнике полосу «белого шума» и подсоединить его к магнитофону. Последний прием я так и не попробовал, ибо боялся, что случайно запишу и голоса реальных людей. Микрофон лучше всего срабатывал в тихой пустой комнате со звукоизоляцией. Но в конце концов я решил использовать диод, потому что он исключал возможность записи случайных звуков.

Голоса критиковали порой даже техническую сторону моих опытов. Иногда я путался и нажимал не те кнопки, и тогда голос тут же констатировал: «Ты сам не знаешь, что делаешь». (Этот голос звучал особенно устало. В тот вечер у меня буквально все падало из рук, и я постоянно ошибался.) Подобные высказывания укрепили мою мысль о том, что я имею дело с крайне индивидуальными и не похожими друг на друга особами, и к тому же довольно простодушными. Они напоминали мне обыкновенных людей. Частенько желали «спокойной ночи» после бесконечной записи, когда я забывался. Я тут же вспоминал, что действительно устал и пора идти спать. По разным поводам они говорили мне «Спасибо» и «Благодарю вас». А вот что еще интересно. Как-то я поинтересовался, не следует ли мне опубликовать результаты исследований, на что все они явственно ответили «Отрицательно». Это меня тоже удивило.

Где-то в середине 1982 года я решил отправить письмо Колину Смиту, тому самому человеку, который написал предисловие к книге «Прорыв». Мне почему-то показалось, что ему можно доверять. В письме я задал несколько вопросов, и он не только сразу же ответил мне, ко и посоветовал прочесть свою книгу (она называется «Продолжайте говорить»). Правда, он был несколько сдержан, но это и понятно, потому что такие проблемы, особенно в лондонской прессе, принято считать сенсационными. Некоторые прохиндеи так далеко зашли, что стали утверждать, будто могут разговаривать с Джоном Кеннеди или с Фрейдом и так далее. Смит поведал мне кое-что из ряда вон выходящее. Несколько невропатологов из Эдинбурга, приехавших в Лондон на медицинскую конференцию, разыскали Смита и прокрутили ему записи, сделанные ими в присутствии коматозных пациентов или же несчастных, которые по разным причинам не могли разговаривать. И вот на пленках зазвучали голоса этих больных.

Вскоре после этого я прихватил в больницу свой портативный «Сони». Было часа два или три ночи, и я сразу направился в психиатрическое отделение, в палату для тяжелобольных, где и записал пленку возле одного пациента, кататоника, страдающего амнезией. Он уже многие годы находился в больнице. Личность его так и не установили. Полиция подобрала его в районе. М-стрит в 1970 году, он бродил по улицам и ничего не помнил. С тех пор он не произнес ни слова. Хотя, может быть, его просто никто не слышал. Я спросил его, кто он такой и слышит ли меня, а потом включил магнитофон. Я записал целую кассету, а потом вернулся домой и прослушал ее. Результат оказался весьма странным. За все полчаса я обнаружил только пару участков пленки, где появился голос. Обычно запись напичкана голосами, хотя частенько они, разумеется, едва различимы. Здесь же – за исключением двух участков, о которых я упомянул, – пленка осталась чистой, и пустота эта сама по себе казалась необычной. Но что меня еще более поразило – я бы даже сказал испугало, – так это сами голоса. Оба раза звучал мужской голос, и я уверен, что он принадлежал именно этому пациенту-кататонику. Сначала голос произнес: «Я начинаю вспоминать». А потом я услышал, скорее всего, имя и фамилию пациента, то есть ответ на мой вопрос, а звучало это примерно так: «Джеймс Венамин», как мне помнится. От этого голоса меня почему-то бросило в дрожь, и я не отважился повторить свой эксперимент.

В конце года произошло важное, решающее событие. Поначалу я еще сомневался в том, что же именно мне удается слышать. Но все развивалось гораздо стремительней, чем я предполагал. Свой магнитофон я поменял на другой, высшего класса. В него была вмонтирована электронная подстройка скорости. Еще там имелся полосовой фильтр, который автоматически выбрасывал любые звуки, выходящие за рамки диапазона человеческого голоса.

Так вот, в субботу симпатичный молодой человек из магазина радиоаппаратуры явился с этим чудом ко мне на дом, сам установил его и подключил к сети. Когда техник уже заканчивал работу, у меня вдруг мелькнула мысль. Ведь у молодых людей слух, как известно, гораздо лучше, чем у стариков, к тому же этому юноше, учитывая его профессию, просто необходимо было иметь исключительный слух. Поэтому я поставил ему одну из пленок, где звуки раздавались довольно громко, и, вручив ему наушники, попросил прослушать ее. После этого я поинтересовался, что же ему удалось разобрать, и он незамедлительно ответил: «Там кто-то разговаривает». Это меня удивило. «А кто – мужчина или женщина?» – спросил я. Он не колебался: «Мужчина». «А что он говорит?» – «Не знаю, запись очень замедленная». Новый сюрприз! Я уже привык к тому, что голоса произносили фразы очень быстро. «Вы хотите сказать, что убыстренная», – поправил его я. «Да нет же, наоборот, замедленная, по крайней мере, мне так кажется». Он перемотал пленку к отмеченному месту и, надев наушники, руками немного добавил скорость. Потом снял наушники и кивнул. «Конечно же, скорость очень маленькая, вот, послушайте сами», – и протянул мне наушники. – «Я вам сейчас продемонстрирую». Я надел наушники и наблюдал, как он руками увеличивает скорость записи. И тогда я услышал четкий мужской голос, объявивший: «Положительно. Вы меня слышите?»

Этот несложный опыт знаменовал новый этап в моей работе. Теперь я часто получал записи с отчетливыми голосами, и значение слов менялось при переключении скорости. «Лэйси – верь в это» явилась одной из первых таких записей. Ее смог бы услышать даже тот тугоухий молодой врач.

Три такие пленки я послал своему приятелю в Колумбийский университет, о чем я уже сообщал Вам.

Прослушайте их, а потом сделайте свои собственные записи. Поначалу у Вас вообще может не получиться, или же голоса будут едва уловимы. Если Вы не сможете привыкнуть к шуму и научиться, как пробиваться сквозь него, тогда возьмите за основу мои самые громкие записи и судите по ним. Сначала их надо очистить от шума, для этого существует специальное оборудование. После этого их надо подвергнуть спектрографическому анализу. Можно также и восстановить скорость первоначальной записи и, исходя из этого, исключить возможную подделку, как если бы запись делалась с радио.

Эти голоса – реальны. Я уверен, что они принадлежат умершим. Это нельзя доказать. Но даже с научной точки зрения можно продемонстрировать, что они принадлежат сущностям без тела в том смысле, как мы это понимаем. Возможно, католическая церковь заинтересуется этим явлением, у нее достанет средств. Необходимо доказать, что голоса существуют, а их источник – неземной. И опыты можно повторять до бесконечности, лишь бы убедить самых твердолобых.

Да, голоса уверяли меня, что это неважно. Для кого неважно? Интересно узнать. Люди боятся смерти и не желают смириться с тлением и вечным забвением. По ночам они рыдают, оплакивая своих потерянных любимых. Неужели только вера способна избавить нас от страданий? Неужели ее достаточно?

Эти пленки – моя молитва за всех, кто пребывает в горе. Конечно, они не суть спасение, ибо сомнения наверняка останутся – ведь воскрешение Лазаря не убедило даже тех, кто видел его своими собственными глазами! Если Бог не желает вмешиваться, тогда вмешаться должны люди. И Он позволяет нам сделать это. Это наш мир.

Спасибо Вам за то, что Вы не объявили мое решение великим грехом отчаяния. Я-то знаю, что это не так. Я же ничего не делаю. Я только жду. Может быть, в глубине души Вы все же подумали, что это неправильно. Но Вы не сказали этого вслух. Поэтому я прощаюсь, и надежда не оставляет меня.

В дальнейшем Вы, возможно, услышите обо мне странные вещи. Мне страшно об этом думать, но если это все же произойдет, знайте, что я никогда никому не желал зла. Думайте обо мне только хорошо. Договорились, святой отец?

Сколько же времени мы с Вами знакомы? Два дня? Я буду скучать без Вас. Но я знаю, что когда-нибудь мы с Вами опять встретимся. Когда Вы прочтете это письмо, я буду уже с моей Анной. Пожалуйста, порадуйтесь за меня.

С глубоким уважением, Винсент Амфортас."

* * *

Амфортас пробежал глазами письмо. Кое-где он внес незначительные поправки, потом, взглянув на часы, отметил, что уже пора делать инъекцию гормона. Он научился делать укол заранее, не дожидаясь страшной головной боли. Теперь каждые шесть часов он почти автоматически вводил себе шесть миллиграммов лекарства. Вскоре ослабевший разум покинет его. Поэтому надо торопиться с письмом.