Текст книги "Спуск к океану (ЛП)"

Автор книги: Уильям P. Форстен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Когда голубоглазый взгляд казана остановился на нем, Ричард изо всех сил старался показать безразличие; взгляд раба, который был за пределами беспокойства или страха.

Вспышкой промелькнула улыбка, а затем он повернулся и посмотрел на Шона.

Ричард наблюдал за молчаливой игрой. Шон дышал с трудом, глаза потуплены. Снова проблеск улыбки.

Голубоглазый сказал что-то неразборчиво, и его напарник вытащил флягу из-под одеяния, откупорил ее, и поднес так, чтобы Ричард мог пить.

Он выпил. Вкус был странным, с оттенком легкой горчинки, как от пахучей травы. Флягу забрали и предложили Шону, который тоже выпил.

Второй отступил, а затем вышел из каюты. Сначала Ричард почувствовал, что его силы возвращаются, но затем он ощутил нечто другое, странное самопроизвольное дрожание. Боль была по-прежнему с ним, но некоторым образом он почувствовал как будто он плывет.

Голубоглазый улыбнулся.

– Да, это наркотик.

Ричард поразился. Слова были произнесены на английском.

– Я ищу ответы на несколько вопросов. Это все, а затем этому придет конец.

Ричард хотел выдать дерзкий ответ, но решил, что тишина все еще лучший путь.

– Просто конец, – прокричал Шон, его голос был готов сорваться.

– Придет конец. – Его внимание сосредоточилось на Шоне. – Расскажи мне, ты сын сенатора О’Дональда из Республики?

Ричард не смог не выдать свой шок. Голубоглазый улыбнулся. – Мы знаем о вас совсем немного. Одновременно он щелкнул пальцами.

Через дверь вошел человек, мужчина в белом одеянии, таком же как и на голубоглазом. И все же что-то в нем встревожило Ричарда, даже испугало. Человек был высоким, его рост соответствовал росту Ричарда, но под одеждой он почувствовал телосложение, которое было совершенным. Человек двигался словно кошка. Казалось, что в нем закручена в спираль смертоносная мощь, его взгляд был холоден, почти издевательский.

– Несколько лет назад я послал дюжину таких как Мачу сюда на север, изучить несколько вещей. Ваш язык янки был одним из этих вещей, с которыми он вернулся. Мой Шив учится таким вещам быстро.

– Шив? – спросил Шон.

Он улыбнулся. – Меня зовут Хазин, а ты, Шон О’Дональд, вскоре довольно хорошо узнаешь, кто такой этот Шив на самом деле.

– Я сомневаюсь в этом, – рявкнул Ричард.

Пристальный взгляд повернулся и уставился на него. В который раз он ощутил чувство неприкрытости, взгляд внутри.

От едва заметного жеста, Мачу шагнул вперед. Удар, нанесенный тыльной стороной руки был произведен почти в небрежной манере, но сила его ошеломила Ричарда. На мгновение он подумал, что его челюсть раздроблена, и он поперхнулся кровью, которая чуть не задушила его.

Человек повернулся к Шону и начал избиение. Меньше чем через минуту О’Дональд зарыдал, умоляя остановиться. Все это время Хазин игнорировал Шона, все свое внимание сосредоточив на Ричарде.

Он чувствовал, что наркотик овладевает им, необычная искусственная радость, внезапное восприятие самых тонких нюансов узкого пространства каюты, то, как плавали пылинки, запах соленого воздуха, наносимого вовнутрь ветром, такое приятное облегчение, смывающее отвратительную вонь.

Он услышал резкий, скрипучий щелчок, вытаскиваемого ножа, и Шив поднял его прямо к глазам Шона. Пока Шон раскачивался взад вперед, подвешенный на цепях, Шив оставался неподвижен, кончик лезвия поднят так, что с каждым качком вперед он едва касался кожи Шона, добывая кровь из его рук и груди.

Хазин, в это время, продолжал взирать на Ричарда.

Не ты, казалось шепчет он. Другой, вот кто, как я знаю, сломается.

– Что вы хотите? – ловя воздух, выдохнул Ричард.

– Ты знаешь, – прошептал Хазин.

– Нет, я не знаю.

Шон кричал, начиная умолять. Ричард застыл, закрывая глаза, стараясь заблокировать звук, и все же он по-прежнему чувствовал, как будто Хазин смотрит на него, изучает его внутри, ищет что-то, что нельзя описать словами.

– Нет, только не это, Боже, нет.

Ричард открыл глаза и с ужасом увидел, что Шив наклонил лезвие и приготовился совершить им самый жестокий из разрезов.

Шон тряс головой назад и вперед, слабо дрыгал ногами, его крики слились в долгий жалобный стон.

Ричард обернулся на Хазина. – Остановите это, – с трудом выдохнул он. – Я расскажу вам что вы хотите, просто оставьте его в покое.

– Нет, ты солжешь, Кромвель. Ты постараешься спасти своего друга, но все же ты солжешь.

– Я расскажу вам все, – умолял Шон, – просто не делайте этого.

Ричард опустил голову, но несмотря на свои силы, навернулись слезы. В его жизни у него никогда не было места для жалости. В рабстве не могло быть места для жалости, это привело бы к смерти. Но сейчас он почувствовал ее из-за товарища, который перешел черту предела выносливости. Он задумался, а если бы он столкнулся с такой угрозой. А Хазин, который похоже как-то находился внутри его самых сокровенных мыслей, знал ли он ответ на этот вопрос.

Он услышал щелканье открывающегося замка. Шив отстегнул один из наручников, удерживающих Шона, а затем и второй. О’Дональд упал на палубу, уваливаясь на колени. Шив без видимых усилий поднял его вверх и вытащил из каюты.

Хазин следом не пошел. Вошел еще один Шив, почти полностью идентичный предыдущему. У него было тоже самое строение мускулатуры, такие же акульеподобные глаза лишенные эмоций. Ричард задался вопросом, будет ли продолжена пытка.

Вместо этого он почувствовал блаженное облегчение, когда наручники вокруг его запястий были расстегнуты. Он постарался остаться на ногах, когда упал на палубу, но его колени не выдержали. Шив потянул его обратно вверх, и небрежно набросил накидку на его плечи, скрывая наготу, затем указал на дверь.

На шатающихся ногах, Ричард сделал как приказали. Идти было трудно. Боль начала уплывать прочь, заменяемая странным теплом, и все же его разум по-прежнему был сфокусирован на настороженности к Хазину.

Шагнув на солнечный свет, он глубоко вздохнул. Корабль был необычным, его обводы были более гладкими, чем у «Геттисберга», мачты отсутствовали, его палуба была окрашена в глухой серый цвет, и то здесь, то там была опалена после битвы. Часть палубы на носу была расколота.

Океан был огромным открытым пространством глубокого, насыщенного голубого цвета, искрящегося барашками, гонимыми теплым, тропическим бризом. Он почувствовал в этот момент, как будто это было самым прекрасным впечатлением, которое он когда-либо знал – океан, аромат ветра, рокочущий корабль под его ногами, словно он пропахивал медленно волнующееся море.

Хазин прошел мимо него, показывая ему последовать за ним, и Ричард взобрался по трапу и прошел через открытую дверь. Свет внутри был приглушенным. То, что он увидел, являлось алтарем из черного камня, возвышающегося в дальнем конце каюты, которая была заполнена сладким ароматом благовоний.

Шелковые шторы на иллюминаторах были задернуты, но мягкий, рассеянный свет, просачивающийся насквозь, придавал помещению чувство мягкости и комфорта. Хазин показал на стул, установленный у стола. На нем находился открытый графин и единственный хрустальный бокал рядом с ним.

– Выпьешь, Кромвель?

– Он тоже с наркотиком?

Хазин улыбнулся. – Конечно. Ты можешь отказаться, но в конце концов жажда заставит тебя, и ты выпьешь. Так зачем терпеть в ожидании?

Ричард посмотрел на графин и заколебался.

– Твой друг пьет прямо сейчас.

Ричард ожесточенно посмотрел на Хазина. Но тот повернулся спиной, лицом к алтарю, держа горящий фитиль, чтобы зажечь свечу.

– Ричард, мы можем играть в эту игру весь остаток дня. Ты можешь даже попытаться и убить себя жаждой. Но я уверяю тебя, что ты будешь сильным и выпьешь.

Хазин повернулся и улыбнулся. – О’Дональд рассказывает нам всё – размер вашего флота, вашей армии, виды оружия, он расскажет нам всё.

– Ваши шпионы уже рассказали вам всё, так зачем пытать его? – рявкнул Ричард.

– Интересно. Похоже ты более беспокоишься за него а не за себя.

– Я знаю чего ожидать.

– Я понимаю, твое тело было покрыто шрамами от бичей еще раньше текущего неприятного обращения. Ты был рабом бантагов?

– Мерков.

– Даже ужаснее. Примитивные создания, эти мерки. Это объясняет определенную жесткость с твоей стороны.

Ричард продолжал разглядывать графин. Он содержал водоворот цветов, радужное сверкание света, которое было бесконечно приятно.

– Информация, которая у нас есть на вашу Республику устарела. На полдюжины или около того лет. После договора мы конечно посылали шпионов, но недавние события вынудили мой орден переместить их внимание на другие места. Откровенно говоря, появление вашего корабля стало слегка сюрпризом для меня, но в этом сплетении обстоятельств, я чувствую, что-то есть, что-то, что может быть использовано – и ты.

Хазин приблизился, вытащил стул с другой стороны стола и уселся на него. Ричард настороженно посмотрел на него, взгляд метнулся к его поясу, в надежде увидеть нож. Хотя любой из этой расы имел подавляющее преимущество в физической мощи, обычно они были медленнее, даже немного неуклюжи, и человек быстро двигаясь мог подчас вырвать нож или оружие.

– Я не вооружен, по крайней мере, не тем типом оружия, который ты ищешь, – сухо заявил Хазин, словно докучаемый замыслами Ричарда.

– Тогда, что, черт побери вы хотите? – рявкнул Ричард. – Если бедный Шон ломается, вы получите в чем нуждаетесь. Я просто солгу, и вы знаете это. Так закончим это, будьте вы прокляты.

Хазин тихо усмехнулся. – Дух. Вот почему именно ты сидишь здесь со мной, пока «бедный Шон», как ты называешь его, получает вопросы в слегка другой манере.

Ричард рассвирепел, и Хазин поднял вверх свою руку.

– Нет. Пытки закончены. Это был просто способ сделать одного из вас податливым. Ты, Кромвель, интригуешь меня. Я просто хочу поговорить.

– Как вы узнали наши имена?

– Глупый вопрос. Я ожидал большего. Ваши имена написаны на швах одежды и вы оба держали ваши офицерские бумаги в дорожных сумках. Скверная секретность, летчики никогда не должны позволять себе такое. Один из моих Шив опознал имя О’Дональд. И, я, конечно слышал о твоем отце.

Ричард застыл и опустил глаза.

– Да, предатель вашей Великой войны. Ты знал его?

– Нет. Моя мама была рабыней мерков. Он умер, когда я был младенцем.

– Тем не менее, ты сохранил его фамилию. В этом есть определенная гордость. Я отношусь одобрительно к такому в любом, из моей расы или из вашей.

– Шив? – спросил Ричард.

Хазин встал и вернулся к алтарю, затем прислонился к нему и оглянулся на Ричарда. – Будущее за этим миром.

– Республика – вот будущее. Если вы пришли после нас, вы никогда не победите.

– Преданный ответ, но, ты знаешь только о твоей Республике. Ты ничего не знаешь о нас, о том, что мы есть и чем мы станем.

Ричард подумал о корабле, на котором он сейчас находился, как легко он сокрушил «Геттисберг», о человеке с холодными глазами, который, как чувствовал Ричард, мог убить с непринужденной эффективностью.

– Шив – вот ваше будущее, Кромвель. В течении десяти поколений мы, из моего ордена, занимаемся разведением людей, в поисках желаемых черт: физическая сила, интеллект и ловкость. Тем, кто получает такие черты в следующем поколении позволяют продолжить скрещивание. Другие, – и он улыбнулся, – ну, им также находится применение.

Ричард недоверчиво посмотрел на него. Он понимал, что должен чувствовать возмущение и отвращение, но проклятый наркотик давал о себе знать. Каюта качалась и плавала. Свет сиял сквозь иллюминатор, отражая странные голубые глаза Хазина, приковывая его внимание.

– Вообрази, что пятьдесят тысяч таких воинов могут сделать с вашей армией. Но сражение не должно произойти. Вместо этого можно достигнуть компромисса, понимания без ненужного кровопролития.

– Республика никогда не сдастся, пока Кин и те, кто думает как он живы.

Хазин кивнул. – Да, я знаю. Просто моя мечта. Он вздохнул.

Как на странно, но Ричард ощутил симпатию, почти желание чтобы как-то понравиться, чтобы понять. Он боролся с этим, пытаясь остаться сфокусированным, чтобы найти что-то, всё, что угодно в этом помещении, чем он мог бы сражаться с ним, чтобы убить, чтобы умереть сражаясь.

– У тебя есть незаурядная сила, Кромвель. Я восхищаюсь этим. Все остальные слишком очевидны и послушны. На самом деле это временами довольно скучно.

Хазин приблизился и оставаясь стоя, посмотрел вниз на Ричарда.

– Я могу заставить тебя, я хочу, чтобы ты знал об этом. Шив разводят для нужд моего ордена. В пять их забирают у собственных матерей, которые отдают их с удовольствием, и в течение следующих пятнадцати лет их тренируют, в основном представители их собственной расы. Половина умирает в этом обучении из-за войны, или из-за другой работы, или из-за наших особенных целей.

– Особенных целей?

– Мы можем обсудить это позднее.

– Я даю им что-нибудь, чтобы верить, – он кивнул на черный алтарь. – Совмещение такой мощи с религиозной верой, и ты имеешь силу, которая наводит ужас. Ты, к сожалению, никогда не уверуешь. Всегда останется память о детстве, или других вещах. Я могу лишить тебя сил с тем, что в этом графине, сделать тебя сговорчивым на какое-то время, но ты никогда не будешь полностью одним из них.

– Зачем вы рассказываете мне это?

– Потому что у меня никогда раньше не было благоприятного случая, – ответил Хазин. – Это интригует меня. Ты не Шив, не один из миллионов других людей, живущих среди нас как рабов. Есть разница, должен быть способ как-то использовать тебя. Фокусирование на этом станет для меня интересным экспериментом.

Ричард изо всех сил старался сохранить самообладание, чтобы как-то избежать глаз, внезапную жажду, желание позволить мощи наркотика разлиться по его телу. После войны, в редких случаях, когда они с Василием бывали в Суздале, он видел не одного искалеченного ветерана, которые стали зависимыми от морфия, данного им в больнице. Они сидели в тенистом уголке, не обращая внимания на свою запущенность, путешествуя в грезах. Не это ли они делают сейчас со мной?

Он обернулся к графину и затем, с медленным преднамеренным жестом, свалил его. Когда графин падал со стола, он словно завис в воздухе. Зачарованный, он смотрел, как тот очень медленно упал, золотой сосуд опрокинулся, кристально голубая жидкость, булькая, потекла на темный деревянный пол.

– Нет, – прошептал он. – Я предлагаю вам поискать себе развлечение в другом месте.

– Я могу сделать это намного более болезненно, чем ты себе даже можешь представить. Мы можем медленно разрезать твоего друга на части прямо перед тобой для начала, а затем приступим к тебе.

– Валяйте. Мы в любом случае мертвецы.

Храбрые слова полились из него, несмотря на то, что мысль о том, что это должно принести, вселяла в него ужас. Он слишком хорошо знал на что они способны. Он не был уверен были ли эти мысли полностью его собственными или обуславливались наркотиком, но он чувствовал, что любая боль, которая придет, будет непродолжительной. По ту сторону наступит освобождение, где это, он не знал, возможно он снова увидит старика Василия, или посидит рядом с матерью и почувствует её теплые объятия. Чтобы жить иначе, поддаваться – он знал, что в конце концов он проведет свою собственную жизнь в бесславном стыде. Он не совершит туже ошибку, что и его отец, он не даст места страху.

Он не мог заставить себя торговаться ради жизни по своей причине, доказывая, что он не раб и не сын предателя. – Заканчивайте это и будьте прокляты, – произнес он, сохраняя голос холодным и ровным.

– Мне это нравится, – ответил Хазин, и Ричард почувствовал подлинное восхищение в его голосе, или же это в очередной раз был наркотик.

– Поверь в то, что ты слышишь, Кромвель. Твой жест, возможно, только что спас твою жизнь.

Он постарался не верить, но посмотрел на Хазина с нескрываемым удивлением.

– Да. Всегда существует некоторая скрытая цель во всеобщей ткани, и я думаю, что некий путь только что открыл себя для тебя.

Хазин пошел к двери и открыл её. Поздний дневной свет струился позади Хазина, создавая необычный нимбоподобный эффект вокруг него.

– Я пошлю кого-нибудь привести тебя в порядок, и позаботиться о твоих плачевных ранах. Поешь, Кромвель, и я могу заверить тебя, что предложенные еда и питье будут чистыми. Я хочу снова поговорить с тобой, когда твой разум прояснится.

– И все же вопрос остался без ответа, мой брат все еще жив?

Ясим стоял на Ведьмином выступе, который возвышался над огромным стечением народа, движущихся процессией. Он вошел в Имперский город на рассвете. Сражения не состоялось. Его флот и флот его покойного, оплаканного кузина Сара был достаточен, чтобы внушить благоговейный страх и не оказать никакого сопротивления.

Население, весьма прагматичное после двадцати лет гражданской войны, согласилось с его триумфальным возвращением без протеста. Дома, украшенные голубыми флагами Ханаги, быстро поменяли цвета, чтобы показать их вечную поддержку победителю.

Конечно, он объявит обычную амнистию, даже похвалит тех из двора, кто так лояльно служил его брату. Когда он обживется, он сможет начать тихий процесс устранения и мести.

И все же вопрос о выживании Ханаги по-прежнему витал. Выживший с флагмана Ханаги был выловлен из воды и он утверждал, что видел его покидающим корабль как раз перед его взрывом.

– Это было бы очень похоже на него – остаться в живых, – пробормотал Ясим, вглядываясь в небольшую тщедушную фигуру, завернутую в бело-золотое одеяние Великого Магистра.

– И на каком корабле он сбежал?

– Матрос не знает.

– Несомненно один из наших.

– Один из ваших?

Великий Магистр усмехнулся. – Ну конечно. Неужели вы думаете, что там было мало капитанов кораблей, которые являются тайными членами нашего ордена?

Ясим нервно посмотрел на Великого Магистра. – Вы сказали, что Хазин надежен, что он выполнит контракт.

– Да, я знаю.

– Я чувствую неуверенность в вашем голосе, Великий Магистр.

Ответа не последовало.

Глава 6

– Я никогда не осознавал, каким прекрасным это место может быть, – сказал Абрахам Кин, его ладони обхватили теплую чашку чая, пытаясь отогнать прохладу раннего утра.

Сержант Касуми Того рассмеялся, качая головой. – Вы романтик, Кин. Вам нужно было вырасти здесь, как я. Степь может быть смертельно опасной.

Аби не ответил, смотря мимо Того, впитывая каждую деталь и наслаждаясь ими.

Восточный горизонт показывал первый отблеск надвигающегося рассвета, полосу темно-багряного цвета, которая расширялась в стороны, а сердцевина светила золотисто-красным. Он повернулся и посмотрел на западный небосклон. Две луны, Хасадран и Бака, старые названия орд, которые прилипли к языку людей, погружались на самый низ.

Того сидел на корточках около бивачного костра, изготовленного их сухого лошадиного и мамонтового навоза. Смотря на него, Аби задумался, ведь это было тоже самое, что и между его отцом и Гансом Шудером, старым сержантом, взявшим молодого офицера под свое крыло.

Того был в кавалерии с тех пор, как Ниппон присоединился к Республике после окончания войны, служа в качестве сержанта в отряде разведчиков, прикрепленном к 3-му кавалерийскому. Аби естественно потянулся к нему, чувствуя, что это был тот человек, который мог научить его особенностям степи и образу жизни бантагов, и сержант был более чем снисходительным и вежливым.

– Ну так что получилось с генералом? – спросил Того, кивая на палатку Готорна.

– Что вы подразумеваете?

– С этими ублюдками, там, – говоря это, он указал на лагерь бантагов, который заполнил равнину к востоку.

– Ничего не изменилось.

– Прошел слух, что мы остаемся на какое-то время, будем следить за ними.

Аби слегка напрягся, а Того рассмеялся.

– Не расстраивайтесь, лейтенант. Это моя работа, в некотором смысле, знать о чем думают генералы.

– Ну, вы ничего не слышали от меня.

– Расслабьтесь, лейтенант. Вы эталон образцового офицера.

Аби не был уверен, Того на самом деле саркастичен, или просто немного подтрунивает над ним. Он знал, что по-прежнему был слишком чопорен и формален, что было типичным в академии с её наведением показного порядка и каждой кнопкой отшлифованной до блеска. Здесь на границе был совсем другой мир; грязно-голубого цвета и цвета хаки, мутной воды и свирепой жары.

– В старые времена они отмечали время страха, – произнес Того, указывая на луны-близнецы. – Завтра они будут полными, сигнализируя о празднике луны.

Аби кивнул. Боже, что за мир знали его родители. Он с трудом мог представить ужас этого. Обернувшись на восток, он увидел свечение раннего утра, выделяющего на своем фоне золотую юрту кар-карта Джурака.

Это был предмет в классе, несколько уроков, первобытный ужас, порождаемый во всех людях простым присутствием всадников орды, и все же, как бы то ни было, он сейчас почти чувствовал жалость к ним, несмотря на все то, что его отец, Готорн и другие вытерпели в Великой войне.

Каково это было проиграть, увидеть как вдребезги разбилось собственное величие, жить по прихоти другой расы? Поколение назад они объезжали верхом всю планету, скача где пожелают, живя как их предки жили в течение тысяч лет.

В переговорах последней недели он чувствовал это, и обнаружил, что ощущает невольное уважение к Джураку, задумываясь, как его собственный отец отреагирует на реальность того, что происходило здесь.

Он видел нищету их лагерей, тонкие тела их молодежи, схватку за пищу, когда была принесена туша мамонта, не более чем маленький кусок, после того, как его два дня тащили от того места, где добыли и разделали.

– Мой отец, братья и сестры, все погибли от их лап, – заявил Того, уставившись, как и Абрахам, на юрту.

Аби повернулся. – Вы никогда не рассказывали мне этого.

– Не было причины говорить об этом. – Он пожал плечами и сделал еще один глоток чая.

– Вы ненавидите их?

Того улыбнулся. – Конечно. А вы разве нет?

– Я не уверен.

Того взглянул на него с удивлением. – Вы, сын Эндрю Кина?

– Я не знаю порой. Из всего, что я слышал, мой отец в битве становился другим человеком. Но он всегда говорил, что вражда сделает тебя уязвимым. Это застилает твое суждение. Это затмевает способность думать как твой оппонент и благодаря этому побеждать его.

– Я знаю, он ненавидел вождя мерков, я думаю отчасти из-за Ганса Шудера. Но тех, там, – он указал на юрты, – я не могу утверждать.

Аби сел, вытянув длинные ноги. Земля была холодной, и влага утренней росы промочила его шерстяные брюки. Аромат шалфея повеял вокруг него, приятный запах, сухой и острый.

Он осмотрел лагерь, целый полк кавалерии, и почувствовал дрожь от восторга. Он знал, что романтизировал, и все же не мог ничего с собой поделать. Последние костры уже догорали, тонкие завитки дыма поднимались прямо вверх в неподвижный ночной воздух. Словно спицы колеса, неподвижные формы лежали вокруг каждого костра и спали, свернувшись калачиком. Порой один или двое приподнимались, затем утыкались обратно ради нескольких последних минут отдыха.

Он мельком увидел часового, верховой пикет. Он медленно кружил вокруг лагеря, нашептывая песню, очаровательный мотив популярный у кельтов, которые с такой нетерпеливостью добровольно шли служить в кавалерию.

Несколько ночных пташек пели, и первые из утренних птиц также проявляли активность, необычные щебечущие и издающие трель крики. Смутный призрак медленно пролетел мимо, сова устремилась вниз в травостой, затем поднялась обратно вверх, унося свою сопротивляющуюся добычу.

– Это степь, – произнес Того, – прекрасная, но смертоносная. Это место, где я вырос. Мой дядя поселился на тысяче квадратных миль, заброшенных во время войны. Это часть той земли, о которой генерал разговаривал с ним вчера.

– Мне жаль, я не знал.

Того сорвал стебель и медленно скрутил его в узел.

– Это всегда было так, лейтенант. Речь идет о силе и выживании. Мир не достаточно большой для всех нас. Либо одна, либо другая сторона должна уступить. Их ошибка заключалась в том, что они не понимали – порабощая нас, они посеяли семена своей гибели. Им следовало уничтожить наших предков на месте в момент, когда любой из нас приходил через порталы. Если бы они делали так, то этот мир принадлежал бы им навсегда и они могли бы жить на нем где им заблагорассудится.

– Но они так не сделали.

– И таким образом теперь они все погибнут. И, откровенно говоря, они все отправятся к дьяволу, где им самое место.

– Генерал Готорн говорит, что мы должны найти способ уладить ситуацию без сражения.

– Если вы мне не верите, идите в ту юрту, которая выглядит так экзотически, и послушайте, о чем там говорится. Тогда вы больше не будете сомневаться.

Они знают, что что-то происходит, размышлял кар-карт Джурак, глядя в свою золотую чашу с кумысом, перемешанным со свежей кровью.

Его взгляд обежал юрту, которая теперь являлась его домом уже более двадцати прошедших лет. Странно, было трудно вспомнить что-то еще; о мире домов, которые не двигаются, городов, блестящих городов, книг, тихих мест, сладких ароматов и мира.

Как и янки, я здесь чужестранец, но не похож на них, я знаю войны, в которых целые города сгорали от вспышки единственной бомбы, в которых флоты самолетов затемняли небо, в которых десять тысяч бронированных сухопутных кораблей продвигались в битвы, которые покрывали фронт в сотню лиг. Нет, они не знают войну, как ее знаю я, как я могу мечтать о ней здесь, если бы у меня лишь были средства.

И это, он знал, было то, как этот мир изменил его. Когда он пришел сюда, он ощущал почти чувство облегчения из-за того, что сбежал от войны самозванца-лженаследника, войны которая уничтожала его мир, превращая в радиоактивные руины. Сначала, когда его компаньон захватил трон кар-карта этого примитивного племени, он стоял рядом, изучая, почти отрешенный от всего этого, как будто он был студентом посланным сюда наблюдать.

Все это изменилось, однако, когда стало очевидно, что новый кар-карт сошел с ума из-за своей власти и повел бантагов к гибели. Плюс, если бы он не действовал решительно, эти примитивы также могли убить и его.

Он согласился на мир, чтобы спасти их. И на какое-то время даже затаил мечту, что так или иначе, но он сможет найти способ спасти их. Теперь он знал, что был глупцом.

Он посмотрел на своего сына, спящего в боковой нише юрты, и его избранницы на одну ночь, свернувшейся рядом с ним.

Мой сын один из них, и я не чужестранец на этой ужасной земле. Мой сын мечтает о славе, о скачке, о возвращении того, что было.

Он посмотрел вниз на кубок, напиток, покрытый пеной, был окрашен розовым цветом, и сделал еще один глоток.

И я становлюсь таким же как они, понял он. Я научился охотиться, познал радость скачки, несмотря на то, что земля теперь была ограниченна, слушать песнопения сказителей, смотреть на звезды и рассказывать сказки о том, что лежит за ними, пока потрескивает огонь и запах жаренного мяса наполняет воздух. И я научился есть плоть скота.

Если бы Готорн знал об этом, как бы он отреагировал? Их пища на сегодня, одинокий пленник, захваченный в пограничной стычке, был замучен и принесен в жертву, хотя настоящий праздник луны наступал только завтра, но на такие тонкости больше не обращали внимания.

Они медленно поджаривали конечности, пока он все еще был жив. Рот заткнули кляпом, чтобы его крики не донеслись до расположившихся неподалеку янки. Затем шаманы вскрыли череп, налили вовнутрь священного масла и жарили мозги, пока жертва еще дышала, слушая его последние странные высказывания как знаки, посланные богами и предками. Кровь разлили чтобы приправить напитки картов и кар-карта, теперь это было драгоценное варево, которое не так давно могли смаковать даже самые маленькие детеныши.

– Ночь проходит, кар-карт Джурак.

Посланник стоял у входа в юрту, освещаемый первым свечением восхода позади него. Охранники кар-карта стояли по бокам от него, готовые позволить войти, или, если прикажут, мгновенно умертвить любого, кто посмел побеспокоить его.

Он показал жестом Велимаку из казанов войти.

Посланник выполнил церемониальные поклоны на очищающие огни, светящиеся в мангалах по обе стороны от входа и вышел вперед, снова наклоняя голову при приближении.

– Хватит кланяться, и давайте выпьем, – произнес Джурак, указывая на наполовину пустую чашу.

Посланник взял кубок, налил напиток и сел на подушку напротив кар-карта. Затем он поднял чашу в знак приветствия и последовал ритуал, он погрузил палец вовнутрь и стряхнул капли на четыре стороны света и землю.

Вы прекрасно изучили наши обычаи, Веламак, – сказал Джурак.

– Для посланника такие вещи очень важны, – и он осознанно улыбнулся, – вы также должны были изучить их, когда впервые пришли сюда.

Джурак заволновался, не уверенный в том, был ли в этой фразе какой-то скрытый смысл, но затем расслабился.

– Мне любопытно, – продолжил Веламак, – насчет вашего мира.

– Да?

– Огненное оружие.

– Атомное.

– Да, оно.

Джурак улыбнулся. – И вы хотите знать его секрет.

– Подумайте, что вы можете сделать с такой вещью.

– Что мы можем делать, или я бы сказал, что казаны могут делать, – ответил Джурак, его голос похолодел.

– У нас есть некоторые навыки.

– Которых нет у моих людей.

Веламак пошевелился, сделал еще один глоток, его взгляд медленно переместился туда, где спали Гарва и его подруга. – Вы должны признать, что когда дело доходит до машин, ваши люди ограниченны, в то время как мои нет.

– Я думаю, Веламак, что даже для вас такое оружие находится за пределами всего, – он заколебался на мгновение, – и я молюсь, что так будет всегда.

– Даже если наша раса будет уничтожена янки?

Джурак издал грубый хохот и прихлебнул питье. Перед ним был, пожалуй, ответ на все его горькие молитвы. Или же это было проклятье? спросил он себя, вспомнив старую поговорку «никогда не просите слишком сильно богов, они ведь могут исполнить ваше желание».

Здесь находился посланник империи казанов, царства за Великим океаном, которое затмевало все, что могли вообразить всадники орды или их человеческие противники. Здесь лежал истинный балансир сил в этом мире.

Здесь была возможность отмщения за его людей, путь выживания. До встречи с Готорном он питал мысль, что возможно есть другой способ, двинуться на север, и тем самым совершенно избежать того, что намечалось. Если должна случиться война между ничего не подозревающими людьми и казанами, пусть она случится.

Как ни странно, но он доверял Готорну и его словам. Двадцать лет сотрудничества с ним научили его этому. Готорн верил в честь, даже к ненавистному врагу. Его также преследовала вина, что делало его сговорчивей. Да, Готорн вернется в их сенат, обратится по его делу. Начнутся препирательства, Чин в очередной раз будет кричать об окончательном возмездии, Ниппон будет отказываться, и шесть месяцев спустя, когда трава в степях пожухнет, он вернется с расплывчатым обещанием, что он попытается снова в следующем году.