Текст книги "Вивьетта"
Автор книги: Уильям Локк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)
III
Поездка эта оказалась памятной во многих отношениях. Во-первых, новая кобыла бежала веселой рысью, как бы желая показать новым хозяевам свои достоинства. Во-вторых, утреннее солнце заливало мягкую, холмистую местность и светило сквозь ряды вязов, окаймлявших дорогу. Лето красовалось своей беспечной юностью перед фасадами солидного кирпичного господского дома, старой серой церкви и развалившихся коттеджей, целовало растущие по сторонам дороги цветы и веселило людские сердца, шутя с ними легкомысленные шутки. Поездка к тому же преследовала альтруистическую цель, они отправились свершить благое дело. Остин, не подозревая возможности ничего дурного, горел необычным для него желанием помочь своему ближнему. Когда он сегодня проснулся, его охватило сомнение, целесообразно ли отправить Дика в другое полушарие. В конце концов, Дик был чрезвычайно полезен в Уэйр-Хаузе и избавлял его от очень многих хлопот. Придется вместо него пригласить агента, жалованье которого, хотя и не очень значительное, но все же жалованье, ему придется платить из своего кармана. Кто, затем, возьмется заботиться и ухаживать за матерью? Вивьетта прогостит здесь еще некоторое время, но она выйдет замуж в один прекрасный день, – день, не столь отдаленный, как Остин имел все основания надеяться. Ему придется делать всяческие распоряжения насчет миссис Уэйр и содержания дома, оставаясь в Лондоне и будучи занятым своей профессией. Решительно, Дик был ниспослан самим небом, и его отсутствие будет настоящим бедствием. Посылая его в Ванкувер, Остин испытывал беспримесную, чистую радость самопожертвования.
Большую часть пути в Уизерби они провели в беседе о Дике, о дне рождения Дика и о счастье Дика. Отправив телеграмму, причем Вивьетта уплатила за ответ и за доставку с нарочным, Остин почувствовал, что выполнил свой долг перед братом и заслуживает некоторого внимания к себе. И тут-то лето начало свою игру с их сердцами. В таких случаях важно не столько то, что говорится. Беседа, могущая пройти в совершенно условных формах между сравнительно чуждыми друг другу людьми в туманную погоду, может повести к самому романтическому обмену чувствами между близкими людьми в солнечную погоду. Тут интонации, тут взгляды, тут прозрачные намеки, тут – особенно в догкарте, когда он подскакивает, – заставляющие трепетать прикосновения руки к руке. Тут откровенное восхищение мужчины красотою, тут острая признательность женщины за восхищение перед ее красотою. Тут особая манера произносить слово "мы", которое означает в данном случае нечто большее, чем случайное сближение двух лиц.
– Это наш день, Вивьетта, – произнес Остин.
– Я, буду всегда помнить его.
– Я тоже. Мы должны отметить его белым крестиком в наших календарях.
– Белыми чернилами?
– Конечно. Черные, красные или фиолетовые для этого не годятся.
– Но где мы их добудем?
– Я приготовлю их, когда мы вернемся домой, из белых облаков, лилий и солнечного света, подбавив немного голубого неба.
Смех пробежал по ее жилам. Вчера она в шутку хвасталась перед Екатериной, что Остин влюблен в нее. Теперь она знала это. Он обнаруживал это на тысячу ладов. Об этом достаточно красноречиво говорила восторженная нотка в его смехе, как в зове черного дрозда. Инстинкт подсказывал ей те невинные слова, какие могли бы вызвать его на откровенное признание. Но время еще не пришло. Пока еще она ничего не хотела. Ее женское тщеславие радостно расцветало в атмосфере любви мужчины. Сердце ее еще не было задето и не горело желанием откликнуться на нее. Она беззаботно наслаждалась радостным летним днем.
Когда они подъехали к подъезду Уэйр-Хауза, Остин подхватил ее и спустил с догкарта на землю.
– Как вы сильны! – вскричала она.
– Я не гигант, подобно Дику, – но достаточно силен для того, чтобы сделать, что мне захочется, с таким созданьицем, как вы.
Она вошла в вестибюль и через плечо вызывающе посмотрела на него.
– Не будьте слишком самоуверенны.
– Когда захочу, – повторил он, направляясь к ней.
Но Вивьетта рассмеялась, легко взбежала по лестнице и с площадки иронически послала ему воздушный поцелуй.
Спустившись к завтраку, Вивьетта застала в вестибюле поджидавшего ее Дика. Опустив лицо, он следил за тем, как она спускалась с лестницы, и, положив руку на перила, встретил ее.
– Ну? – сказал он возмущенно.
– Ну? – весело улыбаясь, отозвалась она.
– Что вы можете сказать?
– Целую кучу вещей. Я прекрасно прокатилась. Я успела устроить свое дело и чувствую чудесный аппетит. А затем, мне не нравится стоять на лестнице.
Под ее взглядом он немного отодвинулся и дал ей пройти в комнату.
– Вы обещали поехать со мною, – сказал он, следуя за ней до кресла, в которое она села. – Кататься со мною, – пожалуй, не весьма большое удовольствие, но обещание остается обещанием.
– Вы опоздали, – возразила Вивьетта.
– Меня задержала матушка… Из-за какой-то ерунды с овощами. Вы должны были понять, что задержался я не по своей вине.
– Я, право, Дик, не понимаю, почему вы так сердитесь, – сказала она, поднимая на него свои искренние глаза. – В своей записке я ведь объяснила, почему мы уехали…
– Я не читал записку, – гневно ответил Дик. – Тысячи записок не в состоянии объяснить это. Я разорвал записку на мелкие клочки.
Вивьетта поднялась с кресла.
– Если вы так позволяете себе обращаться со мною, – сказала она, уязвленная, – мне нечего сказать вам.
– Это вы так обращаетесь со мною! – вскричал он. – Я знаю, я неинтересен и неостроумен. Я не умею говорить так приятно, как другие. Но я не собака и заслуживаю некоторого внимания и уважения. Может быть, впрочем, и я сумею шутить, играть словами и выпаливать эпиграммы. Если угодно, готов попробовать. Посмотрим, что выйдет. Вот, например. Мужчина, вверяющий свое сердце женщине, способен доверить свое имущество бродяге. Это чертовски остроумно, не так ли? Ну, на это должен быть какой-нибудь ответ. Каков он?
Вивьетта гордо взглянула на него и, направляясь к кабинету, сказала с большим достоинством:
– Это зависит от того, какое воспитание получила та женщина, о какой вы говорите. Мой ответ – до свиданья!
Дик, сразу охваченный раскаянием, остановил ее.
– Нет, Вивьетта, не уходите. Я грубое животное и безумец. Я не хотел этого сказать. Простите меня. Я скорее пойду на какую угодно казнь, чем соглашусь причинить боль вашему мизинцу. Но это сводит меня с ума – неужели вы не можете поверить этому? Я схожу с ума, видя, как Остин…
Она рассмеялась и с ослепительной улыбкой обратилась к нему.
– Охотно верю, что вы ревнуете! – прервала она его.
– Боже милостивый! – страстно вскричал он. – Разве я не имел оснований? Остин имеет все, что может пожелать. Так всегда было. У меня ничего нет, кроме девушки, которую я люблю. Остин, несмотря на то, что у его ног весь мир, является сюда, а какие шансы имеет неотесанный мужик, вроде меня, против Остина? Боже мой, ведь это единственный мой ягненок!
Он поднял сжатые кулаки, опустил их и повернулся. Его цитата из библии и мысль о Ванкувере вызвали веселый блеск в глазах Вивьетты. Она была женщина с тонким чувством юмора, что не всегда бывает вежливо. Когда он снова обернулся к ней, она укоризненно покачала головой.
– "И Давид поместил Урию впереди сражающихся и увел бедную Башебу. Никто, по-видимому, не задумывался над тем, что думала по поводу всего этого сама Башеба". Не находите ли вы, что ей следовало бы предоставить самой сделать выбор – последовать ли за пылким Давидом или оставаться с меланхоличным Урией?
– Ах, не шутите так, Вивьетта! – вскричал он. – Это больно…
– Мне очень неприятно, Дик, – сказала она невинно. – Но, право, Башеба имеет свои чувства. Чем я виновата?
– Выбирайте, дорогая, между нами. Выбирайте сейчас же, ради Бога, выбирайте!
– Но, Дик, милый, – сказала Вивьетта, чувствуя, как внутри нее поет победную песню ее женская природа, – мне нужно более продолжительное время, чтобы сделать выбор между двумя шляпками.
Дик топнул ногой.
– Значит, Остин ограбил меня! Я прихожу в отчаяние, Вивьетта, скажите мне сейчас! Выбирайте!
Своими сильными руками он схватил ее руки. По ней пробежала волнующе-приятная дрожь испуга. Но, сознавая свою силу, она с детским выражением взглянула на него и жалобно проговорила:
– Ах, милый Дик, я так голодна.
Он выпустил ее руки. Она с плачевной миной стала потирать их.
– Я уверена, вы оставили ужасные красные пятна на моих руках. Представьте себе выбор такой жесткой, неудобной шляпки!
Он собирался ответить, когда появление миссис Уэйр и Екатерины Гольройд на лестнице положило конец их объяснению. Победа, какова бы она ни была, осталась за Вивьеттой.
За завтраком Остин, еще не освободившись от впечатлений во время прогулки, легкомысленно шутил и смеялся. Какое счастье перенестись из пыльных судов в чистую атмосферу Уорвикшира! Какое счастье пить из чаши жизни! В чем оно? Только те, кому приходилось пить из нее, могут поведать это.
– А как с теми бедняками, кому достается только отстой? – пробормотал Дик.
Остин заявил, что настоящее вино не имеет отстоя. В свидетели он пригласил свою мать и Екатерину Гольройд. Миссис Уэйр была не совсем уверена в этом. Старый портвейн необходимо очень тщательно процеживать. Помнит ли он, сколько шуму поднимал из-за этого их дорогой отец? Она очень рада, что этого портвейна больше не осталось, а то Дик, конечно, пил бы его и он бросался бы ему в голову.
– Или в пальцы? – подхватила Вивьетта.
Когда Остин объяснил смысл намека Вивьетты своей матери, которая не отличалась догадливостью, она спокойно согласилась с этим. Портвейн вреден для людей, страдающих от подагры. Покойный отец мучился ужасно. Остин слушал ее воспоминания, а затем перевел разговор на их прогулку. Она напоминала скорее всего катание по раю на Пегасе, впряженном в колесницу Венеры. Он возьмет прокатиться матушку, чтобы показать ей, какой знаток лошадей молодчина Дик.
– Так как лошадь моя, может быть, мне будет предоставлено это право, – проговорил Дик.
Остин простодушно вскричал:
– Мой милый мальчик, разве здесь в доме есть что-нибудь специально мое или твое?
Екатерина, будучи весьма наблюдательной, быстро вмешалась в разговор.
– Здесь есть коллекция оружия Дика. Это его частная, исключительно ему принадлежащая собственность. Вы сегодня покажете мне ее и дадите объяснения, не так ли? Вы вчера обещали.
Она вовлекла Дика в беседу. Лекция об оружии была назначена на 3 часа, когда она освободится от обязанности, от которой избавляла Вивьетту во время своего пребывания в Уэйр-Хаузе, а именно от чтения газет миссис Уэйр. Но ее интерес к его любимому коньку впервые не пробудил его энтузиазма. Глухая ревность к Остину, с которой его честная душа успешно боролась в течение всей его жизни, теперь оказалась сильнее его воли. Эти несколько дней пребывания Остина в усадьбе изменили его взгляд на мир. Мелкие неприятности и уколы по самолюбию, как напр., инцидент с конюшней и сельским окружным советом, которые он раньше счел бы следствием неизменного порядка вещей, где Остину предназначено блистать, а ему оставаться в тени, выросли теперь в его глазах в невыносимые оскорбления и несправедливость. Исав вряд ли был возмущен против Якова больше, чем Дик против Остина, когда тот из-под его носа увел Вивьетту. До этого приезда Остина ему и в голову не приходило, что он найдет соперника в лице своего брата. Открытие это явилось для него ударом, поколебавшим почву под его ногами и давшим выход всем накопившимся в нем за долгие годы неудовольствиям и обидам. Все уступал он Остину, если не охотно, то во всяком случае по-братски, скрывая за своей грубоватой наружностью все свои страдания, разочарования и унижения. Но вот явился Остин и похитил его единственного ягненка. Нельзя сказать, что Вивьетта поощряла его, проявляя по отношению к нему нечто большее, чем шутливую привязанность, какою дарила своего молочного брата с самого раннего детства. Смутно он сознавал это и не порицал ее. Еще менее смутно он чувствовал ее умственное и общественное превосходство, отсутствие морального права предлагать ей стать его женой. В нем заговорили инстинкты здорового, грубоватого мужчины, которому нужна была она, женщина, нужна так остро и властно, что с него быстро слетел весь лоск цивилизации. Будь перед ним одна лишь Вивьетта в ее девичьем блеске, он сумел бы пересилить себя. Но вид другого мужчины, легкомысленно и непринужденно появившегося около нее, довел его до безумия, разнуздал примитивные инстинкты ненависти и мстительности и совсем притупил его интерес к предметам, которыми люди минувших веков убивали друг друга.
Остин, будучи ближе всех к двери, открыл ее, чтобы пропустить дам. Вивьетта, шедшая позади остальных, взглянула на него самым чарующим взглядом.
– Не задерживайтесь долго, – проговорила она.
Не успел Остин сесть на свое место, как Дик подскочил к нему.
– Послушай, Остин. Мне нужно поговорить с тобой.
– В чем дело?
Дик вынул сигару, откусил ее кончик и, увидев, что сорвал нечаянно ее оболочку, сердито швырнул ее в камин.
– Мой милейший, – заметил Остин, – в чем дело, что ты так нервничаешь?
– Мне нужно поговорить с тобой, – повторил Дик. – Поговорить о том, что имеет для меня большое значение, для всей моей жизни. Я должен положиться на твое великодушие.
Остин, весьма добродушно настроенный, засунул руки в карманы и с снисходительной улыбкой посмотрел на Дика.
– Не надо, старина, я знаю все. Вивьетта все мне рассказала.
Дик, отуманенный страстью, в изумлении уставился на него.
– Вивьетта сказала тебе?
– Конечно. Почему нет?
Дик бросился к двери – для них обоих лучше, если он уйдет. Остин, оставшись один, засмеялся с ласковым чувством. Милый старый Дик! Нехорошо мучить его, но зато как будет выглядеть завтра его честное лицо! Когда горничная принесла кофе, он с удовольствием его выпил, совсем забыв на этот раз о его дурном качестве.
В доме, однако, был человек, ясно видевший происходящее. И чем яснее он видел, тем менее удовлетворительным считал положение вещей. Человек этот был Екатерина Гольройд, не безучастный наблюдатель событий и близкий друг всех членов семьи. Она знала последнюю с самого детства, проведенного в соседнем крупном имении, которое давно уже перешло от ее родственников в чужие руки. Она знала Вивьетту с той самой поры, как та, переваливающимся трехлетним ребенком впервые появилась в Уэйр-Хаузе. Она росла вместе с обоими братьями. До ее замужества здесь был ее второй домашний очаг. Ее замужняя жизнь, проведенная главным образом за границей, несколько ослабила эту близость. Но когда она стала вдовой, эта близость возобновилась после первых нескольких месяцев безнадежного горя, хотя ее визиты сюда были сравнительно редки. С другой стороны, ее маленький изящно меблированный дом в Лондоне, на площади Виктории был всегда открыт для тех из членов семьи, кому приходилось бывать в столице. Здесь чаще всего бывал Остин, живший тут круглый год, если не считать летних каникул и мимолетных посещений деревни. Глубокая привязанность связывала их, хотя, пожалуй, ни тот, ни другой отчетливо не сознавали всей ее глубины. Питать чисто братское чувство к женщине, которую вы любите и которая не является вашей сестрой, и проявлять чистое чувство сестры к мужчине, которого вы любите и который не является вашим братом, – это ведь идеал душевных переживаний, столь трудно достижимый в нашем почтенном, но разделенном на два пола обществе.
В течение мрачной поры первого периода ее вдовства только деликатному такту и дружбе Остина она была обязана первыми слабыми проявлениями интереса к жизни. Это он пробудил в ней сознание внешнего мира, понимание того, что, хотя покрыто тучами ее небо, на земле есть еще солнечный блеск. Он был ее признанный друг, союзник и советник, всегда готовый помочь ей, и сердце ее горело несколько экзальтированной благодарностью всякий раз, когда она смотрела на него.
Екатерина успела подняться лишь до половины лестницы, направляясь к м-с Уэйр, чтобы читать ей вслух, когда увидела Дика, выходящего из столовой с перекошенным и гневным лицом, с вздувшимися на его толстой бычьей шее жилами. Она испугалась. Скоро должно произойти что-нибудь безумное и отчаянное. Она решила предостеречь Остина. Извинившись перед миссис Уэйр, она спустилась в столовую и застала там Остина в самом игривом и радостном настроении духа. Очевидно, между братьями не было серьезной стычки.
– Можно занять вас на несколько минут, Остин?
– Хоть на тысячу, – весело отозвался он. – Что-нибудь неблагополучно?
– Дело не во мне, – сказала она.
Он лукаво заглянул ей в глаза.
– Знаю. Вы имеете в виду Вивьетту. Сознайтесь.
– Да, – ответила она сдержанно, – я думаю о Вивьетте.
– Вы поняли. Впрочем, я и не скрываю этого. Вы можете предполагать самое худшее. Я по уши и безнадежно влюбился в нее. Теперь я в вашей власти.
Начало было совсем не таково, как ожидала Екатерина. Он вырвал инициативу из ее рук и дал желательное ему направление разговору. Она не предвидела столь прямого признания. Она почувствовала некоторое огорчение и что-то кольнуло ее в сердце. Она вздохнула.
– Вы разве не рады, Екатерина? – спросил он с эгоизмом мужчины.
– Конечно, мне следовало бы радоваться… за вас. Но не могу я и не огорчиться немножко. Я знала, разумеется, что рано или поздно вы влюбитесь, только я надеялась, что это будет позже. Но что поделаешь? Это неизбежный конец дружбы, подобной нашей.
– Я отнюдь не усматриваю такого конца, – сказал он. – Дружба наша будет продолжаться. Вивьетта очень любит вас.
Она взяла с блюда персик, повертела его в руках, рассеянно рассматривая, а затем осторожно положила на место.
– Дружба наша, разумеется, не порвется. Но особенное свойство ее, оттенок сентиментальности в сознании нераздельного обладания исчезнет, не правда ли?
Остин поднялся и в некотором смущении нагнулся над стулом Екатерины.
– Вы огорчены, Екатерина?
– О, нет! Вы были таким нежным, верным другом мне в течение мрачной и одинокой поры, вносили солнечный свет в мою жизнь именно тогда, когда я в этом больше всего нуждалась… Я была бы неблагодарной женщиной, если бы не радовалась вашему счастью. К тому же, мы были только друзьями…
– Только друзьями, – повторил Остин.
Она уже улыбалась ему, и он уловил лукавый огонек в ее глазах.
– И однако минувшей зимою был вечер…
Его лицо залил румянец.
– Не заставляйте меня краснеть. Я помню тот вечер. Я пришел к вам, совсем разбитый от усталости, с перспективой обеда в клубе и скучного вечера над бумагами, и застал вас сидящей у пылающего камина – образ покоя, комфорта и общительности. Готов думать, что довершил дело приятный запах горячих гренков с маслом. Я был близок к тому, чтобы просить вашей руки.
– А я чувствовала себя в этот вечер особенно одинокой, – засмеялась она.
– Приняли бы вы мое предложение?
– Вы думаете, добросовестно спрашивать теперь об этом?
– Мы ведь с самого детства всегда были откровенны друг с другом, – возразил он.
Екатерина улыбнулась.
– Приняла ваше предложение Вивьетта?
Он с веселым смехом отпрянул от нее и закурил папиросу.
– Ваше женское лукавство делает вам честь, Екатерина.
– Согласилась она?
– Ну нет… не совсем…
– А согласится?
Он ударил ладонью по столу.
– Клянусь небом, я заставлю ее! В течение своей жизни я почти всегда добивался того, чего хотел, и было бы нелепостью, если б не добился того, что мне дороже всего на свете. Ответьте на мой вопрос, милая Екатерина, – продолжал он свой допрос, – вышли ли бы вы за меня?
Улыбка сбежала с лица Екатерины. Она не могла теперь ответить другим вопросом, как это сделала раньше, а ответ грозил разоблачениями. Она сказала очень серьезно и нежно.
– Я сделала бы, Остин, как всегда делала, что бы вы ни попросили меня. Я рада, что вы не просили меня выйти за вас… очень рада… вы ведь знаете, что любовь, какую женщина дает мужчине, умерла во мне.
Он взял ее руку и поцеловал ее.
– Вы самый верный друг, какого когда-либо имел мужчина, – сказал он.
Водворилось недолгое молчание. Остин смотрел в окно, а Екатерина отерла слезы, выступившие на ее глазах. Совсем не для этой сентиментальной сцены пришла она сюда. Скоро она с решительным видом встала и подошла к Остину к окну.
– Именно с верным другом я и хотела поговорить. Предостеречь вас.
– Относительно чего?
– Относительно Дика. Остин, он тоже безумно влюблен в Вивьетту.
Остин недоверчиво уставился на нее.
– Дик влюблен… влюблен в Вивьетту?
Он разразился бурным смехом.
– Милая Екатерина, что вы, это нелепо! Это абсурд! Это так смешно!
– Это серьезно, Остин.
– Нет, серьезно, – продолжал он с смеющимися глазами, – подобная идея и не мелькнула бы в деревянном черепе старины Дика. Вы, милые женщины, всегда выдумываете романы. Он и Вивьетта стоят на той же ноге, как и в ту пору, когда впервые узнали друг друга: она – сказочная принцесса, он – бурый медведь. Она заставляет его танцевать на задних лапах, он хочет облапить ее, она бьет его по носу, и он рычит.
– Предостерегаю вас, – настаивала Екатерина. – Влюбленные бурые медведи опасны.
– Но он не влюблен, – легкомысленно возражал он. – Будь он влюблен, он стремился бы оставаться подле Вивьетты. Но он, по-видимому, горит желанием покинуть всех нас и отправиться за море пахать землю и разводить скот. Жизнь, какую ему приходится здесь вести, причуды милой матушки и разные другие мелочи, в конце концов, подействовали на его нервы. Удивляюсь, как это бедняга сумел выдержать так долго. Вот что не ладно с ним, а вовсе не несчастная любовь.
– Я могу сказать вам только то, что знаю, – проговорила Екатерина. – Если вы не хотите мне верить, не моя в том вина. Раскройте глаза, и вы сами увидите.
– Вы тоже раскройте глаза завтра утром и вы тоже увидите, – заявил Остин со своей беспечной самоуверенностью.
Екатерине не оставалось ничего другого, как вздохнуть по поводу бестолковости и непонятливости мужчины и отправиться читать передовицу "The Daily Telegraph" миссис Уэйр. Остин, с улыбкой на устах, пошел в сад в поисках Вивьетты.
Однако перед уходом Екатерина обернулась у дверей.
– Вы придете в оружейную послушать объяснения Дика?
– Конечно, – весело отозвался Остин, – старина любит иметь многочисленную аудиторию.
