Текст книги "Огонь и очаг"

Автор книги: Уильям Катберт Фолкнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– Лукас Бичем? – сказал судья. – Средь бела дня выставил на заднем крыльце сто двадцать литров виски и самогонный аппарат? Чушь.

– А вот нате вам, – сердитый развел руками. – Я сам об этом узнал, только когда Эдмондс...

Но судья его не слушал. Он сидел, повернувшись к Нат.

– Девушка, поди сюда, – сказал он.

Нат подошла. Лукас видел, что она дрожит. Она казалась маленькой, худой, как хворостинка, – девочкой; восемнадцатый год всего, младшая у них, последняя – на склоне лет родила ее жена, не только своих лет, порою думал Лукас, но и его тоже. Слишком молода для женитьбы, для всех неприятностей, которые надо вытерпеть женатым людям для того, чтобы состариться и узнать вкус и радость покоя. Печка, новое крыльцо, колодец – это еще не все.

– Ты дочь Лукаса? – спросил судья.

– Да, сэр, – раздалось в ответ ее высокое, мягкое, напевно сопрано. Меня зовут Нат. Нат Уилкинс, жена Джорджа Уилкинса. У вас в руках бумага про это.

– Вижу, – сказал судья. – От октября прошлого года.

– Да, сэр судья, – сказал Джордж Уилкинс. – Она у нас с прошлой осени, когда я хлопок свой продал. Мы поженились, только она ко мне не захотела переехать, покуда мистер Лук... ну, я, значит, не сложу печку, крыльцо не починю и колодец не выкопаю.

– Теперь ты это сделал?

– Да, сэр судья, – сказал Джордж. – Денег на это я набрал, теперь осталось всего ничего, только за топор за лопату взяться.

– Понятно, – сказал судья. – Генри, – обратился он к другому старику, тому, что с зубочисткой. – Где у тебя это виски? Можешь его вылить?

– Да, судья.

– И оба аппарата можешь уничтожить, разломать как следует?

– Да, судья.

– Тогда очисть мне помещение. Убери их. Хотя бы этого шута широкоротого убери.

– Про тебя говорят, Джордж Уилкинс, – шепнул Лукас.

– Да, сэр, – ответил Джордж. – Я так и подумал.

IV

Сперва он полагал, что хватит двух, от силы трех дней, а вернее, ночей, поскольку днем Джорджу придется работать в поле и вдобавок вместе с Нат дом готовить для семейной жизни. Но прошла неделя, Нат хоть раз в день да показывалась дама – обычно что-нибудь взять взаймы, – а Джорджа он так и не видел. Он понял причину своего нетерпения: тайна кургана, на которую кто-нибудь, любой человек может набрести случайно, как он сам; быстро, с каждым днем сокращается срок, отпущенный ему на то, .чтобы не только найти клад, но и употребить его с пользой и удовольствием, – все повисло из-за мелкого, некстати возникшего дельца, да и ожидание заполнить было нечем год добрый, лето спорое, кукуруза и хлопок всходили чуть ли не по пятам за сеятелем, так что и забот никаких, только на изгородь облокотись, гляди, как растет; вот и получалось: одним надо бы заняться, да нельзя; другим заняться можно было бы, да нужды нет. Но наконец, через неделю с лишним, когда Лукас почувствовал, что еще день – и терпение у него лопнет, в сумерках, стоя в кухонной двери, он увидел, как Джордж прошел перед домом, скрылся в конюшне, потом появился с его кобылой, впряг ее в телегу и уехал. На другое утро Лукас дальше первого участка не пошел; он прислонился к светлой от росы изгороди, стал смотреть на хлопок – и тут ему закричала из дома жена.

Когда он вернулся, перед очагом на стуле, наклонившись и свесив длинные узкие ладони между колен, с распухшим от слез лицом сидела Нат.

– Все вы со своим Джорджем Уилкинсом! – сразу начала Молли. – Давай, расскажи ему.

– Ни колодца не начал, ничего, – сказала Нат. – Крыльцо и то не подпер. Ты ему сколько денег дал, а он не начал даже. Я его спрашиваю, а он говорит: подожди, еще не собрался, – подождала, опять спрашиваю, а он опять свое: не собрался. Тогда я ему сказала: не начнешь, как обещался, я, может, другое вспомню про ту ночь, когда шерифы к нам нагрянули, – а вчера вечером говорит: мне тут надо кое-куда, могу поздно вернуться, ты бы у своих переночевала, – а я говорю: на засов запрусь – подумала, он для колодца что-то хочет заготовить. А как увидела, что папину лошадь и телегу вывел, думаю: так и есть. Является чуть ли не утром – и с пустыми руками. Ни чем копать, ни досок для крыльца – а деньги папины истратил. Ну и сказала ему, что я сделаю, – подождала у дома, пока мистер Рос не проснулся, и говорю мистеру Росу, что совсем другое вспомнила про ту ночь, а мистер Рос заругался и говорит – поздно вспомнила, потому что теперь я Джорджу жена, суд меня не будет слушать, и поди, мол, скажи отцу и Джорджу, чтобы к вечеру духа их тут не было.

– Дождались! – закричала Молли. – Вот он, ваш Джордж Уилкинс! – Лукас уже шел к двери. – Куда пошел-то? – сказала она. – Куда теперь денемся?

– Ты погоди беспокоиться, куда денемся, – сказал Лукас, – до той поры, когда Рос Эдмондс забеспокоится, почему мы не съехали.

Солнце уже встало. День обещал быть жарким; и хлопок и кукуруза еще подрастут до заката. Когда он подошел к дому Джорджа, Джордж молча появился из-за угла. Лукас пересек лысый, залитый солнцем двор в хитрых завитушках сметенной пыли – эту науку Нат переняла у матери.

– Где он? – спросил Лукас.

– Я его спрятал в овражке, где мой старый лежал, – ответил Джордж. – В тот раз шерифы ничего не нашли, теперь искать там не станут.

– Дурень, – сказал Лукас. – Пойми ты: теперь до выборов недели не пройдет без того, чтобы кто-нибудь из них не пошарил в овраге – коли Рос сказал им, что там прятали. А если тебя обратно поймают, у тебя не будет свидетеля, на котором ты с прошлой осени женат.

– Теперь меня не поймают, – сказал Джордж. – Теперь я ученый. Буду на нем работать, как вы велите.

– Давно бы так, – сказал Лукас. – Вот стемнеет, бери телегу и увози его из оврага. Я покажу, куда спрятать. Хе, – сказал он. – Этот небось старого родной братец, будто старого и не уносили.

– Нет, сэр, – сказал Джордж. – Этот хороший. Змеевик у него почти что новый. Почему я и цену не мог сбить. Крыльцовых и колодезных еще бы два доллара, и хватило, но я сам достал, вас не пришлось беспокоить. Да я не о том волнуюсь, что меня поймают. Я голову ломаю, что мы Нат скажем насчет крыльца и колодца.

– Кто это "мы"? – спросил Лукас.

– Ну тогда я, – сказал Джордж.

Лукас посмотрел на него молча. Потом сказал:

– Джордж Уилкинс.

– Сэр? – сказал Джордж Уилкинс.

– Я насчет жены советов никому не даю.

ГЛАВА ВТОРАЯ

I

Шагов за сто до лавки Лукас, не остановившись, бросил через плечо:

– Обождите здесь.

– Нет, нет, – сказал коммивояжер. – Я с ним сам потолкую. Если не смогу ему продать, тогда и... – Он остановился. Вернее, отпрянул: еще бы шаг – и он налетел на Лукаса. Он был молодой, под тридцать, само уверенный, с бойкостью, слегка потертой, и нахрапом, свойственным людям его призвания, белый. Но тут

он даже говорить перестал и поднял голову к негру в старом комбинезоне, смотревшему на него не только с достоинством, а властно.

– Здесь обождите, – сказал Лукас.

И вот под ясным августовским утренним небом торговец прислонился к ограде, а Лукас пошел в лавку. Он поднялся на крыльцо, возле которого стояла под широким фермерским седлом молодая светлая кобыла со звездочкой и в трех чулках, и вошел в длинную комнату, где на полках были разложены консервы, табак, лекарства, а на крюках висели цепные постромки, хомуты, клешни хомутов. Эдмондс сидел за бюро перед окном фасада, писал в гроссбухе. Лукас стоял и смотрел ему в затылок, пока он не обернулся.

– Он приехал, – сказал Лукас.

Эдмондс откинулся на спинку и развернулся вместе с креслом. Глаза у него загорелись еще до того, как остановилось кресло. С неожиданной яростью он крикнул:

– Нет!

– Да, – сказал Лукас.

– Нет!

– И ее с собой привез, – сказал Лукас. – Я своими глазами видал...

– Как прикажешь понимать – ты вызвал его сюда, хотя я тебе сказал, что не только трехсот долларов – трехсот центов, трех центов ты от меня в долг не...

– Говорю вам, я видал, – сказал Лукас. – Своими глазами видал, как она работает. Утром я закопал во дворе доллар, а машина пошла прямиком туда и нашла его. Мы найдем эти деньги нынче ночью, а утром я с вами рассчитаюсь.

– Хорошо! – сказал Эдмондс. – Прекрасно! У тебя в банке больше трех тысяч. Возьми в долг у себя. Тогда и отдавать не придется.

Лукас смотрел на него. Он даже не моргнул.

– А-а, – сказал Эдмондс. – Так в чем же дело? А в том, черт возьми, что ты не хуже меня знаешь, что никакого клада нет. Ты тут прожил шестьдесят семь лет. У кого это здесь бывало столько денег, чтобы еще закапывать? Можешь ты представить, чтобы человек в нашем краю закопал хоть двадцать центов и чтобы его родня, друзья, соседи не вырыли их и не потратили раньше, чем он домой придет и лопату поставит в угол?

– Неправильно говорите, – сказал Лукас. – Люди находят. Я же говорил вам про двух приезжих белых – как они приехали ночью, три года, а может, четыре назад, выкопали двадцать две тысячи долларов в старом кувшине и уехали – их и увидеть никто не успел. Я нашел ихнюю яму, закопанную. И кувшин.

– Да, – ответил Эдмондс. – Ты говорил. И сам тогда в это не верил. А теперь стал думать по-другому. Так?

– Они нашли, – сказал Лукас. – И скрылись, пока никто не узнал. Даже про то, что они здесь были.

– Откуда же ты тогда знаешь, что нашли двадцать

две тысячи?

Но Лукас только посмотрел на него. Во взгляде его было не упрямство, а бесконечное, прямо саваофовское, терпение, словно он наблюдал за выходками безумного ребенка.

– Был бы здесь ваш отец, он одолжил бы мне триста долларов, – сказал он.

– А я не одолжу, – сказал Эдмондс. – Будь моя воля, запретил бы тебе и свои тратить на эту чертову машину для охоты за кладами. Но ты ведь и не собираешься тратить свои. Затем ко мне и пришел. У тебя ума хватило. Понадеялся, что у меня не хватит. Так, что ли?

– Вижу, придется мне взять свои, – сказал Лукас. – Я последний раз вас спрашиваю...

– Нет! – сказал Эдмондс.

На этот раз Лукас смотрел на него добрую минуту. Он не вздохнул.

– Ну ладно, – сказал он.

Выйдя из лавки, он увидел и Джорджа – глянец засаленной панамы под деревом, где они с коммивояжером сидели на корточках, не имея под собой другой опоры, креме собственных пяток. {Ага}, подумал он. {Ты можешь говорить, как городской, и даже думать, что ты городской. Но теперь-то я знаю, где ты вырос.} Лукас направился к ним, торговец поднял глаза. Он кинул на Лукаса цепкий взгляд, тут же встал и зашагал к лавке.

– Черт, – сказал он, – говорил тебе с самого начала: дай мне с ним потолковать.

– Нет, – ответил Лукас. – Вам туда не надо.

– Что ты теперь намерен делать? – спросил торговец. – Я тащусь сюда из Мемфиса... И как ты убедил этих в Сент-Луисе выслать машину без первого взноса – до сих пор не понимаю. Я тебе так скажу: если мне придется отвезти ее назад и представить отчет о расходах на поездку и о том, что ни черта не продал...

– Ну, а здесь нам стоять – проку тоже мало, – сказал Лукас. Он повел их обратно к воротам и на дорогу, где торговец оставил свой автомобиль. Искательная машина лежала на заднем сиденье. Лукас поглядел на нее через открытую дверь – продолговатый металлический ящик с двумя ручками для переноски, увесистый, солидный, научно-деловитый, с регуляторами и шкалами. Лукас не дотронулся до него. Он нагнулся к двери и, озадаченно моргая, смотрел на него сверху. – Я видал, как она работает, – заговорил он, ни к кому не обращаясь. – Своими глазами видал.

– А ты как думал? – сказал коммивояжер. – Для того ее и сделали. Потому и хотим за нее триста долларов. Ну? – сказал он. – Что ты намерен делать? Скажи мне, чтобы я знал, что мне делать самому. У тебя нет трехсот долларов? Тогда, может, у родственников? У жены твоей не заначено три сотни под матрацем?

Лукас задумчиво смотрел на машину. Он не обернулся.

– Деньги найдем сегодня вечером, – сказал он. – Вы пойдете с машиной, я покажу вам, где искать, а все, что найдем, – пополам.

– Ха-ха-ха, – хрипло произнес торговец, причем в лице его не шевельнулся ни один мускул, кроме тех, которые раздвигают губы. – Слыхали?

Лукас задумчиво смотрел на ящик.

– Мы найдем, капитан, вдруг вмешался Джордж. – Три года назад сюда пробрались двое белых, выкопали ночью двадцать две тысячи долларов в старом кувшине и до света удрали.

– Ну да, – сказал торговец. – И ты смекнул, что там было ровно двадцать две косых, – нашел место, где они лишнюю мелочь выбросили, канителиться с ней не хотели.

– Нет, сэр, – сказал Джордж. – Там могло быть больше двадцати двух. Большой кувшин-то.

– Джордж Уилкинс, – сказал Лукас. До пояса он все еще был в машине. Он даже головы не повернул.

– Сэр? – сказал Джордж.

– Цыц, – сказал Лукас. Он убрал голову из кабины, повернулся и посмотрел на коммивояжера. И белый молодой человек снова увидел лицо совершенно непроницаемое, даже слегка надменное. – Я дам вам за нее мула, сказал Лукас.

– Мула?

– Ночью, как деньги найдем, я его куплю у вас обратно за триста долларов.

Джордж с тихим присвистом втянул в себя воздух. Торговец оглянулся на него – глаза под сбитой набекрень шляпой часто моргали. Потом торговец посмотрел на Лукаса. Они смотрели друг на друга: проницательно, сразу насторожившись, сразу похитрев – молодой белый человек и совершенно невозмутимо – негр.

– Мул твой собственный?

– А не мой – как бы я его отдал? – сказал Лукас.

– Пошли посмотрим на него, – сказал торговец.

– Джордж Уилкинс, – сказал Лукас.

– Сэр? – сказал Джордж.

– Ступай в мою конюшню и принеси мой недоуздок.

II

О пропаже мула Эдмондс узнал вечером, когда конюхи Дан и Оскар пригнали с пастбища скотину. Это была пятисоткилограммовая мулица, трехлетка, по имени Алиса Гнутая Стрела, и весной он отказался продать ее за триста долларов. Услышав новость, он даже не выругался. Он только отдал кобылу Дану и стал ждать у ограды: частый стук копыт затих в сумерках, потом вернулся, Дан спрыгнул на землю и протянул ему фонарь и пистолет. Верхом на кобыле, в сопровождении двух негров на неоседланных мулах, он проскакал через пастбище, потом вброд через речку и к проему в изгороди, через который вор увел Алису. Дальше они поехали вдоль кромки хлопкового поля по следам мула и мужчины, отпечатавшимся на рыхлой земле, – и на дорогу. Следы остались и здесь – на мягком грунте вдоль гравийного полотна, – и Дан, уже спешившись, освещал их фонарем.

– Алисы копыта, – сказал Дан. – Я их где хочешь узнаю.

Позже Эдмондс поймет, что оба негра узнали и следы мужчины. В иных обстоятельствах он догадался бы об этом по их поведению, но тут беспокойство и ярость притупили его нюх. Правда, даже если бы он потребовал, они не сказали бы, чьи это следы, – но, просто заметив, что негры их узнали, остальное он сообразил бы сам и избавил себя от четырех-пяти часов душевной смуты и физических усилий.

След они потеряли. Он рассчитывал отыскать место, где мула погрузили в грузовик, – тогда бы он вернулся домой, позвонил шерифу в Джефферсон и в полицию Мемфиса, чтобы завтра проследили за барышниками. Но таких отпечатков не было. Следы исчезли на гравии – вор с мулом вышли на дорогу, а потом спустились по бурьяну где-то с другой стороны, – и они почти час убили на то, чтобы отыскать след снова, шагах в трехстах, на поле. Без ужина, взбешенный, на лошади, которая весь день провела под седлом и тоже на голодное брюхо, он ехал за двумя мулами-призраками, проклиная и Алису, и темноту, и слабенький огонек, от которого вынужден был зависеть.

Через два часа они оказались у речки, в четырех милях от дома. Теперь и он шел пешком, чтобы не расколоть череп о какой-нибудь сук, продирался сквозь кусты и колючки, спотыкался о гнилые стволы и макушки упавших деревьев, одной рукой ведя лошадь, другой заслоняя лицо и одновременно пытаясь смотреть под ноги, так что сперва налетел прямо на мула, успел инстинктивно отпрыгнуть в нужную сторону от злого удара копытом – и только тогда понял, что негры остановились. И тут же, выругавшись в полный голос, снова отпрыгнул, чтобы спастись от копыта другого невидимого мула, который должен был стоять где-то с этой стороны, сообразил, что фонарь не горит, и разглядел впереди среди деревьев слабый коптящий огонек смолистого соснового факела. Огонек двигался.

– Правильно, – быстро сказал он. – Не зажигай. – Он позвал Оскара. Отдай мулов Дану, вернись сюда и подержи лошадь. – Он ждал, следя за огоньком, и наконец рука негра нашла в темноте его руку. Он передал поводья, обошел мулов стороной и, следя за движущимся огоньком, вынул пистолет. – Дай фонарь, – сказал он. – Вы с Оскаром ждите здесь.

– Лучше я с вами пойду, – сказал Дан.

– Ладно, – сказал Эдмондс, следя за огоньком. – Пусть Оскар подержит мулов. – Не дожидаясь, он пошел вперед и вскоре услышал, что Дан – нагоняет его; двигаться быстрее он не мог из-за темноты. И бешенство его уже не было холодным. Он кипел, им овладело нетерпение, какой-то мстительный восторг, и он шел напролом, не обращая внимания на кусты и бревна под ногами, с фонарем в левой руке и пистолетом в правой – все ближе к факелу.

– Это индейский курган, – прошептал у него за спиной негр. – То-то я смотрю, огонек высоко горит. Они с Джорджем Уилкинсом скоро насквозь его прокопают.

– Они с Джорджем Уилкинсом? – повторил Эдмондс. Он замер на месте. Резко обернулся к негру. Мало того, что вся картина открылась ему целиком и полностью, как при свете фотовспышки, он понял теперь, что видел ее все время, а верить отказывался просто-напросто потому, что знал: если поверит, у него мозг взорвется. – Лукас с Джорджем?

– Курган разбирают, – сказал Дан. – Каждую ночь роют – с весны, с той поры, как дядя Лукас нашел там золотой в тысячу долларов.

– И ты знал об этом?

– Наши все знали. Мы за ним следили. Дядя Лукас нашел золотой в тысячу долларов, когда этот прятал... свой...

Голос пропал. Эдмондс его больше не слышал – все заглушил прилив крови к голове, и будь Эдмондс чуть старше, это кончилось бы ударом. Несколько мгновений он ничего не видел и не мог вздохнуть. Потом опять повернулся к огоньку. Что-то произнес хриплым, придушенным голосом, ринулся напролом сквозь кустарник и наконец выскочил на прогалину, где развороченный бок приземистого кургана зиял чернотой, как черный задник фотографа, а перед ямой, уставясь на Эдмондса, застыли два человека: один держал в руках что-то вроде ящика с кормом – хотя Эдмондс понимал, что с вечера этой парочке недосуг было кормить ни мулов вообще, ни Алису в частности, – другой держал над накренившейся развалиной-панамой дымный факел из сосновых сучьев.

– Ты, Лукас! – крикнул он.

Джордж отбросил факел, но Эдмондс уже наколол их на луч фонаря. Только теперь он заметил под деревом белого, коммивояжера – шляпу с опущенными спереди полями, галстук и прочее, – а когда тот встал – брюки, закатанные до колен, туфли под толстым слоем застывшей грязи.

– Валяй, валяй, Джордж, – сказал Эдмондс. – Беги. Я попаду в эту шляпу, а тебя даже не оцарапаю. – Он подошел поближе, луч фонаря стянулся на металлическом ящике с регуляторами и шкалами, поблескивавшем в руках у Лукаса. – Так вот они где, – сказал он. – Триста долларов. Привез бы нам кто-нибудь такие семена, чтобы надо было работать с Нового года до Рождества. Стоит вам, неграм, остаться без дела – жди беды. Но это ладно. Сегодня ночью я из-за Алисы беспокоиться не буду. И если вам с Джорджем охота догулять остаток ночи с этой дурацкой машиной – дело ваше. Но к утру Алиса должна быть в своем стойле. Слышите?

Тут рядом с Лукасом возник торговец. Эдмондс уже и забыл о нем.

– Что это за мул? – спросил торговец.

Эдмондс навел на него фонарь.

– Мой, сэр, – сказал он.

– Вот как? – сказал тот. – У меня купчая на мула. Подписанная вот этим Лукасом.

– Даже так? – сказал Эдмондс. – Можете нарвать из нее бумажек и зажигать трубку.

– Вот как? Слушайте, мистер не-знаю-как-вас...

Но Эдмондс уже перевел фонарь на Лукаса, который все еще держал искательную машину перед собой, словно какой-то освященный, символический предмет для церемонии, обряда.

– А впрочем, – сказал Эдмондс, – я вообще не намерен беспокоиться о муле. Я тебе утром сказал, как я смотрю на это дело. Ты взрослый человек; хочешь дурака валять – я тебе помешать не могу. И не хочу, черт возьми. Но если к утру Алисы не будет в стойле, я позвоню шерифу. Слышишь или нет?

– Слышу, – угрюмо отозвался Лукас.

Тут опять вмешался коммивояжер:

– Вот что, дядя. Если этот мул куда-нибудь отсюда денется, пока я его не погрузил и не увез, я позвоню шерифу. Это ты тоже слышишь?

Эдмондс встрепенулся, направил свет в лицо коммивояжеру.

– Это вы мне, сэр? – сказал он.

– Нет, – ответил торговец. – Это я ему. И он меня слышал.

Эдмондс задержал луч на его лице. Потом опустил, так что их ноги оказались в озерке света. Он убрал пистолет в карман.

– У вас с Лукасом есть время до рассвета – разобраться с этим. Когда взойдет солнце, мул должен стоять у меня в конюшне.

Он отвернулся. Лукас смотрел ему вслед, пока он шел к Дану, ждавшему на краю прогалины. Потом оба скрылись, и только огонек качался и мелькал среди кустов и деревьев. Наконец и он исчез.

– Джордж Уилкинс, – сказал Лукас.

– Сэр?

– Найди факел и зажги. – Джордж выполнил приказ; снова красный огонь заструился, зачадил и запах под августовскими звездами убывающей ночи. Лукас опустил искательную машину и взял факел. – А ну, бери ее в руки, – сказал он. – Сейчас я их найду.

Настало утро, а денег они так и не нашли. Факел побледнел в сером, волглом свете зари. Коммивояжер спал на мокрой земле; он свернулся калачиком, спасаясь от рассветного сырого холода, – небритый, фасонистая городская шляпа скомкана под щекой, галстук съехал на сторону под воротничком грязной белой рубашки, брюки закатаны до колен, туфли, вчера начищенные до блеска, превратились в два кома засохшей грязи. Когда его разбудили, он сел и выругался. Но сраp вспомнил, где он находится и почему.

– Ну вот что, – сказал он. – Если мул хоть на шаг отойдет от хлопкового сарая, где мы его оставили, я вызову шерифа.

– Мне еще одна ночь нужна, – сказал Лукас. – Деньги тут.

– Хоть одну ночь, хоть сто, – сказал коммивояжер. – Хоть до самой смерти тут оставайся – на здоровье. Только объясни мне сперва, почему этот говорит,

что он хозяин мула?

– Я с ним разберусь, – сказал Лукас. – Нынче утром и разберусь. Вы об этом не волнуйтесь. А еще, если захотите сами увезти сегодня мула, шериф его у вас

отберет. Оставьте его где он есть, не беспокойте попусту себя и меня. Дайте мне машину еще на одну ночь, я все устрою.

– Ладно, – сказал торговец. – Но ты знаешь, во что тебе станет еще одна

Они вернулись к автомобилю торговца. Он положил искательную машину в багажник и запер. Высадил он их у калитки Лукаса. Автомобиль резко взял с места и уехал по дороге. Джордж смотрел ему вслед, часто моргая.

– Чего теперь будем делать? – сказал он.

– Завтракай поживее и сразу сюда, – сказал Лукас. – Тебе до полудня надо в город съездить и вернуться.

– Мне спать охота, – сказал Джордж. – Я тоже совсем не выспался.

– Завтра поспишь, – сказал Лукас. – А может, и нынче ночью успеешь.

– Сказали бы раньше, я бы с ним поехал и вернулся.

– Ха, – отозвался Лукас. – Да не сказал вот. Иди поживее завтракай. А хочешь, чтобы тебя попутная до города довезла, так сейчас и давай, не жди завтрака. Не то придется пешком идти тридцать четыре мили, а в полдень тебе надо быть здесь. – Через десять минут, когда Джордж вернулся к калитке, Лукас встречал его,

держа в руке чек, заполненный старательным, корявым, но вполне разборчивым почерком. Чек был на пятьдесят долларов. – Получи серебряными, сказал Лукас. – И чтобы в полдень был здесь.

Автомобиль торговца затормозил перед калиткой Лукаса уже в сумерках; Лукас с Джорджем ждали его. У Джорджа была кирка и совковая лопата с длинной ручкой. Коммивояжер побрился, и лицо у него было отдохнувшее, шляпа вычищена, рубашка свежая. Но сегодня он надел бумажные штаны защитного цвета, еще не расставшиеся с фабричным ярлыком и морщинами от лежания на полке, с которой их сняли только утром, когда открылся магазин. Он встретил Лукаса ядовитым взглядом.

– Не буду спрашивать, на месте ли мой мул, – сказал он. – Спрашивать незачем. Или как?

– На месте, – сказал Лукас.

Они с Джорджем влезли на заднее сиденье. Искательная машина лежала на переднем рядом с торговцем. Джордж, перед тем как сесть, задержался и, моргая, посмотрел на машину.

– Подумать, какой бы я был богатый, если бы знал, сколько она знает, сказал он. – Мы бы все были богатые. И не надо было бы ночи даром тратить, клад искать. – Он обращался к торговцу – дружелюбно, почтительно, непринужденно. – А вам с мистером Лукасом – волноваться, чей это мул и вообще есть он, этот чей-нибудь мул, или нету его. Верно?

– Замолчи и сядь в машину, – сказал Лукас.

Коммивояжер включил скорость, но с места не трогался. Полуобернувшись, он смотрел на Лукаса.

– Ну? – сказал он. – Где ты сегодня намерен ходить? Там же?

– Не там, – ответил Лукас. – Я покажу вам где. Мы не там искали. Я неправильно понял бумагу.

– Да-а, – сказал торговец. – Стоило заплатить лишних двадцать пять долларов, чтобы уяснить это. – Автомобиль уже тронулся. И вдруг затормозил так резко, что Лукас с Джорджем, почтительно сидевшие на краешке сиденья, ткнулись в переднюю спинку. – Как ты сказал? – спросил торговец. – Что ты сделал с бумагой?

– Неправильно понял, – сказал Лукас.

– Неправильно понял что?

– Бумагу.

– Так у тебя, значит, есть письмо или что-то там и в нем сказано, где зарыли?

– Да, есть, – сказал Лукас. – Я вчера его неправильно понял.

– Где оно?

– Дома у меня спрятано.

– Иди принеси.

– А на что? – сказал Лукас. – Нам его не нужно. Теперь я его правильно понял.

Коммивояжер продолжал смотреть через плечо на Лукаса. Потом отвернулся и положил руку на рычаг – но он уже стоял на скорости.

– Ладно, – сказал торговец. – Где это место?

– Ехайте, – сказал Лукас. – Покажу.

Ехали туда почти два часа, дорога давно превратилась в заросшую тропу-водомоину, которая петляла между холмами, а нужное место оказалось не в Долине, а на холме над речкой – куча клочковатых можжевельников, останки печей с пустыми швами, яма – в прошлом колодец или резервуар, вокруг старые истощенные поля, завоеванные колючками и осокой, и несколько корявых деревьев – бывший сад, сумрачный и непроглядный под безлунным небом, в котором плыли яркие августовские звезды.

– Они разделенные, в двух местах закопаны. Одно в саду.

– Если тот, кто тебе письмо писал, не пришел сюда и не соединил их снова, – сказал торговец. – Чего мы ждем? Эй, – обратился он к Джорджу, хватай эту

штуку.

Джордж вытащил искательную машину из автомобиля. Сегодня коммивояжер запасся новеньким фонарем, но вынул его из заднего кармана не сразу. Он окинул взглядом темный горизонт, холмы, даже в темноте видимые за несколько миль.

– Ты уж постарайся сегодня найти по-быстрому. Еще час, и все, кто может ходить в окружности десяти миль, сбегутся поглазеть на нас.

– Зачем вы мне говорите? – ответил Лукас. – Скажите это своей говорящей коробке – я купил ее за триста двадцать пять долларов, а она у вас только одно слово знает: "Нет".

– Эту коробку ты еще не купил, дядя, – сказал коммивояжер. – Говоришь, одно место – там, под деревьями? Хорошо. Где?

Лукас с лопатой вошел в сад. Они последовали за ним. Коммивояжер увидел, что Лукас задержался, прищурясь поглядел на небо и на деревья, чтобы определиться, зашагал дальше: Наконец он остановился.

– Тут начнем, – сказал он.

Коммивояжер зажег фонарь и, загородив его ладонью, направил свет на ящик и руки Джорджа.

– Эй, давай, – сказал он. – Поехали.

– Лучше я понесу, – сказал Лукас.

– Нет, – сказал коммивояжер. – Старый ты. Еще неизвестно, так-то выдержишь или нет.

– Вчерашнюю ночь выдержал, – сказал Лукас.

– То вчерашняя, а то сегодняшняя, – ответил торговец. – Эй, давай! скомандовал он Джорджу.

Они пошли рядом – Джордж с машиной посередине – и стали прочесывать сад взад и вперед параллельными ходами, втроем следя за маленькими таинственными шкалами в узком луче фонаря, и все трое увидели, как ожили, откачнулись, забегали стрелки, а потом остановились, дрожа. Тогда Джордж начал копать в узком озерке света; Лукас, держа машину, увидел, как он вывернул ржавую консервную банку, как доллары блестящим серебряным водопадом потекли по рукам торговца, и услышал голос торговца: "Черт возьми. Черт возьми". Лукас тоже сел на корточки. Они с торговцем сидели на корточках возле ямы, друг против друга.

– Так, это хотя бы я нашел, – сказал Лукас.

Коммивояжер, растопырив пятерню над монетами, другой ладонью рубанул по воздуху, словно Лукас тоже потянулся к деньгам. Сидя на корточках, он хрипло и протяжно засмеялся в лицо Лукасу.

– Ты нашел? Машина не твоя, старик.

– Я ее купил у вас, – сказал Лукас.

– На что купил?

– За мула, – сказал Лукас. Торговец хрипло смеялся ему в лицо, сидя над ямой. – Я вам на него написал купчую бумагу, – сказал Лукас.

– Ломаного гроша не стоит твоя бумага, – сказал торговец. – Она у меня в автомобиле. Бери ее хоть сейчас. Цена ей такая, что мне ее даже лень порвать. – Он сгреб монеты в банку. Горящий фонарь лежал на земле там, где его уронили, бросили. Торговец быстро встал, так что освещенными остались только икры в новеньких слежавшихся штанах и черные туфли, на этот раз не начищенные, а просто вымытые. – Ну ладно, – сказал он. – Тут всего ничего. Ты сказал, они закопаны в двух местах. Где второе?

– Спросите свою искательную машину, – сказал Лукас. – Разве она не знает? Разве не за это вы просили триста долларов? – Они смотрели в темноте друг на друга – две тени, без лиц. Лукас сделал шаг. – Колитак, мы, пожалуй, домой пойдем, – сказал он. – Джордж Уилкинс.

– Сэр? – сказал Джордж.

– Постойте, – сказал коммивояжер. Лукас остановился. Они снова смотрели друг на друга, не видя. – Тут не больше сотни. Большая часть в другом месте. Я отдам тебе десять процентов.

– Письмо – мое, – ответил Лукас. – Это мало.

– Двадцать, – сказал торговец. – И это – все.

– Я хочу половину, – сказал Лукас.

– Половину?

– И бумагу на мула обратно, и еще бумагу, что машина моя.

– Ха-ха, – сказал торговец. – Ха-ха-ха. Говоришь, в письме сказано: в саду. Сад не очень большой. А еще вся ночь впереди, не говоря о завтра...

– Я сказал, там сказано: часть в саду, – ответил Лукас.

Они глядели друг на друга в темноте.

– Завтра, – сказал коммивояжер.

– Сейчас, – сказал Лукас.

– Завтра.

– Сейчас, – сказал Лукас. Невидимое лицо смотрело ему в лицо и не видело. И он и Джордж прямо кожей чувствовали, как дрожь белого передается воздуху тихой летней ночи.

– Эй, – сказал торговец, – сколько те нашли, ты говорил?

Но Лукас ответил раньше Джорджа:

– Двадцать две тысячи долларов.