Текст книги "Дом на краю"

Автор книги: Уильям Ходжсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

По счастью, веревку, с помощью которой я спускался, занесло потоком воды в отверстие пещеры. Поймав конец, я крепко обвязал веревку вокруг тела Пеппера, затем, собрав остаток сил, стал карабкаться по обрыву. До края ямы я добрался в полном изнеможении. Но предстояло еще вытянуть Пеппера.

Медленно, с трудом, я тянул веревку. Раз или два готов был отступиться, потому что Пеппер весил изрядно, а силы мои иссякали. Но отпустить веревку означало обречь пса на верную гибель, эта мысль подстегивала меня, придавала сил. У меня остались весьма туманные воспоминания о том, как это закончилось. Помню, что тащил веревку, и время тянулось мучительно медленно. Помню и то, как увидел морду Пеппера над краем ямы, после чего прошло какое-то неопределенное время… И вдруг все померкло…

Люк в большом подвале

Наверное, я потерял сознание. Следующее мое воспоминание: открываю глаза, кругом сумерки. Лежу на спине, одна нога подогнута под другую, а Пеппер лижет мне лицо. Я весь окоченел, нога затекла от колена вниз. Несколько минут я лежал в полубессознательном состоянии, затем медленно, с трудом сел и огляделся.

Дождь перестал, но с деревьев с печальным звуком еще стекали капли. Со стороны Ямы доносился шум бегущей воды. Я замерз и дрожал. Одежда насквозь промокла, все тело болело. Очень нескоро я почувствовал, что затекшая нога ожила, и немного погодя попробовал встать. Со второй попытки это мне удалось, но я был так слаб, что еле держался на ногах. Я почувствовал, что заболеваю, и заковылял к дому. Шагал неуверенно, в голове все мешалось. Каждый шаг отдавался резкой болью во всем теле.

Я прошел, наверное, шагов тридцать, когда мое внимание привлек вой Пеппера. Я с трудом обернулся. Пес пытался следовать за мной, но не мог, мешала веревка, с помощью которой я его вытащил. Она до сих пор была обвязана вокруг его тела, а другой ее конец был закреплен на дереве. Я попытался развязать узлы, но они были туго затянуты, а веревка намокла. Справиться с узлами я никак не мог, но тут вспомнил о ноже и быстро перерезал веревку.

Едва помню, как добрался до дома, но еще хуже помню последовавшие за этим дни. Единственное, в чем убежден: если бы не неустанная любовь и забота моей сестры, я бы не писал эти строки.

Придя в себя, я обнаружил, что провел в постели около двух недель. Но прошла еще неделя, прежде чем я набрался сил, чтобы неверной походкой пройтись по садам. И даже тогда я был не в состоянии дойти до ямы. Мне хотелось спросить сестру, высоко ли поднялась вода, но я чувствовал, что в разговоре с ней этой темы лучше не касаться. Я положил за правило не разговаривать с ней о странных вещах, случавшихся в этом огромном старом доме.

Прошло еще дня два, и я сумел добраться до ямы. Там выяснилось, что, пока меня не было, произошли весьма существенные перемены. Вместо оврага, на три четверти заполненного водой, я увидел большое озеро, гладкая поверхность которого безмятежно отражала дневной свет.

Вода не доходила до краев ямы футов на шесть. Только одно место в озере было неспокойным – то, где глубоко под тихой водой зиял вход в огромную подземную пещеру. Вода здесь беспрестанно бурлила, а по временам из глубины доносился странный булькающий звук. Кроме этого, ничто не говорило о том, что скрывается внизу. Я стоял и думал, как удивительно все сложилось. Вход в то место, откуда появлялись свиноподобные существа, закрыт так, что я могу больше не бояться их прихода. Но наряду с этим я ощущал, что никогда больше не смогу ничего узнать о месте, откуда приходили эти ужасные твари: оно было навсегда отрезано и ограждено от человеческого любопытства.

Удивительно – если вспомнить о существовании подземной адской бездны, – насколько Яме подходило ее название. Интересно, как и когда оно вошло в обиход. Естественно, форма и глубина оврага наводили на мысль о яме, но, возможно, название имело более глубокий смысл, в нем крылся намек – если кто-то уловит его – на еще более огромную яму, которая лежит глубоко под землей, под этим старым домом? Под этим домом! Даже сейчас эта мысль была мне удивительна и ужасна. Поскольку я убедился и не имел никаких сомнений в том, что яма расположена прямо под домом, который, очевидно, стоит где-то около ее центра на огромном арочном потолке из крепкой скалы.

Таким образом, когда я спустился в подвалы, мне пришло в голову посетить самый большой из них, тот, где находится люк, и посмотреть, все ли там так, как было.

Зайдя в этот подвал, я медленно пошел к его центру, к люку. На люке лежали наваленные камни точно так, как я видел их в последний раз. У меня с собой был фонарь, и мне пришло в голову, что сейчас самое время посмотреть, что находится под мощными дубовыми досками. Поставив фонарь на пол, я сбросил камни с люка и, взявшись за кольцо, открыл его. Подвал тут же наполнился доносившимся издалека приглушенным грохотом. Влажный ветер подул мне в лицо, обдав крохотными брызгами. В изумлении, к которому примешивался страх, я поспешно захлопнул люк.

Какое-то время я не двигался с места. Я не был особенно напуган: неотступный страх перед свиноподобными существами давно оставил меня, но я был взволнован и удивлен. Затем, повинуясь внезапно пришедшей в голову мысли, я снова поднял массивный люк. Оставив его открытым, я взял фонарь и, встав на колени, опустил его в проем. Влажный ветер и брызги несколько минут мешали смотреть, но, даже когда протер глаза, я не мог увидеть внизу ничего, кроме тьмы и кружащихся брызг.

Понимая, что бесполезно пытаться различить что-либо, если источник света так высоко, я нашел в одном из карманов бечевку и на ней попытался опустить фонарь ниже. И вдруг бечевка выскользнула из моих неловких пальцев, и фонарь полетел в темноту. Несколько секунд я наблюдал его падение и видел свет на клокочущей белой пене футах в восьмидесяти-ста ниже пола. Затем фонарь исчез. Моя внезапная догадка была верна, теперь я знал источник влаги и шума. Большой подвал был связан с ямой с помощью люка, который открывался прямо над ней. А влажно был из-за брызг, поднимающихся над падавшей в глубины водой.

В то же время я получил объяснение нескольким явлениям, до тех пор приводившим меня в замешательство. Теперь я понимал, почему шумы – в первую ночь нападения – слышались, казалось, прямо из-под моих ног. А хихиканье, прозвучавшее, когда я в первый раз открыл люк! Очевидно, несколько свиноподобных существ находилось прямо подо мной.

Тут я снова задумался. Может ли быть, что все эти существа утонули? Тонут ли они? Я вспомнил, что не мог найти никаких признаков того, что мои выстрелы оказались для них роковыми. Есть ли в них жизнь, в том смысле, как мы ее понимаем, или они упыри? Мысли сменяли одна другую, а я стоял в темноте, обшаривая карманы в поисках спичек. Я достал коробок и зажег спичку, затем закрыл люк, снова завалил его камнями и только после этого покинул подвалы.

Таким образом, я убедился, что вода с грохотом льется вниз, в бездонную преисподнюю. Иногда меня охватывало необъяснимое желание спуститься в большой подвал, открыть люк и смотреть в непроницаемую влажную тьму. Временами это желание становилось почти непреодолимым. Меня толкало не простое любопытство, скорее, здесь действовало необъяснимое влечение. Но я еще не ходил туда и намереваюсь побороть странное желание, подавить его, даже когда мне приходят в голову нечестивые мысли о самоубийстве.

Мысль о проявлении неосязаемой силы может показаться необоснованной. Но интуиция подсказывает мне, что это не так. А в подобных делах, мне кажется, интуиция важнее разума.

Еще одна, заключительная мысль поразила меня и больше не оставляет. Мысль о том, что я живу в очень странном доме, в ужасном доме. Я стал раздумывать, благоразумно ли оставаться здесь. Но если я уеду отсюда, куда мне пойти, чтобы вновь обрести одиночество и ощущение ее присутствия, [4]4
  По-видимому, бессмысленная вставка. Я не нашел в рукописи предыдущих упоминаний об этом. Однако дело проясняется в свете последующих событий.


[Закрыть]ведь только оно и делает мою жизнь терпимой?

Море сна

Долгое время после последнего описанного в моем дневнике происшествия я всерьез задумывался над тем, чтобы покинуть этот дом, и мог бы это сделать, если бы не великое чудо, о котором собираюсь рассказать.

Как же я был благоразумен, когда остался здесь, несмотря на эти видения, на необычные и необъяснимые феномены, потому что если бы уехал, то не увидел бы вновь лица той, которую люблю. Да, хотя мало кто знал об этом и сейчас уже никого из них, кроме сестры Мэри, не осталось в живых, я любил ее и – увы! – потерял.

Я бы мог написать историю прекрасных давних дней, но это значило бы бередить старые раны; хотя какое это имеет значение после того, что произошло? Ибо она пришла ко мне из неизведанного. Удивительно, она предупреждала меня, горячо предостерегала против этого дома, умоляла меня уехать, но вместе с тем, когда я задал ей вопрос, призналась, что не сможет приходить ко мне, если я окажусь в другом месте. Тем не менее она не переставала повторять, что это место давно уже отдано злым силам, что оно под властью жестоких законов, о которых никто здесь не имеет представления. А я… я просто снова спросил ее, сможет ли она приходить ко мне, если я буду находиться где-нибудь еще, и в ответ она ничего не ответила.

Получилось так, что я оказался у моря сна – именно так она называла его в своих милых беседах со мной. Я находился у себя в кабинете, читал и, наверное, заснул над книгой. Вдруг проснулся, поднял голову и огляделся в недоумении: у меня было ощущение, что происходит нечто необычное. Комнату окутала дымка, придав удивительную мягкость столу, стульям и всей остальной мебели.

Постепенно все заволакивалось туманом, возникшим ниоткуда. Затем по комнате стал разливаться свет. Пламя свечей казалось в нем бледным. Я все еще мог разглядеть всю мебель, но она казалась удивительно нереальной, словно место каждого крепкого стола или стула заняли его призраки.

Буквально на глазах они понемногу исчезали, пока совершенно не растворились. Я снова взглянул на свечи. Они слабо светились и, пока я наблюдал, становились все менее реальными, затем пропали. Комната была наполнена мягкими белыми светящимися сумерками, напоминавшими легкую дымку. Кроме этого, я не видел ничего. Исчезли даже стены.

В окружавшей меня тишине стал слышен постоянный слабый пульсирующий звук. Я прислушался. Звук сделался отчетливее, и я понял, что прислушиваюсь к дыханию моря. Не могу сказать, сколько прошло времени, но мне стало казаться, что я вижу сквозь дымку. Мало-помалу я понял, что стою на берегу огромного безмолвного моря. Ровный гладкий берег простирался и исчезал в отдалении справа и слева от меня. Впереди мерно шевелился огромный спящий океан. Иногда мне мерещился слабый проблеск света под его поверхностью. За мной высились высоченные суровые черные утесы.

Небо надо мной было ровного холодного серого оттенка – весь пейзаж был освещен огромным шаром бледного огня, плывшим немного выше далекого горизонта и излучавшим на тихие воды похожий на пену свет.

Если не считать негромкого рокота моря, кругом царила тишина. Я стоял долго, рассматривая непривычный пейзаж. Затем мне показалось, что из глубин выплывает пузырек белой пены, и даже сейчас не могу представить, как это случилось, что я вижу лицо… нет, смотрю в ее лицо – ах! – в ее лицо, в ее душу; а она смотрит на меня с такой радостью и печалью, что я, не раздумывая, кидаюсь ей навстречу, зовя ее с болью воспоминаний, ужаса и надежды. И все же, несмотря на мои призывы, она осталась в прозрачных глубинах и только грустно покачала головой, однако в ее глазах светилась прежняя нежность, так хорошо мне знакомая, прежняя – до того, что случилось, до того, как мы расстались.

Ее несговорчивость привела меня в отчаяние, я попробовал пойти к ней по воде, но не смог. Какой-то невидимый барьер не пускал меня, мне пришлось остаться на месте, восклицая из глубины души: «О моя дорогая, дорогая» – волнение не давало мне сказать больше ни слова. И тут она на миг приблизилась и коснулась меня – словно небеса раскрылись. Но когда я протянул к ней руки, она отвела их, нежно, но решительно. Я был смущен…

Фрагменты (Отрывки текста с поврежденных страниц) [5]5
  Здесь рукопись становится нечитаемой из-за повреждений. Ниже я публикую отрывки, которые можно разобрать.


[Закрыть]

…сквозь слезы… вечность шумит у меня в ушах, мы расстались… Та, которую я люблю. О Боже!.. Долгое время я пребывал в полубессознательном состоянии, а потом был один в ночной тьме. Я понимал, что снова возвращаюсь назад, в знакомую вселенную. Я появился из необъятной тьмы. Проплываю между звездами… огромный отрезок времени… далекое отчужденное солнце.

Я в бездне, отделяющей нашу систему от удаленных солнц. Пересекая пограничную тьму, я наблюдал, как яркость и размеры нашего солнца все возрастают. Оглянулся на звезды: они переместились у меня в кильватере на величественном фоне ночи, так велика была скорость моего блуждающего духа. Я приблизился к нашей системе и мог разглядеть сияние Юпитера. Потом различил холодное голубое свечение Земли… Я пришел в замешательство. Вокруг Солнца стремительно двигались по орбитам светящиеся объекты. Во внутренней части, неподалеку от яростного сияния, кружились две светящиеся точки, а подальше летела голубая сверкающая искра, и я знал, что это Земля. Она совершала оборот вокруг Солнца за период, казавшийся не более земной минуты… ближе с большой скоростью. Я увидел блеск Юпитера и Сатурна, двигавшихся по огромным орбитам с невероятной скоростью. Я подлетал все ближе и не мог оторвать глаз от удивительного зрелища – видимого обращения планет вокруг своего отца – Солнца. Время словно перестало существовать для меня, и год для моего бесплотного духа длился не дольше, чем секунда для жителя Земли.

Скорость планет, казалось, возрастала, и вот уже я увидел Солнце в тоненьких кольцах разноцветного пламени – то были пути планет, мчащихся с огромной скоростью вокруг пламени в центре…

…Солнце сделалось огромным, словно прыгнуло мне навстречу… Теперь я оказался внутри орбитального движения внешних планет, быстро продвигаясь к тому месту, где Земля, мерцая сквозь голубое свечение своей орбиты, словно сквозь огненную дымку, с чудовищной скоростью обращалась вокруг Солнца… [6]6
  Даже при самом тщательном изучении мне не удалось расшифровать дальнейший текст из поврежденного фрагмента. Рукопись вновь становится читаемой с главы «Шум в ночи».


[Закрыть]

Шум в ночи

Теперь я перехожу к самому странному из всех странных событий, выпавших на мою долю в этом таинственном доме. Это случилось совсем недавно, меньше месяца назад, и у меня почти нет сомнений, что увиденное мной на самом деле было концом всего. Однако вернемся к рассказу.

Не знаю почему, но до сих пор мне никогда не удавалось по горячим следам записывать случившееся. Словно я должен выждать, пока вновь не обрету равновесие и не восприму то, что слышал или видел. Несомненно, это и к лучшему, потому что, записывая не сразу, я вижу события объективно и излагаю их в более спокойном и более скептическом расположении духа. Это между прочим.

Сейчас конец ноября. В моем рассказе речь пойдет о том, что случилось в первую неделю этого месяца.

Был поздний вечер, часов одиннадцать. Мы с Пеппером составляли друг другу компанию в моем кабинете – большой старинной комнате, где я обычно читал и работал. Как ни странно, я читал Библию. В последние дни я стал испытывать все больший интерес к этой великой древней книге. Вдруг дом задрожал от отдаленных толчков, послышалось отдаленное глухое жужжание, которое скоро перешло в приглушенный резкий скрип. Это напомнило мне – странно, гротескно – звук останавливающихся часов. Казалось, он идет из отдаления и с высоты – раздается где-то высоко в ночной тьме. Толчков больше не было. Я посмотрел на Пеппера, пес мирно спал.

Постепенно жужжание затихло, и надолго наступила тишина.

Вдруг в торцевом окне, которое отстояло так далеко от стены дома, что из него можно было смотреть и на восток, и на запад, стало видно сияние. Я был озадачен и, после минутного колебания, пересек комнату и отодвинул шторы: из-за горизонта всходило солнце. Оно равномерно поднималось по небосклону, и это движение можно было уловить. Наверное, за минуту оно достигло верхушек деревьев, сквозь которые я сначала наблюдал его. Вверх, вверх – и вот уже на дворе белый день. Позади меня слышалось резкое жужжание, наводившее на мысль о москитах. Я оглянулся и увидел, что оно исходит от часов. Пока я смотрел на них, прошел час. Минутная стрелка двигалась по циферблату быстрее, чем обычно секундная, часовая так и прыгала от деления к делению. Я онемел от изумления. Через минуту – или так мне казалось – свечи почти одновременно догорели. Быстро повернувшись к окну, я увидел, что тень оконной рамы движется по полу, словно за окном кто-то проносит сильную лампу.

Солнце было высоко в небе и продолжало заметно двигаться. Оно прошло над домом удивительно быстро, словно паря. Когда окно оказалось в тени, я увидел еще одну необыкновенную вещь: облака, характерные для ясной погоды, не плыли по небу – они неслись, как будто ветер дул со скоростью ста миль в час.

Пролетая мимо, они меняли форму сотню раз за минуту, словно корчась от какой-то странной муки, потом исчезали. На их месте тут же появлялись другие, которые уносились так же быстро.

На западе солнце плавно опускалось с невероятной скоростью. Оно подобралось к горизонту и там, чуть ли не рывком, исчезло. В серых сумерках мгновенно наступившего вечера появилось серебряное сияние луны, перемещающейся с южной части неба к западной. Вечер почти тут же перешел в ночь. Надо мной множество созвездий перемещались в странном, «бесшумном» круговом движении к западу. Луна одолела последние тысячи миль ночи, остался только звездный свет…

К этому времени жужжание в углу прекратилось, я понял, что часы остановились. Серое мрачное утро сменило темноту и скрыло движение звезд. Над головой двигались, постоянно вращаясь, тяжелые серые облака, – покрытое облаками небо должно было бы казаться неподвижным в течение всего земного дня. Солнце было от меня скрыто, но время от времени мир светлел и темнел, светлел и темнел под сменяющими друг друга волнами едва различимого света и тени…

Свет переместился на запад, настала ночь. С ее приходом начался сильный дождь и ветер, шумевший необычайно сильно – словно вой длящегося всю ночь шторма был втиснут в одну минуту.

Шум тут же прекратился, облака разошлись, я снова увидел небо. Звезды летели к западу с удивительной скоростью. Тут я в первый раз осознал, что, хотя ветер прекратился, у меня в ушах не перестает звучать неясный шум. Заметив это, я сразу же понял, что это он раздавался все время. Шум Земли.

Едва я постиг это, на востоке забрезжил свет. Не успел я сделать несколько вдохов, как взошло солнце. Только что я видел его сквозь деревья, и вот оно уже над ними. Оно летело все выше, выше – и мир уже весь освещен.

Солнце быстро вознеслось в зенит и стало опускаться к западу. День ощутимо катился над моей головой. Несколько легких облачков упорхнули на север и там исчезли. Солнце зашло за горизонт резким судорожным броском, и все погрузилось в серые сумерки, по моим расчетам, за несколько секунд.

Луна стремительно опускалась с юга на запад. Ночь уже настала. В одну минуту луна преодолела оставшиеся сажени темного неба. Еще примерно минута – и небо с восточной стороны засияло встающей зарей. Солнце выскочило из-за горизонта с пугающей внезапностью и еще быстрее понеслось к зениту. Затем глазам моим предстало новое зрелище: темная грозовая туча двигалась с юга, казалось, она в одну секунду покрыла весь небосвод. Ее передний край развевался в небе, словно огромное черное полотнище паруса, который то скручивался, то волнообразно распускался. В этих переходах чувствовалась страшная многозначительность. Воздух наполнился дождевыми каплями, а сотни молний ливнем хлынули вниз. В ту же секунду шум Земли утонул в свисте ветра, и я почти оглох от грома.

В разгар ненастья настала ночь, и тут, в течение минуты, буря прекратилась, а в ушах снова слышался только неясный шум мира. Над головой звезды быстро скользили к западу, и что-то, быть может именно их скорость, дала мне возможность осознать, что это вращается мир, – казалось, я вдруг увидел это вращение огромной темной массы относительно звезд.

Восход и сумерки как будто наступали одновременно, так возросла скорость вращения мира. Солнце вставало по длинной ровной прямой, достигало высшей точки, мчалось в западную часть неба и исчезало. Я едва успевал заметить вечер, так быстро он заканчивался. Затем видел летящие созвездия и спешащую на запад Луну. За одну-две секунды – или же мне так представлялось – она быстро соскальзывала вниз по ночной синеве и исчезала. И почти сразу же начиналось утро.

Все удивительно ускорилось. Солнце по дуге стремительно проносилось по небу и исчезало за горизонтом на западе, и ночь наступала и уходила столь же поспешно.

На следующий день, открывшийся и закрывшийся над миром, я ощутил, что земля вдруг стала влажной от снега. Настала ночь и, почти сразу же, день. Потом быстрый «прыжок» солнца – и снег исчез. И снова пришла ночь.

Так обстояли дела, и даже после всех тех невероятных вещей, свидетелем которых я стал, мне становилось все страшнее. Видеть, как солнце встает и заходит в течение времени, измеряемого секундами; наблюдать (почти сразу же), как луна – бледный, все увеличивающийся в размерах шар – выпрыгивает на ночное небо и с удивительной скоростью скользит по огромному синему своду; затем солнце следует за ней, словно из засады, выскакивая на восточную сторону неба, и снова ночь, с быстрым призрачным движением созвездий, – это невероятно. Тем не менее так это и было – день проходил неощутимо от рассвета до сумерек, а ночь быстро сменялась днем, и их чередование все убыстрялось.

При трех последних появлениях Солнца я увидел покрытую снегом землю, которая по ночам, длившимся несколько секунд, в свете быстро всходившей и заходившей луны казалась таинственной. Теперь же небо ненадолго было закрыто завесой покачивающихся свинцово-белых облаков, которые попеременно то светлели, то темнели в зависимости от смены дня и ночи.

Облака исчезали, и снова передо мной выпрыгивало солнце, а ночи мелькали, словно тени.

Мир кружился все быстрее и быстрее. Теперь каждый день и ночь завершались в течение нескольких секунд, и скорость их чередования все росла.

Немного погодя я заметил, что у солнца появилось какое-то подобие огненного хвоста. Очевидно, причиной тому была скорость, с которой оно пересекало небеса. И по мере того как дни шли – каждый новый короче предыдущего, – солнце приобретало вид огромной хвостатой кометы, [7]7
  Отшельник явно использует это как иллюстрацию распространенного представления о кометах.


[Закрыть]проносившейся, сверкая, по небу через короткие промежутки времени. Ночью появлялась луна, еще более похожая на комету: бледный, совершенно отчетливой формы, быстро перемещающийся огненный шар, сопровождаемый полосами холодного пламени. Звезды на темном фоне казались тонкими нитями.

Как-то я обернулся посмотреть на Пеппера. В свете только что вспыхнувшего дня я увидел, что он спит, и вернулся к своим наблюдениям.

Солнце теперь взлетало с восточной стороны горизонта подобно огромной ракете, казалось, ему нужно всего одну-две секунды, чтобы промчаться с востока на запад. Я больше не различал бега облаков по небу, которое, казалось, стало темнее. Краткие ночи потеряли присущую им темноту, поэтому тонкие огненные нити летящих звезд были видны слабо. По мере возрастания скорости солнце стало слегка отклоняться от курса, то с севера на юг, то с юга на север.

Шло время. Я пребывал в странной растерянности.

Пеппер спал. Остро ощущая одиночество и смятение, я тихо позвал его, но он словно не слышал. Я позвал еще раз, слегка повысив голос, пес не шелохнулся. Я подошел к нему и коснулся ногой, чтобы разбудить. Прикосновение было едва заметным, но он рассыпался в прах. Он буквально, распался на истлевшие кости и пыль.

Наверное, с минуту я смотрел вниз, на бесформенную кучку праха, некогда бывшую Пеппером. Я был ошеломлен. Что произошло? Я задавал себе этот вопрос, не сразу осознав, что означает этот холмик пыли. Затем я пошевелил холмик ногой и понял, что прошло страшно много времени. Годы и годы…

За стенами дома миром владел мерцающий свет. Внутри стоял я, пытаясь понять, что это значит – что значит этот небольшой холмик праха и сухие кости на ковре. Но я был не в состоянии рассуждать логически.

Оглядев комнату, я в первый раз заметил, какой она стала пыльной и обветшалой: везде грязь и пыль, покрывшие мебель и сбившиеся кучками в углах. Под слоем пыли нельзя было разглядеть ковер. Когда я шел, она облачками поднималась из-под подошв и забивалась мне в ноздри, сухой, горький запах не давал свободно дышать.

Снова взглянув на останки Пеппера, я вдруг замер и в замешательстве вслух спросил: «Неужели эти годы действительно прошли?» Неужели то, что я считал видением, на самом деле, было реальностью? И замолчал, пораженный внезапной мыслью. Быстро, но, как я впервые отметил, нетвердой походкой, прошел через комнату к высокому зеркалу и посмотрел в него. Сквозь слой пыли нельзя было различить отражения. Тогда дрожащими руками я начал стирать пыль и наконец смог разглядеть себя. Мысль моя получила подтверждение: вместо крепкого и сильного человека, которому не дашь и пятидесяти, на меня смотрел согбенный столетний старик с поникшими плечами и морщинистым лицом. Волосы – всего несколько часов назад черные, как смоль, – теперь стали серебристо-белыми. Только глаза блестели. Постепенно я уловил в этом старике слабое сходство с собой.

Я отвернулся от зеркала и заковылял к окну. Итак я стар, и это подтверждала моя неверная походка. Я уныло поглядел на смазанную перспективу переменчивого пейзажа. Даже за это короткое время прошел год, и, нетерпеливо махнув рукой, я отошел от окна. При этом мне бросилось в глаза, что рука старчески дрожит, и с губ моих сорвалось короткое рыдание.

Какое-то время я мерил нетвердыми шагами пространство между окном и столом, с тревогой осматривая комнату. Как же она обветшала! Везде слой пыли – толстый, нагоняющий дремоту, почти черный. Каминная решетка покрылась ржавчиной. Цепи, державшие медные гари часов, давно проржавели, и гири валялись на полу – два конуса с налетом ярь-медянки.

Я видел, как мебель гниет и разрушается прямо на глазах. Это не моя фантазия: книжная полка, висевшая на боковой стене, вдруг рухнула с треском гнилого дерева, рассыпав свое содержимое по полу и наполнив комнату густым облаком пыли.

Как я устал. Каждый шаг отдавался скрипом и ломотой в суставах. Я подумал о сестре. Неужели она тоже умерла, как Пеппер? Все произошло так быстро и неожиданно. Должно быть, и в самом деле близится конец света! Мне захотелось заглянуть к ней, но я был слишком слаб. К тому же она так странно реагировала на события последних дней. Последних дней! Я повторил эти слова и засмеялся слабым, безрадостным смехом, поняв, что говорю о времени, с которого прошло уже полвека. Полвека! А может быть, и целый век!

Я медленно двинулся к окну и еще раз посмотрел на мир. Впрочем, смена дня и ночи теперь, скорее, напоминала какое-то потустороннее мерцание. Ход времени продолжал убыстряться, поэтому ночью я видел луну только как колеблющийся след бледного огня, то яркую линию, то размытую, периодически исчезающую траекторию.

Смена дней и ночей ускорялась: дни стали ощутимо темнее, превратившись в странное подобие сумерек, ночи настолько посветлели, что звезды едва удавалось разглядеть, – видны были только мелькающие время от времени тонкие огненные линии, которые слегка колебались вместе с Луной.

Все быстрее дневное мерцание сменяло ночное, и вдруг мне показалось, что и оно исчезло, а его сменил постоянный свет, разливающийся по всему миру из вечной реки пламени, мощными колебаниями смещающейся вверх и вниз, к северу и югу.

Небо стало гораздо темнее, в его синеве ощущалась тяжкая мрачность, словно сквозь него на мир глядела кромешная чернота. В нем была странная, ужасающая ясность и пустота. Время от времени я видел колеблющийся призрачный след огня, тонкий и слабый по сравнению с солнечными лучами, он то исчезал, то возникал. Это был едва различимый лунный свет.

Бросив взгляд в окно, я снова заметил неясное мерцание, которое то ли исходило от света мощно колебавшегося потока солнечных лучей, то ли было результатом невероятно быстрых изменений земной поверхности. И каждые несколько минут – таково было впечатление – на землю вдруг ложился снег и так же внезапно исчезал, словно невидимый великан набрасывал на землю, а затем сдергивал с нее белую простыню.

Время летело, и моя слабость становилась невыносимой. Я отвернулся от окна и пересек комнату. Толстый слой пыли заглушал звук моих шагов, каждый из которых давался мне со все большим трудом. Неуверенно и бессильно ковыляя, я ощущал невыносимую боль во всех суставах.

Около противоположной стены я сделал небольшую паузу и стал с трудом припоминать, чего же хотел. Поглядев налево, заметил свой старый стул. Несчастный и сбитый с толку старик, я ощутил некоторое утешение при мысли о том, что можно посидеть на этом старом добром стуле. Но я был так слаб и так устал, что едва мог заставить себя сделать что-то, кроме как стоять, и очень жалел, что эти несколько ярдов не преодолены. Я покачнулся. Пол тоже казался вполне подходящим местом для отдыха, но на нем лежал толстый, навевающий дремоту траурный слой пыли. Собрав всю свою волю, я повернулся и направился к стулу. Дойдя до него, я пробормотал слова благодарности и сел…

Все кругом заволоклось туманом. Происшедшее представлялось странным, невероятным. Прошлой ночью я был сильным, хотя и пожилым человеком, а теперь, всего несколько часов спустя!.. Я взглянул на горстку праха, которая когда-то была Пеппером. Несколько часов!.. И я рассмеялся, слабым горьким смехом. Резкий, похожий на кудахтанье звук резанул уши.

Задремал и вдруг открыл глаза: где-то в комнате послышался приглушенный шум. Я смутно увидел клуб пыли, поднимавшейся над кучей щепок. Около двери с шумом рухнул один из шкафов, но я так устал, что почти не обратил на это внимания. Закрыв глаза, сидел не то в полудреме, не то в полубессознательном состоянии. Раз или два – как сквозь густой туман – до меня доносились слабые звуки. Затем, должно быть, я уснул…