Текст книги "Пылающий берег"

Автор книги: Уилбур Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

И он рассказал ей о крошечных желтокожих пигмеях в лесах Итури, ростом до пояса обычному мужчине, и о гигантских ватуси, которые любого человека, чей рост меньше двух метров, считают пигмеем, и о благородных воинах-зулусах, называющих себя детьми небес.

– Вы так говорите, как будто любите их! – упрекнула его Сантэн.

– Кого, зулусов? – уточнил Майкл и кивнул. – Да, наверное, люблю. Некоторых из них, во всяком случае. Мбежане…

– Мбе… джей… – Сантэн не удалось выговорить это имя.

– Это один из зулусов… он всю жизнь провел вместе с моим дядей Шоном, они выросли рядом.

Он использовал слово из зулусского наречия – «умаан», и ему пришлось перевести это для Сантэн.

– А какие там звери? Расскажите!

Сантэн не хотелось, чтобы Майкл умолкал. Она могла бы вечно слушать его голос и его истории.

– Расскажите о львах и тиграх.

– Тигров там нет, – улыбнулся Майкл. – Зато львов множество.

Даже руки Анны, хлопотливо ощипывавшие птиц, замерли, когда она слушала, как Майкл описывает охотничий лагерь в вельде, где они с его дядей Шоном оказались в осаде: их окружил львиный прайд, и им пришлось всю ночь стоять рядом с лошадьми, защищая и успокаивая их, пока огромные светлые кошки бродили взад-вперед вдоль края освещенного кострами пространства, рыча и подвывая, пытаясь отогнать лошадей в темноту, где они стали бы легкой добычей.

– Расскажите о слонах…

И он стал рассказывать об этих умных существах. Он описал, как они движутся медленной сонной походкой, хлопают огромными ушами, чтобы остудить кровь, подхватывают пыль, чтобы осыпать себя ею, принимая пыльные ванны…

Он рассказал о сложной общественной структуре в слоновьих стадах, о том, как старые самцы следят за чистотой племенной крови…

– Точно как твой отец, – ввернула Анна.

Майкл поведал, как старые бесплодные самки берут на себя роль нянюшек и повивальных бабок; как эти огромные серые животные относятся друг к другу – это почти похоже на дружбу людей и продолжается всю их жизнь; рассказал о странной озабоченности смертью у слонов, о том, что, убив охотника, преследовавшего и ранившего их, они часто накрывают его тело зеленой листвой, как будто пытаются искупить свой поступок…

Майкл описал и то, как ведет себя стадо, если один из слонов ранен или болен: они хоботами с двух сторон поддерживают его на ногах, а если он наконец падает, то, если это была самка, вожак может спариться с ней, как бы пытаясь разочаровать смерть актом воспроизводства.

Эта последняя часть истории пробудила Анну от транса и напомнила ей о роли дуэньи; она бросила на Сантэн резкий взгляд.

– Дождь утихает, – чопорно заявила она.

И тут же начала собирать ощипанных голубей.

Сантэн продолжала смотреть на Майкла огромными сияющими глазами.

– Однажды и я поеду в Африку, – тихо сказала она.

Майкл ответил ей уверенным взглядом и кивнул.

– Да, – сказал он. – Однажды.

Они словно обменялись клятвами. Между ними возникло некое уверенное взаимопонимание. В тот момент Сантэн стала его женщиной, а Майкл стал ее мужчиной.

– Идемте! – настойчиво крикнула Анна от дверей амбара. – Идемте, пока дождь снова не хлынул!

Им обоим понадобилось немалое усилие, чтобы встать и поспешить за ней в промокший мир.

Они медленно шли по низине к особняку, едва переставляя замерзшие ноги, не прикасаясь друг к другу, но остро ощущая один другую, как будто в объятии.

Потом из сумрака туч вырвались самолеты, летевшие низко и стремительно, гром моторов все нарастал и достиг максимума, когда машины проносились над их головами. Впереди мчался зеленый «сопвич». Под таким углом они не могли увидеть голову Эндрю, но видели дневной свет сквозь дыры в полотне его крыльев и сквозь отверстия пуль в корпусе. Пять самолетов, что следовали за Эндрю, тоже были насквозь прострелены. В их крыльях и фюзеляжах светилось множество дыр.

– Тяжелый был день, – негромко произнес Майкл, глядя на самолеты.

Еще один «сопвич» летел следом за остальными, его мотор кашлял и сбивался с ритма, следом за ним тянулся хвост пара, одно крыло перекосилось из-за пробитых распорок. Сантэн, наблюдая за аэропланами, вздрогнула и шагнула ближе к Майклу.

– Кто-то из них погиб там сегодня, – прошептала она, и Майкл промолчал.

– Завтра и вы снова будете вместе с ними…

– Не завтра.

– Тогда через день… или еще через день.

И снова Майкл не счел нужным отвечать.

– Майкл, о Майкл! – В голосе Сантэн звучала настоящая физическая боль. – Я должна повидаться с вами наедине. Мы можем никогда… нам может никогда больше не выпасть шанса. И мы теперь должны проживать каждую драгоценную минуту наших жизней так, словно она последняя.

Слова девушки потрясли Майкла, подобно могучему удару. Он не в силах был говорить, а голос Сантэн упал до шепота:

– Амбар…

– Когда?

Он обрел голос, только тот прозвучал, словно хриплое карканье.

– Сегодня перед полуночью… я приду, как только смогу. Будет холодно…

Она посмотрела ему прямо в глаза. Все общественные условности моментально сгорели в пожаре войны.

– Ты должен принести одеяло.

Она развернулась и побежала вдогонку за Анной, предоставив Майклу в изумлении и неуверенном восторге смотреть ей вслед.

Майкл умылся у насоса за кухней и снова переоделся в мундир. Когда он опять вошел в кухню, пирог с голубями и трюфелями, покрытый темной коричневой корочкой, уже благоухал; Сантэн снова и снова наполняла бокал отца, против чего он ничуть не возражал. То же самое Сантэн проделывала и с Анной, но чуть более хитрым образом, так что Анна, похоже, ничего не замечала, хотя ее лицо становилось все более красным, а смех все более громким.

Сантэн назначила Майкла главным по граммофону компании «Ар-си-эй», самому ценному ее имуществу, велев менять восковые диски сразу, как только они кончались. Из огромной медной трубы машины неслись звуки оперы Верди «Аида» в исполнении труппы театра Ла Скала, наполняя кухню божественными звуками. Когда Сантэн ставила перед Майклом, сидевшим напротив графа, тарелку с большим куском пирога, она легонько коснулась его затылка, темных вьющихся волос, и сказала, чуть наклонившись:

– Я просто обожаю «Аиду», а вы, капитан?

Когда граф принялся подробно расспрашивать Майкла о том, что производят его фамильные поместья, Майкл обнаружил, что ему трудно сосредоточиться на ответах.

– Мы выращивали много австралийской акации, потому что ее кора нужна для дубления кожи, но мои отец и дядя уверены, что после этой войны автомобили полностью заменят лошадей, так что и необходимость в кожаной упряжи отпадет, и соответственно…

– Какая жалость, что лошадям придется уступить место этим шумным, вонючим изобретениям дьявола! – вздохнул граф. – Но они правы, конечно. Будущее за бензиновыми моторами.

– Мы постепенно меняем акацию на сосны и австралийский синий эвкалипт. Они хороши для укрепления стен золотых рудников и для изготовления бумаги.

– Очень правильно!

– Еще, конечно, у нас есть сахарные плантации и скотоводческие ранчо. Мой дядя уверен, что скоро появятся корабли, снабженные холодильными камерами, и мы сможем отправлять нашу говядину по всему миру…

Чем больше граф слушал, тем более довольным становился.

– Пейте, мой мальчик! – подстрекал он Майкла. – Вы и капли не выпили! Вам не нравится?

– Блестящий напиток, правда, но… увы, мои внутренности…

Майкл похлопал себя по верхней части живота, и граф сочувственно хмыкнул. Будучи французом, он прекрасно знал, что большинство болезней и горестей в мире происходят как раз из-за неправильной работы этого органа.

– Ничего серьезного, – заверил Майкл. – Но пожалуйста, не позволяйте моему небольшому недомоганию мешать вам.

Граф послушно наполнил в очередной раз собственный бокал.

Подав еду мужчинам, женщины поставили на стол и тарелки для себя, чтобы присоединиться к компании. Сантэн села рядом с отцом и почти не разговаривала. Она посматривала то на отца, то на Майкла, как будто внимательно слушала, а потом Майкл вдруг ощутил легкое прикосновение к своей лодыжке, и все его нервы затрепетали, когда он понял, что девушка протянула к нему ногу под столом. Он неловко поежился под взглядом графа, не смея посмотреть через стол на Сантэн. Вместо этого он нервно подул на кончики пальцев, как будто обжегся о плиту, и быстро заморгал.

Ботинок девушки отодвинулся так же тайно, как и приблизился, и Майкл выждал две-три минуты, прежде чем сам вытянул ногу под столом. Нащупав ногу Сантэн, он зажал ее между своими ногами; краем глаза он увидел, как она вздрогнула и вспыхнула, краска залила ее от горла до ушей. Тут он повернулся и посмотрел на нее в упор, настолько зачарованный, что просто не в силах был отвести глаз от ее лица, пока граф не повысил голос.

– Сколько? – повторил граф с легкой суровостью, и Майкл виновато отдернул ноги.

– Простите, я не расслышал…

– Капитан немного нездоров, – быстро вмешалась Сантэн, чуть-чуть задыхаясь. – Его ожоги еще не зажили, а он еще и так много работал сегодня…

– Мы не должны его слишком задерживать, – с готовностью согласилась Анна. – Так что если он уже поел…

– Да. Да. – Сантэн встала. – Мы должны отпустить его, чтобы он отдохнул.

Граф выглядел по-настоящему расстроенным из-за того, что теряет товарища по выпивке, но Сантэн успокоила его:

– Папа, не тревожься, посиди здесь, допей вино.

Анна сопроводила парочку в темноту кухонного двора и стояла рядом, вперив в них орлиный взор и уперев руки в бока, пока молодые люди прощались. Она, правда, выпила достаточно кларета, чтобы он притупил ее инстинкты, иначе она задумалась бы, зачем Сантэн нужно было обязательно провожать Майкла до его мотоцикла.

– Могу ли я навестить вас еще раз, мадемуазель де Тири?

– Если пожелаете, капитан.

Сердце Анны, смягченное вином, склонялось в сторону молодежи. Ей пришлось сделать над собой усилие.

– До свидания, минхеер, – решительно произнесла она. – Дитя может простудиться. Возвращайся в дом, Сантэн.

Граф почувствовал необходимость запить кларет одним-двумя бокалом шампанского. Оно смоет кисловатый вкус вина, серьезно объяснил он дочери. В итоге двум женщинам пришлось помочь ему добраться до постели. А он, ужасно фальшивя, распевал марш из «Аиды». В кровать он рухнул, как подрубленный дуб, и растянулся на спине. Сантэн уложила на кровать его ноги и стянула с отца ботинки.

– Благослови тебя Бог, моя малышка, папа тебя любит…

Анна и Сантэн усадили его в постели и, наполовину раздев, натянули на него ночную рубашку, а потом позволили ему снова упасть на подушки. После этого женщины избавили его от бриджей.

– Пусть ангелы охраняют твой сон, детка… – бормотал граф, когда его укрыли стеганым одеялом, наполненным гагачьим пухом, и Анна задула свечу.

Под покровом темноты Анна протянула руку и погладила лохматую голову графа. Ее вознаградил оглушительный храп, и женщина, выйдя следом за Сантэн из комнаты, мягко закрыла за собой дверь.

* * *

Сантэн лежала в постели, прислушиваясь к стонам и скрипам старого дома.

К счастью, ей хватило ума не поддаться искушению и не лечь в постель полностью одетой, потому что Анна явилась с одним из своих неожиданных визитов как раз тогда, когда Сантэн уже собиралась погасить лампу. Анна села на край кровати, став разговорчивой из-за вина, но не настолько одурманенная, чтобы не заметить неладное, если бы на девушке не было ночной рубашки. Зевая и вздыхая, Сантэн пыталась внушить Анне сонливость, но это не получалось, а Сантэн уже слышала, как вдалеке, в Морт-Оме, церковные часы пробили десять. Сантэн сделала вид, что заснула. Было настоящей мукой лежать неподвижно и следить за своим дыханием, потому что Сантэн вся горела от волнения.

Анна наконец заметила, что разговаривает сама с собой, и прошлась по маленькой спальне, собирая и складывая одежду Сантэн. Наконец она наклонилась над девушкой, чтобы поцеловать в щеку, а потом убавила фитиль лампы.

Едва оставшись одна, Сантэн села и обхватила себя руками, пытаясь справиться с предвкушением и страхом. Хотя умом она понимала, чем должна закончиться эта встреча с Майклом, точный механизм процесса оставался для нее дразнящее неясным. Но логика заставляла предположить, что в основном это не должно слишком сильно отличаться от того, что она множество раз наблюдала в полях и на скотном дворе.

Она утвердилась в этом в один из сонных летних дней, когда ее внимание привлек легкий шум в одном пустом стойле. Она забралась на чердак и сквозь щель между досками с изумлением наблюдала, чем занимались Эльза, кухонная девушка, и помощник конюха Жак, пока наконец до нее не дошло, что они играют в петуха и курицу, жеребца и кобылу. Потом она несколько дней думала об этом, после чего стала еще внимательнее подслушивать сплетни женской прислуги. Наконец она набралась храбрости и отправилась со своими вопросами к Анне.

В результате всех исследований она просто растерялась и была озадачена противоречиями. Если верить Анне, то эта процедура была чрезвычайно болезненной, сопровождалась обильным кровотечением и грозила страшными опасностями – беременностью и болезнью. Это не совпадало с той бурной радостью, с какой служанки обсуждали тему, и с тем хихиканьем и приглушенными вскриками восторга, которые Сантэн слышала собственными ушами, когда Эльза лежала под Жаком на соломе в пустом стойле.

Сантэн знала, что у нее высокий болевой порог; даже их добрый доктор Ле Брюн отметил это, когда вправлял ей сломанное предплечье без хлороформа.

– Надо же, и не пискнула! – восхищался он.

Да, Сантэн знала, что может выдержать боль так же, как любая из деревенских девушек в их поместье, а кроме того, у нее и прежде случались кровотечения. Часто, когда она была уверена, что ее никто не увидит, она могла снять со спины Нюажа тяжелое дамское седло, подобрать юбки и скакать верхом по-мужски. Прошлой весной, скача вот так без седла, она заставила жеребца перепрыгнуть через каменную стенку, что ограждала склон северного поля, – они прыгнули с нижней стороны и приземлились с высокой, в семь футов. В момент приземления Сантэн сильно ударилась о холку коня, и острая боль, похожая на удар ножом, пронзила все ее тело. Кровь потекла так сильно, что белые плечи Нюажа покрылись розовыми пятнами, и Сантэн было так стыдно, что она, несмотря на боль, сначала искупала жеребца в пруду в конце поля, а уже потом потащилась домой, ведя скакуна за собой.

Нет, ни боль, ни кровь ее не пугали. Ее тревога имела другой источник. Она смертельно боялась, что Майкл может разочароваться в ней… Анна предупреждала ее о таком.

– После этого мужчины всегда теряют интерес к женщине, les cochons[18]18
  Свиньи (фр.).


[Закрыть].

«Если Майкл потеряет интерес ко мне, я, кажется, умру, – подумала она и даже заколебалась на мгновение. – Я не пойду… я не допущу этого…»

– О, но как я могу не пойти? – прошептала она вслух, чувствуя, как ее грудь вспухает от силы любви и желания. – Я должна. Я просто обязана.

Сгорая от нетерпения, она прислушивалась к тому, как Анна готовится ко сну в комнате по соседству. И даже когда наступила тишина, девушка еще выжидала, прислушиваясь к церковным часам, отбивавшим четверть, потом полчаса, и лишь тогда выскользнула из-под пухового одеяла.

Она нашла сорочку, сложенную Анной вместе с остальными вещами, потом замерла, наполовину надев панталоны.

– Зачем? – спросила она себя и задохнулась от смеха, зажав рот рукой.

А потом отбросила панталоны в сторону.

Застегнув пояс плотной шерстяной юбки для верховой езды и жакет, Сантэн набросила на плечи и голову темную шаль. Неся ботинки в руках, она выскользнула в коридор и прислушалась у двери комнаты Анны.

Храп Анны звучал тихо и ровно, и Сантэн прокралась в кухню. Сев на табурет перед плитой, она застегнула ботинки на пряжки, а потом подожгла лучинку от углей в плите и зажгла сигнальный фонарь. Отперев кухонную дверь, девушка вышла из дома. Луна находилась в последней четверти, она плыла среди легких облаков, как маленький остроконечный кораблик.

Сантэн шла по травянистой обочине подъездной дороги, чтобы гравий не заскрипел под ее подошвами, и не открывала заслонку фонаря; ей хватало слабого света луны. На севере, над холмами, внезапно возник оранжевый свет, но он тут же медленно угас, а потом до Сантэн докатился далекий грохот взрыва, приглушенный ветром.

– Какой-то рудник!

Сантэн приостановилась на мгновение, пытаясь представить, сколько людей погибло при этом чудовищном обрушении земли и огня. Эта мысль подстегнула ее решительность. Вокруг было так много смертей и ненависти и так мало любви… Она просто должна ухватить все, что можно, до последней крупицы.

Наконец она увидела впереди амбар и побежала. Внутри не было заметно света, и мотоцикла она тоже не нашла взглядом.

– Он не придет…

Сантэн охватило отчаяние. Ей хотелось закричать во все горло, зовя Майкла. Она споткнулась о порог амбара и чуть не упала.

– Майкл!

Не в силах больше сдерживаться, она слышала панику в собственном голосе, когда выкрикнула снова:

– Майкл!

И открыла заслонку фонаря.

Майкл шел к ней из темноты в глубине амбара. Высокий и широкоплечий, такой прекрасный в узком луче фонаря…

– Ох, я думала, ты не придешь.

Майкл остановился перед ней.

– Ничто, – тихо сказал он, – ничто в мире не смогло бы помешать мне прийти.

Они стояли лицом друг к другу. Сантэн вскинула голову, глядя на него, в глазах обоих горела жажда, но ни один из них не представлял толком, что делать дальше, как преодолеть эти несколько дюймов между ними – несколько дюймов, которые казались пропастью длиной в вечность.

– Тебя никто не видел? – выпалил наконец Майкл.

– Нет, не думаю.

– Хорошо…

– Майкл?

– Да, Сантэн?

– Возможно, я не должна была приходить… Может, мне следует вернуться?

Это оказались как раз те слова, что были нужны, потому что скрытая в них угроза подстегнула Майкла, он протянул руки и схватил девушку, почти грубо.

– Нет, ни за что… я не хочу, чтобы ты уходила, никогда!

Она засмеялась, это был хрипловатый задыхающийся смех, и он прижал ее к себе и попытался поцеловать, но это оказалась очень неловкая попытка. Они столкнулись носами, их зубы стукнули друг о друга от торопливости, и лишь потом они соединили губы. Тем не менее, как только Майкл взял себя в руки, он полностью ощутил жар и нежность губ девушки, а ее рот был шелковистым и имел вкус зрелых яблок. Потом шаль соскользнула с головы Сантэн, едва не удушив обоих, и им пришлось отодвинуться, и оба смеялись и задыхались от волнения.

– Пуговицы… – прошептала Сантэн. – Твои пуговицы колются, и я замерзла.

Она театрально содрогнулась.

– Виноват…

Майкл забрал у Сантэн фонарь и повел ее в глубину амбара. Там он поднял ее над тюками соломы, и Сантэн в свете фонаря увидела, что Майкл устроил уютное мягкое гнездышко между тюками и выложил его серыми армейскими одеялами.

– Я принес их из моей палатки, – пояснил он и осторожно поставил фонарь. А потом снова нетерпеливо повернулся к Сантэн.

– Осторожнее! – Сантэн расстегнула его офицерский ремень-портупею. – Я же вся в синяках буду!

Майкл отшвырнул ремень и снова обнял ее. На этот раз они легко нашли губы друг друга. Огромные волны желания омывали Сантэн, настолько могучие, что у нее кружилась голова от слабости. Под ней подогнулись ноги, но Майкл крепко держал ее, и она старалась отвечать на дождь поцелуев, которыми он осыпал ее, целуя губы, глаза, шею… но ей хотелось, чтобы он поскорее опустился вместе с ней на одеяла. Она уже намеренно согнула ноги, и Майкл потерял равновесие и упал на нее, когда она опустилась в выложенное одеялами гнездышко в соломе.

– Прости…

Он попытался высвободиться, но Сантэн обхватила одной рукой его шею и притянула его лицо к своему. А другой рукой, потянувшись через его плечо, дернула одно одеяло, и оно накрыло их обоих. Сантэн услышала собственное тихое мяуканье, похожее на мяуканье котенка, потерявшего материнский сосок, и провела ладонями по лицу Майкла и по его волосам, целуя его. Тяжесть его тела на ее теле казалась такой приятной, что когда Майкл попытался сдвинуться в сторону, она обхватила ногами его колени, удерживая.

– Свет… – прохрипел Майкл.

Он потянулся к фонарю, чтобы закрыть заслонку.

– Нет. Я хочу видеть твое лицо.

Она поймала его за запястье и прижала его руку к своей груди, глядя ему в глаза. Эти два клочка синего неба были настолько прекрасными в слабом свете, что Сантэн подумала – от этого может разорваться ее сердце. А потом ощутила его ладонь на своей груди и прижала ее крепче, к соску, жаждавшему прикосновения…

Все это превратилось в безумие восторга и желания, становясь все сильнее и сильнее, пока наконец не достигло невыносимого пика, и что-то должно было произойти, прежде чем она потеряла бы сознание… но не произошло, и Сантэн почувствовала, как спускается с вершин, и от этого ее охватило нетерпение и почти гнев, смешанный с разочарованием.

Все ее мыслительные способности притупились от вернувшегося желания; она почувствовала, что Майкл колеблется в нерешительности, и по-настоящему рассердилась. Ему следовало быть властным, он должен был повести ее туда, куда ей страстно хотелось пойти. Девушка снова взяла руку Майкла и потянула ее вниз, в то же время повернувшись под ним так, что ее плотная юбка задралась и сбилась у талии.

– Сантэн, – прошептал Майкл, – мне не хочется делать то, чего не хочешь ты…

– Tais-toi! – почти зашипела она. – Молчи!

Сантэн поняла, что ей придется самой повести его вперед, что ей всегда придется вести его, потому что в нем было нечто другое, чего она до сих пор не осознавала, но ничего не имела против. Почему-то из-за этого она лишь почувствовала себя очень сильной и уверенной в себе.

Оба они задохнулись, когда он коснулся ее. Через минуту она отпустила его руку и стала нащупывать другое, а когда нашла, то снова вскрикнула, потому что это было таким большим и твердым, что Сантэн слегка испугалась. На мгновение она усомнилась, сумеет ли выполнить ту задачу, которую возложила на себя… но потом сосредоточилась. Майкл был так неловок, что ей пришлось немного повернуться, направляя его. А потом вдруг, когда Сантэн не ожидала, это случилось – и она задохнулась от потрясения.

Но Анна оказалась не права, боли не было, пришло лишь захватывающее дух чувство натяжения, а потом наполненности, а еще чуть позже, когда потрясение схлынуло, – чувство огромной власти над Майклом.

– Да, Майкл, да, милый…

Она поощряла его, когда он двигался и стонал в ее объятиях, а она с легкостью управляла его нападением, зная, что в эти мгновения он полностью принадлежит ей, и наслаждаясь этим знанием.

Когда Майкл содрогнулся в финальной судороге, Сантэн смотрела ему в лицо и видела, как в свете фонаря его глаза приобрели оттенок индиго. Но хотя она любила его с такой силой, что это причиняло ей физическую боль, в глубине ее сознания затаилось крошечное подозрение, что она что-то упустила. Она не почувствовала потребности кричать, как кричала Эльза под Жаком, а следующей мыслью стала мысль о том, чего она боялась.

– Майкл, – зашептала она, – ты все еще любишь меня? Скажи, что ты меня любишь!

– Я люблю тебя больше собственной жизни!

Голос Майкла звучал хрипло и надломлено, и Сантэн ни на мгновение не усомнилась в его искренности.

Она облегченно улыбнулась в темноте и крепче прижала к себе Майкла, а когда ощутила, что он уменьшился и ослабел внутри нее, девушку охватила волна нежного сострадания.

– Милый, – зашептала она, – все хорошо, милый, все хорошо…

И погладила курчавые волосы на его затылке.

Через какое-то время, когда эмоции немного схлынули, Сантэн осознала, что за те краткие минуты простого действия, совершенного ими вместе, в ней самой что-то безвозвратно изменилось. Мужчина в ее объятиях был физически сильнее, чем она, но казался ей ребенком, сонным ребенком, когда прижимался к ней. Она чувствовала себя мудрее и энергичнее, как будто ее жизнь вплоть до этого момента проходила бесцельно, не имела четкого направления, а теперь она поймала попутный ветер и, как большой корабль, двигалась наконец уверенно и прямо.

– Проснись, Майкл! – Она тихонько подтолкнула его, и он что-то пробормотал и пошевелился. – Не спи… поговори со мной!

– О чем?

– О чем угодно. Расскажи об Африке. Расскажи, как мы вместе поедем в Африку.

– Я уже рассказывал…

– Еще раз расскажи. Я хочу снова все услышать.

Лежа рядом с ним, девушка жадно слушала, задавая вопросы, когда Майкл сбивался.

– Расскажи о твоем отце. Ты не говорил, какой он.

Они проговорили всю ночь, уютно устроившись в коконе серых одеял.

А потом, слишком скоро для них обоих, орудия вдоль хребта заговорили в смертельном хоре, и Сантэн в отчаянии обняла Майкла.

– Ох, Майкл, я не хочу уходить!

Но потом отодвинулась, села и начала одеваться и застегивать пуговки.

– Это было самым прекрасным, что только случалось со мной в жизни, – прошептал Майкл, наблюдая за ней.

В свете фонаря и вспышках орудийного огня глаза Сантэн выглядели огромными, когда она снова повернулась к нему.

– Мы ведь уедем в Африку, да, Майкл?

– Обещаю.

– И наш с тобой сын будет купаться в солнечном свете, и мы будем жить счастливо, как в сказках, ведь так, Майкл?

Они пробежали по низинке рядом, прячась под шалью Сантэн, и у самых конюшен поцеловались со сдержанной страстью. Наконец Сантэн разорвала объятия и ускользнула через мощеный двор.

Она не обернулась, дойдя до кухонной двери, а просто исчезла в огромном темном доме, оставив Майкла в одиночестве и в невыразимой грусти, хотя ему следовало быть переполненным радостью.

Биггс стоял у койки и нежно смотрел на спящего Майкла. Старший сын Биггса, погибший в окопах у Ипра год назад, был бы сейчас такого же возраста. Майкл выглядел таким измученным, бледным и изможденным, что Биггсу пришлось собрать всю свою решимость, чтобы коснуться его плеча и разбудить.

– Который час, Биггс? – Майкл сонно сел.

– Уже поздно, сэр, солнце светит… но мы не летаем, мы все еще отстранены, сэр.

И тут случилось нечто странное. Майкл усмехнулся, и это была бессмысленная, идиотская усмешка, какой Биггс никогда прежде не видел. Это его встревожило.

– Ох, Биггс, я прекрасно себя чувствую!

– Я рад, сэр. – Биггс гадал, не лихорадка ли это. – Как наша рука, сэр?

– С нашей рукой все хорошо, чертовски хорошо, спасибо, Биггс.

– Я бы дал вам еще поспать, но вас требует майор, сэр. Там у него что-то важное, что он хочет вам показать.

– И что это такое?

– Мне не велено говорить, мистер Майкл, это строгая инструкция лорда Киллигеррана.

– Хороший ты человек, Биггс! – без видимой причины воскликнул Майкл и сполз с койки. – Никогда не заставляйте ждать лорда Киллигеррана.

Майкл ворвался в столовую и с разочарованием увидел, что там никого нет. Ему хотелось поделиться с кем-нибудь хорошим настроением. Эндрю был предпочтительнее других, но даже дежурный капрал куда-то исчез! Оставшиеся после завтрака тарелки все еще стояли на обеденном столе, журналы и газеты валялись на полу, куда их явно уронили в спешке. Трубка адъютанта, испускавшая зловонный дым, лежала на одном из подносов как доказательство того, что столовую покинули стремительно.

Потом Майкл услышал голоса, далекие, но явно взволнованные, – они доносились сквозь открытое окно, выходившее в сад. Майкл поспешил туда.

Вся их эскадрилья изначально состояла из двадцати четырех пилотов, но после недавних столкновений их число сократилось до шестнадцати, включая Эндрю и Майкла. И все они собрались на краю сада, с ними были и механики, и наземная обслуга, и артиллеристы противовоздушных батарей, защищавших поле аэродрома, и работники столовой, и денщики. Все до единого собрались на поле и, похоже, все говорили одновременно.

А собрались они вокруг какого-то самолета, стоявшего на первой позиции у края сада. Майклу над головами людей видны были только верхние крылья машины и кожух мотора, но он внезапно ощутил сильное волнение. Никогда прежде ему не приходилось видеть ничего подобного.

Нос машины был длинным и производил впечатление большой силы, крылья были снабжены дополнительными плоскостями, а рулевая поверхность была цельной, что предполагало устойчивость и легкость в управлении.

Эндрю протолкался сквозь восторженную толпу и поспешил навстречу Майклу, из уголка рта у майора под лихим углом торчал янтарный мундштук.

– Привет, спящая красавица, ты появился, как Венера из волн!

– Эндрю, это что, наконец-то SE5a, да? – крикнул Майкл.

Эндрю схватил его за руку и потащил к самолету.

Толпа расступилась перед ними, и Майкл резко остановился, в благоговении уставившись на машину. Он с первого взгляда понял, что этот самолет тяжелее и крепче, чем даже немецкие «Альбатросы DIII». А мотор! Он был огромным! Гигантским!

– Две сотни лошадок! – Эндрю нежно похлопал по кожуху мотора.

– Две сотни лошадиных сил… – повторил Майкл. – Да он больше немецких «мерседесов»!

Он шагнул вперед и погладил прекрасное клееное дерево пропеллера, заглядывая через нос машины, чтобы увидеть орудия.

Это был пулемет системы Льюиса, калибра.303, на установке Фостера выше крыльев, – легкое, надежное и эффективное оружие для стрельбы поверх пропеллера, – а под ним на фюзеляже перед кабиной располагался более тяжелый «виккерс» с прерывателем огня, чтобы стрелять сквозь пропеллер. Два пулемета, наконец-то у них были два пулемета и мотор – достаточно мощный, чтобы нести их во время сражения.

Майкл испустил победный клич горцев, которому научил его Эндрю, а Эндрю, отвинтив крышку своей фляжки, брызнул виски на кожух мотора.

– Будь благословен этот воздушный змей и тот, кто полетит на нем! – пропел он, а потом сам глотнул из фляжки, прежде чем передать ее Майклу.

– Ты уже испытал его? – требовательно спросил Майкл.

Его голос прозвучал хрипло из-за жгучего виски, и он передал фляжку ближайшему из офицеров.

– А кто, черт побери, пригнал его сюда из Арраса, как ты думаешь? – язвительно ответил Эндрю.

– И как он в управлении?

– Точно как одна молодая леди, которую я знал в Абердине, – быстро поднимается, быстро опускается, а в промежутке мягок и нежен.

Собравшиеся пилоты радостно взвыли и засвистели, и кто-то выкрикнул:

– Когда нам удастся полететь на нем, сэр?

– По старшинству! – сообщил Эндрю и подмигнул Майклу. – Если только капитан Кортни уже готов к полету.

Он с насмешливым сочувствием покачал головой.

– Биггс! – заорал Майкл. – Где моя летная куртка, приятель?

– Я так и подумал, что она может вам понадобиться, сэр…

Биггс вышел из-за спин собравшихся и развернул куртку, чтобы Майкл сунул руки в рукава.

Мощный мотор «вулзли-вайпер» стремительно пронес SE5a по узкой и грязной взлетной полосе. Перед Майклом открывался широкий обзор. Он словно сидел на трибуне.

– Велю Маку снять это жалкое ветровое стекло, – решил он, – и тогда я смогу заметить любого ганса за сто миль!