Текст книги "Пылающий берег"

Автор книги: Уилбур Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Выпив немного, Эндрю опустил бутылку и вдруг начал безудержно рыдать. Он попытался остановить слезы, ведь он не плакал с тех пор, как ему исполнилось шесть лет, а потом вспомнил слова молодого доктора – «неуравновешенное и нелогичное поведение», и слезы хлынули настоящим потоком. Они текли по его щекам, и Эндрю даже не пытался их вытирать. Наконец он сел на мотоцикл, дрожа от молчаливого горя.

– Майкл, мальчик мой, – прошептал он. – Что с нами будет? Мы обречены, у нас не осталось надежды. Майкл, совсем никакой надежды ни у одного из нас!

Он закрыл лицо ладонями и снова зарыдал так, словно у него разрывалось сердце.

Майкл проснулся от звона оловянного подноса, который Биггс поставил рядом с его походной койкой.

Он застонал и попытался сесть, но боль ожогов вынудила его снова лечь.

– Который час, Биггс?

– Половина восьмого, сэр, и чудесное весеннее утро.

– Биггс… черт побери… почему ты меня не разбудил? Я же опоздал на утреннее патрулирование…

– Нет, сэр, не опоздали, – успокаивающим тоном проворчал Биггс. – Мы сегодня отстранены от полетов.

– Отстранены?

– Приказ лорда Киллигеррана. Отстранены вплоть до новых приказов, сэр. – Биггс положил сахар в кружку с какао и размешал его. – Да и нужно, если мне позволено так сказать. Мы же тридцать семь дней не имели перерыва.

– Биггс, почему я так паршиво себя чувствую?

– Если верить лорду Киллигеррану, нас отчаянно атаковала некая бутылка коньяка, сэр.

– А до того я сбил эту чертову летающую черепаху…

Майкл начал вспоминать.

– Да, сэр, размазали ее по всей Франции, как масло на тосте, – кивнул Биггс.

– Но мы их уничтожили, Биггс!

– Оба эти пузыря, сэр.

– Надеюсь, наш букмекер заплатил выигрыш, Биггс? Ты не потерял свои денежки?

– Все отлично, спасибо вам, мистер Майкл. – Биггс коснулся чего-то, лежавшего на подносе. – А это ваш выигрыш…

Майкл увидел аккуратную стопку из двадцатифунтовых купюр.

– Три к одному, сэр, и ваша ставка.

– Ты заслужил десять процентов комиссионных, Биггс.

– Благослови вас Господь, сэр. – Две купюры, как по волшебству, исчезли в кармане Биггса.

– Ладно, Биггс. Что еще тут есть?

– Четыре таблетки аспирина, подарок от лорда Киллигеррана.

– А сам он, конечно, летает?

Майкл с благодарностью проглотил таблетки.

– Конечно, сэр. Они вылетели на рассвете.

– А кто его ведомый?

– Мистер Баннер, сэр.

– Новичок, – горестно пробормотал Майкл.

– С лордом Эндрю все будет в порядке, не беспокойтесь, сэр.

– Да, разумеется, будет… а это что такое?

Майкл приподнялся.

– Ключи от мотоцикла лорда Киллигеррана, сэр. Он говорит, чтобы вы передали его поклоны – какими бы они ни были, сэр, – и его бесконечное восхищение юной леди.

– Биггс…

Аспирин сотворил чудо, Майкл внезапно почувствовал себя легким, беспечным и веселым. Раны больше не мешали ему, голова уже не болела.

– Биггс, – повторил он, – как ты думаешь, ты сможешь достать мою парадную форму, начистить пряжки и вылизать до блеска ботинки?

Биггс нежно усмехнулся:

– Собираемся с визитом, да, сэр?

– Именно так, Биггс, именно так.

Сантэн проснулась в темноте и прислушалась к орудиям. Они пугали ее. Она знала, что ей никогда не привыкнуть к этому дьявольскому бесчеловечному грохоту, так обезличенно приносящему смерть и невыразимые увечья, и она вспоминала конец лета предыдущего года, тот короткий период, когда немецкие батареи находились на расстоянии выстрела от их особняка. Тогда им пришлось оставить верхние этажи большого дома и перебраться под лестницу. К тому времени слуги давно уже разбежались – все, кроме Анны, конечно. В комнатушке, которую заняла Сантэн, раньше жила одна из горничных.

Все течение ее жизни трагически изменилось с тех пор, как ураган войны пронесся над ними. И хотя они никогда не вели столь же роскошную жизнь, как другие знатные семьи их провинции, однако они устраивали ужины и приемы, их обслуживали два десятка слуг. Но теперь их существование стало почти таким же простым, как жизнь их прислуги до войны.

Сантэн отбросила дурные предчувствия вместе с одеялом и пробежала босиком по узкому коридору с каменным полом. В кухне Анна уже стояла у плиты, подбрасывая в топку дубовые щепки.

– Я уже собиралась пойти к тебе с кувшином холодной воды, – ворчливо произнесла она.

Сантэн обняла ее и поцеловала, и Анна улыбнулась; затем Сантэн стала греться перед плитой.

Анна налила горячей воды в медный таз на полу, добавила холодной.

– Вперед, мадемуазель! – приказала она.

– Ох, Анна, разве это обязательно?

– Пошевеливайся!

Сантэн неохотно сняла через голову ночную рубашку и содрогнулась от холода, и по ее рукам и ягодицам побежали мурашки.

– Поскорей!

Она шагнула в таз, а Анна опустилась рядом с ней на колени и окунула в воду лоскут фланели. Ее движения были методичными и деловыми, когда она намыливала тело Сантэн, начиная с плеч, потом добралась до пальцев обеих рук, и при этом не могла скрыть нежность и гордость, смягчившие ее некрасивое красное лицо.

Ее дитя было великолепно сложено, хотя, пожалуй, грудь и попка были маловаты, – Анна надеялась увеличить их с помощью пищи с большим количеством крахмала, когда это снова станет возможным. Кожа девушки была гладкой, сливочного цвета там, где ее не касалось солнце, но там, куда оно добиралось, она приобретала темно-бронзовый оттенок, который Анна считала чрезвычайно неприглядным.

– Ты должна носить летом перчатки и длинные рукава! – выбранила она девушку. – Коричневый цвет такой противный!

– Поспеши, Анна.

Сантэн обхватила руками намыленную грудь и содрогнулась, и Анна по одной подняла ее руки, чтобы помыть пушистые темные волоски под ними. Клочья мыльной пены стекали по бокам девушки.

– Не будь ты такой суровой! – жалобно произнесла Сантэн.

Анна критически осмотрела ее руки и ноги. Ноги были прямыми и длинными, хотя, пожалуй, слишком мускулистыми для леди, – это все из-за верховой езды и долгих прогулок пешком. Анна покачала головой.

– Ох, что еще? – резко спросила Сантэн.

– Ты крепкая, как мальчишка, живот у тебя слишком мускулистый для того, чтобы иметь детей.

Анна продолжала обтирать фланелью тело девушки.

– Ох!

– Стой спокойно… ты ведь не хочешь пахнуть как коза, да?

– Анна, а тебе нравятся синие глаза?

Анна фыркнула, инстинктивно понимая, к чему идет разговор.

– А какие глаза будут у малыша, если у матери глаза карие, а у отца – ярко-синие?

Анна шлепнула ее лоскутом по заду.

– Хватит об этом! Твоему отцу не понравилась бы такая болтовня.

Сантэн не восприняла угрозу всерьез и мечтательно продолжила:

– Летчики такие храбрые, правда, Анна? Они, наверное, самые храбрые люди в мире! – Она оживилась. – Скорей, Анна! Мне пора встречать моих цыплят! Я могу опоздать!

Она выскочила из таза, разбрасывая капли на выложенный каменными плитами пол, и Анна закутала ее в полотенце, которое заранее нагрела перед плитой.

– Анна, уже почти светло!

– А потом сразу же возвращайся! – приказала Анна. – У нас сегодня много работы. Твой отец доведет нас до голода своей неуместной щедростью.

– Но мы же должны были предложить еду этим доблестным молодым летчикам!

Сантэн быстро оделась и села на табурет, чтобы зашнуровать высокие ботинки для верховой езды.

– И не забирайся в лес!

– Ой, хватит, Анна!

Сантэн вскочила и умчалась.

– Сразу же возвращайся! – еще раз крикнула ей вслед Анна.

Нюаж услышал ее шаги и негромко заржал. Сантэн обняла его за шею обеими руками и поцеловала бархатную серую морду.

– Bonjour[14]14
  Здравствуй (фр.).


[Закрыть], милый!

Она стащила из-под носа Анны два куска сахара, и теперь Нюаж пускал слюну ей на ладонь, когда она протянула скакуну угощение. Сантэн вытерла руку об его шею, а когда отвернулась, чтобы взять со стойки седло, жеребец ткнул ее носом сзади, требуя еще.

Снаружи было темно и холодно, и Сантэн пустила коня легким галопом, подставляя лицо ледяному воздуху; ее нос и уши сразу стали ярко-розовыми, глаза заслезились. На гребне холма Сантэн остановила Нюажа и всмотрелась в отливающую металлом полосу света на горизонте, наблюдая, как небо приобретает оранжевые оттенки. Позади нее играл ложный рассвет, рожденный прерывистым артиллерийским огнем, – вспышки выстрелов отражались в небе, но Сантэн решительно повернулась к ним спиной и ждала, когда появятся самолеты.

Даже сквозь грохот орудий она расслышала гул моторов, а потом они с ворчанием возникли на фоне желтоватого рассвета, стремительные, яростные и прекрасные, как соколы. Сантэн, как обычно, почувствовала, как ускоряется ее пульс, и приподнялась в седле, чтобы приветствовать их.

Ведущая машина была зеленой, с тигриными полосками побед – за штурвалом сидел безумный шотландец. Сантэн вскинула руки над головой.

– Лети с богом и возвращайся целым и невредимым! – крикнула она и увидела вспышку белозубой улыбки под нелепым клетчатым беретом. Зеленая машина тут же качнула крыльями и умчалась, поднимаясь выше, к зловещим темным облакам, что повисли над немецкой линией фронта.

Сантэн проводила его взглядом, а второй самолет уже догонял зеленого ведущего, становясь в боевой порядок, и на Сантэн нахлынула глубокая печаль, ужасное чувство неполноценности.

– Ну почему я не могу быть мужчиной! – закричала она. – Ох, ну почему я не могу быть рядом с вами?

Но они уже исчезли из вида, и девушка повернула Нюажа обратно.

«Они же все погибнут, – думала она. – Все эти молодые, сильные, прекрасные мужчины… и нам останутся только старые, изувеченные и уродливые…»

Выстрелы далеких орудий подчеркнули ее мысли.

– Ох, как мне хочется, как же мне хочется… – сказала она вслух.

Жеребец повел ушами, повернул их назад, прислушиваясь, но она не продолжила, потому что и сама не знала, чего именно хочет. Она лишь понимала, что в ней образовалась некая пустота, которую отчаянно хотелось заполнить, некое огромное желание неведомо чего и огромная печаль за весь мир.

Сантэн оставила Нюажа пастись на небольшом лугу за особняком и ушла, неся его седло на плече.

Ее отец сидел за кухонным столом, и она небрежно поцеловала его. Повязка на глазу придавала ему ухарский вид, несмотря на то, что второй глаз налился кровью; лицо де Тири было обвисшим и морщинистым, как у собаки-ищейки, и пахло от него чесноком и перегаром.

Как всегда, они с Анной вели дружескую перебранку; и когда Сантэн села напротив отца и обхватила ладонями большую кружку с кофе, она вдруг подумала, не пара ли ее отец и Анна, и в следующее мгновение удивилась, почему такая идея никогда прежде не приходила ей в голову.

Для нее, деревенской девушки, процесс производства потомства не составлял тайны. Несмотря на первоначальные протесты Анны, Сантэн всегда приходила на помощь, когда кобыл из окрестных поселений приводили к Нюажу. Только она одна умела справиться с большим белым жеребцом, когда он чуял кобылу, могла успокоить его настолько, чтобы он сделал свое дело, не причинив вреда самому себе или объекту своей страсти.

С помощью простейшей логики Сантэн пришла к выводу, что мужчины и женщины должны действовать сходным образом. Когда она спросила об этом Анну, в ответ сначала услышала угрозу все рассказать отцу и приказ вымыть рот щелочным мылом.

Но Сантэн продолжала терпеливо расспрашивать, и наконец Анна хриплым шепотом подтвердила ее подозрения, глянув при этом через всю кухню на графа с выражением, какого Сантэн никогда прежде не видела на ее лице, но тогда девушка ничего не заподозрила, зато теперь все показалось ей вполне разумным.

Сейчас, когда она наблюдала за тем, как они спорят и смеются вместе, все вставало на свои места; вспомнился случай, когда Сантэн проснулась из-за ночного кошмара и побежала в комнату Анны, ища утешения, но увидела пустую кровать; и то, как обнаружила удивительное присутствие панталон Анны под кроватью отца, когда подметала его комнату…

К тому же всего лишь на прошлой неделе Анна вышла из погреба, где помогала графу чистить импровизированные стойла для животных, с соломой, прилипшей сзади к ее юбке и к пучку седых волос на голове.

Это открытие словно еще больше усилило одиночество Сантэн и ощущение пустоты внутри. Она теперь почувствовала себя по-настоящему заброшенной, отделенной от мира и не имеющей цели, больной и бессмысленной.

– Пойду-ка я…

Она резко встала из-за стола.

– Ох, нет! – Анна загородила ей дорогу. – Нам нужно восстановить припасы в этом доме, потому что твой отец скормил гостям все, что у нас было, и ты, мамзель, мне поможешь!

Сантэн просто необходимо было ускользнуть от них, побыть в тишине, разобраться с этим новым ужасающим упадком духа. Она молча нырнула под протянутую руку Анны и распахнула кухонную дверь.

А за ней стоял самый прекрасный человек из всех, кого только она видела в своей жизни.

На нем были сияющие высокие ботинки и отличные бриджи для верховой езды, немного светлее, чем его китель цвета хаки. Тонкая талия была перетянута отполированным ремнем со сверкающей пряжкой, офицерский походный ремень наискось пересекал грудь, подчеркивая ширину плеч. Слева на груди поблескивали крылышки Королевского летного корпуса и ряд разноцветных ленточек, на погонах красовались знаки воинского звания, а фуражка была аккуратно смята так, как принято у боевых пилотов-ветеранов, и сидела под лихим углом над невероятно синими глазами.

Сантэн отступила на шаг и уставилась на него снизу вверх, потому что он возвышался над ней, как некий молодой бог, и Сантэн испытала чувство, совершенно новое для нее. Ее желудок словно превратился в желе, горячее желе, оно тяжело таяло и сползало вниз по ее телу, пока девушке не стало казаться, что ее ногам не вынести такой груза. И в то же время ей стало очень трудно дышать.

– Мадемуазель де Тири…

Видение боевого великолепия заговорило и коснулось козырька фуражки, отдавая честь. Голос был явно знакомым, и Сантэн узнала глаза, эти лазурные глаза, к тому же левая рука видения поддерживалась узкой кожаной петлей…

– Майкл…

Голос Сантэн прозвучал сдавленно. Она тут же поправилась:

– Капитан Кортни… – И сразу сменила язык: – Минхеер Кортни?

Молодой бог улыбнулся ей. Казалось просто невозможным, что это тот же самый человек – взъерошенный, окровавленный, грязный, в изорванных лохмотьях, дрожащий и жалкий, кому она помогла справиться с потрясением от боли и слабости, а затем, поддавшегося опьянению, усадила в коляску мотоцикла накануне днем…

Когда он улыбнулся, Сантэн почувствовала, как мир пошатнулся под ее ногами. А когда мир замер, она почувствовала, что теперь он несется по другой орбите, по новому пути среди звезд. Ничто не могло теперь стать прежним.

– Entrez[15]15
  Входите (фр.).


[Закрыть], месье…

Она отошла в сторону; и когда летчик перешагнул порог, граф встал из-за стола и поспешил ему навстречу.

– Как ваши дела, капитан? – Он пожал руку Майкла. – Как ваши раны?

– Намного лучше.

– Немножко коньяка пойдет им на пользу, – предположил граф и лукаво покосился на дочь.

Желудок Майкла испуганно сжался при этих словах, и он энергично затряс головой.

– Нет, – твердо произнесла Сантэн и повернулась к Анне. – Мы должны проверить повязки капитана.

Протестуя лишь для вида, Майкл сел на табурет перед плитой, и Анна расстегнула его ремень, а Сантэн, стоя за его спиной, сняла с него китель и рубашку.

Анна размотала бинты и одобрительно хмыкнула.

– Горячей воды, дитя! – приказала она.

Они осторожно обмыли и просушили ожоги, потом опять смазали их бальзамом Анны и перевязали чистыми бинтами.

– Заживает прекрасно, – кивнула Анна, пока Сантэн помогала Майклу надеть рубашку.

Она и не представляла прежде, какой гладкой может быть кожа мужчины – и на боках, и на спине… На затылке Майкла курчавились темные волосы, а сам он был таким худым, что все позвонки выступали под кожей отчетливо, как бусины чёток, а вдоль них бежали две гряды крепких мускулов.

Сантэн обошла Майкла, чтобы застегнуть на нем рубашку спереди.

– Вы так добры… – тихо произнес он.

Она не осмелилась посмотреть ему в глаза, чтобы не выдать своих чувств перед Анной.

Волосы на его груди были густыми и упругими, Сантэн почти неосознанно слегка коснулась их кончиками пальцев, а соски на плоской крепкой груди были серовато-розовыми и крошечными, но они затвердели и приподнялись под ее взглядом, и это был феномен, который и изумил, и очаровал девушку. Ей и в голову не приходило, что такое и с мужчинами случается.

– Поспеши, Сантэн! – сердито бросила Анна.

Сантэн вздрогнула, только теперь заметив, что разглядывает тело Майкла.

– Я пришел, чтобы поблагодарить вас, – сказал Майкл. – Я не собирался заставлять вас работать.

– Это нетрудно. – Сантэн все еще не смела взглянуть в его глаза.

– Без вашей помощи я мог просто сгореть заживо.

– Нет! – воскликнула Сантэн с излишней горячностью.

Мысль о смерти столь прекрасного существа была совершенно неприемлемой и невыносимой для нее.

Теперь она наконец снова посмотрела ему в лицо, и ей показалось, что сквозь череп Майкла просвечивает летнее небо, – такими синими выглядели его глаза.

– Сантэн, у нас много работы. – Тон Анны стал резче.

– Позвольте помочь вам, – с пылом вмешался Майкл. – Я отстранен… мне не разрешено летать.

Анна явно засомневалась, но граф пожал плечами:

– Лишняя пара рук нам не помешает.

– Это в качестве небольшой благодарности, – добавил Майкл.

– Но ваш прекрасный мундир…

Анна в поисках предлога посмотрела на его блестящие ботинки.

– У нас есть резиновые сапоги и рабочая одежда, – быстро произнесла Сантэн, и Анна вскинула руки, сдаваясь.

Сантэн подумала, что даже синяя serge de Nim, или джинса, как обычно называли такую ткань, и грубые резиновые сапоги выглядят элегантно на высокой стройной фигуре Майкла, когда он спустился в подвал, чтобы помочь графу вычистить стойла животных.

Сантэн с Анной провели остаток утра в огороде, готовя почву для весенних посадок.

Каждый раз, когда Сантэн по любому предлогу спускалась в подвал, она останавливалась неподалеку от Майкла, работавшего под руководством де Тири, и они застенчиво обменивались прерывистыми малозначащими словами, пока на лестнице не появлялась Анна.

– Где опять этот ребенок! Сантэн! Что ты вообще здесь делаешь?

Как будто Сантэн это знала.

Все четверо пообедали в кухне омлетом, приправленным луком и трюфелями, сыром и ржаным хлебом, с бутылочкой красного вина – на нее Сантэн согласилась, но ключей от винного погреба отцу все же не дала. Она сама принесла вино.

Спиртное смягчило настроение, даже Анна выпила стаканчик и разрешила Сантэн сделать то же самое, и разговор стал беспечным и легким, его прерывали взрывы смеха.

– Что ж, капитан, – граф наконец повернулся к Майклу с расчетливым блеском в единственном глазу, – не расскажете ли теперь, чем вы и ваша семья занимаетесь в Африке?

– Фермерством, – ответил Майкл.

– Арендуете ферму? – осторожно пустил пробный шар де Тири.

– Нет-нет, – засмеялся Майкл. – Мы работаем на своей земле.

– Землевладельцы?

Тон графа изменился, потому что, как это было известно всему миру, земля всегда была единственной настоящей формой богатства.

– И велики ли владения вашей семьи?

– Ну… – Майкл как будто смутился. – Они довольно большие… Видите ли, в основном ими занимается семейная компания… мой отец и мой дядя…

– Ваш дядя-генерал? – вставил де Тири.

– Да, мой дядя Шон…

– Сотня гектаров? – желал узнать граф.

– Немножко больше.

Майкл неловко поерзал на скамье, вертя в пальцах кусочек хлеба.

– Две сотни?

Граф смотрел так выжидающе, что Майкл не мог уже уходить от ответа.

– В целом, если учесть и плантации, и скотоводческие ранчо, и еще те земли, что у нас есть на севере… получится около сорока тысяч гектаров.

– Сорок тысяч?

Де Тири уставился на Майкла, а потом повторил по-английски, чтобы удостовериться в том, что не ослышался:

– Сорок тысяч?

Майкл смущенно кивнул. Он лишь недавно начал чувствовать себя не очень удобно из-за размеров семейных владений.

– Сорок тысяч гектаров? – почтительно выдохнул граф и тут же спросил: – И конечно, у вас много братьев?

Майкл покачал головой:

– Нет, я, к несчастью, единственный сын.

– Ха! – с явным облегчением произнес де Тири. – Ну, не стоит огорчаться из-за этого.

Граф похлопал Майкла по руке отеческим жестом.

После этого он бросил короткий взгляд на свою дочь и в первый раз понял, с каким выражением она смотрит на летчика.

«Да, бывает и такое, – подумал он. – Сорок тысяч гектаров и единственный сын!»

Его дочь была француженкой, она знала цену каждому су и франку, знала даже лучше, чем он сам. Де Тири нежно улыбнулся ей через стол. Она во многом была еще ребенком, но в других отношениях являлась рассудительной молодой француженкой. С тех пор как их управляющий сбежал в Париж, оставив счета поместья в полном беспорядке, именно Сантэн взялась за финансовые дела. Сам де Тири никогда не уделял особого внимания деньгам, для него единственной настоящей ценностью всегда оставалась сама земля, но его дочь была умницей. Она даже пересчитала все бутылки в винном погребе и окорока в коптильне. Де Тири глотнул вина и предался приятным мыслям. После всей этой бойни, скорее всего, останется совсем немного достойных молодых мужчин… и сорок тысяч гектаров!

– Chérie[16]16
  Дорогая (фр.).


[Закрыть], – сказал он. – Если капитан возьмет дробовик и подстрелит для нас несколько жирных голубей, а ты наберешь корзинку трюфелей – их еще можно найти, – какой ужин мы могли бы устроить сегодня вечером!

Сантэн восторженно хлопнула в ладоши, но Анна в негодовании уставилась на него через стол.

– Анна пойдет с тобой, конечно, – поспешил добавить граф. – Нам ведь не нужен какой-то невиданный скандал, так?

«А заодно можно и посеять правильное семя, – подумал де Тири, – если оно уже не проросло. Сорок тысяч гектаров, черт, представить невозможно!»

Свинью звали Кайзер Вильгельм, или, вкратце, Кляйн Вилли. Это был пегий боров, такой здоровенный, что, когда он брел по дубовому лесу, напоминал Майклу гиппопотама. Острые уши борова нависали над его глазами, хвост закручивался над спиной, как моток колючей проволоки, выставляя напоказ богатые признаки его половой принадлежности, спрятанные в ярко-розовом мешке, выглядевшем так, будто его обварили маслом.

– Vas-Y![17]17
  Вперед! (фр.)


[Закрыть] Ищи! – одновременно выкрикнули Сантэн и Анна.

Им требовались объединенные силы, чтобы удержать на поводке огромное животное.

– Ищи! Ищи!

И боров принялся энергично обнюхивать влажную шоколадно-коричневую почву под дубами, волоча за собой двух женщин. Майкл шел следом, держа на плече лопату и радуясь новизне охоты.

В глубине леса они перешли узкий ручей, наполненный помутневшей после недавних дождей водой, и дальше направились вдоль его берега под фырканье борова и поощряющие возгласы женщин. Внезапно боров испустил радостный визг и начал рыть мягкую землю плоским рылом.

– Нашел что-то! – восторженно крикнула Сантэн, и они с Анной стали тянуть поводок, – впрочем, тщетно.

– Майкл! – выдохнула девушка через плечо. – Когда мы его оттащим, вы должны поспешить с лопатой! Вы готовы?

– Готов!

Из кармана юбки Сантэн достала кусок старого трюфеля, уже слегка заплесневевший. Она разрезала его складным ножом и поднесла настолько близко к морде борова, насколько могла дотянуться. Сначала боров не обратил на это внимания, но потом уловил запах разрезанного гриба и утробно хрюкнул, пытаясь отхватить девушке руку слюнявыми челюстями. Сантэн отдернула трюфель и попятилась, и боров повернул за ней.

– Скорее, Майкл! – крикнула она, и он врезался лопатой в землю.

Понадобилось копнуть с полдюжины раз, чтобы обнаружить скрытый в почве гриб, и Анна тут же опустилась на колени и вытащила его голыми руками. Она подняла трюфель перед собой – он был покрыт комьями шоколадной земли и представлял собой темный ком размером почти с ее кулак.

– Посмотрите, какая красота!

Сантэн наконец позволила борову взять из ее пальцев ломтик гриба, а когда животное его проглотило, разрешила ему вернуться к пустой ямке в земле, обнюхать все вокруг и убедиться, что трюфель исчез.

Потом она снова крикнула: «Ищи!» – и охота продолжилась. Через час их маленькая корзинка уже наполнилась комковатыми грибами неаппетитного вида, и Анна велела остановиться.

– Если набрать больше, они просто испортятся. А теперь насчет голубей. Посмотрим, как наш капитан из Африки умеет стрелять!

Они поспешили обратно за боровом, смеясь и задыхаясь, через открытое поле к особняку, где Сантэн заперла трюфели в кладовой, а Анна вернула борова в его стойло в подвале, а затем сняла с крючков висевший на кухонной стене дробовик. Она подала оружие Майклу и наблюдала за тем, как он открывает казенную часть и проверяет стволы, а потом складывает дробовик и поднимает к плечу, испытывая баланс. Несмотря на то, что ожоги немного мешали ему, Анна увидела, что он умеет обращаться с таким оружием, и ее лицо смягчилось.

А Майкл был удивлен, а потом обрадован тем, что ружье изготовлено почтенной фирмой «Холланд энд Холланд», – только английские оружейники могли так подогнать стволы, что можно было менять направление выстрела с любой скоростью и точность от этого не менялась.

Он кивнул Анне:

– Превосходно!

Она протянула ему холщовый мешочек с патронами.

– Я покажу вам хорошее место. – Сантэн взяла Майкла за руку, но, увидев выражение лица Анны, поспешно отпустила ее. – Днем голуби возвращаются в лес, – пояснила она.

Они двинулись по опушке леса. Сантэн шла впереди; она приподнимала юбку, перешагивая через лужи, так что Майклу время от времени удавалось увидеть ее гладкие белые лодыжки, и его пульс участился от напряжения, когда он старался не отстать от девушки. Анна на своих коротких ногах осталась далеко позади, но они не обращали внимания на ее крики:

– Подождите, подождите меня!

На углу леса, там, где начиналась длинная часть буквы «Т», которую пилоты при возвращении на аэродром использовали как ориентир, находилась низина с высокими кустами по обе ее стороны.

– Голуби летят оттуда. – Сантэн показала на поле и виноградники, заросшие и заброшенные. – Нужно подождать здесь.

Кустарник представлял собой прекрасное укрытие; и когда Анна догнала их, они втроем спрятались в нем и стали всматриваться в небо. С севера снова накатывали плотные низкие тучи, угрожая дождем и создавая прекрасный фон, на котором крохотные точки голубиной стаи отчетливо обрисовались перед опытным взглядом Майкла.

– Вот они, – сказал он. – Летят прямо на нас.

– Я не вижу… – Сантэн взволнованно обшаривала взглядом небо. – Где… ох, да, теперь заметила.

Хотя голуби летели быстро, они неслись по прямой и начали слегка снижаться ближе к лесу. Для такого стрелка, как Майкл, это была простая мишень. Он выждал, пока две птицы перекрыли друг друга, и снял их обеих первым выстрелом. Они закувыркались в воздухе, а когда остальная часть стаи рассыпалась, сбил третьего из второго ствола.

Женщины побежали на открытое поле, чтобы принести птиц.

– Три двумя выстрелами!

Сантэн, вернувшись, остановилась рядом с Майклом, поглаживая теплое мягкое тельце убитого голубя и глядя снизу вверх на Майкла.

– Просто повезло, – проворчала Анна. – Никто не сбивает сразу двух голубей намеренно – только не тогда, когда они летят.

Следующая стая оказалась крупнее первой, и птицы летели плотнее. Майкл сбил трех первым выстрелом, четвертую птицу – из второго ствола, и Сантэн повернулась к Анне с победоносным видом.

– Снова повезло? – торжествующе поинтересовалась она. – Какой же везунчик этот наш капитан!

Еще две стайки появились на расстоянии выстрела в следующие полчаса, и Сантэн наконец серьезно спросила:

– Вы что же, никогда не промахиваетесь, минхеер?

– Там, – Майкл посмотрел в небо, – если вы промахнетесь, вы покойник. Так что до сих пор я не промахивался.

Сантэн содрогнулась. Смерть… снова это слово. Смерть обитала вокруг них, на холмах, гром орудий за которыми сейчас звучал как тихое ворчание, смерть хозяйничала и в небе над ними. Девушка посмотрела на Майкла и подумала: «Я не хочу, чтобы он умер… никогда! Никогда!»

Потом она встряхнулась, отгоняя уныние, и сказала, улыбнувшись:

– Научите меня стрелять.

Эта просьба вдохновила Майкла. Она позволила ему прикоснуться к Сантэн даже под ревностным надзором Анны. Он поставил девушку перед собой и помог ей принять классическую позу стрелка с выставленной вперед левой ногой.

– Это плечо немного ниже…

Оба они остро ощущали каждое прикосновение.

– Теперь немного разверните бедра вот так, совсем немного.

Он положил ладони на бока девушки, и его голос звучал при этом так, словно он задыхается, когда Сантэн чуть-чуть прижалась к нему ягодицами, – это было невинное, но ошеломляющее давление…

Первый выстрел отбросил Сантэн назад, к груди Майкла, и он поддержал ее, а ничуть не пострадавшие голуби умчались к горизонту.

– Вы смотрите на мушку ружья, а не на птиц, – пояснил Майкл, все еще придерживая девушку. – Нужно смотреть на птиц, а ружье само найдет цель и выстрелит куда надо.

При следующем выстреле жирный голубь свалился под восторженный визг обеих женщин; но когда Анна побежала за ним, дождь, который лишь собирался до этого момента, рухнул на них серебристым занавесом.

– В амбар! – закричала Сантэн и бегом помчалась по низине.

Дождь пробивался сквозь деревья и взрывался крохотными снарядами на их коже, так что все задыхались от его ледяных укусов. К тому моменту как Сантэн первой добежала до амбара, блузка на ней уже прилипла к телу, и Майкл мог видеть четкие очертания ее груди. Пряди темных волос упали на лоб девушки, она стряхивала воду с юбки и смеялась над Майклом, даже не пытаясь укрыться от его взгляда.

Амбар стоял в начале лощины. Построен он был из квадратных блоков желтого камня, его соломенная крыша расползлась, и в ней образовались дыры, как в старом, изношенном ковре. Внутри лежали тюки соломы, местами поднимавшиеся до самых балок перекрытия.

– Пожалуй, это надолго, – мрачно проворчала Анна, глядя на дождевые струи и отряхиваясь, как водяной буйвол, вылезший из болота. – Мы здесь застрянем.

– Ну и ладно, давай ощиплем голубей.

Они нашли уютное местечко среди тюков, где можно было сидеть; Сантэн и Майкл почти касались друг друга плечами и болтали, ощипывая птиц.

– Расскажите мне об Африке, – потребовала Сантэн. – Там действительно так темно, как говорят?

– Это самая солнечная земля во всем мире… вообще-то, там даже слишком много солнца, – ответил Майкл.

– Я люблю солнце. – Сантэн легонько качнула головой. – А вот холод и сырость ненавижу. Для меня солнца никогда не будет слишком много.

Он стал рассказывать ей о пустынях, где никогда не бывает дождей.

– Там за весь год воды не выпадает столько, сколько здесь за один-единственный день.

– Я думала, в Африке живут только черные дикари.

– Нет, – засмеялся Майкл. – Там полно и белых дикарей тоже… и черных джентльменов.